Свет проклятых звёзд

Златик кусаный!

— Дортонион пал под пятой дикарей,

Как девка, собою платя за безволие!

Настало время безродных королей,

Великих владык не осталось более.

Мельчают люди, сгущается мрак,

Но мир не погрязнет во тьме недоверия,

Пока не ослабнет железный кулак

Великой короны хитлумских владений.

Песня разносилась громогласным маршем по площади, заставляя Гилнора то и дело морщиться.

— Что, менестрель, не стал бы такое петь? — усмехнулся молодой адан с заплетёнными в косу золотистыми волосами.

— Да, не люблю такое, — отмахнулся певец, откупоривая следующую бутыль и разливая новым друзьям. — Да и день сегодня неподходящий для подобных песен.

Полуэльфа окружали дор-ломинские подданные, которых предстояло сопроводить в осадный лагерь, а дальше — может, опять в Дор-Даэдэлот, как и многих их предшественников. Если же повезёт — то так и просидят всю зиму на равнине Ард-Гален, помогая гномам и усмиряя пригнанных силой беорингов. Сомнительное везение, однако это всё же лучше, чем гоняться за орками по мёрзлой мёртвой земле, попадая в засады и погибая или калечась по неопытности.

— Летает орёл от морей до морей,

Но Валар служить — набивать оскомину!

Мой сюзерен выше всех королей,

Ведь я служу верховному нолдорану.

Выпив вместе с молодыми людьми, Гилнор посмотрел на каждого, невольно вспоминая тех, кого раньше считал друзьями, и кто давно сгнил в земле. Этот, самый старший и немного угрюмый, напоминал Турора манерой закатывать глаза. Полуэльф подумал, что не желает ему судьбы друга, погибшего в плену орков.

Ни одна из девушек даже близко не могла сравниться красотой с Фандир, поскольку не было в них эльфийской крови, зато две из четырёх выглядели уютно и мило. Зачем они только решили ехать на север? Женихов что ли ищут? Эх, глупышки! Знали бы они, как уродует война… И ведь узнают, да как бы поздно не было. В голове промелькнула мысль, что исчезновение Фандир — лучшее из возможных расставаний. Красавица просто однажды уехала домой и больше не вернулась. Хотелось верить в лучшее.

Забавный паренёк, то и дело подпевавший марширующему на одном месте менестрелю, выглядел подозрительно похожим на Унура. Может, внучатый племянник? Гилнор не помнил, были ли у друга дети, поэтому не брался судить о родстве. При случае, можно будет спросить этого весельчака, кто его мать и отец.

— Дортонион пал, он не ведал цены

Таким, как я, угасая в серости.

Такие, как я, остаются верны,

Пускай на земле не останется верности.

Чуть полноватый адан не столько пил со всеми, сколько смотрел голодными глазами на торговцев сладостями. Улмар был таким же когда-то. Пока не подсел на утоляющие боль эликсиры. Кто и за что его в конце концов убил, так и осталось загадкой, но предполагали причиной неоплаченные долги каким-то разбойникам. Вроде бы, дортонионским.

— Слезливые девы возносят любовь.

За славу, за плату, за женские прелести

Продаст сюзерена и друга любой.

Но я — солдат и пребуду им в вечности.

Девушка с неаккуратно постриженными волосами достала из-за пазухи трубку и блаженно закурила. Да, Ниэльлунэ делала так же.

— Береги себя, милая, — сказал юной аданет Гилнор, понимая, как глупо прозвучали его слова. — Здоровье — важная штука. Не заставляй плакать о тебе тех, кто тебя любит.

— Любит? — девушка зло расхохоталась. Ниэльлунэ смеялась так же. — Да на меня всем плевать! Если б не уехала, выдали бы замуж за какого-нибудь старика с сундуком золота под кроватью. А я не хочу так, понятно? Лучше пусть меня орки поимеют, чем такая жизнь!

