Свет проклятых звёзд

Истинное лицо зла

Две арфы играли многоголосую мелодию, музыка переплеталась, словно стебли вьюнов на колонне. Звук был глубоким и объёмным, гармоничным и завораживающим, однако всё равно не удовлетворял менестреля. Что-то здесь звучало не так, изначально задумывалась совершенно иная тема. В ней… Должно быть больше страсти, больше… Непокоя. Необходим какой-то другой инструмент.

Понимая, что нужной арфы всё равно нет, Макалаурэ взял маленькую лиру, но, стоило вдохнуть в неё волшебство пения, на одной из арф лопнула струна, и остальные золотистые нити замерли, словно скорбя о своей сестре.

Теперь снова играли два инструмента: величественный и изящный, с причудливыми переплетениями листьев и цветов со звёздами, и маленький, с тихим глухим звуком, служащий лишь аккомпанементом ведущей теме. Умолкнувшую арфу пришлось убрать, чтобы однажды, возможно, заменить струну.

Никогда не записывая тексты целиком, делая лишь наброски, Макалаурэ любил исполнять песни каждый раз по-разному, придумывая новые украшения для прежних ритмических и речевых узоров, но не забывал ни одной вариации, даже если не играл их годами.

«Пепел хранит всё, что забыть нельзя…»

Совершенно выпав из жизни, Макалаурэ лишь краем уха слушал рассказы Дис о том, что происходило в городе, где менестрель являлся наместником короля. Откуда-то взялась уверенность, навязанная нежеланием бороться и отстаивать свою позицию, что и без непосредственного участия Канафинвэ Феанариона дела будут идти вполне сносно, и вмешательство ничего не улучшит. Всё это лишало воли и сил.

Зато музыка рождалась легко, сплеталась причудливыми узорами ритма и гармонии, а вот слова в рифмы не складывались, и невозможность закончить хотя бы одну из новых песен становилась важнейшей проблемой из возможных. Макалаурэ невольно начал понимать и оправдывать деда, годами забывавшего о делах короны ради искусства художника. Оказалось, за это нельзя осуждать, ведь нет ничего сильнее вдохновения.

— …и тогда мне удалось смешать травы в нужной пропорции! — прозвучал среди чарующих звуков голос Дис, непонятно зачем пришедшей именно сейчас. Совершенно не вовремя.

Или она уже давно здесь и многое успела рассказать? Да не всё ли равно?

— На радость швеям, Кано, — всё ещё говорила знахарка, — травы, которые мы отбраковали, красят полотно в синий и розовый.

Помолчав немного, чем-то шурша, то ли тканью нижней юбки, то ли лёгкой накидкой, эльфийка капнула на волосы ароматное масло с терпким сладковатым запахом, который никогда не ощущался в Валиноре.

— Новое изобретение парфюмеров? — почти не равнодушно поинтересовался Макалаурэ, мысленно возвращаясь к лопнувшей золотистой струне. Сердце ощущало странную давящую тоску при воспоминании о звучании витой тонкой нити, казавшейся прочной…

Дис не успела ответить. За дверью раздались голоса, потом громкий стук, и в покои ввалился Морифинвэ, растрёпанный, неопрятный, с безумным влажным блеском в глазах. Упав перед Макалаурэ на колено, Феаноринг схватил брата за запястье и принялся целовать руку.

— Отныне я твой вернейший вассал! — заплетающимся языком произнёс Карнистир, отпустив, наконец, ладонь менестреля. — Клянусь служить тебе, как служат своим владыкам Майяр!

— Морьо… — Макалаурэ переглянулся с любовницей. — Я тебя очень давно не видел и, знаешь, совсем не скучал. Ты можешь идти и дальше заниматься своими делами.

— Нет, о, мой владыка! Я должен излить душу.

Дис, пожав плечами, села на постель, укрываясь шёлковым расшитым покрывалом. Морифинвэ, поднявшись с колена, рухнул в кресло и, закрыв глаза, вздохнул:

— Ты всё пропустил, певец из отхожего места.

Слова брата резанули по живому, и Карнистир, видя, что добился желаемого эффекта, хищно скривил рот.

— Вы все, — со знанием дела продолжил говорить Феаноринг, забрасывая ногу на ногу, — не понимаете одну простую вещь… Да ты присаживайся, наместник, чего стоишь в обнимку с арфой, которую пора выбросить?

— Струну можно заменить…

— Если на инструменте лопнула струна, или появилась трещина, — подался вперёд Карнистир, бесцветные глаза жутко блеснули, — его душа мертва. Не выбросишь — твою заберёт и запрёт в себе, как в темнице. Навек!

— Меня никогда не пугали сказки Финвэ, — не скрывая недовольства, произнёс Макалаурэ. — И про похищающий души музыкантов рог тоже.

