Броня Молчания

Старый друг

…Лагерь ракшасов освещали лишь редкие, почти не дающие света костры и факела. После залитого светом ламп посёлка легионеров контраст был разительный. У янычар ещё не закончился вечерний намаз, сейчас не то, что садиться — пролетать над головами молящихся было бы святотатством, поэтому, набрав в крылья побольше ветра, Кадомацу сместилась в сторону, и села на плацу в соседнем лагере башибузуков.

Она немного побравировала, заходя по ветру со сложенными крыльями (приём «Ладонь ветра»). Сакагучи, очень недовольный, не сумел повторить этот маневр, и приземлился на встречном курсе, жестко упав на одно колено почти у её ног.

Демонесса, подав знак тишины, огляделась — как всё было поразительно знакомо! Эти латанные-перелатанные, по-ракшасски нестиранные палатки, походная печь с трубой, заклёпанная тремя заклёпками — опять они её паклей заткнули, а не тарелкою! — тренировочное колесо со сломанной нижней дубиною, исколотая мишень, чучела, которые давно надо было выкинуть:

— Мне показалось, или как⁈ — всё ещё оглядываясь, спросила она у молчаливого Сакагучи.

— Вы правы, госпожа. 26-й элитный полк Кызылкумской дивизии, — ответил тот, указав на надписи на флагах.

Она подняла на него светящиеся зеленью глаза:

— (пауза) Я бы пошла, проведала знакомых…

Телохранитель ничего не ответил — на то он и телохранитель.

…И первым, кого они встретили, был, конечно же, Хасан! — теперь сотник, щеголяющий в малиновых цветах и ярко-алых шароварах, высокой шапке, безрукавке уже не на голое тело, а с чёрной рубахой. Ну и, разумеется, в феноменально контрастирующем с этим алым великолепием зелёном халате, надетом в один рукав и подпоясанным фиолетовым кушаком. Он шел, держась одной рукой за лямку мушкета, а другой — размахивая офицерским протазаном, как землемером, и не стесняясь тишины засыпающего после молитвы правоверного лагеря, громко ругался, словно беседуя с невидимым соперником:

— Привет, Хасан!

— … А я что тебе говорил⁈ Ты только ещё поспорь с сот… А, привет, Яван!.. с сотником! Знаешь, тут на войне такие долго не живут, а у меня в сотне… — тут он резко затормозил пятками и протазаном, уже пролетев с разгону шагов пять, развернулся и воскликнул:

— Эмир-ханум! Ой, а я вас «Яваном» назвал…

— Ты её и «эмиром» назвал, — «навел порядок» бдительный блюститель приличий господин Сакагучи.

— Ничего, тебе можно. И почему на «вы»⁈

Бывший золотарь подумал:

— Не знаю. Ты к нам⁈

— Да нет, летела к Арслан-аге, села, смотрю — у вас.

— А… ну нас к янычарам поближе поставили — учат стрелять. Будем не просто дураками, а дураками с ружьями!

— А, ну это я предложила. Вам бы вообще автоматы раздать, а то толку на войне этой с вас — как с собаки молока.

— Ну… автоматы бы неплохо, ну они же не под наши руки! — он показал ракшасские лапы с хватательными средними и безымянными, а не большим, как у большинства других рас пальцами: — До спускового крючка доставать неудобно…

— Можно переделать же. Хотел бы автомат?

— Ну… себе-то может быть и хотел бы… но вот всем башибузукам… Дурная идея, ханум. У нас ведь не только бедняки и обиженные жизнью — у нас ведь и настоящие придурки, и конченные уроды есть! Им и копьё-то давать не очень умная идея, а уж автомат…

— Похоже, офицерская должность подорвала твою веру в боевое товарищество…

— Ну… товарищество — это конечно неплохо… но вот когда всем этим надо командовать и гнать под пули или спасать их задницы, поневоле теряешь веру в то, что у них в головах вообще-то есть.

