Свет проклятых звёзд

Папа!

Весь путь до Барад Эйтель Белемир пытался возродить воспоминания детства, когда вместе с дядей ехал в Дортонион. Порой казалось, будто узнавались повороты дороги или водоёмы, но это могла быть просто игра воображения. С другой стороны, деревья с тех пор выросли, либо засохли или оказались срублены, появились новые кустарники, ямы, оттого и не возникало в голове ясных воспоминаний. К тому же Белемир понимал — встреть он сейчас дядю Баранора, не узнал бы и его.

Только, увы, дяди Баранора, видимо, давно нет в живых.

С волнением размышляя о доме, книжник успокаивал себя тем, что уже много лет ни с кем сильно не ссорился, а значит, мстить его семье соплеменникам не за что.

Думать о матери было страшно. Белемир вспоминал знакомых сумасшедших, пытался убедить себя, что большинство из них ничуть не вреднее или опаснее, нежели родственники-пьяницы, однако получалось плохо. Одно дело — кто-то где-то, и другое — собственная мать. Как с ней себя вести?

Дорога повернула в горы, лошади пошли медленнее, и это злило, но и успокаивало одновременно: сын Бельдир осознал, что отчаянно хватается за последние мгновения без тяжкой ноши, отказ от которой, однако, книжник бы себе никогда не простил.

Поняв, что уже давно сидит с открытым томиком стихов разных эльфийских поэтов, смотря сквозь страницы, Белемир убрал книгу в сумку и тяжело вздохнул: извозчик сказал, ехать осталось совсем недолго.

Почему-то закралась мысль, что, может быть, путь проделан зря, и матери уже нет в живых. Решив не думать об этом, чтобы не возникало лишних рассуждений, историк достал подшивку листов и начал писать свои опасения, чтобы потом сверить их с действительностью.

И пусть всё окажется не так ужасно!

***

Погода была замечательная. После затянувшихся дождей, наконец, выглянуло солнце, и на небе засияли радуги, словно крепость Барад Эйтель особо приветствовала гостей.

Врата твердыни были заперты, и стражники в фиолетовых плащах с гербом-стрелой сказали ждать позволения ступить на территорию Истока.

— Сюда без вопросов пускают только военных, — махнул короткой мощной рукой торговец-гном, стоявший перед длинной вереницей телег. — Остальных проверяют.

Белемир с любопытством присмотрелся к соседям по стоянке. Наугрим редко появлялись в дортонионском Фиримаре, торгуя в основном в эльфийских городах, поэтому книжник практически не встречался с Детьми Ауле. Теперь же предоставился шанс поболтать, удивляясь непривычной манере речи и акценту гостей из подгорных королевств.

— Я думал о многом, я думал о разном, смоля своей трубкой во мгле, — пел пьяный бородатый торговец, подыгрывая себе на эльфийской лютне. Видимо, поэтому музыка и получалась красивой, несмотря на состояние исполнителя. — Я ехал в тележке по самой прекрасной, по самой прекрасной земле.

Дорога, дорога, ты знаешь так много о жизни моей непростой.

Дорога, дорога, осталось немного — я скоро приеду домой.

Невольно начав подпевать, Белемир отвлёкся от тяжёлых мыслей.

— Не понимаю, чем военные важнее нас? — продолжал возмущённо рассуждать торговец, подбоченившись. — Даже если слухи про какую-то дрянь на востоке правда, жрать и одеваться всё равно всем надо! А жён — баловать! Не купишь жене и дочери какую-нибудь красивость, и сам станешь для них хуже Моргота! И где это видано, чтоб Кхазад шпионили в пользу Моргота?! Да никогда! Он наши города лавой залил, выродок валарский!

— Лавой? — переспросил книжник.

— Так да! Мы жили тут недалеко! — махнул рукой гном в сторону восточных хребтов. — У нас кузницы глубокие были, и вокруг них — города. Так этот гад взял да поднял лаву! У нас в домах дышать стало нечем! И пекло такое, что бороды плавились!

— Интересно, зачем? — задумчиво спросил Белемир. — Какой смысл был в этом?

— Да это ж северный чудила! В его делах смысл искать — себя не уважать.

— Этим пусть военные занимаются! — поддакнул из-под телеги перемазанный в дорожной пыли бородач. — А мы им оружие продадим.

— И что непонятного в поднятой лаве? — раздражённо спросил неожиданно серьёзный гном, на невзрачной одежде которого красовался странный герб с киркой и восьмиконечной звездой. В отдалении сидели ещё шестеро наугрим с такими же нашивками. — Если бы не огненные реки, мы могли бы сделать подземные ходы в Дор-Даэделот, а так — хрена лысого! Такой жар никто не выдержит.

— Обороняется гад! — донеслось из-под телеги.

Крепостные ворота открылись, и эльфы в фиолетовом дали знак гномам со странными гербами проходить.

— Они из осадного лагеря, — отмахнулся пьяный певун. — Их везде первыми пускают, хотя они ничем не лучше вон тех!

Гном указал на компанию собратьев, большинство из которых весело храпели вокруг догорающего костра.

Белемир заулыбался. Решив заранее сделать записи о народе Кхазад, историк окинул взглядом обозы.

— Книги везёте? — спросил он у ближайшего торговца.

— Да, но за стенами крепостей не торгуем. Договор, извиняй. Вот впустят нас, тогда и полюбуешься.

