Броня Молчания

Сорочий мост Мамору Явара

…Врачи не стали бинтовать его тело, и уж тем более — укрывать одеялом. Словно специально, для того, чтобы ещё больше напугать и без того зарёванную сестрёнку. Ноги у старшего брата сгорели до костей — спёкшаяся в бурый шлак плоть начиналась от середины бёдер, живая плоть — почти что с поясницы, но кожу уже не покрывало привычное красно-оранжевое сияние, а чёрный, с цветом окалины, ожог. Крылья без перепонок — словно уродливые пальцы, на животе и груди — разрезы до живого, шевелящегося мяса. Такие же надрезы на сгибах рук (руками он мог двигать), с почему-то удивительно красивыми, прозрачно-чёрными когтями, а лицо… лицо — страшная безглазая маска злого духа — словно в издёвку украшенное парой разрезов от углов рта. Одной вверх — в невероятно нахальной улыбке, а другой вниз — в гримасе показной печали. И, когда брат говорил, сквозь них жутко проглядывала шевелящаяся желтая мускулатура щёк.

— Здравствуй, Малышка… — вот что он говорил: — Знаешь, сейчас чувствую, что ты здесь — и вижу тебя вновь восьмилетней, как в тот день, когда я улетал в Академию…

— С Днём рождения, брат… — непривычная, высокая кровать не позволяла присесть рядом на полу, куда влекли её ослабевшие ноги, и, следивший за принцессой ученик лекаря, продемонстрировал чудеса ловкости, буквально из-под неё выдернув стул для призраков и подставив негорючую табуретку.

— Спасибо. Ты всегда была щедра на подарки… — сарказм почти не вышел.

— О, брат, да ты только выздорови, я… я отдам тебе всё, что у меня есть, я с тобой никогда не поспорю, брат, я… я вернусь домой, если ты прикажешь!

— Не… надо… Поздно уже… — он, похоже, ощутил отчаянную честность в словах сестрёнки: — Господин лекарь, оставьте нас!

— Вы уверены, Ваше Высочество⁈

— Да, буду обязан.

— Ладно. Когда молчите, старайтесь дышать через эту штуку, вот, подтягивайте к носу и дышите. Госпожа, проследите, чтобы он так делал, и не давайте ему много говорить.

— Спасибо. Я сама буду делать это за него.

Лекарь ушел, семеня в длиннополых лхасских одеждах.

— Он закрыл дверь?

— Да.

— Ты взяла мою руку?

— Да.

— Совсем ничего не чувствую… Только не говори, что целуешь!..

— Не скажу…

— Сестрёнка… Знаешь, что родители нас подозревали в кровосмешении?

— Что⁈

— Сэнсей учудил. Ходил предо мною извиняться… Знаешь — как всегда, опять не подумав, брякнул, а родители и схватились за идею… Ну что молчишь, ты хоть улыбнулась⁈

— Если ты выздоровеешь, я… я согласна…

— Что-о⁈ Тебя опять головой стукнуть? Соображай, что говоришь!

Сестрёнка в первый раз улыбнулась. Детская угроза «головой стукнуть», с тех времён, когда он единственный раз хотел такую непослушную и зеленоглазую отшлепать, а вместо этого нечаянно стукнул головой, как-то смягчила обстановку. С тех пор брат никогда не поднимал руку на сестрёнку, даже в шутку — только грозил «головой стукнуть» если сильно расшалилась. Она ухватилась за это воспоминание как за ниточку, ведущую из окружения печалей.

— Дурачок, я согласна улыбнуться!

Брат откинулся на изголовье и клокочущее рассмеялся, сорвавшись в кашель. Обеспокоенная девочка прижала к его лицу респиратор, и долго держала, пока дыхание не успокоилось.

— Перестань, — сказала она: — Я буду говорить всё, что ты хочешь, лишь бы ты жил… — она прижала его страшную руку к нежному лицу — быть может, хоть так он почувствует её слёзы!

Свежие швы отдались болью, коснувшись заскорузлой коросты. Пусть! Сердце болело в сто крат сильнее…

— Кстати, о «сказать». Проверь, к дверям подошел самурай⁈

— Да.

— Ты не проверила. Вы всё ещё держишь мою руку. Ты… плачешь⁈..

— Да…

— Не надо… Не надо, а то сейчас я сам заплачу!.. Проверь, пожалуйста, это важно…

…

— Да, он там стоит.

— Значит, можно говорить. Ты заменишь меня. Это уже решено. Я договорился с отцом — он сказал, что если окажешься достойна, повысить тебя до начальника штаба, а потом, если… (сестрёнка дала ему подышать)…победим, то я должен отправиться с господином драгонарием на Амаль, как… заложник, а ты вернёшься с войсками домой, как… победительница. Теперь же… ты главная… Отец пошлёт кого-нибудь из родни на Амаль сразу же, как получит подтверждение о моей кончине. Ты же… береги себя… Это… главное… Ты… не знаешь последней тайны…

Девушка заметила, что сразу после респиратора его голос становился чётче, и теперь злоупотребляла им, когда не могла разобрать слова.