— Не знаешь, о чём говоришь, — вздохнул Гилнор, отворачиваясь. — Я вам так скажу, будущие победители Моргота: смерть неизбежна для каждого из нас, но это не значит, что терять нам нечего. Каждый прожитый вами миг может стать судьбоносным для всей Арды, и я ничуть не преувеличиваю! Умереть можно глупо или постыдно, а можно — в старости, в окружении любящей родни и наград за храбрость и доблестную службу королю.

— Угу, — неверие в слова Гилнора просочилось ядом из уст юной аданет с трубкой.

— Скорбят и умирают все люди, — проигнорировал полуэльф мешающее доносить мысль замечание. — Но, поверьте, подохнуть от пьянства в собственной блевотине или погибнуть, спасая соратников от орков, разные вещи, и запомнят вас в таком случае тоже не одинаково.

— Угу, — снова выразила неодобрение девушка. Однако, остальные были настроены иначе. Разбираться в причинах её поведения желания не возникало, поэтому Гилнор отвернулся к площади и стал наблюдать, как менестрель собрал вещи и бодро пошагал на улицу мастеров. Зачем, интересно? Реквизит новый понадобился?

— Я в лесу орка видел! — заявил вдруг похожий на Унура парень. — Пошёл однажды с мамкой по грибы, малец был ещё совсем, и, кочка за кочкой, кустик за кустиком, ягодка за ягодкой… Отбился от мамки, а не заметил — под ноги да в корзинку смотрел. И вдруг голову поднимаю — мамки нет, а из-за дерева на меня орк смотрит. Голодный, наверно! Ну, я выпрямился, чтоб выше его быть, замер.

— Это точно был не волк? — засмеялся парень рядом.

— Сам ты волк!

Надеясь, что не начнётся драка, Гилнор с улыбкой отвернулся и вдруг увидел идущую сквозь гуляющую толпу Глорэдэль с мужем, наверное, и двумя детьми. Скорее всего, своими. Заметив отвергнувшего её любовь полуэльфа, аданет сделала вид, будто не знает его. Стало немного обидно, однако Гилнор быстро забыл об этом и даже не вспомнил о вопросе, который хотел задать давней знакомой. С другой стороны, обычно знахари не рассказывают о своих пациентах, а уж о таких особых, как… хм… жена сына вождя, тем более.

***

«Осадный лагерь любого научит уму-разуму», — сказала однажды в письме Брегиль, и, чем дольше Барахир находился на Ард-Гален, тем чаще это вспоминал и соглашался со старшей сестрой.

Поначалу, только покинув Ладрос, сын вождя хотел отправиться не на границу с Морготом, а попробовать осесть в каких-то иных землях, подальше от отца, однако, подумав, понял: если не поедет на войну, родитель может счесть это предательством. Вероятно, Брегор Свирепый не пошлёт за наследником стражей, чтобы поймать изменника, привезти домой и публично казнить, но вернуться в Ладрос больше не получится, вероятно, никогда, ведь побег сочтут заодно и отречением от трона.

Ну уж нет.

Даже будучи совсем молодым, Барахир чувствовал, что не может отказаться от власти, пусть это всего лишь титул вождя подчинённого эльфийскому королю народа.

Власть… Это же!.. Что именно означает это слово, сын Брегора не мог определить, однако от мысли о ней внизу живота начинало приятно тянуть. Даже предвкушение любовных утех с Эмельдир не всегда было столь приятным, как мечты о троне. В какой-то момент Барахир решил для себя, что ради возможности в будущем встать во главе народа, можно и к Морготу сходить. Главное — выжить и не покалечиться.

Свадьба с Эмельдир была сыграна прямо накануне отъезда, и делалось всё больше для летописей, нежели ради собственного веселья. Народ, конечно, гулял долго, а молодожёны наскоро приняли поздравления и засобирались на север. Разве что, с тётей Андрет удалось проститься действительно тепло и по-семейному, несмотря ни на что. Она даже ничего не сказала о сыне.

«Давай отправим ей потом письмо от него, а? — уже в дороге предложила Эмельдир. — Напишем, что встретили его, он обещал как-нибудь приехать, когда мирианов подкопит».