— Знакомо…

— Ну вот. Ну, сотню-то нашу знаешь… Сейчас дали молодёжь — как дядя Теймур, учу всех. Меня даже прозвали «Хасан-ата»! Вот чего я никак не представляю — неужели мы такими же тупыми были, а⁈ Говорю же: «первый-второй, рассчитайсь!», а они: «первый-какой⁈»…

Принцесса рассмеялась и спросила:

— А другие? А Али Язид⁈

— О, Али-Язид — это Али Язид! Посмотришь на него — так смешно становится — как настоящий эмир!

— Хороший командир⁈

— Да, почти как ты… вы… ты! Но до тебя ему ещё далеко, красавица — такие сиськи не отрастают никак!

Принцесса прикрыла грудь рукой:

— Они не переходящие, и с офицерской должностью не передаются.

— Хорошо, что ночь на дворе. Иначе бы не поговорили — пол-лагеря бы на тебя собралось поглазеть.

— А остальные⁈

— Салах болеет, на него дресня напала, воон там лежит, отдельно от других. Туда нельзя — карантин! Ну, Насреддин-бек у меня заместителем, Абдурахмана Али Язид забрал, в денщики, Омара, — а, нет, ты его не знаешь — тоже собирается. Молодой, но, однако, голова!

— Слушай, пойдём-ка, в гости к Али Язиду завалимся? Ты куда шел?

— Ба! Да я как раз от него! Что он скажет, опять меня увидев⁈

— Скажешь, что меня провожал. Пошли!

— Эмир-ханум, то есть паша… не туда! Он к Азиз-паше ушел, нам надо из лагеря!

— Ну и хорошо. Пошли.

…Спустя несколько минут, добавила:

— С тобой хоть поговорить есть о чём.

Хасан тайком показал на Сакагучи:

— А этот чего⁈ Обиделся⁈

— Нет, он говорить не умеет.

Ракшас обернулся к телохранителю:

— Совсем не умеешь⁈

— Совсем не умею, — мрачно согласился тот.

— А… тяжелый случай! А вы сами-то как, ханум⁈ Как без нас-то жись? Почему не рассказываете?

Главнокомандующая вздохнула:

— Ах, а что рассказывать! («опять мамин голос!» — отругала она себя) — Армии, фланги, тылы, осады, штурмы… Рутина — заела. Я…

— А мы, мы же видели тебя в небе! Тогда чуть ли не всем полком кричали, да ты не в ту сторону смотрела! Потом, когда ты… вы улетели, нас сразу отвели, а потом и Сидзук-паша забрал к себе.

— Постой, Сидзука⁈ Как здесь может быть Сидзука⁈ — Девушка встрепенулась, и, выпрямив красивую шею, долго всматривалась в чётко рисующийся абрис Цитадели (Сакагучи залюбовался — хрупкая девичья шейка в обрамлении воротника из тяжелых броневых плит была невыносимо прекрасна в этот момент): — Да, и правда, здесь уже Сидзука… Послушай, Хасан, а ты будешь не против… Хасан? Ты где⁈

Сотник справлял малую нужду за очередной поленницей, но тотчас же выскочил, на ходу натягивая шаровары:

— Я это… — Сакагучи молча толкнул его обратно. «Э-эх!» — только и вырвалось у бедняги.

— Поосторожнее, не убейте его, господин старший хатамото!

— Госпожа, извините, но зрелище ракшасских гениталий — не лучшее впечатление для дамы вашего положения.

— Ой, — засмеялась девушка: — Поверь, я его гениталии не только видела — я даже мерялась с ним! — немного легкомысленно шепнула зеленоглазая красавица.

— У меня всё равно длиннее! — расслышал шепот Хасан.

— Да и он меня видел в самом, что ни на есть первозданном виде, — закончила она, но всё-таки отвернулась, чтобы не смущать парней.

— Извините Ваше Высочество, я не мастер понимать дворцовую речь, но и ваши друзья должны понимать, что не всё, что подобало делать среди рядовых ашигари, стоит повторять при дочери Небесного Государя!

— Я же не спорю… да и Хасан не такой дурак… Эй, Хасан, ты как ещё, жив⁈

— Вах… Суровый!.. Подожди, нужно будет хорошо проссаться, а то, если он и дальше так пихаться будет, то мы до паши не дойдём!

