Свет проклятых звёзд

Зеркала и танец

Тёмная фигура изуродованной эльфийки среди творившегося хаоса казалась чем-то неживым, поскольку совершенно не двигалась. И даже лёгкая ткань вуали, скрывавшая лицо, не колыхалась, словно была высечена из мрамора мастером-Нолдо.

Когда охрана госпиталя смогла, наконец, справиться с разъярённым мужчиной и вывести его на улицу, Митриэль пошевелилась и прямо посмотрела на ошарашенную Зеленоглазку.

— Ты же понимаешь, — словно приговор, произнесла валинорская знахарка, — что сама виновата? Думай, прежде, чем открываешь рот.

— Я поняла, что виновата, — колдунья выдохнула, села на застеленную одеялами скамью. — Но не поняла, как можно было этого избежать. Я ведь сказала правильно! Почему меня неверно поняли?!

— Это же люди, дурочка, — смягчила тон Митриэль. — Они слышат избирательно, запоминают то, что им удобнее. Повтори, что ты сказала Галдору.

Зеленоглазка глубоко вдохнула, поправила растрепавшиеся волосы, выдохнула и медленно проговорила:

— «Твоя супруга, господин, серьёзно больна: кровь отравлена умершим в утробе ребёнком».

— А что он услышал? — зло скривилась валинорская знахарка.

***

— Это сделала мать! — заорал Галдор, даже не позволив травнице договорить. — И отец с ней заодно! Это они подослали убийц и подмешали яд! Говори, женщина, чем отравили мою жену! Я заставлю жрать это мать и отца! Пусть подохнут в корчах!

На крики прибежали охранники, однако трогать сына дор-ломинского вождя побоялись. Пытаясь усмирить обезумевшего мужчину словами, атани попробовали вывести его из комнаты, чтобы обезопасить знахарок, однако Галдор не хотел ничего слушать.

— Сделай мне такой же яд, или умрёшь прямо здесь! — перешёл сын Хадора на угрозы. — Ты слышишь меня, тварь морготова?! Что смотришь?! Иди делай яд!

В руке бывшего воина сверкнул кинжал.

— Галдор! Ты что творишь?! — прибежала из коридора на крики Глорэдэль.

Увидев сестру, адан немного опомнился, но почти сразу его глаза снова стали безумными.

— Ты с ними заодно! — указал сын вождя пальцем на сродницу. — Ты всегда была близка с матерью! Ты знала о её планах и ничего не сказала мне!

— Галдор, спокойно! — крикнула Глорэдэль так громко, что, казалось, задрожали стены. — Или я прикажу тебя заковать и бросить в тюрьму! Убрал оружие! Быстро!

Наследник Хадора часто задышал, побагровев.

— Я буду считать, что это твой дом, сестрёнка, — угрожающе просопел он. — Я буду считать, что здесь ты имеешь право мне приказывать. Как хозяйка. Я буду считать так. Но нигде больше, Глорэдэль, не смей мне указывать, что я имею право делать, а что нет.

— Пока наш отец — вождь, — провожая глазами поспешившего к двери брата, процедила аданет, — никто из нас не смеет так говорить другому. Мы — семья. Мы равны.

— Но вы считаете себя вправе убивать мою жену!

Дверь с оглушительным грохотом захлопнулась.

— О, Творец, — выдохнула Глорэдэль, посмотрела на знахарок-эльфиек. — Простите его. Он уже овдовел однажды и боится снова потерять любимую.

— Это отец, я знаю! — вдруг вернулся Галдор. — Нет, он не нарочно, он просто боится за статус. Он ненавидит всех, кто может стать соперником, конкурентом за лидерство. А кто, как не сыновья, главные конкуренты, а? Он ненавидит нас! Это его ненависть и страх погубили Гельдора! Это из-за него Гундор болен! И у меня нет детей из-за его проклятия, которое он на всех нас наслал! Мне нужен яд, и я его получу!

