Свет проклятых звёзд

Неудачник Железяка

— У-у-у! Твари! Монстры! Чудища подземные! У-у-у! Налетели на меня! Рвать когтями и клыками принялись! У-у-у-у!

Сначала полуорк по прозвищу Сломанный Клык орал и выл один, пока младшие братья, убежавшие от захваченной катапульты раньше него, перевязывали раны родичу — главной проблемой оказались многочисленные занозы, оставшиеся в рваной плоти. Постепенно, видимо, поняв, что потерявшего боевое орудие труса не наказали, на стоянке начали появляться и другие беглецы, тоже принявшиеся причитать о страшных дикарях.

— У него волчья бошка была! — лупил себя в грудь искусанный низкорослый орк.

— А у моего — аж три бошки! И все медвежьи! — показал многочисленные гематомы на голове и теле его собрат.

— А на меня целая стая кинулась! — старый воин Мелькора выпил что-то из фляги. — И у всех клювы! Во как истыкали!

Следы от копья на теле полуорка выглядели неважно — похоже, пошло заражение.

— У них слюни ядовитые! — взвыл Сломанный Клык.

— И кровь, кровь тоже! — один из его младших братьев осмелел, стал поддакивать. — Вон, Дрищ рубанул одного по шее — длинной, как у змея какого! Из того кровь — на! Облила героя, так ожоги остались!

— Не гони, — подошедший командир выглядел более чем угрожающе, — Дрищ глаза залил, грибов нажрался и в костёр упал. Значит так, — орк потёр сухие мозолистые ладони, — додавить гадов надо. У них наша жрачка, бабы, вещи всякие. Не пригодятся — проиграть не жалко.

Последние слова немного взбодрили бойцов, однако страх всё равно взял своё.

— Слыш, главный, — поднялся от костра человек, рост которого выглядел весьма внушительно, — мы зачем в этот поход пёрлись, а?

И вопрос повис в воздухе: а действительно, зачем? Может быть, пора вспомнить о договорённостях?

Ведь это Восточный фронт всегда жил войной — здесь всё ясно. Вечная подготовка к очередному походу сопровождала алкарим с самого рождения и до смерти, независимо от её причин.

«Мы воюем с южными, потому что южные воюют с нами», — знал каждый обитатель земли, где правил наместник Фанкиль, замкнутый круг вечной вражды не вызывал вопросов. Орки, люди и полуорки учились извлекать выгоду и даже наживаться на охоте за головами, и другой судьбы никому было не нужно.

Однако северные территории хорошо защищались от врагов горным хребтом, алкарим знали удобство мирной жизни, видели, как замечательно устроились смотрители шахт, хозяева таверн и мастерских, а ещё — торговцы. Охрана богачей тоже не ведала горя, большую часть времени лишь делая грозный вид, чтобы разные лихие головы даже не думали соваться с грабежами. Конечно, никто не отказался бы от лёгкой прогулки на юг за наживой, да только вылазка неожиданно перестала быть приятной.

— Я сказал — добьём гадов! — заорал, багровея, командир-орк. — Я сказал, добьём! Я! Сказал!

Выпучив глаза и сжав кулаки, воин начал вращать головой, выискивая, на ком бы продемонстрировать силу, заодно проверяя, все ли испугались его гнева.

Но на самом деле больше всех боялся он сам и в первую очередь — за своё высокое положение в отряде. Потеряешь статус — припомнят всё и даже то, чего не было. Лидер не забыл, как сам завоёвывал возможность командовать, заявляя, будто нынешний военачальник не способен привести войско к победе и наживе. А теперь и сам оказался в подобной ситуации.

Неужели объединённые силы северных воинов Мелькора и Восточного фронта не могут расправиться с кучкой дикарей?! Кто виноват? Конечно, командир.

— Зачем мы сюда пёрлись?! — завопил на своих воинов орк, повторив заданный ему вопрос. — Показать всем, кто тут хозяин! Мы — хозяева! Мы! Мы придём и всех поимеем! А ну подняли зады и ко мне! Будем план битвы думать. Мозги не все пропили?

Раненые переглянулись с недоверием.

— Я сказал… — командир затряс кулаками, схватился за клинок.

— Поняли, Болг, — встал, примирительно подняв руки, один из лекарей. — Давай свой план.

Внутренне запаниковав, так как никакого плана не придумал, орк сделал умный вид.

— Надо больше огня, — сказал он, — и ядовитых стрел.

***

Враги отступили, и небо посветлело.

— Хал! — донеслось со всех сторон. — Хал!