Барахир тогда не смог выбрать, как поступить, поэтому просто пожал плечами, мол, делай, как знаешь, но без меня. Может быть, такая ложь и во благо, но кто знает, нужна ли она тёте?

Первое время в осадном лагере было боязно встретить кого-то, с кем пересекались в Таргелионе во время не самых приятных эпизодов жизни, однако сын вождя вскоре поймал себя на мысли, что почти не помнит лиц тех, с кем сводила судьба, соответственно, может надеяться на то же в отношении себя. К тому же, время шло, юноша взрослел, на лице появились усы и борода, Эмельдир из ребёнка превратилась в молодую женщину, да и вряд ли кто-то мог заподозрить сына вождя Ладроса и его жену в разбое и попрошайничестве.

Не зная, чем заниматься на границе, Барахир рассчитывал участвовать в разведывательных вылазках в земли Моргота, но, стоило задать вопрос о сборах, эльф по имени Телперавион, которому полагалось подчиняться, доходчиво объяснил, что дортонионский правитель запретил наследнику фиримарского трона рисковать жизнью. С этого момента началось скучное пребывание на равнине, заполненное вечными расчётами: сколько людей прислал отец, сколько пришлось отправить назад и по какой причине, какое количество писем отослать семьям погибших, достаточно ли привезено запасов и стройматериалов, и так далее. Поначалу ни Барахир, ни Эмельдир не вникали в суть дела, а просто записывали-переписывали, считали, передавали, однако в какой-то момент надоело быть простым механизмом для удерживания перьев, который легко обмануть.

«Не хочу это признавать, — однажды вздохнула аданет, — но папа был прав, уча меня грамоте. Методы его я никогда одобрять не стану! Я не о них! Я о грамоте! Только, знаешь, плохо, что нас не учат всем этим премудростям расчёта запасов и необходимых людей».

Сын Брегора не мог не согласиться. Очень обидно было осознавать, что делает нечто важное, но до конца не понимает, что именно и как. Решив изменить эту неприятную ситуацию, наследник фиримарского трона предложил одному из белегостских казначеев мирианы или какую иную помощь за возможность обучиться его ремеслу. Гном ответил не сразу, и было заметно, что вопрос вовсе не в цене. Может быть, такие знания передаются только по линии отца к сыновьям? Два дня подумав, казначей пришёл к Барахиру и, махнув рукой, выпалил:

«А, да и златик кусаный с ним! Согласен!»

«Златик? — рассмеялась Эмельдир, вскакивая из-за стола, где пыталась пересчитывать указанные в разных списках мешки ладросского зерна. — Это что? И почему кусаный?»

«Э-э-э, — шутливо погрозил пухлым пальцем седой бородач, — это моя реликвия. И наш белегостский символ неизменного! Символ постоянства!»

Казначей достал из крошечного мешочка на поясе самый дешёвый из золотых мирианов, на который, впрочем, средней семье можно было неплохо жить полгода.

