Свет проклятых звёзд

Самая грязная лужа Арды

В кустах оказался спрятан широкий невысокий шалаш, окружённый такими же, только поменьше. Для всесезонных жилищ они выглядели слишком лёгкими, но, вероятно, на зиму стены как-то утеплялись. Абсолютно все выходы смотрели точно в сторону, противоположную границе с Дориатом.

— Это чтобы эльфы думали, будто в шалаши нельзя зайти? — во весь рот заулыбался Кабор. — Дверей же нет. А обойти не догадаются.

— Какие недогадливые в Дориате эльфы! — серьёзно покачала головой Глорэдэль.

Супруг печально вздохнул.

Слуги семьи Хадора шли чуть позади, молча опустив глаза. На пару шагов от них отставал Галдор, постоянно останавливавшийся и что-то рассматривавший в густых кронах буков.

Поселение халадинов огибала полукольцом неаккуратная вырубка — создавалось впечатление, будто каждый просто валил ближайшее от своего дома дерево, отходя на самое короткое разрешённое расстояние, оставляя нетронутым лишь «живой забор» вокруг расположения племени. Но такая вырубка привлекала внимания гораздо больше, нежели дороги или заметные с их стороны входы в жилища.

— Алмаз и из лужи слепит глаза! — вдруг сказал Халмир, указывая сначала на шалаши, а потом — на лес.

Сделав вид, будто всё поняли, Глорэдэль и Кабор почтенно кивнули, и сын вождя халадинов просиял.

***

— Наши подопечные — немного необычный народ, — словно извиняясь, Маблунг пожал плечами.

Дориатский страж позвал эльфов Хитлума на поляну около поворота реки, находящуюся на возвышенности, пояснив, мол, если старый вождь всё-таки обиделся на неподчинение, отсюда будет заранее видно, насколько плохо дело.

— Халдан называет свои владения драгоценными, — Маблунг одновременно говорил, разводил костёр и следил за окрестностями. Его соратники находились поблизости, однако не подходили. — А ещё он в тайне боится леса. Я слышал историю об этом. Рассказать?

— Конечно, — с охотой кивнула Зеленоглазка. — Неизвестно, сколько нам тут сидеть и чего ждать.

— Когда Халдан был ещё ребёнком, — заговорил, смотря в небо, Синда, — на Таргелион напали орки, и племя халадинов оказалось в окружении. Тогда погиб и отец будущего вождя, и дед. Осталась только тётя Халет, которая и привела в итоге свой народ к нам. Конечно, не она привела, а владыка Финрод, сын Финарфина, но это не столь важно для нас, а халадины и вовсе это вспоминать не любят. Когда племя уходило из Таргелиона, народ Халет был разорён, однако кое-какие сокровища кому-то всё же удалось вывезти. Только леди-вождь потребовала избавиться от всего проклятого золота, втоптать его в грязь. Можно было бы отдать ненужные драгоценности Финроду, ведь, насколько я знаю, он выплатил их долги, но Халет распорядилась иначе. Халдан пожадничал, спрятал под одеждой кристалл, а тётка нашла. Говорят, угрожала завести племянника в лес и бросить на съедение волкам, если не выбросил проклятое сокровище. И, говорят, Халдан приходил к луже, куда выбросил кристалл, любоваться его блеском. Позже, став вождём, он начал говорить, что его прекрасное поселение — это алмаз, который сияет даже в грязи, то есть, в нашем лесу.

— Мило, — Зеленоглазка рассмеялась.

— Алмаз не сияет, потому что не обработан, — один из втородомовских эльфов помрачнел, — бриллиант сияет.

— Сильмариль, — поправил его Аклариквет, многозначительно улыбнувшись. — Даже у Моргота.

— Земли которого — самая грязная в Арде лужа, — поёжилась колдунья, невольно оглянувшись на кроны.

— Знаете, почему ещё берёзы зовутся белыми предателями? — вдруг спросил Маблунг, крайне удивив всех у костра. — Потому что горят незаметно и пахнут при этом приятно. Не скажешь, что пожар начался.

— Похоже, я не понимаю местных шуток, — вздохнул менестрель, уставившись в огонь. — В Валиноре первые Эльдар постоянно пели о любви к белым деревьям, а здесь…

— Здесь — сумеречный край, — дориатский страж прищурился, — который не покинули те, для кого братство означает больше, нежели просто придуманное одним из первых эльфов слово.

— Я родился в Валиноре, — словно извинился певец.

— А я — здесь, — настаивал на чём-то своём Синда. — Семена средиземских деревьев проросли за морем, а потом прилетели назад. Должны ли мы считать их сорняками?

— Нет, — твёрдо заявила Зеленоглазка, и Маблунг замолчал.

Теперь речь на высоком берегу не звучала, доносились лишь пение соловья и шум ветра в пышных кронах буков.

***

Шалаш очень быстро наполнился самым разным народом. Здесь были и молодые, и старые, и совсем дети. Кто-то притащил козу, навесил на неё бубенцы.

Галдор, Глорэдэль и Кабор пытались уловить хоть что-то в неразборчивом гомоне, но халадины говорили на каком-то своём наречии, все слова которого звучали весьма похоже и одинаково непонятно. Гостям указали садиться на сваленные кучей ветки и шкуры, кто-то седой и бородатый притащил огромный барабан. Хозяева торжества весьма неоднозначно косились на дор-ломинских сородичей, что-то «халалакая» друг другу.

— Обсуждают и не стесняются, — развеселился Кабор. — Надеюсь, они не догадались о моём истинном имени.

Глорэдэль заулыбалась, в этот момент пожилой халадин начал бить в барабан, и получилось на удивление интересно. Какие-то девушки с оголённой грудью принялись прыгать с ноги на ногу, кружиться и ритмично двигать согнутыми в локтях руками, сжимая и растопыривая пальцы.

— Ты был похож на лягушку во младенчестве, — скривился Галдор, — а эти так лягушками и остались.

— Лягушка в доме — к счастью! — супруг Глорэдэль сказал это с интонацией учителя маленьких детей. Только «утю-тю» добавить осталось.

Женщина с седыми волосами и закрытой шкурой волка грудью подошла к гостям, протянула что-то, похожее по виду на тонко нарезанное вяленое мясо.

— Муравьи, — сообщила она, испытующе взглянув на гостей.

Разумеется, Галдора ей было не удивить, он сразу же попробовал и, оценивающе пожевав, одобрительно кивнул:

— Сюда бы соснового отварчика да кленового сока с льняным хлебом.

Похоже, женщина не ожидала такой реакции, поэтому захлопали короткими ресницами и, открыв рот, обернулась на вождя. Одна из танцующих девушек вдруг остановилась, уставилась на гостя чёрными, словно состоящими из одних зрачков глазами.

— Ты чужой-ой-ой! — начали выкрикивать, прихлопывая и стуча по барабану, остальные плясуньи. — Ты другой-ой-ой!

Ты не мой-ой-ой!

Зверь лютый!

Но подожди!

Не уходи!

Подумай!

***

— У них не только имена эльфийские, — внезапно заговорил Маблунг, когда замолчал соловей. — Они ещё и песни наши поют. Не признают этого, конечно, говорят, мол, сами сочинили, но я же знаю, кто их обучил.

— Кто же? — заинтересовался Аклариквет.

Страж подумал, тепло улыбнулся и загадочно ответил:

— Это была Белая Звезда.

Примечание к части Песня «Чужой» гр. «Мельница»