— Я… я все эти годы носил титул, которого не заслуживал… Я не наследник Престола Огненного Кулака…

— Как⁈.. — да, она помнила, его однажды уговорили отказаться от престола — в пользу Сабуро. Но тот не принял такой несправедливости, и, в свою очередь, отказался в пользу Мамору. Неужто её второй брат оказался не столь…

— Нет… Это не Сабуро… Я не знаю, сколько времени ещё смогу говорить, но… Слушай… Как ты помнишь, родители были против Ёсико… Как, кстати, и дедушка Хакамада… Это он устроил её болезнь, теперь я не сомневаюсь!………. Да, вернёмся. Тогда твоя мать и придумала обменять её на престол… Неудивительно… Неудивительно, что я согласился! Но Сабуро — молодец! — повернул всё по-своему! Я, кажется, даже ходил его уговаривать, рыдал у него на плече, но он сказал, что… что в подобной мерзости участвовать не желает… даже если я сам хочу в неё влипнуть… Он думал уговорить родителей, но они перекрутили всё по-другому…

— На меня, что ли⁈..

— Нет… Ты же всё-таки женщина… На твоего первого сына…

— На… моего ребёнка!?!

— А разве ты не замечала, что вокруг тебя все особенно носятся? Почему Анусико и её сестёр приставили только к тебе, а не к остальным? Никогда не думала⁈ Это ещё не всё… Почему, думаешь, тебе всегда было так трудно сбросить вес⁈… Это… всё твоя мать… Все твои служанки работали на неё… Тебе подмешивали специальные препараты… чтобы было легче рожать, чтобы не болела… по-женски… и… чтобы была холодна к мужчинам — от таких чаще рождаются мальчики…

Младшая сестра не выдержала и упала головой на его грудь в добившихся своего рыданиях. Нет, не на смертном одре брата надо было слышать такую весть! Что любовь отца и матери — не более чем забота о племенной кобыле!.. Нет — корове…

Он словно прочитал её мысли:

— Не думай плохо о родителях…

— Почему это? — слёзы срывали голос на вой.

— Потому что… да, мне не надо объяснять, что мы не идеальная семья… но на нашем отце лежит забота о всей Империи… его… можно простить…

Принцесса осушила слёзы и подняла взгляд. Она поняла — нет, вовсе не безволен был принц-самурай! Нет, это был добровольный отказ от свободы, не рабское, а безоговорочное послушание отцу — всё во благо государства! Про таких героев слагают легенды…

— Мой бедный брат… Каким бы ты был императором!

— Всё равно теперь уже поздно сожалеть… Я больше ни на что не годен… Ты не должна допустить, чтобы род прервался!.. Родители… согласны на всё… делай выбор сама… бери мужа или любовника… Взамен, Малышка — только роди… нового Наследника, нового Императора…

Слёзы опять побежали по ещё не высохшим щёкам младшей сестрёнки. Она прижала к ним нечувствительную руку Мамору. Ну, он ведь не знал про Тардеша! И, маленькая принцесса решилась:

— Брат, я должна тебе рассказать…

— Моя одежда здесь⁈

— Да, хоть и мало что от неё осталось… Послушай…

— Передай мне перевязь…

— О, — она отпустила его руку, встала со стула сделала несколько шагов к углу, где лежали его оплавленные взрывом и распиленные врачами доспехи, и, пошарив, вытянула тяжелую перевязь с мечом. Белая кожа «горного духа» даже не закоптилась:

— Брат… Я должна…

— Вынь ваказаши из ножен и дай его мне.

Мамору носил два меча — по самурайскому обычаю. Если большой намертво приварился, то нужный брату меньший, ещё можно было вытянуть, приложив достаточно силы. Выполняя эту просьбу, принцесса не переставала говорить:

— Брат, я никогда не смогу стать хорошей сестрой и примерной дочерью… Я… я проклята… Я… я влюблена в господина Тардеша, и лучше умру, чем позволю к себе прикоснуться кому-нибудь другому! Но… я сама не могу до него даже дотронуться… — и, потеряв голос, в который раз заплакала.

— Бедная Малышка… Я подозревал, что это так… Ты вынула меч⁈ Дай.

— Да. А зачем он тебе⁈

— Каждому из нас приходится чем-то жертвовать… Вспоминай эти слова, когда придёт твоя очередь исполнить обещание… А сейчас, тебе, наверное, лучше уйти… — пальцы брата, обнажив кости в разрезах над суставами, с силой сжали рукоять…

— НЕТ!!!

