Броня Молчания

Солнце среди шайтанов

…Это неправда, что Мацуко сразу успокоилась от слов брата. Нет, она ещё поплакала, для порядку, но было уже глупо реветь после такого разговора, и, не сразу, а постепенно-постепенно, она притихла на кровати с новыми мыслями…

Было такое впечатление, что старший брат говорил о чём-то своём, успокаивая её… Но ведь успокоил!.. И ей льстило, то, что он назвал её хорошим полководцем. «Какой я „полководец“! Полководцы не попадаются так глупо…» И эта категоричность в вопросе о собственной смерти… Размышления на эту тему довели девушку до того, что ей приснился какой-то незнакомый бог войны, с которым она всю ночь спорила до хрипа в голосе…

…Наутро Метеа поднялась с чувством, что может наконец-то заниматься делами. Мамору, скорей всего, что-то придумал, чтобы скрыть её состояние, ну, в конце концов, офицер она, или не офицер! Надо узнать последние новости, а то по времени первая фаза десантной операции (для которой нужны были её ворота), уже должна была закончиться. Вдруг из-за неё одной держат «связку» открытой с этой вечной ветриной⁈ Брат же может. Нужно ещё к Азиз-паше доложиться, полк проверить, (кто-то ей надоедал, помнится, во время рёва, с предложением поглядеть на новобранцев — как будто это зрелище её могло успокоить!). Да и со Златой поболтать…

«Но, прежде всего» — принцесса переоделась в свежее и уселась перед зеркалом. С одной стороны лицо осунулось от голодовки, с другой — глаза опухли от трёх дней беспрерывного рёва. Причём фразы «с одной стороны» и «с другой стороны» следовало понимать буквально — настоль ассиметрично она отлежала личико. О голове и говорить было нечего — полыхающие желтым огнём пряди сплетались в иногда даже вполне читаемые иероглифы. Кадомацу с усилием провела по ним гребнем, и вдруг обнаружила, что стала до жути похожа на молодую мать. Бедный Мамору, тяжко, ему, наверное, дался вчерашний вечер! Хотя, у мамы даже в глубокой старости не будет такого длинного носа…

…С многократно меньшим грузом на душе шла Метеа в ставку Азиз-паши. Никто её не обвинял в том, чем она себя мучила, наоборот, тройным боевым кличем, встретили свою «отчаянную» командиршу ракшасы, (особенно старался Хасан, явно хвастающийся новыми регалиями сотника), а суккубы — те вовсе заплясали, увидев её выходящей из палатки, даже хромающая Гюльдан. Следы переживаний маленькая принцесса замазала тройным слоем белил — но в голове всё равно звенело с голодухи, при каждом резком движении перед глазами вспыхивали новые звёзды, а тут ещё кожа начала протестовать против такого количества штукатурки — а ещё врут, что здесь, в Била-сварге, самая лучшая косметика! Но, вроде её даже апсары закупают. Ну, проверим — если принцессу к вечеру ещё можно будет узнать, значит, не солгала реклама…

Шатёр Азиз-паши находился теперь по «её» сторону связки. Как поняла девушка из объяснений Азер,после всего случившегося ракшасам больше не доверяли охрану внешних врат, и Тардеш выделил туда свой легион, укрепив внутреннюю сторону половиной дивизии Азиз-паши, который принялся за расширение строительства. В легионе том, кстати, служил тот самый Милеш, теперь трибун, в постели которого редкой ночью не хватало разве что Гюльдан с её сломанной ногой. Сёстры Ануш и сейчас шептали хозяйке на ухо пикантные подробности о ночах втроём, а она думала — бедный господин Сакагучи, знал бы он, с кем связался!.. Вроде бы это был он — помахал рукой и куда-то умчался на Небесном Коне⁈

У шатра Азиз-паши, сидел, скрестив ноги, кто-то из его вестовых. Он каким-то тупым взором смерил с ног до головы девушку, щурясь, как на восходящее солнце, потом до него вдруг дошло, кто это, и, вскочив впопыхах, ракшас чуть ли не кубарем влетел в шатёр докладывать. У Кадомацу опять «повело» голову, и, чтобы не упасть, она немного подержалась за наконечник копья ближайшего стражника. «Ничего, стой спокойно…» — объяснила она одновременно и испугавшемуся стражнику и поспешившей Азер. С глубоким вдохом, отпустив засветившийся от нагрева металл, Третья Принцесса Края Последнего Рассвета, госпожа Иваоропенерега, госпожа «Тени Соснового Леса», покровительница семи монастырей, защитница Ступеней Лхасы, главнокомандующая «войсками нового строя», Метеа-эмир-ханум вошла в шатёр своего командира.

Азиз-паша ждал лёжа, перекусывая между делом. Хоть ему и было доложено, но она умудрилась войти неожиданно, когда он, недовольный чем-то, тыкал пальцем в обмахивателя опахалом. Вдруг, увидев напротив дочь императора Явара, пожилой ракшас вздрогнул, и высыпал семечки из горсти в чашу.

Демонесса опустилась перед ним на пятки, элегантно раскинув веером полы одежд.

— Мехраба, Азиз-паша.

— Мехраба, Метеа-эмир-ханум. Ну что, ещё не назначили на моё место⁈

Такой враждебности она не ожидала. Но, впрочем, он сказал это весьма добродушным тоном.

— Я не думаю, уважаемый Азиз-паша, что являюсь достаточно опытным командиром, чтобы заменить вас. К тому же, я ничего не слышала о чем-либо подобном, и, уверяю Вас — я лично буду против такой затеи.

