Свет проклятых звёзд

Менестрели для Валар. Песня о лжи

Дорогу перегородили ручьи. Их было так много, что в грязи начали вязнуть повозки. Эльфы удивлённо переглядывались, не понимая, откуда взялось столько воды, ведь буквально пару дюжин дней назад здесь не было даже намёка на родники.

— Может быть, дело в том, что деревья и травы больше не нуждаются в подземной влаге? — грустно вздохнул Эктелион, у которого ручьи теперь ассоциировались с заткнутым телами друзей водостоком.

Никто ему не ответил, но вдруг рядом, словно из-под земли возник Эонвэ, переливающийся золотым-серебряным-голубым, верхом на белоснежном скакуне с огромным витым рогом во лбу. Нолдо от удивления едва не упал из седла.

— Как только найдём сухое место, — неприятно улыбнулся посланник Валар, собирая золотые волосы за спиной в хвост и повязывая красной лентой, — устроим привал. Я уже договорился с вашим королём, что он мне на время отдаст своего… Хм…

Эктелион поднял брови.

— Что? — Эонвэ улыбнулся ещё противнее. — Айнур тоже иногда забывают приличные выражения. Как бы то ни было, мне нужен ты. Есть важный разговор.

Под копытами лошадей грязь захлюпала совсем мерзко, Эктелион поморщился.

— Поиграл бы на флейте, слышно бы не было, — вдруг вполне по-доброму подмигнул слуга Манвэ. — Музыка умеет заглушать всякую мерзость. Или наоборот, её создаёт. Как раз об этом мы скоро и поговорим. Явка обязательна. Отказывать мне — для тебя небезопасно.

***

Залитая ручьями дорога закончилась нескоро, но когда, наконец, впереди открылось сухое поле, покрытое жёсткой ломкой травой, царапающей кожу до крови, эльфы были рады и такому месту для стоянки.

Собрав вокруг костра, горящего почему-то зелёным огнём, менестрелей, которые, по мнению Эонвэ, были достойны его внимания, посланник Манвэ подбросил что-то в пламя, и дым стал пахнуть терпко и пряно.

Эктелион смотрел на музыкантов и удивлялся, что некоторых видит впервые, но ещё удивительнее было то, что Эонвэ умудрился притащить к костру Финдекано. Увидев сына своего господина, Аклариквет напрягся и опустил голову, чтобы не было видно, как сильно он покраснел.

— Напрасно ты так волнуешься, — сказал ему Эонвэ. — Хочешь, расскажу тебе, как ты умрёшь и когда? Уверяю, станет спокойнее.

— Нет, — ещё больше поник Аклариквет. — Смерть — отражение жизни. Я не хочу знать, что меня ждёт. И когда.

— А вдруг я бы соврал тебе? — Майя снова что-то подбросил в костёр, и огонь стал ярко-красным. — Дай мне свою… Что там у тебя? Лира? Давай. Слушайте, эльфы, Песнь Айнур.

Ложь недаром во всех королевствах

Уважали во все времена.

Ложь прекрасна, когда полезна,

И ужасна, когда вредна.

Узок путь меж болотом и садом,

И не зря есть враги и друзья.

Я согласен, что лгать не надо,

Но и с правдой прожить нельзя.

Ложь исчезнет с земли едва ли,

И хитра и живуча она.

И не зря у любой медали

Есть обратная сторона.

Проворные эльфы прекрасно живут,

Чуть стоит солгать — и отступит беда.

Но горы, я должен заметить, не лгут,

И звёзды не лгут никогда.

Отдав лиру владельцу, Эонвэ обратился к сыну Нолофинвэ:

— Есть приватный разговор, Финьо. Пойдем, погуляем. Свидетелями нашей беседы пусть будут только звёзды.

Сидящие вокруг теперь уже синего костра эльфы окончательно растерялись.

— Ждите меня, — подмигнул Эонвэ. — Я с вами тоже поговорю. А пока не вернусь, пойте друг другу песни. И пусть они будут весёлые.

***

Звёзды мерцали волшебным светом, но дым от лесного пожара подполз по небу, словно враги из засады, и скрыл их свет.

Финдекано молча шёл рядом с Эонвэ и почему-то, чем дольше находился рядом с Майя, тем тяжелее и мерзостнее становилось на душе. Обычно присутствие Айну наполняло сердце покоем и светлым счастьем, но с посланником Манвэ ситуация была прямо противоположная. При всём этом, сын Нолофинвэ понимал — Эонвэ нарочно пел про ложь, чтобы подбодрить его. Почему же эффект получился обратным?

— Я тебе объясню, почему, — даже не скрывал, что читает мысли эльфа, Эонвэ. — Потому что ты любишь быть против сильных мира, а тут вдруг тебя поддержали. Бунтарем выглядеть не вышло.

— Всё в моей жизни как-то… Не вышло, — вздохнул Финдекано.