Халет посмотрела на стремительно пустеющее поле боя: собратья, послушав Халдара, не стали преследовать разбежавшихся тварей и занялись помощью раненым. Однако в вытоптанной покрасневшей траве лежали не только люди.

Схватив топор и позвав подруг, дочь Халдада ринулась за частокол.

— Палки мне! — скомандовала женщина. — Рубите бошки! Нанижем! И пусть стоят тут ещё одним забором!

Идея понравилась всем без исключения, племя враз повеселело.

Схватив длинную жердь и надев на неё отрубленную орочью голову, Халет подожгла трофей, словно факел и затанцевала среди трупов.

— Ха-ал! Ха-ал! Хал-лах!

Мимо пронесли тяжелораненого юношу, который, казалось, был без сознания, но вдруг открыл глаза.

— Я добыл! — с трудом, однако очень гордо произнёс он, слегка приподняв руку, крепко державшую дивно красивое оружие, блестевшее лунной дорогой на воде, с кровавыми узорами и рисунками на лезвии. — Добыл!

— Горжусь, — кивнула дочь Халдада, невольно залюбовавшись клинком.

Соплеменники тем временем сняли с мёртвых врагов доспехи, забрали оставшееся оружие, а четверо героев докатили-таки до частокола катапульту.

— И как оно пуляет? — спросил подошедший Халдад, подслеповато щурясь, будто рассматривая что-то мелкое.

— Чтоб я знал! — выпучил глаза защитник.

— Ладно, — старый дикарь махнул рукой, — идите ешьте, спите, сами как-нить докумекаем.

— Не сами! — Халет в одно мгновение оказалась рядом с отцом, держа жердь с горящей головой. — Живого гада спросим. Тащите, девки! Вон того, видите, в дерьме своём прикорнул.

Раздался дружный смех, а вернувшийся с поля боя Халдар жестом показал сестре, что она молодец.

***

Железяка не так представлял себе свой первый поход и войну в целом. Молодой орк, сын одного из надсмотрщиков шахты «Чёрная смола», где добывали жидкое горючее, хотел почестей, а не вечного завистливого порицания и тайной лютой ненависти, которые обычно получали слишком часто использующие кнут главенствующие над рабами.

Будучи ещё совсем юным, Железяка стащил мамкины цацки и сбежал в ближайший кабак, чтобы выпить и поиграть. Побеждая на улицах ровесников, орк был уверен, что самый хитрый и удачливый, однако иллюзии быстро развеялись.

— Дайте в долг сыграть! — начал канючить глупый юнец. — Я отдам! Я отыграюсь! Дайте в долг!

Не добившись сочувствия, от страха наказания и обиды, Железяка начал откровенничать:

— Я ж не просто так играю! У меня отец — гад допившийся! Его все ненавидят! Его грохнут! И меня заодно! Я из дома уйти хочу! На войну! Владыку защищать! Я люблю Владыку!

— Вот козёл! — заржал удачливый игрок. — Сиди под юбкой мамки, вонючий свинёныш!

Под всеобщий хохот Железяку вышвырнула из кабака охрана, и юный орк огляделся в поисках одиноких путников, которых можно было бы ограбить и продолжить игру — хотя бы вернуть мамкины цацки, ладно уж выиграть много!

Однако прохожий нашёл его первым.

— Я слышал, ты на войну собирался, — сказал крупный мужик с лицом бывалого бойца. — Пойдём, посмотрим, на что ты способен.

В Чёрной стране ни для кого не было секретом, что куда-либо ходить со случайными знакомыми опасно, потому что это могут оказаться подельники нечестных торговцев эльфохренами. Попадёшься такому — выпотрошат живьём, а потом по частям продадут, но сейчас проигравшемуся юнцу даже такая чудовищная перспектива не казалась страшной по сравнению с возвращением домой.

Промозглая ночь начала зимы была сырой и мерзкой, с неба что-то постоянно капало, Железяка поначалу пытался запомнить дорогу, но после четвёртого или пятого поворота запутался и решил, что сбежать в случае чего всё равно не удастся, поэтому не стоит утруждать себя лишней информацией.

Проводник, назвавшийся Грогом, весь путь молчал. Лишь когда после очередного забора и ряда заброшек вдруг перед юным орком открылся вид на огромную огороженную каменной стеной территорию, случайный знакомый неожиданно завопил, подражая то ли какой-то птице, то ли вою подыхающего зверя. Навстречу гостю открылась внушительная дверь, вышел горбатый орк с огромной псиной на цепи. Кивнув проводнику Железяки, стражник указал кивком головы следовать за ним, и проигравшийся беглец, стараясь не трястись, поплёлся в какой-то странный красно-плесневелый дом.

