Броня Молчания

Друзья и свидетели

— Суд вызывает следующего свидетеля — служителя культа, называющего себя «Братом Коваем»! Товарищ секретарь, прошу пригласить его для дачи показаний.

Забавно — слово «брат» они перевели на амальский, а прозвище «Ковай» — оставили, будто это его имя.

Женщина-призрак чуть ли не за руку ввела великана-монаха в зал. Брат Ковай оторопело оглядывался, вертя маленькой лысой головой среди воротника из огромных чёток, осторожно ступая, чтобы не запутаться в рясе — призракам почему-то очень хотелось видеть его как священнослужителя, а не солдата, поэтому он и подпоясался всеми монашескими регалиями.

— Подойдите и ответьте на вопросы суда.

Рядом с великаном-монахом всё казалось таким непривычно маленьким, словно детским. На него видать, произвели впечатление порядок и симметрия, свойственные призракам, царившие сейчас в суде, поэтому он часто оглядывался отвлекаясь.

— Почему вы согласились участвовать в этой авантюре?

— Ну, госпожа Третья приказала.

— Кто такая третья госпожа? Отвечай! Быстро! — накинулся на него второй судья.

— Да вот же она, — монах показал пальцем на Кадомацу. Зал разразился хохотом.

— Прошу простить моего коллегу. Он немного путается в обстоятельствах дела. Не полностью вошел в курс. Итак, как вы охарактеризуете операцию со своей, религиозно-культовой стороны дела⁈

— Будда милостив, и отпустит нам множество грехов за наши подвиги. Только что вам не нравится?

— Не вам задавать вопросы суду!

— Тихо, тихо… — остановил молодого судью старший: — Лучше расскажите, суду, что произошло с первым проводником — Каличараном?

— Ну же казнили его. Не надо было язык распускать. И вообще убивец он.

— Что значит — «язык распускать»⁈

— «Язык распускать» — значит, кто-то начал болтать, что не спросили, или говорит всякие вещи, которые не надо было говорить. Вот. Потом жалеет.

— Нас не интересуют значения этого выражения! Нас интересует, что он сделал такого, за что заслужил смерти!

Монах достал руку и начал загибать пальцы:

— Солгал, пытал свою жену, убил свою жену. А, да! Назвал Её Высочество нехорошим словом.

— Каким?

— Вы что, мне же голову отрубят за него тоже! — надул губки толстяк: — Госпожу принцессу нельзя называть такими словами! Она хорошая девочка!

Кадомацу улыбнулась и даже чуть поправила причёску, убрав непослушную прядку за ухо. У нет, она не стала бы обижаться на «шлюху» про которую помянул Каличаран — обижаются же на то, чего в тебе есть хоть капелька… А уж суккубьей-то склонности, она в себе отродясь не замечала. Это вот ханжу Сакагучи могло бы задеть, а так бы, как бы при ней не ругались, она бы даже не отреагировала! (это она сейчас так думала)

— … Итак, значит, после того, как вы лишились проводника, в результате этого недоразумения, ваша команда и решилась воспользоваться услугами подсудимого гражданина Агиры⁈

— Да нет, мы нашли труп его жены в машине. Он сказал, что его убил Агира-тенси. Потом встретили господина Агиру и поговорили с ним. Он уже согласился. А потом люди обнаружили, что труп старый. И проводник сам во всем признался. Тогда госпожа Азер его и наказала. Всё так было.

По залу пронёсся необычный гул оживления. К сожалению, Бэла сейчас сидел на другой стороне стола — рядом с Тардешем, и нельзя было спросить у него, на пользу это или во вред, но, судя по тому, как он оживлённо переговаривался со Златой, простодушный монах открыл какую-то важную истину.

— Прошу порядку! — застучал опять своим молоточком по своему столу судья: — Итак, свидетель, вы утверждаете, что факт вербовки подсудимого Агиры произошел ДО устранения перебежчика Каличарана⁈

— Да. Он как пыхнул — все ослепли, потом ухнул — и Госпожа Третья с ним сразилась, потом Ильхан крикнул — «стрелять буду!» — ну и я с дубиной подоспел. Он и сдался сразу!