Искренне надеясь, что в Барад Эйтель вспомнит о желании посмотреть хоть какие-то товары, кроме лекарств, Белемир согласно кивнул. Договор, так договор.

***

— Нашли мы вашу беглянку, — сказали с порога двое стражей, заходя в пристройку к госпиталю, где Зеленоглазка учила пятерых юных лекарей делать друг другу перевязки.

— А я не убегала! — бессмысленно улыбаясь, заявила Бельдир, заправляя под грязную косынку немытые волосы. — У меня зачесалось просто! А от этого есть средство! Если мужик присунет — потом не чешется.

Ученики знахарки мужественно сдержали смешки, эльфийская колдунья покраснела.

Все, кто принимали участие в жизни спасённой из Дор-Даэделот женщины, знали: несчастная была серьёзно больна из-за беспорядочных связей с орками, и целителям стоило огромных усилий вылечить бывшую рабыню, однако полного выздоровления, конечно, не наступило. Порой воспаления в промежности напоминали о себе, и тогда Бельдир отправлялась на поиски «целебного мужика».

Вот и сейчас. Опять.

Зеленоглазка позвала знахарей, которые уже давно нашли подход к безумной женщине: мужчины делали вид, что согласны присунуть, а сами усыпляли больную и проводили необходимые процедуры. Хорошо, что в этот раз Бельдир быстро нашлась, и её не успели побить.

Проводив жутко неестественно кокетничающую с лекарями женщину, колдунья вопросительно посмотрела на стражу, которая, вопреки обычаю, не ушла сразу, как только доставила Бельдир к целителям.

— Пока нет точной информации, — сказал вполголоса один из воинов, — однако учтите, знахари, возможно, скоро вы понадобитесь за стенами крепости.

— Почему? — внутренне сжалась Зеленоглазка.

— На востоке что-то, — уклончиво ответил Нолдо. — Не знаю пока.

Стражники откланялись и ушли, оставив колдунью в замешательстве. Причём тут восток и Барад Эйтель? Или угроза настолько масштабная, что готовиться к войне должны всем Белериандом? Но почему тогда не объяснить?

— Я правильно наложил повязку? — спросил вдруг один из учеников, и Зеленоглазка решила не думать о туманных речах воинов.

Нужно делать своё дело, а на остальное — воля Рока.

***

Решив, что после встречи с матерью времени ни на что не останется, Белемир зашёл в библиотеку, которая была его домом в далёком детстве. Большинство людей книжник видел впервые, а из тех, кого сын Бельдир помнил по именам, в живых остались только трое чтецов. Можно было бы остаться с ними на ужин, однако Белемир не хотел откровенничать с ними, а значит, разговора всё равно бы не вышло.

Посмотрев на стихи основателя библиотеки, по-прежнему висевшие в рамочке на стене, книжник сдержанно распрощался с бывшими наставниками и направился в госпиталь.

На сердце становилось всё тяжелее и тяжелее.

***

— Выпить хочешь? — выслушав Белемира, предложил молодой знахарь, встречавший посетителей в госпитале.

— Нет, — с трудом ответил бледный и заливавшийся потом сын Бельдир.

— Я никому не скажу, — прошептал лекарь. — Выпей. Легче станет.

— Нет, — отрезал Белемир. — проводи меня к матери.

Потянулись коридоры и лестницы, всё смешалось и размылось, начало покачиваться, а потом открылась дверь.

И мир разделился на две части: до встречи и после.

Безумно улыбавшаяся старуха, сидевшая на стуле, выпучив глаза, задрыгала ногами, захлопала в ладоши и завопила:

— Папа! Папа! Гостинцы принёс?

— Здравствуй, мама, — через силу выдавил давно заготовленные слова Белемир.

— Какая я тебе мама? — возмутилась Бельдир. — Я своих сыночков и дочек, — трясущаяся ладонь начала гладить невидимые головы на уровне колен, — своими руками убила. Пять мальчиков и три девочки. Всех убила. Палку между ног тык — и нет мальчика, тык — и нету девочки. Тык! И всё. Больно! У-у, кровь струёй! А, фу!

Знахари, находившиеся рядом с безумной женщиной, посмотрели на ошарашенного Белемира.

— Проводить до выхода? — спросил юный лекарь, показавший путь до палаты.

Сын Бельдир схватился за воротник, за лицо, сцепил руки, вытер ладонями лоб и шею.

— Мама, — выдохнул он, — это я — Белемир. Ты меня не убила.

— Я всех убила, — деловито сообщила безумная, — зато у меня есть папа и вну-у-чек.

— Внучек? — сын Бельдир вопросительно посмотрел на знахарей, и те указали на свёрнутое полотенце. — А, внучек. Хорошо. У тебя большая семья. Поедешь домой?

Женщина пуще прежнего выпучила глаза и вдруг зарыдала, словно младенец.

— Борон и Баранор меня будут обыгрывать! — принялась она жаловаться. — А дед не вступится! Дядя меня накажет! И тётя отругает! Она вечно меня ругает! Она злая! Злая! Злая! А где мама?

— Так ты поедешь домой?

Бельдир замерла, потом сделала знак подождать.

— Вну-учек, — схватилась она за свёрток, принялась его целовать. — Поедем. Поедем!

И Белемир заплакал.

Примечание к части Цитируется песня «Любэ» «Дорога»