Свет проклятых звёзд

Семь вечностей

Появление вокруг тех, кто должен был каким-то образом позаботиться о пленнице, которую почему-то называли женой, поначалу не вызвало никаких эмоций, однако когда эльфийка с красивой, только слишком растрёпанной, словно после бурной ночи любви, причёской стала протирать кожу Ириссэ ароматной влажной тканью, Нолдиэ в ужасе сжалась в комок и закричала:

— Нет! Нет! Только не лицо! Не трогай!

Самым страшным сейчас казалась возможность продолжения издевательств, вызванное смытым со щеки, брови и века семенем.

Служанка снисходительно фыркнула, и дочь Нолофинвэ, вздрогнув, подняла на неё взгляд.

«Она меня ненавидит», — пришло озарение, почему-то придавшее сил.

Внутренний протест, заставлявший думать о том, что никогда не было ничего подобного, и те, кто прислуживали высокородным эльфам в Амане, искренне восхищались ими, любили, хотели помочь. Или… Это была очередная ложь Благословенного Края, которую аманэльдар принесли в Средиземье в своих сердцах?

Между ягодиц чем-то смазали, сначала немного защипало, но неприятные ощущения быстро прошли, остался щекочущий холодок.

Ириссэ скосила глаза на окруживших дев — все из Синдар, смотрят с разной степенью неприязни. Но почему? Только из-за происхождения? Неужели им совсем не жаль только что изнасилованную похищенную эльфийку?! Они ведь тоже женщины!

— Расстроила господина, дура! — негромко сказала про дочь верховного нолдорана дева с волосами цвета тусклой платины. То ли служанка была уверена, что Ириссэ не знает её языка, то ли не считала подобное обсуждение зазорным. — Он ей великую честь оказал! Замуж взял! Женой называет! Наследника хочет от неё! Она должна исцелить его сердечные раны, приласкать, отдать всю себя, и он тогда станет добрым и щедрым. Счастливый мужчина не бывает злым! Господин просто несчастен. А эта дура его ещё больше травмирует! И что он в ней нашёл? С такой гордячкой пустоголовой семьи не получится!

Ириссэ отодвинулась от протиравшей её тело эльфийки и осторожно села. Между ног ощущалось странное онемение, голова всё ещё была тяжёлой.

— Не знаю твоего имени, — дочь верховного нолдорана обратилась на Синдарине к опытной в семейных делах деве, — зато понимаю речь. Скажи же мне, глупой гордой жене твоего хозяина, как я должна относиться к мужу?

«Которого вижу впервые в жизни, а знакомство началось с изнасилования».

Болтливая служанка опешила, другие засмеялись. Да, она была уверена, что Нолдор говорят только на Квэнья.

— Прости, госпожа, — неохотно извинилась она, — я могу научить. Я многое умею.

Последняя фраза была произнесена с особой гордостью.

— Нет, — отрезала Ириссэ, — я сама разберусь. Оставьте мне еду и вино и уходите. Все.

— Только не вино, — испугалась растрёпанная эльфийка. — Госпожа носит дитя, господин накажет нас, если мы оставим тебе хмельной напиток.

— Нам нельзя оставлять тебя одну, — отрезала болтунья. — Мы должны следить!

Ириссэ вздохнула. В голове до сих пор не укладывалось всё случившееся, создавалось ощущение, будто происходящее — страшный сон. Однако что-то делать дальше было необходимо. Но что?

Запереть себя в комнате, забаррикадировав дверь, и с ужасом ждать, когда её взломают? Стать безвольной тенью себя прежней? Попытаться объяснить этому Эольвэ, как надо обращаться с женщиной?

От одной мысли о возможной беседе с похитителем к горлу подступила тошнота, а от бессильной злости и страха помутилось в глазах.

Поднеся к лицу дрожащую ладонь, Ириссэ замерла. Вытереть мерзость с кожи или нет? Наверное, надо, только от страха немеет плечо, и нет сил прикоснуться.

Но почему? Что будет, если умыться? Эол не убьёт беременную жену. Снова изнасилует? Это тоже можно пережить. Неужели лучше поддаться слабости и ходить грязной? Неужели лучше демонстрировать всем, что похитителю удалось сломить дух гордой Нолдиэ? Но и постоянно терпеть насилие невозможно! Надо выбраться отсюда! Как? Как-нибудь. Но для этого необходимо понять, чем живёт этот урод и его рабы.

— Дай салфетку, — решив попробовать обмануть бдительность Эола, Ириссэ через силу улыбнулась служанке, смазывавшей её между ног. — Вы правы, девы, жена должна быть добрее к мужу. Я обидела вашего господина и хочу извиниться. Я тоже многое умею.

***

— Я хочу продолжения.