— Простите… эти «пыхания» и «ухания» имели какое-то материальное воплощение⁈ Или всего лишь какие-то вербальные формы общения⁈

— Ну, он же ангел! Он светом может пыхнуть!

— Что за пыхи вы имеете ввиду? — Сидевший в клетке Агира хлопнул себя по лбу, и, поднявшись, расправил крылья и дал их свечению неяркий накал. Получилась очень короткая вспышка, от которой вздрогнули все:

— Вот так и пыхнул, только в сто раз ярче! — указал на него пальцем монах.

— Суд удовлетворён. Конвой, — легионеры встали по стойке «смирно»: — Выполняйте свои обязанности. Подобная халатность могла стоить нам побега.

Судьи посовещались:

— Свидетель, вы свободны. Займите своё место в зале, — монах с облачением стал протискивать своё пузо через ряды сидящих генералов по направлению к принцессе.

— Суд вызывает следующего свидетеля: рядового 1-го класса, Ильхана Ясырхида!

Дочь императора вообще-то надеялась, что сначала вызовут Хасана — чтобы все дурни сразу были под присмотром, но так тоже ничего — по крайней мере, уж про него-то точно известно, что он не ляпнет лишнего… Эх-эх-эх, хорошо, что Маваши и Гюльдан исключили из числа свидетелей — уж эти двое-то точно наговорили бы на межпланетную войну.

— Клянусь говорить правду, только правду и да покарает меня Аллах, если нарушу эту клятву, — так, или примерно так навернул янычар на языке джиннов, ещё до того, как кто-то успел дать ему слово. Даже на призрачных лицах судей можно было прочитать удивление — и, какая хорошая возникла заминка, пока двум из судей переводили то, что он сказал!

Однако главный судья всё понял без перевода, и теперь гордо сидел в одиночестве, изучая этого солдата с женскими жестами.

— Очень хорошо. Для начала, ответьте, добровольно ли вы согласились вступить в группу маршала Метеа, или следовали приказу начальства?

— Да. Добровольно.

— Ваши обязанности в отряде?

— Зависят от ситуации. В основном — разведка.

— По армейской специальности, вы — разведчик?

— Да.

— Как вы думаете, во время операции ваши способности были использованы должным образом?

— Даже более чем. Великолепно.

— Внутри группы не было разногласий⁈

— Нет, никогда.

— Как произошла вербовка подсудимого Агиры?

— Под прицелом моего мушкета.

— Но некоторые свидетели указывают, что был поединок?

— Да, ханум-паша подралась с ним, они использовали магию, а потом был мой мушкет и несколько клинков у горла.

— То есть, согласие действовать с вами не было добровольным⁈

— Нет, добровольным. Но с помощью моего мушкета.

— А впоследствии⁈

— Я следил за ним. Потом перестал.

— А другие?

— Тоже следили за ним. Потом перестали.

— И в чём была причина такого внезапного доверия? Может какая-то магия⁈

— Нет. Он сражался на нашей стороне. Что ещё надо⁈

— Вы говорите что «следили», — вмешался другой судья: — Вы готовы был убить его?

— Нет, нам же нужен был «язык». Мёртвый «язык» не разговаривает. Поэтом ранить — да, покалечить — да. Убить — нет.

— А ваш первый проводник, Каличаран⁈

— Его казнила телохранитель принцессы. Слишком много себе стал позволять, когда мы поняли, что по сравнению с новым пленником, его ценность ничтожна.

— «Ничтожна»?

— Этот сын шакала не знал, как выйти из тюрьмы. Если бы вы туда послали шпиона — он бы попался. А тот, кого он требовал убить — знал. Кого бы вы выбрали⁈

Судьи долго молчали, переглядываясь. За это время Ильхан набрался смелости и добавил:

— Я никогда не жалел что мы пощадили ангела. Если бы не он, мы бы, наверное, не прошли бы и половины пути.

— Суд не интересуют ваши личные домыслы. Вы свободны, свидетель. Займите место в зале.