Кадомацу рассмеялась — с такими, как Хасан, не страшно ни в огонь, ни в воду, ни… в Коцит⁈

— Хасан, ты знаешь… Ой, нет, сейчас не время. Вот дойдём до твоих командиров, тогда и расскажу.

— Звучит интригующе, — паясничая, поднял брови, закончивший свои дела сотник.

— Да перестань. У меня серьёзное дело.

— Ну а чо, в чём проблема⁈ Ты знаешь, я серьёзный.

— Ай, да отстань, «серьёзный» Ты, да Злата — два сапога пара, с занозами в одном месте… Я её, кстати, видела сегодня.

— Алтын-ханум⁈ Чего-то кстати, она совсем нас забыла. Только вот где у неё «одно место»⁈

Принцесса посмотрела на башибузука, и, неожиданно, против своей воли, и к большому неудовольствию Сакагучи, расхохоталась вместе с ракшасом:

— Ды… Ты делаешь успехи в этом деле! — и, отдышавшись, открылась: — Хасан, я серьёзно подумала: а не согласишься ли ты устроить со мной одну заварушку в крепости⁈

Бывший золотарь наклонил голову:

— Вах! Взорвать её к шайтановой матери⁈ С радостью!

— Нет, — ну сейчас совсем было не время для его паясничаний: — Не совсем… Дело серьёзное и очень секретное… Здесь… О, ассялям алейкум, Али! А мы тебя искали!

Застигнутый врасплох Али Язид как раз выходил из шатра дивизионного командира. Он медленно, с достоинством выпрямился, оглянулся — и его круглое лицо озарилось радостью:

— О, Шайтан-ханум! (в его устах это звучало совсем не обидно). Алейкум ассалям. Уже не чаяли вас увидеть, думали, не снизойдёте до нас…

— Али, слышь, мы с ней Коцит разнести пошли! — влез промеж них Хасан.

— Подожди, — одёрнула него принцесса: — Али, неужели ты меня считал такой букой⁈ Ты не торопишься⁈ Давай, зайдём, мне охота повидать и Азиз-пашу тоже.

Али Язид кивнул, и приподнял для них полог палатки. Ракшас-силач сильно изменился, став столь ответственным офицером. На голове его был теперь пусть простой, но из достаточно дорогой золотистой ткани тюрбан, обшитый монетами по его обычаям, на ногах, к красным, пусть немного побитым, но крепким сапогам — белые шаровары, подпоясанные узорным кушаком, в распахе блистающего золотистыми блёсками халата виднелась неизменная белая рубаха, и свисала на грудь скромная, но начищенная до блеска эмирская цепь. На перевязи, подаренной принцессой в честь назначения — с гербами всех родственных фамилий, висела большая, почти прямая и очень тяжелая на вид сабля с иззубренным набалдашником. При свете из шатра Али Язид с лицом, украшенным хорошо подстриженной бородой, даже и не давал повода подумать о его низком происхождении. Но вот Хасан, особенно на фоне бывшего товарища, сильно сдал — сегодня его угораздило быть со щетиной не то что на лице, а даже на обычно чисто выбритой голове, да и морщины зрелой жизни тоже уже начали старить прежде молодое лицо сотника.

А вот Азиз-паша встретил их абсолютно седым. И брови и бывшая прежде полуночно-чёрной лишь с искрой седины борода мужа трёх жен, отца четырёх дочерей, сверкали благородными снегами. Это произвело столь сильное впечатление на юную принцессу, что она некоторое время стояла, не двигаясь, пока паша сам не попросил её сесть, и хлопком в ладоши подозвал раба — принести сладостей для шайтанов.

Попытка тактично отказаться от угощения была безуспешной — их усадили за стол и втянули в неторопливую беседу. У непоседы-Хасана всё свербило где-то растрепать секреты раньше, чем надо, но Метеа всё-таки смогла сдержаться в отношении подзатыльников, и неспешно, подготавливая друзей, ввела ракшасов в суть дела.

— Так значит, это всё-таки секрет⁈ — полуутвердительно спросил Али Язид.

— Да, — кивнула дьяволица: — И в особенности — от призраков. Узнав, они могут запретить и помешать нам. Или обидеться и оставить без поддержки.

