Свет проклятых звёзд

Сын Голодрим

Появившаяся из леса тёмная фигура заставила прятавшихся среди деревьев стражей держать наготове луки. Путник шёл, не скрываясь, не озираясь, ступал уверенно, однако чутьё подсказало пограничникам — нужно быть начеку.

— Приветствую, незнакомец, — вышел из укрытия химладский воин, демонстрируя лук и полный колчан. — Дальше — территория короля Куруфинвэ Феанариона, и чужакам здесь не рады. У тебя есть приглашение или разрешение на пересечение рубежа?

Грязные исцарапанные руки незнакомца сняли с растрёпанных белых волос капюшон, открыв изуродованное старыми шрамами и свежими порезами лицо.

— Я — Эол-кузнец, — спокойно ответил путник, однако безумные глаза выдавали истинное состояние нежданного гостя. — У меня неотложное дело к твоему королю.

— Эол Тёмный Эльф? — с дерева спрыгнул Синда, оставшийся в химладской армии после падения Поющей Долины в Дагор Аглареб. — Да, узнаю тебя. Помнится, ты не желал иметь дело с Голодрим. Что же изменилось?

— Я должен отвечать дважды предателю? — хмыкнул изгой. — Ты сменил уже двух королей. Когда сменишь третьего?

— Не твоя забота, брат Серого Плаща, — пограничник хмыкнул. — Говори, зачем тебе к владыке Куруфину!

— Твой король должен вернуть мне… — начал говорить Эол, но воин-Нолдо вдруг расхохотался:

— Всё ясно! Те наугрим продавали разработки Тёмного Эльфа под видом телхаровских. Вот пройдохи!

— Твой король украл мою жену! — глаза цвета трясины почернели и вспыхнули. — Пусть возвращает!

— Что? — пограничники переглянулись. — Ты в своём уме?

— Более чем, — процедил Эол.

— Слушай, Тёмный Эльф, — Синда почесал подбородок, — я слышал от гномов, что у тебя есть сын, про жену не говорили, но мой тебе совет: если супруга сбежала, значит, не любит. Найди другую.

— Не тебе решать, что мне делать с женой! — едва не потерял с трудом обретённый самоконтроль брошенный муж.

— Послушай, собрат, — бывший подданный Тингола и Новэ Корабела заговорил спокойно и даже с сочувствием, — несмотря на мирные времена, мы иногда слышим о пропаже в лесах эльфов или наугрим. Увы, случается разное, и мы готовы помочь.

— Тогда пропустите меня к королю!

— У нашего короля нет жены, ни своей, ни чужой! — воин-Нолдо напрягся.

— Он её прячет! — голос Эола сорвался.

— Спокойно, собрат, — примирительно развёл руками Синда. — Скажи нам, кто твоя жена, как зовут, как выглядит.

Изгой ответил не сразу, но когда прозвучало имя, оба стража ошарашенно открыли рты и бросились докладывать королю о странном визитёре и его не менее удивительной проблеме.

***

— Мы должны продолжить путь, но не можем! — Маэглин был не в состоянии спокойно сидеть за столом, постоянно вскакивал и метался по кухне.

Небольшой дом, где остановился он с матерью по совету гондолинского разведчика, принадлежал семье кружевницы, которая всегда с радостью принимала способных платить за ночлег гостей. А Орлы могли и не скупились.

— Здесь вам опасаться нечего, — сказал верный короля Турукано, указывая племяннику владыки на бокал вина, — вы рассказали мне мало, я не могу знать всего, но уверен: в вашей семье ещё воцарится мир. Вам ведь не принесло счастья скитание, судя по тому, как истощена принцесса.

— Нам просто нужно в Ондолиндэ, причём скорее, — Ломион упал на колени перед воином, и тот опешил. — Сестре короля необходима помощь и защита! И меньше вопросов.

— Хорошо… — ещё больше удивился Нолдо. — Я дам вам лошадей. Но позволь матери отдохнуть и набраться сил. Здесь её и покормят как следует, и выспаться дадут. Да и чего вам бояться? Неужели ты всерьёз полагаешь, что кто-то станет преследовать сбежавшую жену с армией? И пожалуйста, встань.

Поднявшись на ноги, Маэглин сделал ещё один круг по кухне, сел за стол, схватившись за голову.

— Я только одного не могу понять, — разведчик вопросительно посмотрел на племянника короля, — мы искали леди Ириссэ много лет. Спрашивали о ней, узнавали. Как же получилось, что её след сгинул?

— Чары и осторожность, — выдохнул полунолдо. — Очень сильные чары.

Речь Ломиона замедлилась, он вспомнил отвратительно-унизительный побег из Ногрода и, не сдержав эмоции, вздрогнул. Гондолинский Орёл посмотрел очень внимательно, молча, испытующе.

— Мы хотели остаться здесь, — тихо сказала вдруг появившаяся на пороге Ириссэ.

Она уже не выглядела бледной тенью, твёрдо стояла на ногах и даже не тянулась к вину, но в глазах искрила бессильная злоба.

— Майрил, надеюсь, ты не болтал лишнего.