— А, конечно, судьба рода Феанаро Куруфинвэ и всех, кто с ним заодно: любое благое начинание обращается лихом, — пожал плечами Эонвэ. — Кто такое придумал, кстати? Не спорю, это правда, ведь Феанаро, родившись, убил мать. Обучая языкам, разъединял семьи. Создавая оружие для защиты, направлял его на свою родню. И ещё многое-многое другое. Но разве начинания других семей не заканчивались полным крахом? А сами Валар? Сколько делала Варда для добра, и что же? А Йаванна? Я, наконец? Я тоже творю добро, а что в итоге?

— Что?

— Не знаю. Но, вот увидишь, тоже ничем хорошим не кончится. Например, наш нынешний разговор — это не Слово Валар. Это моё слово. Но я прекрасно понимаю, что скажу его в пустоту.

Финдекано отвернулся. На душе было настолько гадко, что не хотелось жить.

— Убивая в себе музыку, — заговорил нараспев Эонвэ, — ты медленно сжигаешь самого себя изнутри. Глупо отвергать дары, вложенные в твоё сердце при рождении.

— Но музыка не дар для меня, — очень печально произнес сын Нолофинвэ, — это был мой страшный сон, который я зачем-то пытался сделать реальным.

— Тебе говорили, будто ты поёшь о том, что все видят постоянно, и это не кажется ценным, да?

Финдекано замер. Да, так было. Это… Говорил и Кано, и Нельо, и многие другие… Наверно, все, кроме супруги и Финдарато. И тогда они были правы, но теперь, когда всё умерло…

— Теперь, Финьо, — улыбнулся Эонвэ, — твои песни обрели ценность. И как раз поэтому я позвал тебя.

— Я не хочу снова браться за инструмент.

— А если от этого будет зависеть чья-то жизнь? Твоя, например.

Майя нагнулся и взял в руку сухую травинку, раскрошив её пальцами.

— Песня может исцелять и убивать, — Эонвэ отряхнул пальцы. — Да что я тебе рассказываю? Ты каждый день видишь эльфа, управляющего с помощью музыки целым народом. И я хотел сказать тебе, что грядут перемены. Теперь песни эльфов нужны Валар.

— Зачем? — Финдекано, немного воспрявший после осознания ценности своей музыки, снова сник. На сердце опять навалился тяжёлый камень, давящий и ранящий.

— Пока нет возможности считать дни другим способом, Владыки условно разделят временные промежутки на три части, из которых и будет состоять валинорский день. И каждый отрезок времени начнется с пения эльфов. Для менестрелей Валар будет построен отдельный дворец рядом с Таникветиль. На певцах теперь будет огромная ответственность.

Финдекано, давя в себе желание всё бросить, сбежать, сесть где-нибудь на берегу, где никто не видит, и рвать на себе волосы, рыдая и проклиная всех подряд, посмотрел в глаза посланнику Манвэ: голубые и лучистые, как у большинства представителей народа Ваньяр, они затягивали, словно трясина. От пристального взгляда Майя становилось трудно дышать.

— Но я не менестрель, — сказал, наконец, сын Нолофинвэ, — а просто петь умеют все.

— Ты абсолютно прав. Но, считай, я по старой дружбе, кстати, даже не с тобой, пытаюсь помочь. Валар нужны певцы, и ты мог бы служить Владыкам, исполняя нужную им музыку трижды в день. Финьо, ты же сам прекрасно понимаешь, что тебя ждёт, когда ты придёшь к Таникветиль.

— Я туда не иду, — печально опустил голову эльф, — мне просто пока по дороге с остальными. Но скоро мы с моими верными свернём в северном направлении.

— Плохая идея, — Эонвэ покачал головой. — Однако, выбор твой. Я же предлагаю снова: Валар необходимы менестрели для отсчёта времени дня. Это же чудесно: засыпать и просыпаться под чарующую музыку, узнавать о наступлении середины дня из красивейших мелодий. Представь, если бы Макалаурэ стал одним из певцов Манвэ. Представь, Финьо.

Эльф словно проснулся. Акцент, сделанный на слове «представь», заставил задуматься. Далеко не все менестрели умеют зачаровывать пением, чья-то магия слабее, чья-то сильнее, но даже Аклариквет, не самый искусный в своём ремесле, если захочет, может делиться чарами, и тогда певец, исполняющий музыку вместе с ним, тоже становится источником волшебства. А если магией «поделится» такой менестрель, как Макалаурэ… Если трижды в день петь нужную для Валар музыку, используя колдовство… Если голосов сотни…

Финдекано почувствовал, как в сердце с пугающей скоростью нарастает протест. Эонвэ, казалось, этого и добивался.

— Ты можешь спасти свою жизнь, — глаза Майя начали темнеть. — И теперь знаешь этому цену.

— Я нужен не здесь, — процедил сквозь зубы Финдекано. — И не Валар. Если и петь, то не для них. Если спасать жизнь… Если я способен на это, моя музыка никогда не заиграет во славу твоего господина.

Эонвэ развёл руками.

— Решение за тобой, Финьо Отважный.

Примечание к части Эонвэ пел устами Игоря Наджиева "Песню о лжи"