Свет проклятых звёзд

Неравномерно распределённое добро

Давно не возникавшее ощущение единства Айнур между собой и с Главной Темой Творения удивило и заставило Эонвэ заволноваться: в последнее время изменения неминуемо несли разрушения, причём даже не отсроченные или имеющие лишь косвенное отношение к Изначальной Песне.

Нет. С некоторых пор плохое происходило сразу — быстро даже по меркам эльфов.

«Не хочу расстраивать дорогую Кементари, — звучала Тема Мелькора, — поэтому, Ауле, будь любезен, передай супруге, чтобы начала уводить своих созданий от моих границ. Чем дальше, тем лучше. Пусть начнёт с червей, ведь если не будет их, мигрируют птицы и мелкие зверьки, а за ними — крупные».

«Не строй из себя добро и свет, Чёрный Враг!» — громко, так, чтобы услышали и затрепетали все Майяр, прогрохотала мелодия Манвэ, воспроизведённая духом Вала Ауле.

«Добро всегда останется добром, а зло — злом», — зачем-то напомнил Намо только одним аккордом, однако этот короткий звук заставил небо над Таникветиль заплакать слезами Владыки Сулимо.

«Я так рад, что вы снова говорите со мной! — Тема Мелькора захохотала, умиляясь напоказ. — Оромэ, брат, как твои питомцы? Знаешь, о чём я подумал? Что, если нам с тобой устроить турнир? Давай какой-нибудь твой зверёк бросит вызов моему, а? Как думаешь, свет победит тьму, или снова, как и обычно, будет ничья? Чего же ты молчишь? Да или нет? Ладно, брат, как надумаешь, дай знать. У меня есть для такого случая замечательный пёсик-слуга. У тебя, насколько мне известно, тоже».

Тулкас, быстро обретя материальный облик золотоволосого великана, хохоча, ударил кулаком в казавшийся хрустальным пол, к потолку взметнулся столп дивного переливчатого сияния, и Темы рассыпались из единой симфонии на отдельные этюды.

«Зверьки? Птицы? Уйти с границ? — Майя Эонвэ задумался. — Айвендил! Поговорить надо».

Айну ответил на зов, и две мелодии устремились сквозь лабиринты звука в пальмовый сад неподалёку от морского побережья.

— Видел во сне, что яркий свет

Залил мрак дней, и мир обрёл цвет,

Ткань Арды стала, как пёстрый сатин,

Выставкой загадочных картин, — запел уже обычным эльфийским голосом глашатай Вала Манвэ, понимая, что Айвендил отреагирует на музыку не так, как однажды Курумо, но всё же желая убедиться. — Чудилось мне, что нет вражды,

Эльдар возводят над Бездной мосты,

И ни один брат другому не волк,

Не страшно зайти за порог.

Мы всё могли изменить, сберечь, спасти,

Но для истории нет обратного пути.

Грезилось мне, что каждый день

Лучше вчера, отошедшего в тень,

А где-то выше ведётся отсчёт,

Каждой потери и взлёта.

Видел я сон, и в этом сне

Счастье былое вернулось ко мне —

Парить во тьме, новый мир создавать…

Жаль, что проснуться придётся опять.

Ведь мы могли сохранить

Всё то, что есть,

Но Эру, видно, смеётся,

Глядя на нас с небес.

— Я бы тоже спел тебе, — отозвался помощник Вала Оромэ, один из немногих не являвшийся частью армии Айнур, — но не хочу соревноваться в рифмованном красноречии, словно менестрели на празднике. Что ты собирался обсудить?

На руку Айвендила села птица, размером с сокола, только не хищная, с переливающимся сине-зелёным оперением, пышным хвостом и розовым высоким хохолком.

— Я хотел беседовать наедине, — напомнил Эонвэ, и Майя, одновременно похожий внешне на Нолдо и на Тэлеро, отослал пернатого сообщника. — Тебе не кажется, что Моргот вредит Йаванне больше, чем все эрухини, вместе взятые, и его нынешние слова — просто издёвка? Может быть, если мы не хотим помогать тем, кто осознанно ушёл от нас, защитим хотя бы то, что не имеет воли?

— Я не стану в это вмешиваться! — Айвендил отступил назад. — Я с радостью помогу госпоже Кементари увести от границ Моргота птиц, отправив пернатым друзьям посланников, однако на этом моя работа закончится.

— То, что мы не интересуемся судьбой половины Арды, неправильно. Мы творили её вместе и целиком, а не частями.

— Хочешь снова допустить в Валинор Моргота? Он ведь, по твоей логике, обязан принимать участие в жизни всей Арды. Ты ещё не понял, что у отступника не возникает понимания содеянного, каким бы ужасным оно ни было? Господин Сулимо ведь пытался позволить брату сотворить разрушения, а потом взглянуть на образовавшееся уродство, чтобы сравнить с тем, как было и могло бы стать. Владыка Сулимо жертвовал своим и нашим трудом, чтобы научить брата понимать, где добро, где зло. Как видишь, Моргот не понимает всё равно. И его сообщники тоже.

— Я и не думал о подобном, — Эонвэ осмотрелся. Птицы Айвендила в любом случае рядом, слушают разговоры своего друга-хозяина, и теперь обязательно расщебечут всем подряд, какой глупый или двуличный глашатай у Вала Манвэ. — Я лишь хотел сказать, что одного отстранённого наблюдения глазами орлов мало. В конце концов, Владыка Манвэ — король всей Арды и владений Моргота в том числе. И Моргот это подтвердил сам, сказав, чтобы Йаванна увела своих созданий от его границ.

