Свет проклятых звёзд

Олорин

На краю было темно и тихо. Чёрно-белый вязкий поток растекался медленно, словно густеющий мёд, собирался полосатыми каплями, скатывался в пропасть и повисал, бесконечно растягиваясь.

Майя Олорин прислушался.

Безмолвие пело голосами распадающихся тем, и звуки были поистине прекрасны.

Густой поток приблизился к ногам, разделился надвое и обогнул Олорина змеями — белой и чёрной.

Вязкая текучая масса набирала силу, струи становились широкой глубокой рекой, к двум чётким цветам прибавился третий — алый, появившийся изнутри жидкости.

Пение тишины перестало быть монотонным, постепенно превращаясь в многоголосье, подхватывая и продолжая рассеивающиеся в Бездне темы. Струи начали терять густоту, растекаясь быстрее, обретая оттенки синего и жёлтого, смешивая краски в зелёный, оранжевый и сиреневый.

Лицо-маска со светящимися белыми глазами приблизилось. Выглядевший юным Тэлеро Майя ощутил прикосновение лебяжьего пуха — ласковое и тёплое и, смотря на изменяющийся поток, падающий в темноту с края, слышал несказанное стражем-плакальщицей.

«Целительница Арды, — восхищённо подумал Олорин, глубже и отчётливее осознавая, в чём разница между врачеванием мира и лечением тех, кто обитает в нём. — Она прекрасна и могущественна! Только Ниэнна по-настоящему делает благо, у которого нет искажённой тени, злой обратной стороны. Только она!»

Звуки бездны удалялись, во тьме мерцали пульсирующие сгустки света, рассыпаясь искрами, но всё равно сохраняя притяжение друг к другу и внутри себя. Этим феа нельзя обрести прежнюю целостность, невозможно окончательно рассеяться и угаснуть. Они страдают, ища покой, но полёт бесконечен, как и музыка.

Чёрный и белый распался на множество оттенков, впитался в твердь, и на краю Бездны Вала Намо воцарился покой и тишина, как остановившийся поток времени после долгого кровопролитного сражения.

***

Зачарованный сад Лориэна распахнул прозрачные ажурные врата, словно сам по себе, но Олорин знал — его ждали, поэтому не обманывался гостеприимством.

Владения Вала Ирмо казались пустынными лишь для тех, кто хотел их таковыми видеть, на самом же деле здесь нашли приют очень многие, кто не смог справиться с горем и страшными предчувствиями.

Посмотрев на высокие мощные стволы древних исполинов-деревьев, Майя попробовал представить, как бы видели их те, чьи темы звучали в Бездне. Закрыв глаза, Айну возрождал в памяти мелодии, и окружающий пейзаж изменялся: листва становилась красная или фиолетовая, реже — зелёная, стволы удлинялись, разветвлялись или наоборот уменьшались в размере. Одни росли, сохранившись в звучании темы крошечными всходами, вытянувшимися в юные деревца, а потом — в раскидистые ясени, клёны или ивы, в тени которых можно отдохнуть одному или в компании тех, с кем хочется провести время. Другие звучали одним лишь аккордом, запомнившимся мимолётным впечатлением или смешным мгновением утраченной жизни. В некоторых мелодиях деревья были безликим стройматериалом, различавшимся не формой и густотой листвы, плодами и цветами, а свойствами смолы и древесины.

Неожиданный аккорд заставил задуматься. Олорин понял, что вспоминал темы, которые нравились лично ему, казались ближе и понятнее, но ведь Бездна пела по-разному! Истинное исследование заключается в познании всего, а не только одной грани!

Прислушавшись к мелодиям из воспоминаний, которые не казались гармоничными лично Олорину, Майя увидел грязный снег, на котором лежали неаккуратно наломанные дрова и торчащие из каменистой земли тонкие пеньки, заточенные кольями, высотой примерно с руку эльфа. Древесина пропиталась кровью, кое-где остались ошмётки плоти.

Переведя взгляд на беседку у озера — дивную ажурную постройку, меняющую оттенки в зависимости от освещения, Олорин увидел грубо сколоченный дом, а воспроизведя в памяти более грозную тему из Бездны, оказался во тьме подземелья, где лязгал металл, и страшные крики сотрясали стены.