Да как она смела, настолько погружаться в собственные переживания, чтобы не заметить очевидного! Такая… такое… нет, она столько не рассуждала — с истошным криком, напугавшим пол-корабля, кинулась обеими руками к серебристо-белому клинку, не разбирая, где лезвие, а где рукоять. Принц показал, что, даже ослепнув, остался хорошим воином, но минута отчаянной борьбы всё-таки заставила его остановить руку.

— Перестань, — попросил он, с удивлением ощутив, что младшая сестрёнка уже равна ему по силе: — Ты позоришь меня…

— Я тебе не дам умереть! К тому же… никто не видит!

— Ты это видишь… А я не хочу остаться в твоих глазах неспособным на последнее решение!

— Но… Нет! Нет! Нет! Помнишь, что говорил Сэнсей⁈ Самоубийцы никогда не заслуживают ни рая, ни даже равного до смерти положения!

— А куда, как ты думаешь, попала Ёсико⁈.. Мне… другого и не надо… Зачем мне рай без неё?.. — и пустые глазницы наполнились слезами.

— Не смей! Ты… ты не посетил её могилу!

Мамору сделал лёгкое движение обугленной головой. Маленькая принцесса подняла взгляд и увидела на крышке большого медицинского прибора урну с пеплом… Да, некоторые поступки Сэнсея трудно понять. «Но кто кроме него мог принести сюда и так вовремя?»… Брат воспользовался этим моментом, чтобы освободить рукоять — сейчас одна ослабевшая рука девушки удерживала клинок за лезвие.

— Ты уже всё приготовил…

— Не знал, что это будет столь тяжело при тебе Малышка… А сейчас уходи — ты нас разлучаешь… Я всё равно умру, но если я буду в гневе или печали, я стану злым или скорбным духом, и… не встречу её…

Мацуко отпустила и вторую руку и безутешно расплакалась… Всё, повязки на лицо придётся делать наново… Она подняла взгляд и увидела, что брат уже положил меч на горло, и теперь ждал только её…

— Прощай… Что бы ни говорил Сэнсей, я верю, что ты встретишь её в Западном Раю… — и, зажмурив глаза, вышла из палаты. Мамору предстал перед её глазами здоровым — таким, каким она видела его полгода назад, на террасе Девятивратного Дворца, вместе с Ёсико созерцавшим вечерний закат над Столицей.

— «Счастье…» — донеслось до неё прежде, чем она закрыла дверь…

«Это же имя Ёси…»

И слёзы без крика побежали по щекам девочки.

— Госпожа? — послышался вкрадчивый голос охранника: — Мне можно приступать?

Она оглядела его странным взглядом, но быстро поняла — конечно же, тайны Империи! Вот зачем здесь нужен был самурай-охранник. Тот увидел всё, что надо, в её глазах:

— Уведите господина ученика лекаря, госпожа… Прошу Прощения.

Метеа подошла к ученику лекаря и попросила его наладить повязки. Юноша с радостью согласился, увёл её в палату, даже, пожалуй, слишком настойчиво стал интересоваться её телом и здоровьем, пока не услышал сдавленный стон со стороны палаты принца.

— Простите госпожа Третья. Мне надо…

— Не надо… — она выпрямилась резко, так что его рука, поправлявшая повязку на ухе, попала в вырез кимоно: — Я могу рассказать, что произошло…

Но от уже не слышал — коснувшись её груди, отдёрнул руку, как ужаленный, и, упав на колени, бил поклоны и просил прощения. Кадомацу, как в трансе, обошла врачевателя, и потом долго-долго слонялась по коридорам «Шайтана», видать, бессознательно расспрашивая дорогу к Тардешу, потому что пришла в себя только в его каюте…

Тардеш был понур, Метеа — безутешна, прозрачные рыбы в его аквариуме вальяжно виляли разноцветными хвостами… И, поминутно срываясь на плач, она ВСЁ рассказала ЕМУ, зная, что это тайна как раз от Амаля, даже предупреждённая драгонарием о том, что он будет обязан рассказать это Сенату… Ну и пусть… Из всего, что было у маленькой принцессы, осталась только любовь к Тардешу, и теперь, несчастная, истово служила ей! А семья… семья, которая обрекла на несчастья и ужасную смерть такого брата, как Мамору — она больше не заслуживала преданности…

Драгонарий изъяснялся одними междометиями, пораженный и откровенностью, и переживаниями, и выражениями, которые использовала маленькая принцесса… Под конец он предложил ей передохнуть, отправиться полежать, позвал матроса и приказал отвести Её Высочество в палату. Но по дороге Метеа потерялась от провожатого, и вся в слезах бродила привидением по кораблю призраков…

Ей нужно было только, чтобы её кто-то обнял, успокоил, как это раньше делал старший брат, но теперь, в радиусе ближайших пятидесяти световых лет не было никого —

ни призраки, ни демоны, и не пытались к ней подойти — одни из страха сгореть, вторые —

из страха оскорбить дочь микадо низкорождённым прикосновением.

Так и заканчивается эта глава под названием «Предательница»…

Так принцессу я и не успокоил…