— Не знаю, чего ты хотел от меня, — помощник Оромэ отступил на шаг назад, — но одно мне ясно: если придётся отправиться в Сумрачные Земли для помощи Детям Кементари, я скажу, что твоей поддержки мне не требуется. Лучше одному, чем с тем, кто не понимает простейших вещей.

Эонвэ промолчал, хоть и было желание крикнуть вслед уходящему собрату, что Арда едина и нельзя разделить её на две части, одна из которых светлая и безопасная, а другая… Две половины целого будут неминуемо влиять друг на друга, и если не бороться за гармонию, диссонанс необратимо преобразует Изначальную Тему, уже Искажённую, однако пока ещё прекрасную, во что-то совсем неправильное.

***

Всё происходившее в подземном тайном зале выглядело бессмысленным хвастовством, и Даритель уже не скрывал, что хочет быстрее отсюда убраться.

Безумство пляшущих отражений в осколочных зеркалах колонн, мостов, арок и разноуровневых конструкций непонятного назначения всегда вызывало не восторг или заинтересованность, но желание стереть это уродство с лица Арды и построить на руинах нечто прекрасное, используя те же материалы, а сегодня к неистовому мельканию добавились ещё и более чем бессмысленные рассуждения о соперничестве добра и зла.

«Давай проверим, чей слуга лучше убивает?» — на самом деле означал вопрос, изначально заманивавший предполагаемое добро на территорию предполагаемого зла и диктуя правила игры, по которым играет понятно какая сторона. Кто же в таком случае победит? Совсем не очевидно.

— Почему мой пламенный союзник, один из моих пламенных союзников, вдруг решил, будто огонь испугает войска, и они станут неуправляемыми? — разорвав связь с другими Айнур и снова став вялым и полусонным, спросил Мелькор. — Мой народ труслив ровно настолько, насколько это мне выгодно.

— Это не трусость, — зачем-то начал спорить и объяснять Даритель, стоя на крошечном осколке зеркала, который вдруг начал вырастать из пола, становясь вершиной высоченного столба, от которого расступались детали потолочной мозаики, делая возможным бесконечный и, видимо, иллюзорный взлёт. — И смертные, и бессмертные пытаются сберечь себя, а огонь, особенно подземный, вырывающийся потоками, смертоносный и слишком быстрый — это угроза, которой наша армия, как и вражеская, ничего противопоставить не в состоянии. Сколько времени понадобится нашим бойцам, чтобы осмелиться идти по пепелищу, не оглядываясь — накроет их новым раскалённым потоком или нет? Если ждать, пока алкарим привыкнут, враги тоже успеют воспрянуть, но если погнать армию в бой сразу, она будет думать не о том, как перебить врагов, а как бы сверху не прилетел раскалённый булыжник. Готмог и его помощники давно воспитывают кланы бойцов, но народ из поколения в поколение боится огня одинаково!

Даже с высоты, способной сравниться с горой Химринг, Даритель хорошо видел взгляд правителя севера Средиземья, выразительно вопрошавший: «И что?»

— Такой страх способен превратить армию в безумную толпу, которая не помнит, для чего и куда идёт!

«И что?»

Действительно, ничего. Решив, что с иллюзорной колонны спускаться безопасно, поскольку, скорее всего, часть пола на самом деле не поднялась ни на палец, Даритель сделал шаг и ожидаемо очутился там же, где и был ранее — перед троном Мелькора, похожим на воронку от взрыва в алмазной шахте.

— Слушать, как ты называешь Нолдор врагами, можно бесконечно. Слишком много рассуждаешь, — соизволил заговорить Владыка, сонно прикрыв глаза. Сильмарили в чёрной короне играли красивыми переливами, однако выглядели сейчас слишком обычно для валинорских кристаллов. — А я тем временем создал собачку, которая превосходит всех твоих обращенцев, вместе взятых. В Эа всё распределено неравномерно: красота, талант, ум, храбрость, честь… и сила тоже. Ты, как видишь, не в рядах тех, кто способен…

Фраза прозвучала обрывочно, однако продолжения не последовало.

Около трона Мелькора часто находились волколаки или похожие на них существа, однако сейчас никого видно не было, не светились даже красные и оранжевые глаза, но вдруг из-под моста, поднявшегося над провалившимся в лаву полом, выпрыгнул щенок, размером со взрослую лайку. Пёс был абсолютно чёрным и выглядел неестественно, напоминая плоский подвижный силуэт. Однако зверь вдруг остановился, отряхнулся и стал вполне обычной собакой, только с огненными глазами. Морда хищника безжалостно улыбнулась.

— Его нельзя пускать в клетки к беспомощным пленникам, — заговорил Мелькор, закрыв глаза, — и мёртвую еду он получать не должен. Накажу любого, кто ослушается. Видишь, Даритель, какой счастливый у меня пёс? Ему не больно жить, ему хорошо. Пожалуй, выпущу малыша погулять, а ты иди и готовь план наступления на юг. Сейчас я уже могу точно сказать, насколько широко разольются огненные реки.

Повисло молчание, в мерцании отблесков света лучи собрались в карту, хорошо знакомую, однако некоторые стрелки на ней поменяли направление.

— Мы обязаны победить, — сказал вдруг Мелькор, и Даритель услышал в словах Владыки опасение.

Неужели бывший Вала боится, что, выдохшись, станет жертвой собственных братьев, которые решат отомстить за всё причинённое им зло? Неужели он понял, что заигрался в хозяина мира?

Примечание к части Песня Анатолия Щедрова "Мы всё могли изменить"