Внутри оказалась шумная толпа, воняло потом, пойлом, куревом и испражнениями, а в центре помещения разворачивалось пугающее действо: Огненный Майя, без доспехов и рогатого шлема, вооружённый только горящим хлыстом, сражался, видимо, ради потехи, с двумя орками и волком.

Быстро стало понятно, что весело только Балрогу, а остальные участники драки выступали исключительно в роли тренировочных мешков. Железяка завертел головой, рассчитывая как-нибудь избежать попадания на арену, однако путь к выходу был отрезан двумя вооружёнными орками, стоявшими в дверях.

— Не сдохнешь, — сказал Железяке орк с псиной, — возьмут в поход. Как снег сойдёт, на восток пойдёте.

И Железяка не сдох.

«Да я эту головешку одной левой! — похвалялся перед новыми соратниками юный орк, когда, оправившись от ожогов и переломов, приехал на фронт. — А потом и остальных на лопатки положил, перевернул, на карачки поставил и поимел! И в рот, и в зад! И так повернул, и так повернул! И так! Вертел, как хотел, и мне все в ладоши хлопали и цацки кидали, чтоб продолжал!»

«И куда цацки те дел?» — с недоверием и желанием ограбить спрашивали соратники.

«Матери отдал, — гордо отвечал Железяка. — Я — любящий сын!»

Идя на войну, молодой орк слышал от старших товарищей только восторженные слова о добыче, однако время шло, армия продвигалась на восток, потом — на юг, а обогатиться всё не получалось. Но самым страшным оказался переход через владения наместника Фанкиля, даже несмотря на то, что пришлось идти только по самому их краю: бесплодная пустыня была раскалённой днём и ледяной в ночи, воду пить из источников запрещали, редкие чахлые растеньца не плодоносили. От жары до крови натирала не только обувь, но и одежда, голод лишал сил, заставлял орков смотреть друг на друга, словно на потенциальную еду — выжидающе, когда кто-нибудь покажется не спящим, а мёртвым. И, разумеется, среди песков никто не жил.

Железяка всё больше завидовал соратникам, что повернули на запад раньше. Пробираясь сначала сквозь песок, а потом — через болотистые тропы, юный боец представлял, как более удачливые товарищи давно уже грабят богатые селения, забирают себе рабов и добро убитых хозяев домов, жрут и пьют, сколько хотят…

Когда же, наконец, встретилась стоянка дикарей, молодой воин Мелькора был согласен даже на такую добычу, представлял себя героем-завоевателем, пирующим и сношающим женщин на горящих руинах, однако когда в лагерь притащили избитую рыдающую пленницу, грязную, с дряблой грудью и отвисшим животом, Железяка спасовал. Юный орк вдруг понял, что у него нет ни малейшего желания насиловать это уродство, более того, многие соратники тоже не хотели, однако страх опозориться друг перед другом заставлял издеваться и над дикаркой, и над собой, используя для насилия подручные средства и изображая удовольствие.

Уже мечтая только о том моменте, когда можно будет просто ограбить кого-нибудь и поесть вдоволь, Железяка пошёл в бой, пробираясь сквозь чащу по следам соратников, чтобы не попасть в ловушку для зверья, однако как только началась заваруха, юный орк увяз в толпе и получил сокрушительный удар в голову. По всему было похоже, что просто кто-то из своих неудачно развернулся и метнул камень. Железяка упал, но сознание не потерял, поэтому почувствовал, как по нему, ломая рёбра, пробежались боевые товарищи. Тяжёлые сапоги наступали на пальцы рук и живот, били по лицу, бокам, давили колени и стопы. Над головой во тьме ночи то и дело что-то пролетало, а потом стало светло, тихо, холодно, и к едва живому горе-вояке склонились два совсем не привлекательных женских лица.

Вспомнилось, как старики рассказывала, будто в древности предки верили, что, пав в бою, попадут в дивные земли, где будет сколько угодно вкуснейшей еды и выпивки, где живут прекраснейшие ласковые девы.

Кажется, даже в этих словах правды не было.

***

— Тащите его сюда! — крикнула Халет подругам, размахивая головой-факелом. — Перебинтуем, отпоим, и пусть объясняет, как булыжники этой долбаниной пулять.

Пленный орк посмотрел на трофей в руках женщины, затрясся, тоненько протяжно взвыл и горько заплакал.