«Я тогда молодой был, — начал рассказывать гном, — хотя, я и счас не старый, это от тяжёлой жизни поседел. И вот полезли мы в горы искать сами знаете что. Но быстро отыскать не вышло, хотя приметы все говорили, мол, вот он — тут! Ну и поссорились. А я больше всех тогда на главного нашего булыжники катил, златик кусаный. Я ж, понимаете, из семьи рудокопа, только умный народился, не то, что батя мой. Златик кусаный! Он-то только руками работать может, а я — головой! — казначей потыкал пальцем лоб. — И я быстро смекнул, что, ну, сами понимаете, приметы приметами, а серебро, истинное оно или нет, это серебро. И добывать его надо в первую очередь по приметам обычного серебра, а не там, где гранитная крошка повторяет форму реки при свете луны. Ну вы поняли, да? Кусаный златик… Так вот, я же сын рудокопа, я знаю не меньше, а то и больше, чем этот умник, который нашим главой стал в походе. А про него, к тому же, поговаривали всякое, будто ногродский он вредитель, королю моему в своё время зло делал. Но потом вроде его помиловали, простили, он там что-то отработал, но память-то, память! И я ему припомнил, что разбойник он, а не искатель сокровищ. А Дарви этот ещё начал мне перечить, мол, он не собирался во главе похода вставать и вообще он хромой, то да сё, златик кусаный! Мол, это его прежний глава поисков назначил, как самого опытного. Долго, в общем, мы приперались, но главное: я больше по делу говорил, а этот Дарви — о принципах да приметах. Ну и встали многие на мою сторону, мол, сворачиваем поиски, домой топаем. А Дарви домой не хотел. Видимо, что-то кому-то должен был, или тоже совсем на серебре повернулся, но, в общем, златик мой, златик, пришёл этот тип ко мне ночью и ти-ихо так говорит: «Ты, — грит, — коль сам домой засобирался, так иди, а ребят моих, — грит, — в покое оставь. Нужен мне народ, — грит. — Парочку, ладно, с собой бери, а остальных — ни-ни». И мириан этот мне протягивает. А на нём — следы зубов! Я так и сел. Говорю, мол, ты чего? Что ты тут мне суёшь?! А он такой: «А-а-а, это, — грит, телхаровский мириан!» Этот мастер ногродский, оказывается, хотел свой собственный мирианный двор создать, когда обзавёлся золотым прииском. Только не получилось у него с Торговым Союзом договориться, да и золота на его земле маловато оказалось, но десятков пять мирианов, которые признали в Таргелионе, он всё-таки отчеканил. Но Телхар — он хоть и признанный мастер, всё-таки на руку не слишком чист, златик кусаный. И если мирианы других мастеров часто берут, не глядя, то с Телхаром всё иначе. Ну и получается: один на зуб попробовал, другой, ну и продавили. Я, кстати, тоже попробовал, — гном показал на крошечную вмятинку. — В общем, взял я мириан у Дарви, взял двоих дружков и вернулся домой. А Дарви и остальные не вернулись».

Казначей замолчал, а Эмельдир наклонилась к мужу и шепнула:

«Угадай, как я теперь буду называть этого гнома».

«Да, и златик кусаный с ними! — внезапно продолжил рассказ бородач. — Махал им судья. Я потом телхаровским мирианом расплатился в Таргелионе за сопровождение на совет и обратно. Перевозчик тоже златик этот несчастный покусал. Признайтесь, вам тоже интересно его на зуб попробовать, да? — казначей засмеялся, выставив живот. — Спросите, чего так дорого? У меня был груз ценный — я. А белегостских на главном тракте не жалуют. Ну и решил я сразу обезопасить себя драгоценного. А потом, уже в Химринге, когда мы с королём нашим на праздник к эльфам приехали, я услугу одну, ну, там, одному господину оказал. Вот. И тот мне — на, держи за работу. Смотрю: златик мой кусаный! Я следы зубов эти хорошо запомнил! И решил я, что мой это златик. Никому не отдам».

Рассказ гнома породил множество вопросов, однако, задавать их оказалось некогда — казначей отвёл Барахира и Эмельдир на оружейный склад, сделал знак молчать и слушать, что говорят охранники.

«Эти ребята, — шёпотом пояснил гном, когда троица прошла в подвал с бочками, и за ними неплотно закрылась дверь, — от скуки обсуждают самые разные вещи, порой забывая, что не одни здесь. Пока мы делаем вид, будто проверяем склад, они могут сказать очень много важного. Кусаный златик!»

Запасов оказалось столько, что пришлось потратить на пересчёт несколько дней, зато казначей объяснил, как определять стоимость того или иного металла, масла и дерева по клеймам, и как цена зависит от местонахождения изделия: в разных частях Белерианда один и тот же бочонок можно продать или купить за значительно разнящееся количество медяков. Что уж говорить про сталь.