— Напрасно! — Карнистир выглядел всё более жутко. — Помнишь историю, как эльф-охотник убил ужасного врага, и один из его рогов отломился, оказался пустым внутри…

— Охотник хотел выбросить ненужную «костяшку», — нараспев сказал менестрель, — но налетел вихрь, закружил цветочную пыльцу и наполнил пустой рог звуком. Тогда Охотник взял находку…

— И подарил сыну-певцу. Тот сначала просто дул в новый инструмент ради забавы, потом ради внимания дев, а потом…

— В роге осталась ненависть врага к эльфам, поэтому постепенно он поглощал душу музыканта, превращаясь из безобидной дуделки в боевой рог, созывающий армии. А певец лишился души и желал только крови. И всё из-за того, что этот рог был сломан, а сломанные вещи надо выбрасывать.

— Именно! — снова расслабился в кресле Морифинвэ.

«Есть то, — с болью подумал менестрель, — что дорого даже разбитым».

Карнистир с интересом и подозрительным вниманием сверлил глазами брата, словно читая мысли.

— Знаешь, Владыка Музыки, — с откуда-то взявшимся искренним почтением вдруг сказал Морифинвэ, — кто меня больше всех раздражает и вызывает желание отрезать… для начала язык?

Макалаурэ удивлённо поднял бровь.

— Тот, — оскалился Феаноринг, — кто считает себя умнее других, при этом таковым не являясь. И, более того, уступая интеллектом даже Амбаруссар.

«Что ему от меня надо?» — внутренне напрягся менестрель.

— Понимаешь, о ком я?

— Нет, — прищурился Макалаурэ.

— Я говорил с Тьелко. И не только говорил. Это… Кано! Это было неописуемо!

Дотянувшись до стола и взяв с него перо и бумагу, Дис, не вылезая из-под расшитого шёлка, стала что-то чертить и записывать. Морифинвэ, казалось, только сейчас её заметил.

— Женщине не место на военном совете, — высокомерно произнёс Феаноринг, но Макалаурэ отрицательно покачал головой.

— Нет, брат, это моя королева, советница и возлюбленная, которую я уважаю и ценю. Она будет здесь, чтобы мне не пришлось пересказывать наш разговор.

— Мне в общем-то плевать, — рассмеялся Морифинвэ, вытирая слезящиеся глаза. — Только королевой она не является. Как и ты — королём. Мы все знаем, почему.

— Да, мы так решили, пока не увидим тело.

— И мы увидели, — наклонился вперёд Карнистир, складывая пальцы домиком. Глаза угрожающе сверкнули. — Моргот украсил свою крепость в скале, подвесив на ней за руку эльфийского короля. Живого. Дёргающегося и время от времени воющего. Нет, Кано! Просто сядь и послушай меня! Меня! Не свои глупые рифмованные мыслишки! Меня!

Макалаурэ не мог. Схватив трясущимися руками бутыль, он с огромным трудом налил себе вина, чем тоже вызвал насмешку брата:

— Наместник, называется! Мог бы приказать кому-нибудь наполнить кубок. И мне заодно. Ладно, оставь. Дай сюда бутыль.

Дис делала вид, что ничего не замечает. Особенно того, что её мужчина чуть не плачет.

— Вы все, без исключения, — выпив до дна и наливая ещё, вытер глаза Морифинвэ, — без исключения! Не понимаете одну простую вещь. Помнишь, как наш разлюбезный Туркафинвэ Тьелкормо Феанарион разнервничался, когда узнал, что мы сожгли телерийские посудины? Орал что-то про чёрный дым, оставшийся позади нас, и про то, что на севере сияло небо светом Сильмарилей, доказывал, что теперь мы выглядим злом, а Моргот добром, и нёс другую подобную чушь. Знаешь, брат… Кано! Ты выпей, выпей. Возьми себя в руки. Ты же наместник.

— Я не смогу с этим смириться, — прошептал Макалаурэ. — Мы не имеем права позволить издеваться над Майти… Он же… Это же кошмар!

— Да, да, всё так, — Морифинвэ с грохотом поставил опустевший кубок на стол и откинулся на спинку кресла. — Я даже думать не хочу о том, что испытывает эльф, подвешенный за запястье. Больно, наверняка. Если уж даже Нельо кричит… Я был уверен, он этого не умеет делать.

Карнистир замолчал, сжимая челюсти.

— Мы — власть, Кано, — тихо произнес Морифинвэ, смотря в сторону, — на наших руках и клинках много крови, и убивали мы не только мечом, но и приказом. Но то были какие-то безликие фигуры, нам до них дела не было, а теперь… Неважно, я не об этом хотел говорить. Я тоже не сразу понял всё. Только когда заметил, что наш брат с волосами цвета белого серебра что-то притих. И его вечный сообщник тоже. Мне пришлось прервать плодотворное сотрудничество с Амбаруссар, полностью доверить им строительство дворца и, взяв лишь самых верных, пойти на разведку самому. И, знаешь, что случилось? Оказалось, наш сердобольный Шустрик решил избавить любимого брата от страданий и послал небольшой отряд убить его. На привале эти бедолаги так громко ругались, что вычислить их не составило труда. Кричали много что. Но один пассаж подтвердил мои доводы, и я именем наместника отправил несчастных убийц домой.