— Как же… будут ли спрашивать твоего согласия, и светоч моего сердца, если захотят повысить?

— Но…

— Ведь позор, позор на мою седую голову! Что мне делать теперь, мужу трёх жен, отцу четырёх дочерей⁈ Ведь это ты, солнце и радость, нынче — героиня, а я так… ворона.

— Почему, Азиз-паша? Ведь это вы выиграли бой, вы были старшим офицером, вы назначили меня, вы победитель — а я выполняла ваши приказы! И если уж быть до конца откровенными, то не самым лучшим образом… Вы ведь знаете, что у меня в полку наибольшие потери…

— Ты ведь атаковала, девочка, — неожиданно она увидела слезу на толстом лице ракшаса: — Потери всегда неизбежны, о кипарис среди шайтанов, тем более в нашем роду войск — голой грудью на пушки! Я… — он неожиданно встал и заходил перед нею: Я никогда не ожидал ничего хорошего от твоего появления, дочка. Мало того, что меня дома, может быть, ждёт топор палача только за то, что ты, солнце моё, скрывалось в моём полку, так тебя, о радость тысячи взоров ещё саму определили ко мне в подчинённые! Я ещё думал, за какие грехи такая немилость на мои седины — сидеть теперь в тылу, не рыпаться, не дай Аллах, да славится его имя, всемилостивейшего и всемилосердного, упадёт с вашей головы хоть волосок! Да и что делать с тобой, газель моя солнечная, я не знал — с одной стороны, я обязан тебе подчиняться, как дочери императора, а с другой — командовать, как одним из своих эмиров. Потом я увидел тебя, прекрасную как топаз в короне — и против воли, ты мне понравилась. Потом было строительство лагеря — и я тебя зауважал, потом — беспорядки первого дня, и я тобой восхитился, и, наконец — твой триумф, взятие этих двух батарей…

— Вообще-то больше поработали призраки, чем я, — попытались перебить его девушка.

— Но хвалят-то тебя, о солнце среди шайтанов! Без тебя, без твоей смелости, оттуда бы вообще никто живым не вышел, солнышко! Даже призраки. И, говоря честно, я слишком стар, слишком толст, слишком труслив, чтобы атаковать такие укрепления… Вот, — он бухнулся на свои подушки, пиала с виноградом перевернулась, и ягоды раскатились по шелку лежанки и карте: — Теперь я только жду, когда меня заменят тобой, отважнейшая из дочерей твоего рода. Не говори ничего — Махмуду просто повезло, что Аллах прибрал его к себе, к райским гуриям, иначе бы и его попросили с командования, чтобы освободить место для тебя, гурии Ада. Следующим буду я… потом, не знаю, может Арслан-ага… или кто-то ещё.

Принцесса никогда не смотрела на свою собственную жизнь с такого ракурса. Ну, конечно, приятно, когда на тебя по малейшему капризу сыпятся тучи подарков, но вдруг узнавать, что среди них есть вещи кому-то дорогие, и отобранные у этих несчастных…

Она чуть склонилась к своему командиру через уставленный яствами стол, и, понизив голос, произнесла:

— Я никогда не буду претендовать на ваше место, Азиз-паша. Вы мой учитель, сэнсей, а для нас статус наставника — священен. Ваше доверие и советы помогли мне многое узнать о военной науке, чего не вычитаешь в книжках, Азиз-сенсей. И… я вряд ли ещё достойна повышения… я ведь столько всего не знаю…

Азиз-паша перегнулся через стол к ней навстречу, и, подмигнув, шепнул:

— Дочка, поверь мне, мужу трёх жен, отцу пяти дочерей, брату трёх сестёр — ты что-то невероятное. Ты уничтожила врагов, что сумели обмануть и меня, и твоего брата, и даже Тардеш-пашу, командуя наихудшими солдатами Вселенной — и говоришь, что ты неумеха⁈

— Это было чистое везение, — зардевшись и отведя глазки, поджала губки принцесса.

— А что такое удача на войне, как не чистое везение? Для того мы, солдаты, и блюдём свою честь и выполняем праведные заветы строже других, чтобы Аллах, да славится его имя, благословлял нас удачей в бою, и мы могли использовать её, чтобы сохранить чуточку больше жизней. Так что никогда не стесняйся своей удачи, да прославится имя твоего отца, о, солнце среди шайтанов.

— И всё-таки я большая неумеха… — Азиз-паша вдруг напомнил ей Теймура и брата одновременно: — Будут приказания для моего полка, командир⁈

— Нет, — откинувшись на подушки, махнул полной рукой он: — У вас же реорганизация, примите пополнение и отдыхайте, эмир-ханум. Вроде бы должны были ещё вчера закончить, но людям понадобилось какое-то «топливо»-шмопливо, так что пока стоим, обоз вперёд себя пропускаем. Завтра закроем одно из Врат, а когда обоз кончится — и сами пойдём. Хватит тут сидеть, передовая ждёт.

— Я могу быть свободна⁈ — спросила демонесса, поднимаясь.

— Да.

— И больше не волнуйтесь за свою судьбу. Пройдёт ещё много времени, пока я хотя бы с вами сравняюсь, Азиз-паша.

— Командир, который после победы не празднует её, а плачет о погибших солдатах, станет великим полководцем. Надеюсь, мне ещё выпадет честь служить под вашим началом, — донеслось ей вслед.

Кадомацу, полуобернувшись, одарила его краешком улыбки благодарности. Он тоже был хорошим командиром, если знал, о чём переживают его подчинённые.