Эльфы, люди и гномы, как правило, дежурили на складе вперемешку и поочереди, и, обычно, одинаково открыто обсуждали самые разные темы. Понять, что именно там важно, у Барахира не получалось, а Эмельдир улавливала в основном сплетни о наследстве и изменяющих жёнах. Несколько раз из уст гномов прозвучало имя Йартуив, и казначей дал понять — это надо запомнить.

«Если я правильно понял, — пояснил он позже, — этот Йартуив продаёт снадобья. Но не для лечения, ну вы поняли, кусаный златик. О нём слухи ходят, мол, из реки его выловили, думали, мертвяк, а он ожил, но не помнит ничего о прошлом. Зато, как сушить, варить, да трубки набивать, соображает. Врёт он, думаю, но дело не в этом. Не нам его судить. Я про него заговорил, потому как такие ухари всегда пасутся там, где крутятся мирианы. Им нет смысла рисковать ради мелкой прибыли. С другой стороны, жадность нам поговорку подкинула: «с паршивой овцы хоть шерсти клок». Только паршивых овец надо много в таком случае. Те овцы, которые с такими «йартуивами» связываются, паршивеют быстро, но когда их стадо от горы до леса, это не беда. И по этому принципу почти вся торговля устроена: больше народа — больше мирианов, даже если у каждого барана всего по горсти медяков. Ты, — обратился казначей к Барахиру, — можешь видеть сам: из Ладроса народ на север подался, молодые в основном. Соответственно, кто в Ладросе остался? Старики, дети, да калеки. Паршивые овцы? Паршивые. Много? Ну… Я б не сказал. Соответственно, ухарям выгоды мало там крутиться. Зато на севере — да, самое место, златик кусаный!»

Казначей говорил много и интересно, рассказывал истории из прошлого, но сын Брегора понял главное — отец неправ. Он сильно преувеличивает угрозу Моргота, оставляет свою землю пустой, заселяет её чужеземными мастерами, которые всё заработанное в Ладросе богатство увозят в Ногрод и Белегост. А что остаётся паршивеющим овцам?

«Запомни главное, господин, — между бесконечными «кусаными златиками» и рассказами о проходимцах произнёс гном как бы вскользь, — война — это золото, это почта и дороги. Ты и твои ребята могут быть сколь угодно доблестны, но если вам вовремя не привезут еду, одежду и оружие, если не окажут помощь раненым, если не скажут, куда идти, и откуда нападут на вас, вы проиграете. Побеждает не самый храбрый, понимаешь?»

Барахир хотел поспорить, что армия обеспеченных всем необходимым трусов тоже не победит, но решил оставить соображения при себе. Прожившего несколько сотен лет казначея всё равно не переубедить — он ведь в любом случае считает своё ремесло самым главным в мире. По той же логике любой кузнец скажет, что победит лучше вооружённый, а мастер поединков заявит, будто можно сразить противника и без стали в руках. И ведь каждый по-своему прав!

— О чём задумался?

Эмельдир подошла внезапно, обняла сзади за плечи, прижалась грудью, заставляя забыть разные глупости и вспомнить о главном.

— Уже не знаю, — честно ответил Барахир, обернувшись. Заваленный бумагами стол перестал для него существовать. — Не всё ли равно? Сейчас я думаю о тебе.

— Похоже, — начав массировать плечи супруга, подняла глаза в потолок аданет, — Ладросу и Дор-Ломину снова не удалось подружиться.

Сын вождя удивился: что могло пойти не так? Галдор, этот странноватый мужчина, тоже не ходит за горы, сидит считает мешки с зерном и шкуры, с ним несколько раз получалось поговорить по душам за кружкой эля, он соглашался, что прежние распри давно забыты, и народы должны дружить, кивал возможности поженить будущих детей.

Что же случилось?

— Он уехал, — пожала плечами Эмельдир, её руки спустились по спине супруга совсем низко. — И никто не знает, когда вернётся и вернётся ли вообще. Вот так. Да, что-то случилось. Плохое.

Примечание к части Песня: «Ария Зелёного рыцаря» из мюзикла «Принцесса Грёза»