Митриэль хмыкнула, на изуродованном лице расплылась неприятная насмешка.

— Есть болезни, — произнесла она негромко, — которые могут лечить только мужчины. Потому что женщины не в силах справиться с такими больными.

Услышав злые слова и догадавшись, что речь о нём, Галдор снова побагровел:

— Ты не смеешь меня называть безумным! Ты! Не смеешь! Поняла?!

На этот раз охране пришлось вмешаться, и сын вождя, помнивший себя таким, как много лет назад — сильным и ловким, с ужасом понял — он слишком долго сидел за столом. Не сумев даже дать достойный отпор хотя бы одному из стражей, Галдор гордо вскинул голову, сделал вид, будто сам давно собирался уходить, нарочито медленно удалился в коридор.

— Я увезу брата и его супругу в Хитлум, — вздохнула Глорэдэль, имея в виду лечебницу в столице королевства, — простите ещё раз, умоляю. Но, клянусь, они оба здесь больше не появятся.

— Отравишь? — злобно оскалилась Митриэль, и вдруг поймала себя на мысли, что повторяет манеру того, о ком мечтала забыть навсегда.

Аданет слабо улыбнулась, поспешила прочь.

— В Хитлуме было слишком тихо, спокойно и скучно в последнее время, — неприятно проговорила валинорская знахарка, — но теперь всё изменится. Сынок человеческого вождя устроит там представление, масштаб которого Аклариквету даже не снился. Тебе за любимого менестреля обидно? Его обскакали в зрелищности.

Решив не отвечать на насмешку, Зеленоглазка пошла готовить снадобья в дорогу для женщины, из-за которой кто-то готов на безумства. Говорить, что не завидовала несчастной смертной, со стороны эльфийской колдуньи было бы ложью. Да, жизнь этой аданет во многом ужасна, зато её любят. До умопомрачения.

***

Зеркало и танец. Танец перед зеркалом, зеркало перед танцем.

В чём только ни видела своё движущееся отражение Вьюнок за прошедшие годы!

Поначалу это было мамино зеркало — маленькое овальное, оно висело на стене между головами кабанов, которых подстрелил дедушка. Маленькая аданет с детства привыкла, что ходить больно, но сидеть или лежать скучно, даже если, устроившись удобнее, получается задирать прямые ноги по одной до головы, переворачиваться и садиться в какую-нибудь пугающую бабушку позу.

Гораздо веселее было всё-таки встать и побежать к речушке, где вода отражала девочку целиком. Братья и, особенно, старшая сестра, часто фыркали, мол, уродина, зато никто из них не мог изогнуться так, чтобы головой коснуться пяток. Любуясь на проявление своих необычных способностей, Вьюнок постепенно составляла из отдельных движений цельный танец, и кто-то, проходивший мимо с вёдрами, посоветовал на этом обогащаться. Идея понравилась. Почему нет? Работать по дому сложно — тяжёлого не поднять, а, значит, ни стирка, ни готовка, ни уборка, ни, тем более, труд в саду не подойдёт. Для обучения грамоте нужно долго сидеть за столом, а это и вовсе пытка морготова! А танец, да ещё и за награду… Что плохого?

Семья, конечно, не обрадовалась подобному желанию, дед и братья сразу сказали, чем на самом деле зарабатывают плясуньи, однако Вьюнок решила для себя всё: зачем жить, пусть и в неплохом доме, пусть и с роднёй, но ощущать себя вечной обузой? А про истинные причины богатства аданет ничего не поняла в силу возраста. На праздниках девочка видела артистов, и они получали награду за выступление на публике, а не какие-то там кувырки в шалашах! Что за глупости? Да и в целом, что плохого в кувырках? Это ведь просто! Можно даже стоя изогнуться назад и перекатиться. Если это сделать в шалаше, где мало место для танца, заплатят больше за мастерство? Так это же прекрасно!

Девочка твёрдо решила дождаться, когда артисты снова приедут. Обещав семье делиться заработанным, Вьюнок начала готовить особенный танец около зеркала реки.