Внутренне содрогнувшись от понимания, что мать не доверяет ему и обвиняет в том же, в чём и отец, Ломион сжал кулаки, выдохнул:

— Поехали в Ондолиндэ, мама, пожалуйста.

Ириссэ бросила взгляд на воина брата, представила, что он мог написать в донесении, болезненно зарумянилась и всё-таки взяла бокал с хмельным напитком.

— Во всём есть светлая сторона и польза, — через силу произнесла Белая Леди, — я стану прекрасным примером наказания за нарушение законов Ондолиндэ.

— Мама, не надо.

— Как скажешь, — недобро хмыкнула Ириссэ, допивая вино. — Жаль, что моё мнение не учитываешь даже ты.

— Он нас здесь найдёт, — попытался не говорить резко Майрил, — и про нас уже узнали, либо скоро узнают в Ондолиндэ. Поедем, пожалуйста.

С громким стуком поставив бокал на стол, принцесса свысока посмотрела на своих помощников. Конечно, они хотят как лучше! Но ни один из них не может представить, что чувствует женщина, которую годами насиловал жестокий безумец. Ни один не понимает, что значит для гордой охотницы признать — она столько времени была бессильной жертвой, и сама не смогла спасти себя. Ни один эльф здесь не знает о валинорской молве про злобного Феаноринга, использовавшего наивную деву. Ни один из них не видел брошенного связанным во тьме Элеммиро и… и остальных.

Ни один не станет осуждать сестру короля вслух, но каждый подумает. Непременно!

Как жить со всеми этими знаниями и воспоминаниями среди счастливых подданных брата, которые если и страдали раньше, в том не было их вины, они оказались бессильны перед войной и Морготом, а гордая охотница не справилась с одним-единственным эльфом! Нет, гордой охотнице никогда не найти сочувствия среди счастливых и любимых. И если придётся жить в Ондолиндэ ради сына, лучше стать немой.

***

Прочитав и выслушав донесение, король Атаринкэ не поверил своим глазам и ушам. Хотелось задать стражу очень много вопросов, однако Куруфинвэ-младший понимал — этому эльфу нечего сказать сверх уже перечисленного.

Ириссэ… Оказывается, она и вправду пропадала! Не зря её искали верные Турьо! Не просто так изводился Тьелко! Что же произошло?

В голове постепенно собиралась мозаика, и король почувствовал подступающий гнев.

«Это брат Эльвэ! — напомнил себе Атаринкэ. — Ему нельзя причинять вред, ведь как бы ни относился к отступнику король-под-юбкой, смерть или заключение в тюрьму родственника станет удобным поводом для разжигания утихшей вражды».

Совершенно не понимая, почему Эол решил искать Ириссэ именно у него, Куруфинвэ вдруг вспомнил, что возлюбленная брата как раз здесь ждала возвращения Тьелко с охоты. Видимо, брату короля-под-юбкой это стало известно, и он решил, что сбежавшая жена спряталась у коварного нолдорского соблазнителя. Только немного перепутал братьев, но, пожалуй, тем лучше.

Решив скорее закончить разговор со странным визитёром, пока занятый делами казны Тьелко ни о чём не узнал, Куруфинвэ-младший потребовал привести к нему тёмного эльфа.

***

Весь путь до дворца проклятого Феанариона Эол сидел сгорбившись, смотря либо под ноги, рассматривая пол телеги, либо глядя исподлобья по сторонам, не встречаясь глазами с сопровождавшими стражами. Если бы все мысли не занимали жена и сын, кузнец заметил бы, сколько проезжал прекрасных кованых изделий: заборы, светильники, ворота, мосты, балконы, подоконники, крыши, лестницы. Всё это было выполнено с истинным эльфийским изяществом учеников Валар, которое невозможно встретить в гномьем городе.

Но Эол оставался слеп и безразличен. Из последних сил ведя себя смирно и отказываясь от предложенного угощения, он чувствовал, как всё сильнее дрожат руки, колотится сердце, становится труднее дышать.

«Феанарион! Ты посмел попытаться лишить меня семьи! Как бы не так!»

Практически не видя ничего вокруг, брат Тингола готов был бежать вперёд лошадей и стражи, если бы знал, куда. И вдруг реальность словно встряхнула за плечи, окатила ледяной водой: Эола привели в большой светлый зал с окнами на лес и реку, где во главе длинного щедро накрытого стола важно восседал на роскошном троне, блистая валинорскими самоцветами, король. Рядом находился летописец, двое советников, а за спиной возвышалась вооружённая стража. Слишком много эльфов для колдовства. Проклятый Феанарион всё продумал!

— Приветствую тебя, Эол, брат Элу, — прозвучало мерзко-вежливое.

Грязный, в превратившейся в лохмотья одежде, Эол выпрямился и посмотрел свысока на тех, кто, видимо, нарочно хотели его унизить. Ничтожные Голодрим!

— Верни мою жену, Феанарион! — с порога потребовал изгой, даже не думая здороваться и садиться.

— Смотрю, случилось нечто поистине важное, коли тёмный эльф гуляет при свете дня, — с наигранным ужасом в голосе произнёс один из воинов.

