Свет проклятых звёзд

Всё хорошо, мама

— Мама…

— Тебе больно, сынок?

Это не вопрос, а лишь отчаянная мольба измученного сердца услышать «нет».

— Нет, мама.

Это всё, на что хватило сил, пока не растаял мираж. Её лицо страшно изменило прошедшее совсем недолгое время. Теперь прекрасные горделивые черты отмечены печатью скорбных предчувствий, кошмарных видений и болезненных коротких снов.

— Это… — муки терзают тело и убивают душу, но сейчас нужно собрать последние осколки воли, чтобы… Чтобы… Она не страдала. — Это просто сон, мама… Он… Лжёт.

«Нет! Это ты лжёшь!» — врывается в сознание боль, и связь, хвала Эру, рвётся. Мама не должна такое видеть и чувствовать. Никогда!

Это был порыв ледяного ветра, ударившего в лицо, качнувшего подвешенное за руку тело, заставившего сжаться и задрожать. Вытягивающая из плоти нервы по одной нити, боль вгрызлась в вывихнутое запястье, локоть, плечо, впилась в ключицу и грудь, дёрнула каждый позвонок в искривившейся серпом шее и спине, впилась в вывернутую лопатку, пересчитала ребра и свела мышцы ног. Иссушившая тело жажда не позволила пролиться ни одной слезе, из пересохшего горла вырывался только рваный хрип:

— Именем Создателя… Эру…

Наполовину лишённый возможности дышать из-за ослабших грудных мышц, Майтимо выдавливал из себя слова Клятвы, как вдруг понял, что отросшие за время, проведённое на скале, ногти на правой руке, если согнуть пальцы, достанут до вен.

— Пожалуйста… Создатель… Позволь умереть… — прошептал потрескавшимися до крови искусанными губами Феаноринг, доставляя себе ещё бо́льшие страдания тем, что напрягал руку, пытаясь царапать кожу.

Впадая в беспамятство из-за невыносимых мучений и тут же снова приходя в себя, слыша мерные ровные удары сердца, Майтимо почувствовал, как по содрогающейся от напряжения и боли правой руке потекла кровь.

— Пожалуйста…

Шорох и свист со всех сторон ворвался в сознание, в лицо впились когти.

— Что сделать сначала, милая? — спросил писклявый голос летучей мыши. — Покормить нашу деточку или подточить ей коготки?

— Вы двое — кормите, а я займусь лапками.

— Всеми четырьмя лапками?

— Всеми по очереди!

— Но мы тоже хотим!

— Нет! Вы кормите!

И когда когти впились в затылок, оттягивая голову пленника назад за свалявшиеся грязные волосы, чтобы заставить открыть рот и затолкать в глотку водянистую безвкусную еду, достаточную для поддержания в измученном теле жалкого подобия жизни, огромная серая летучая мышь с фиолетовыми глазами вцепилась в отросший ноготь на мизинце правой руки и одним резким движением вырвала его.

Когтистые лапы зажали челюсти пленника, не давая ему кричать и выплёвывать еду. Посланники Мелькора дождались, чтобы Майтимо проглотил то, что затолкали в горло, и летучая мышь рванула следующий ноготь. Воспользовавшись открытым для хриплого вопля ртом, крылатые твари запихнули в глотку пленника следующий кусок и снова зажали челюсти.

— Крепко держите? — спросила серая монстрица и, не дождавшись ответа, вырвала третий ноготь. — Можете отпускать. Пусть скажет «А-а-а!»

Когда на двенадцатом ногте еда закончилась, две из трёх мышей улетели, а самая крупная из них, серого окраса, осталась доделывать свою работу.

— Свет Священных Камней хозяина, — пропищала монстрица, отбрасывая очередной вырванный ноготь, — принадлежит только одному Владыке. И никто, — ещё один ноготь полетел вниз, — никто, слышишь? Никто! Не имеет права даже мечтать обладать величайшим сокровищем нашего господина. А тот, кто лишь допустит подобную мерзкую мыслишку…

С очередным вырванным ногтем Майтимо перестал понимать, что происходит и слышать речи мучительницы.

И только в тяжком полусне, каждый миг бросаемый болью за грань жизни, а чарами — обратно, пытался вспомнить слова Клятвы, и убедить маму, что она зря волнуется, ведь с её сыном всё в порядке.