— Что за доводы? Говори, раз начал…

— Всё просто. Добро и зло. Их меряют красотой. Отец сжёг корабли, и от огня повалил чёрный дым, завоняло гарью — это некрасиво. Отец — зло. Небо на севере над землями Моргота сияло светом Сильмарилей — это красиво. Моргот — добро. Понимаешь, о чём я?

— Не знаю, Морьо, — вздохнул Макалаурэ.

— Ты такой же, как все, — разочарованно заключил Морифинвэ. И продолжил: — Не знаю, что сделал с Морготом Нельо… Могу догадаться только. Однако наш брат заставил эту тварь выдать себя. Дорогой ценой, не спорю. Но, Кано, это стоило того! Если раньше в бедах Средиземья были виноваты орки и волколаки, то теперь Моргот, заставляя напоказ страдать Нельо, всем дал понять, что зло здесь именно он! Не орки, не волколаки, не мы. Он! Моргот! Никогда ни одно «добро» не поступит так жестоко, понимаешь?

— Кто бы говорил…

— Кано! Есть разница. Мы шли в бой со всеобщим врагом! Все, даже сами Валар, признали Моргота врагом! А Тэлери повели себя, как его прихвостни, мешая справедливой войне! Здесь всё иначе. В Средиземье Моргот никогда не был безусловным добром и авторитетом. Здесь с ним всегда кто-то воевал за свободу, и присягавшие «северному чудиле» на верность становились ненавистными презренными предателями для своих собратьев. Моргот из кожи вон лез, чтобы доказать всем, что он добро, что с ним выгодно жить на одной земле и работать на него. И как отчаянно владыка защищал свои границы и сокровища! Убил всех вражеских вождей! А кого не убил, захватил в позорный плен. Но что-то пошло не по плану, и у всесредиземского добра сдали нервы. Кано, прежде, чем начать со мной пререкаться, скажи — кто встанет на сторону Моргота после того, что он сделал? Подожди! Я о добровольцах. Армия рабов — не самое верное войско. Кто станет по своей воле сражаться на стороне такого владыки? Уж точно не эльфы. И, Кано, подожди! Если там, на горе будет висеть труп, Моргот снова станет добром.

— Тебе что, доставляет удовольствие понимание, что твой брат мучается под пытками?!

Морифинвэ, всё ещё смотря в сторону, пшикнул.

— Ладно! — Макалаурэ вскипел. — Если тебе плевать на Нельо, подумай о нас! О себе в конце концов! Нас станут презирать!

— Не станут, — Морифинвэ налил себе вина, — открыто нас не осудят, ибо тот, кто это сделает, должен будет возглавить спасение короля из лап зла. Никто, Кано, никто не осмелится. Поверь.

***

— Он мне угрожал, представляешь? — Туркафинвэ привычно разминал ногу, хотя перелом давно уже зажил, и побелели шрамы. Но, нервничая, Нолдо снова начинал тереть место травмы. Не замечая этого.

Куруфинвэ поднял глаза от карты месторождений полезных ископаемых, найденных за последние три сотни дней. Ожидая совсем иных вестей, но понимая, что искреннего сочувствия не будет всё равно, причём заслуженно, как два языка пламени похожий внешне на великого отца эльф отложил свитки. И подавил тяжёлый вздох. Тьелпе…

— Да что он тебе сделает? — устало отмахнулся Куруфинвэ, отводя взгляд.

— Он обещал меня отравить, если я ещё раз попробую послать к Руссандолу убийц.

Курво рассмеялся, хотя глаза остались печальными.

— Не смешно, брат, — Туркафинвэ начал ходить туда-сюда вдоль стола, всё ускоряя шаг. — Надо уехать на охоту. Мне необходимо развеяться. И тебе. Ты знаешь, что этот полоумный пообещал Макалаурэ?

Взгляд Курво не изменился.

— Тебе плевать, ясно.

Беловолосый эльф стал крутить в руках короткие тонкие кинжалы. Лезвия засверкали молниями в алом свете свечей.

«Морифинвэ молодец, — думал Туркафинвэ, смотря на брата с плохо скрываемым презрением, — отправил моих верных от имени наместника на поиски подмоги в войне с Морготом и освобождении Руссандола, наобещал грядущих побед, а по факту оставил меня без военной поддержки. Гениально! И, главное, все довольны! Кроме меня».

— Собирайся на охоту! — скомандовал Тьелко. — Хуан давно не гулял далеко в лесах. Да и мы… Засиделись.

— В лесу тебя некому травить, — усмехнулся Куруфинвэ, вставая из-за стола и разминая руки. — Я так понимаю, мы уйдём надолго.

Туркафинвэ не ответил, но и так было ясно, что в город, названный в честь величайшего из Нолдор, он не станет спешить возвращаться.