Потом было, пожалуй, самое запомнившееся из зеркал. В день начала ярмарки одним из первых приехал гном с различными коваными изделиями. Ждать музыкантов оказалось невыносимо, и Вьюнок, хорошенько растерев занывшие суставы, подошла к мастеру. Среди множества металлических завитков, которые, наверное, были какими-то важными в хозяйстве вещами, девочка увидела стоящий чуть поодаль лист стали, идеально отполированный. В нём отражение практически не искажалось, и Вьюнок, моментально забыв обо всём, начала танцевать, внимательно следя за тем, как движения выглядят со стороны. В хорошем зеркале сразу стали заметны недочёты, которые аданет тут же исправила.

То, что вокруг собралась восхищённая толпа, Вьюнок заметила далеко не сразу, а когда всё-таки обратила внимание, едва не заплакала от радости, видя восхищение и неподдельный интерес во множестве глаз.

Потом было большое широкое зеркало, слегка помятое и нуждающееся в полировке, зато перед ним удавалось танцевать, не думая о том, что сейчас приходится стоять на месте, а по сцене надо перемещаться. Перед ним артисты наряжались, репетировали гримасы и поправляли причёски, но постепенно Вьюнок отвоевала право безраздельно пользоваться зеркалом в любое время.

Зеркало. Инструмент для создания танца. А танец — инструмент для получения награды. Повзрослев, плясунья поняла, что имели в виду дед и братья, говоря про кувырки в шалашах, но ведь ради тех удовольствий, которые дают заработанные сокровища, можно иногда и провести время с мужчиной, потерявшим разум от восхищения необычным танцем. Мгновения наслаждения Вьюнок умела ценить, хваталась за них и берегла в памяти, потому что лишь яркие вспышки удовольствия помогали не чувствовать привычную тупую боль то в одном, то в другом месте.

«Чтобы радость не обернулась горем, — то и дело напоминала самая красивая актриса, — промывайся тщательно. Масло дорогое, но оно того стоит».

И Вьюнок слушала совета опытной не-подруги, которую, однако, соперницей назвать не могла. Разве солнце — соперница луне? Танцовщица разве соперница певице?

Конечно, нет. А тот, кто придумывал сюжеты постановок, одинаково любил всех своих подчинённых, никого не выделяя.

Танцы менялись, совершенствовались, только зеркало оставалось неизменным. Одно и то же день за днём, год за годом.

А потом появился странный богатый лорд, и тогда изменилось всё.

Лёжа в постели в пустой комнате без зеркал, Вьюнок подумала об ошибке, похоже, стоившей жизни. Когда наступило время служения не множеству безликих фигур зрителей, а одному-единственному мужчине, возникла необходимость менять танцы каждый день, а зеркала появлялись по первому требованию. Они были красивыми и отражали настолько хорошо, что после нескольких бокалов вина не всегда удавалось заметить на пути преграду в виде посеребрённого стекла.

«Тебе не стоит заводить детей», — говорили абсолютно все знахари, помогавшие справиться с болью в суставах.

Но Вьюнок понимала иное: если не родить от лорда Галдора, не удастся удержаться рядом с ним. Сколько ещё получится развлекать его новыми танцами? Возраст давал о себе знать, болезнь чаще и страшнее напоминала о скоротечности молодости и жизни в целом.

И плясунья перестала промывать лоно после соития.

***

В комнате не было ни одного зеркала. Вьюнок чувствовала, как снова накатывают жар и слабость, опять мутит, словно от слишком большого количества вина.

Едва появившись в животе, ребёнок умер, но не вышел с кровью, как это обычно бывает в таких случаях, а остался гнить внутри, отравляя мать. Получилось с помощью беременности привязать к себе лорда Галдора до конца жизни? Пожалуй, да. Желание исполнилось, горевать не о чем. Жаль только, что на последний танец совсем не осталось сил. И нет ни одного зеркала.