— Вах, ханум, вы, как я всегда говорил умнее всех на этом свете, но не умно было доверять такие тайны Хасану-эфенди, — заметил ракшас-генерал.

— Не беспокойтесь, Азиз-паша, — ответил за всех бывший борец: — Это он только при нас дурачится, а когда до дела доходит — сотник Хасан серьёзен, как никогда.

— Да, — согласилась за того Мацуко: — Вот поэтому я и хотела бы попросить у вас, Али-эмир, не отдадители вы мне этого офицера⁈

Все головы повернулись в сторону Хасана, который как раз чесал за ухом пяткой.

— Теперь и я сомневаюсь, что вы сделали правильный выбор (до Хасана дошло, что говорят о нем, и он моментально выпрямился). Хотя, — Али Язид сделал паузу подольше: — Он ведь вам нужен один, без его сотни⁈

— Да, Али, что я буду делать с оравой таких раздолбаев⁈ Нас с Хасаном отлично и двоих на весь Коцит хватит.

Все рассмеялись.

— Ну что, сотник Хасан, согласны ли вы сопровождать Ханум-пашу в её приключении⁈ Не опозорите наш полк⁈

— Опозорить⁈ Хоть сейчас!

— Нам нужен кто-то, — взяла слово принцесса, мучительно пытаясь вспомнить наставления Азер: — Кто смог бы украсть даже кисточку с хвоста льва. Сумеешь⁈

— Кисточку⁈ Да хоть всю тушу — не проблема!

— Первым делом всыпьте розг, штук десять, для профилактики, этому болтуну и шалопаю!

Так появился восьмой член их команды…

Правда, найдя очередного товарища, девушка заработала и очередного сопровождающего на свою голову. Хасан ни в какую не захотел ждать до завтра, а намылился за принцессу, еле его уговорили зайти в палатку сдать командование.

Сакагучи опять был не очень доволен выбором, но молчал, уважая мнение своей госпожи. Лишь когда они остановились в воротах, ждать башибузука, девушка сама обратилась к нему:

— Ну что ещё⁈ Надоел так смотреть! Лучше говори, что тебе не нравится…

— Простите госпожа, это моё личное мнение. Я бы предпочёл оставить его при себе.

— Нет уж, не надо! Чем я провинилась, чтобы такие взгляды сносить⁉ Давай, начинай рассказывать!

Телохранитель немного промолчал, собираясь с мыслями, и, не торопясь, начал:

— Госпожа, я, конечно, понимаю ваши тёплые дружеские чувства к этому сотнику-ашигари, но… До сих пор мы собирали команду, исходя из боевых качеств и пользы команде, но простите, какие боевые качества могут быть у солдата, единственное назначение которых — вовремя умереть! Ещё раз извините, если я оскорбил вашу дружбу…

— Знаешь, меня с детства раздражает эта столичная привычка — судить о других по происхождению, а не по делам! Признаться, презирая эту традицию, я и сама платила ей дань, но война быстро меня обломала — только вот почему ты такой остался⁈ И тебе не помогут все эти витиеватые извинения, в которых ты, как только что выражался — не мастер! Знаешь, что если бы не этот «бесполезный» ракшас, я бы сейчас пред тобой не стояла⁈

— Я не подвергаю сомнению его личные качества, госпожа, я сомневаюсь в его умениях. Если вы понимаете…

— Заткнись, — грубо и холодно сорвавшимся голосом отрезала Метеа, и отошла от него прочь, к другому столбу ворот. Пришедший Хасан так и застал их — как украшения у входа, по разные стороны створок.

— Вы чего это, а⁈

— Теперь неважно. Где Арслан-ага⁈ Знаешь?

— Там! — куда-то неопределённо махнул рукой.

— Проведи нас…

…Хотя, может быть, сейчас было самое время вздыхать — но нельзя этого было бедной Кадомацу! Может быть, она чересчур вольно трактовала шутку Азер насчёт «десятого», но… Разве не сама Судьба подвернула под руку этого Хасана⁈ Правда, он совсем не подходил под определение «проныра и мошенник», но теперь, после слов Сакагучи, принцесса бы оставила его просто назло, чтобы неповадно было с нею спорить…