— Я требую мою жену! Не пытайся играть, Феанарион! Я всё знаю!

Мысленно рассмеявшись тому, что этот Синда перепутал его с Тьелко, Атаринкэ соединил украшенные перстнями пальцы домиком, демонстрируя дивное сияние рубинов и бриллиантов.

— Если знаешь всё, — снисходительно произнёс король, — зачем тогда пришёл сюда? Здесь нет Ириссэ Нолофинвиэль. Мои верные сообщили, что два дня назад она прошла на юг и повернула к востоку, не заглянув ко мне в гости.

— Ты лжёшь! Учти: моя жена — хитлумская принцесса! Она — дочь верховного нолдорана! Значит, я имею право требовать от тебя подчинения!

Стража приготовилась нападать.

Куруфинвэ-младший понял — бессмысленная беседа-представление его уже утомила, брат Тингола ещё отвратительнее, чем сам Эльвэ, к тому же обо всём может узнать Тьелко, и тогда…

— Не кичись передо мной титулом Ириссэ Нолофинвиэль, — сказал он. — Те, кто крадут дочерей Нолдор и делают своими жёнами, не получают статус их семей. Я даю тебе позволение уйти. Принимай и уходи. По законам Эльдар, я не могу убить тебя в этот раз. И заодно добавлю совет: отправляйся немедленно обратно во тьму Нан Эль-мот, где ты обитаешь, потому что сердце моё предупреждает — будешь преследовать тех, кто тебя разлюбил, больше туда не вернёшься.

«Угрожает, — стиснул зубы Эол. — Унижает при всех! «Обитаешь»! Это ты зверьё, а не я! Однако, похоже, голодримский скот не врёт — жена и правда не здесь. Но где? Где?!»

Мысленно проклиная всех Нолдор, брат Тингола рванул прочь, и Куруфинвэ, узнав от верных, что нежелательный гость убрался из опасной близости к химладскому дворцу, вздохнул свободно: вроде бы лишнего не сказал, не оскорбил прямо, не пугал расправой, совет собрал, подобающе встретил важного гостя, значит, Эльвэ нечего будет предъявить нолдорским королям, если эта морготова тварь ему пожалуется. Теперь главное — подумать, как рассказать обо всём Тьелко, и стоит ли это делать.

***

Не зная, как оказался в лесу и когда наступила ночь, Эол споткнулся о корень, опомнился и опять сорвался на крик и проклятья.

— Где ты! Где?! — орал он снова и снова, пока, обессилев, не сполз по стволу вековой сосны на сырой мох. — Где…

Усталость тела немного прояснила разум. Взгляд, замутнённый слезами и ненавистью, устремился к звёздам, равнодушно прекрасно сиявшим в чёрном небе. Где-то очень глубоко в душе шевелилось понимание — проклятый Феанарион прав! Если продолжить преследовать Ириссэ, сын может и убить.

Сын…

— Предатель! — прошипел Эол. — Подлый сын Голодрим! Куда же ты забрал мою жену?

Прислонив голову к стволу и расслабившись, несмотря на ночной сырой холод, тёмный эльф вспомнил того, кого хотел считать наследником.

— Тебя ведёт не желание помочь матери, — заговорил брат дориатского короля, — тебя ведут амбиции. Ты не хочешь быть вторым после меня, мечтаешь стать лучшим. Ты точно не осядешь где-нибудь в никому не нужном поселении из трёх домишек и вряд ли пойдёшь к смертным. Тебе закрыт путь к гномам, и обнищавший Хитлум тебя не заинтересует. Значит, остаётся только…

Догадка, которую Эол решил как можно скорее проверить, придала сил. Собравшись с мыслями и посмотрев на израненные руки, тёмный эльф начал заранее готовить чары, которые точно пригодятся.

— На этот раз заклинание сработает безупречно, ведь враг знаком хорошо, как никогда.

С губ, дрожащих от сводящей челюсть злобы, стали слетать слова, и почти зажившие царапины на сжатых кулаках закровоточили.

— До судорог, до бреда, до рыданья,

До порванных от напряженья жил,

Я сохранял свои воспоминанья,

Которыми всё это время жил.

Я их хранил на сумрачной вершине,

Во тьме бездонной пропасти хранил,

На самом дне хрустального кувшина,

Как капли высохших чернил.

Когда ползёшь, глотая клочья пыли,

Когда добра от зла не отличить,

Ты должен знать, что про тебя забыли,

И сделать всё, чтоб самому забыть.

Но память, как и смерть, неистребима,

Как дождь ночной по черноте стекла,

Кровавыми осколками рубина

Она на дно хрустальное текла.

Удавкою тугой сжимает горло ворот мне!

Мысли мои превращаются в змей.

Кровью памяти моей обрызган город,

Кровью памяти моей!

Небо заволокло плотной чёрной пеленой, начал накрапывать дождь. Посмотрев по сторонам в поисках укрытия, Эол ещё сильнее сжал кулаки и, глядя на алые капли, произнёс:

— Моя кровь станет ядом для твоего города, сын Голодрим.

Примечание к части Песня "Каторжник" из зонг-оперы "Суинни Тодд"