Чтобы сказать это Эолу, гордо вскинуть голову, тряхнув сияющими чёрными волосами, и чуть снисходительно улыбнуться, Ириссэ понадобилось семь вечностей.

Первая из них прошла прежде, чем удалось встать с постели. При одной мысли об этом отказывали ноги и слепли глаза. Находившиеся рядом девушки следили со странным любопытством и каким-то нездоровым бдением, словно перед ними была не живая женщина, пережившая худший в жизни кошмар, но диковинная вещица неизвестного применения, способная случайно закатиться в дальний угол и потеряться. Тогда хозяин накажет! Для этих эльфиек главное, что Ириссэ — жена их господина, а они — нет.

Дочь Нолофинвэ вспоминала, как ей объясняли значение слова «супруга», и что главной в понятии «семья» была любовь.

Но сейчас звучала совсем иная Тема. Без любви.

Вторая вечность миновала при попытке что-то съесть и выпить. Ириссэ чувствовала голод, но от воспоминаний о случившемся и принятого решения поговорить с мужем начинались приступы тошноты.

Нужно было понять, как начать беседу, чтобы чисто вымытое лицо не спровоцировало новое изнасилование. В голове крутились слова Эола о семье, но ведь то, что его окружает, семьёй не является! Что угодно, но не семья!

Однако… Похоже, тиран внушил себе, что все здесь готовы при необходимости спасти его от орков.

И почему вспомнилось, как Майтимо провисел на Тангородриме две дюжины солнечных лет?

Третья вечность прошла в попытках одеться. Стоило заявить, что пойдёт к мужу, и спросить служанок про то, в чём была в лесу, и остальной багаж, потребовав принести принадлежащее жене господина добро, приказ был сразу же исполнен, однако это оказался новый удар, опять лишивший сил.

Время остановилось окончательно, когда Ириссэ увидела свои вещи изрезанными и более не пригодными для носки, но это было бы не так ужасно, если бы не то, что положили рядом.

Ноги подкосились, Нолдиэ упала на выстланный шкурами пол и зарыдала, срываясь на крик: среди кучи искромсанных тряпок, разорванных книг, обломков ножей, стрел и лука оказалось окровавленное разрубленное седло.

— Господин сказал, — услышала Ириссэ сквозь собственный плач, — что мы можем принести тебе голову твоего коня, чтобы ты повесила её на стену. На память.

Понимая, что месть за неподчинение продолжится, и безумный похититель не успокоится, пока не уничтожит, не раздавит непокорную жену, Ириссэ подумала: жизнь кончена. Не помня, что говорила под действием чар, дочь верховного нолдорана с ужасом представила, как от руки безжалостного чудовища погибают все, кого она любит, один за другим, а их головы оказываются развешенными по стене спальни, где монстр снова и снова насилует жену, выдалбливая из неё душу.

Единственный способ выжить и защитить любимых — отказаться от себя? Сделать это самой, не дожидаясь, когда заставят?

Четвёртая вечность пролетела в осознании пережитого в третьей. А ещё — в принятии факта, что здесь, в этом проклятом месте все заодно и против невольницы. Здесь у неё нет друзей и быть не может, потому что Ириссэ — Нолдиэ и жена. А ещё она красива. Это тяжкие преступления, за которые полагается смертная казнь.

Наступление пятой вечности ознаменовалось пониманием, что невозможно бесконечно сидеть на полу, оплакивая свою долю перед кучей кровавого тряпья. Внезапно посетило озарение, что сейчас лучше довериться чутью и не думать вовсе. Размышления и рассуждения наносили новые раны, вскрывали уже имеющиеся и солонили их потоками слёз.

Не думать! Действовать. Полагаться на слух, зрение, осязание, интуицию. И это правильно, ведь иметь дело придётся не с разумным мыслящим эльфом, но с кровожадным чудовищем, зверем, рядом с которым нет смысла быть умной, образованной, начитанной. Здесь имеют значение только инстинкты.

Шестая вечность прошла без слов. Ириссэ больше ничего не требовала, не спрашивала, не приказывала, и служанки замолчали тоже.

Вечность была заполнена звуками шуршащей шкуры, в которую завернулась Нолдиэ, дыханием, шагами по длинным коридорам мимо множества закрытых дверей. Было очень похоже, что Эол жил под землёй, по крайней мере, жену поселил в пещере.

А седьмая вечность полной тишины наступила после произнесённых слов.

Эол обернулся, оценивающе посмотрел на сбросившую шкуру супругу. Сидя за длинным столом в своей мастерской, кузнец доделывал настенный фонарь, украшая его стальными узорами.

— Мне оно не нужно, — испытующе прищурил глаза похититель. — Ты знаешь, что муж и жена — это не те, кто делят только постель?