Гюльдан сказала ему: «Молодец», когда янычар проходил мимо. Тот сел позади принцессы, ответив немного неловким кивком на неожиданный поклон господина Сакагучи. В самом деле, чего это он? А на месте отвечающего, уже красовался Хасан, разодетый нынче в самые нелепые цвета, контрастировавшие не только между собой, но и с его тёмной, кирпично-красной кожей. Судья начал с некоторым высокомерием:

— Итак, ваше имя и звание?

— Хасан Хуссейдин, сотник пятой сотни 26-го Кызылкумского полка башибузуков.

— Ваше занятие до войны?

— Помощник золотаря.

— Объясните значение слова «золотарь».

— Дерьмовоз, — почти все в зале знали ракшасский, поэтому минут пять хохота было обеспечено. Хасан даже возмутился, раскинув свои худые мускулистые руки:

— А че смешного? Нормальная работа, не хуже других. Срать-то срут все, а дерьмо, значит, ваше вывезти — западло будет⁈ Нужники-то ваши за вами, что, сами чистятся⁈ Где бы вы жили, если бы их за вами не драили⁈ Так что нечего ржать.

Эта пылкая речь вызвала ещё больше хохота, так что судье пришлось довольно долго бряцать по крышке уже заметно поддающегося молотку стола.

— К порядку! — не один раз пришлось повторить ему: — Итак, вы знакомы с подсудимой с самого начала войны, с тех времён, когда она скрывалась в вашем полку под личиной рядового бойца?

— Да. Только вы чё-то чересчур загнули…

— Расскажите суду о её моральном облике, поведении в это время? Участвовала ли она в ваших традиционных оргиях, не раскрывала ли она тайну своего пола⁈

— Каких-каких оргиях? Я че-то не въезжаю…

— Ну, всем же известно, что во время поклонов в ритуале религиозного культа ракшасов…

— Я снимаю этот вопрос, — поднял голос Тардеш: — Сенатор за подобные инсинуации и неуважение к чужим религиям можно вылететь из Партии.

— Ну, мы ещё бы посмотрели… — начал тот, но старший судья застучал перед ним молотком:

— Вам не для того дали сенаторскую тогу, чтобы позорить Республику перед золотарями. Извинитесь.

— Прошу прощения, — третий судья встал и, поклонившись перед ракшасом, сказал: — Сенат и Республика приносят извинения за неучтивые слова, — он сел и тут же задал новый вопрос:

— Так что же делала принцесса, когда вы удовлетворяли свои сексуальные потребности?

Опешивший Хасан, к счастью не понявший, за что перед ним извиняются, а потом ещё сильнее сбитый с толку вторым вопросом, только повертел пальцем у виска:

— Вы что, больные, таким при всём честном народе интересоваться? У самих не стоит⁈ Воистину — больные! Да Яван никогда рук не распускал, все знали, что он дервиш, и у него обет! Вы чё, совсем, да⁈ И ни слова не говорил никогда, бабу ли в углу тискаем или кто друг с другом!

— А самостоятельно⁈

— Что самостоятельно? Я самостоятельно?

— Нет, замаскированная подсудимая⁈

— Вы че, больные что ли? Её и меня дружки Салаха хотели побить, так мы их так отделали — словно шайтан погулял. Ну, а потом и оказалось, что она шайтан-ханум и есть.

— Когда оказалась⁈

— Кто оказалась?

— Ну, шайтан?

— Какой шайтан?

— Про которого вы только что сказали.

— Какой ещё шайтан-не-нешего-бога, что я говорил?

— Ну, «шайтан-ханум»… — прочитал судья по бумажке.

— Шайтан-ханум, это шайтан-ханум, при чем здесь шайтан?

— Но ведь шайтан же!.. Ладно… к тишине! Суд берёт перерыв.

— Вы были под её командованием, — начали они заново после короткого совещания: — Когда она служила эмиром вашего полка. Какова она была как командир?

— Нормально.

— Что значит — «нормально».

— Да то и значит — «нормально»! Пургу не гнала, дисциплина была, нас не распускала, все своё место знали. Может, кто и возмущался, — что, мол, баба командует, но я думаю, что без неё эти салаги бы даже не дожили бы до того, чтобы на жизнь пожаловаться.