«Это тайное знание, — понял Майя, заглушив неприятную для себя мелодию. — Воспользовавшись им, можно узнать, как устроена крепость Мелькора и всё в его землях! С помощью пения феа воссоздаётся полная чёткая картина! Если бы такие сведения попали в руки аманэльдар… Но они не должны даже допускать мысли, что могут навредить владыкам Арды! Зато Мелькор прекрасно понимает: у Круга Валар есть преимущество над ним, ведь все умершие по его вине оказываются у нас».

Колечко ароматного дыма отвлекло от ненужных мирному Айну размышлений, Олорин улыбнулся подошедшей Валиэ, в руках которой горела лампадка.

— Снова предлагаешь мне ускилле? — рассматривая выглядевшую любящей матерью Эстэ, спросил Майя, доставая из сумки трубку.

От воды на берег потянулся искристый прозрачный туман, и любопытство напомнило о темах из Бездны — тех, в которых музыка дымки над озером звучала аккордами опасности и смерти.

— Здесь не Митрим, — загадочно произнесла Эстэ, указывая лампадкой на благоухающий розовый куст. — Такие цветы там не растут.

Купаясь в ароматах и оседающей на кожу искрящейся пыльце, на дороге появилась эльфийка, и Олорин подумал, что с его нежеланием видеть в садах Ирмо кого-либо, кроме хозяев, похоже, решили не считаться.

— Тебе настолько неинтересны живые? — насмешливо поинтересовалась Эстэ. — Напрасно. Арда должна быть живой, и это наша забота, мой дорогой помощник. Однако, должна признать, не изучив смерть, не поймёшь и жизни.

К эльфийке подошёл ребёнок — прекрасный лицом синеглазый златокудрый мальчик, во всё ещё милом, но уже смышлённом возрасте, со слишком взрослым для малыша взглядом.

— Ты — мой будущий сынок? — спросила Нолдиэ, не узнав одно из воплощений Вала Ирмо.

— Ей не требуется ответ, — пояснила Эстэ, — она уже всё сама придумала и уверена, будто это пророческое видение. Её муж погиб во время бури у берегов Альквалондэ, тело выбросило на берег, похоронили его в общей могиле. Бедняжка так и не узнала о судьбе супруга.

Валиэ замолчала, наблюдая сквозь дымок лампадки и трубки за разговором хозяина сада и вдовы.

— Слышал, что говорил Владыка Снов? Надежда всегда в прошлом, — продолжила Эстэ. — Каждый строит мечты о будущем, основываясь на том хорошем, что было когда-то с кем-то. Даже мы.

Олорин с тревогой взглянул на Валиэ.

— Ты допускаешь правоту Мелькора? — спросил он со страхом.

— Нет, — спокойно ответила супруга хозяина Садов Сна, — он не прав в действиях. Но наше пребывание в Арде — это действительно воспитательная мера со стороны Отца. Мы спели что-то против Изначальной Темы, уверенные, будто нам хватит мудрости и искусства создать по-своему способный жить мир. И теперь Круг Валар доказывает, что все мы имели право голоса, надеясь, что Замысел в нашей свободе и силе, а Мелькор… Он не надеется. Он не верит, что мы способны творить наравне с Отцом, не верит в процветание, считает, что нас ждёт крах и делает всё, чтобы доказать свою правоту.

— В итоге, — Олорин сделал глубокий вдох через трубку, — правы все, только по-своему. Поэтому Круг не идёт против Мелькора. Но я раз за разом задаю себе один и тот же вопрос: что, если Отец призовёт нас к ответу?

— Арда замкнута на себе, — не слишком уверенно произнесла Эстэ, — Чертоги Намо надёжно изолируют умерших от живущих, их голоса не слышны нигде и никому, мы надеемся, что сможем всё исправить, что Отец не узнает о наших ошибках, потому что действия обратимы, а Мелькор, похоже, рассчитывает призвать его гнев на наши головы, пока есть, что ему продемонстрировать.

— В прошедших боях погибло слишком много, — напомнил Олорин, голос Майя дрогнул.

— Надежда, — вздохнула Эстэ, пуская лампадку в полёт, — всегда в прошлом. Для Весны надежда в детях, для Лета — в славе и торжестве искусства, для Осени — в сохранении того, что было дорого Весной и Летом.

Валиэ не сказала о Зиме, Олорин не стал настаивать. Даже если во сне, смерти и увядании есть надежда, она слишком надуманная, и от этого становится невыносимо печально.