— Вы участвовали в событиях на Акбузате, и именно там получили повышение до сотника. Скажите, уже в то время, действия подсудимой не были уже ранним проявлением духа неповиновения⁈

— С какой стати⁈ Эмир-ханум всегда всё делала правильно. Она укрепления строила — попробуй ей непоповинуйся!

Мацуко улыбнулась, вспомнив бардак во время открытия портала.

— Ну, разве не ваш полк больше всего пострадал при штурме второй батареи? Неужели среди солдат не было возмущения по поводу столь неоправданно больших потерь, смерти товарищей⁈

— Вы там не были, так что ничего не говорите. Деваться было некуда.

— Исходили ли от неё какие-то странные, сумасбродные приказы⁈

— А я сам сумасбродный! Все ракшасы сумасбродные! А башибузуки — самые сумасбродные из ракшасов! Это надо быть большим башибузуком, чем мы, чтобы придумать что-то для нас сумасбродное!

— Но многие свидетели показывают, что в боях она часто действовала нестандартно, нарушала уставления… действовала оригинально.

— Позвольте мне ответить на этот вопрос: — вдруг подал голос сам Тардеш: — Это не противоречит фактам: «Оригинальность» — отнюдь не то, что «сумасбродность». Это близкие, но совсем разные вещи. По-настоящему оригинальный ход требует порой долгого обдумывания, и серьёзного плана подготовки, для правильного использования. Другое дело — «импровизация»…

— Суд удовлетворён объяснением азбучных истин, товарищ драгонарий.

— Я не закончил. Так вот, могу засвидетельствовать, что каждое из оригинальных действий маршала Метеа проходило глубокую разработку в её штабе, прежде чем быть применённым на поле боя. Возьмите, к примеру, разбираемую сейчас её последнюю операцию (принцесса вздрогнула — и ведь, в самом деле, рейд в Коцит был её последней битвой). Так что могу сказать, что маршал скорее — осторожный, чем сумасбродный начальник.

— Повторяю — суд был полностью удовлетворён вашим предыдущим объяснением. Соблюдайте регламент, товарищ драгонарий, в конце концов, мы сейчас допрашиваем свидетеля Хасана, а не вас. Суду не хотелось бы выводить из зала вас по такому глупому поводу.

— Понял, — кивнул драгонарий и помрачнел. Кадомацу это почувствовала.

— Итак, свидетель, в материалах следствия говорится, что вы почти единственный вызвались добровольцем в этой операции, так?

— Ну не «вызывался», а «навязался», скорее — ракшас усмехнулся.

— Какова была причина?

— А нафиг, надоело всё!

— А если конкретнее⁈ Это ведь понижение вашего статуса — были офицером, стали вновь рядовым.

— Яв… Ханум-паша сказала — значит, я пошел. В конце концов — мы друзья.

— Друзья? А насколько далеко простирается ваша «дружба»… — он всё говорил и говорил, и у Кадомацу промеж крыльев пробежал холодок — о Аллах и все боги, ведь сейчас запутают несчастного Хасана! Правда, с самими судьями творилось что-то неладное: второй судья, вдруг, совсем не обращая внимания на говорившего первого, обратился через него к третьему, беззвучно двигая челюстями. Тот, видать владевший подобной манерой разговора, ответил ему так же — повернувшись затылком к принцессе. Они покивали поочерёдно друг другу, потом третий судья продёргал не запнувшегося ни на одну букву во время их перешептываний главного, и тот резко прервавшись, послушал и вдруг объявил:

— Суд решил оставить разъяснение этого вопроса на будущее время. Свидетель, вы свободны. Суд обещает перерыв на один час времени Амаля! — начался длинный ритуал вставания и выхода судей из зала, что впрочем, не давало свободы присутствующим — вместо судей вошли два десятка легионеров, что встали в узком проходе и вокруг столов — чтобы не бегали. Хасан не успел добежать до принцессы — всё из-за того, что успела Гюльдан — с радостным визгом повисла у него на шее, и давай целовать до посинения, не взирая на взгляды легионеров и генералов. «Какой же ты у нас молодец, умница», их даже не хотели впускать, да Азер залезла рукой в штаны центуриона, и нашла там убедительный довод. А потом подошел трибун и переставил оцепление — не очень хорошо, но теперь хоть можно было общаться со столом Тардеша.