Туристы. О путешествиях во времени

Глава 28 Загадка суперграбителя

Гражданин Максим Эдуардович Пушков проживал недалеко: проспект Ильича, дом восемьдесят пять. На первом этаже, в третьей квартире. На служебной машине Сенцов доехал до «логова зверя» за семь минут, и припарковал служебную машину на неширокой стоянке перед домом. Длинная девятиэтажка стояла на этом месте ещё с тех давних времён, когда Константин Сенцов появился на свет… И ещё раньше, когда Сенцова на этом свете ещё не было. Капитальный ремонт тут проходил давно: облицовочная плитка со стен облезла, открыв угрюмые участки серого бетона, балконы и окна были все разные: жильцы ремонтировали их сами, кто во что горазд. Кроме служебной машины Сенцова на стоянке ютились ещё два джипа, блеклые «Жигули» и сверкающий новизною «Опель». Константин вылез из машины, обогнул «Опель» и направился к тому подъезду, над дверью которого белой краской поставили крупную жирную единицу. Третья квартира должна быть именно в этом подъезде, и Константин уверенно взялся за дверную ручку. Стальной двери с домофоном тут не водилось: подъезд едва прикрывала старенькая дверца из дерева, выкрашенная серою краской и напрочь лишённая замка. Сенцов легко устранил её со своего пути и попал в типичный подъезд, какой бывает во всех домах, где не закрывается входная дверь. Третья квартира оказалась прямо перед сенцовским носом — увидав на двери тройку, Сенцов решил не медлить и нажал на кнопку дверного звонка.

— Кто там? Тамара, это ты? — спустя пару минут из-за двери послышался голос немолодой женщины, шаги, вонзя…

— Нет, извините, я из милиции! — поспешил возразить Сенцов, сделав свой голос как можно добрее, чтобы эта дама чего доброго не испугалась и не ушла в глубокое подполье. — Оперуполномоченный Сенцов Константин!

— Я милицию не вызывала! — так и есть, дама пошла в отказ, и Константин, разозлившись, позабыл пор доброту и зарычал:

— Здесь проживает гражданин Пушков Макасим Эдуардович?? Он подозревается в ограблении салона мобильной связи! А если вы не откроете — пойдёте, как соучастница!

— Ой, батюшки… — дама устрашилась, заойкав, наверное, даже схватилась за сердце… — Я же его мать…

Охая, она принялась судорожно откупоривать свою дверь, а Сенцов остался доволен: от инфанркта она не погибнет — просто откроет ему доступ к преступнику, раскрытию, примеии и отпуску.

— Здравствуйте, — Константин прикрутил злость и вежливо поздоровался, увидав перед собою гражданку средних лет, голова которой была занята энным количеством термобигуди, а нетолстое тело — одето в длинный яркий фартк, испещрённый цветами, птицами и какими-то непонятными пятнами, похожими на космические корабли.

— Здрасьте… — обескуражено поздоровалась гражданка Пушкова, отступая из дверного проёма, чтобы грозный опер смог вдвинуться в её небольшую, но чистую прихожую.

— Вы извините… — пробормотал Константин, разуваясь, чтобы своими «мокроступами» не уничтожить хрупкую чистоту. — Мне бы поговорить с Максимом Эдуардовичем…

— Вот, дармоед! — Пушкова внезапно оскалилась, чем приобрела сходство со злой крысой и напугала Сенцова достаточно для того, чтобы Константин попятился, натолкнувшись лопатками на дверь. — Я его кормлю, я его пою! А он — так ещё и ограбил что-то!

— Вы подождите… — примирительно сказал Сенцов, отойдя от испуга. — Он пока что подозреваемый… Но мне нужно срочно с ним поговорить!

— Премия горит? — хмыкнула гражданка Пушкова, и Сенцов снова испугался: уж не гадалка ли она часом??

— Та нет… — глупо булькнул Сенцов, всё не отходя от двери, в которую уже, буквально, влип своими лопатками…

— Так вот, милый мой! — рявкнула Пушкова, дёргая свой фартук обеими руками. — Сыночек-то у меня — дармоед! Его уже с третьей работы, как котёнка вышвырнули! А как вышвырнули — так он больше ничего и искать не стал! Сидит на моей шее, и всё ест и пьёт, как не в себя! Пузо отрастил — в двери не проходит, а всё на диване перед телевизором валяется! Сколько раз я уже и просила, и заставляла его искать работу! Да хоть кем бы пошёл: грузчиком, дворником! А он — на другой бок перевернётся и ноет про депрессию… Вы понимаете, как я от него устала!

— Понимаю! — согласился Сенцов, желая, чтобы гражданка Пушкова перестала хныкакть. — Можно с ним поговорить?

— Да, говорите наздоровье! — согласилась та. — Может быть, хоть вы его образумите?

— Попытаюсь… — пробормотал Сенцов, понимая, что раз Пушков теряет облик человека — беседовать с ним будет нелегко… А образумить — так вообще, невозможно — попробуй, образумь самого Сенцова и заставь его каждую субботу убирать квартиру! Сам чёрт не сможет…

— Его комната — вот! — хозяйка прошла по недлинному коридору и показала на одну из закрытых дверей. — Беседуйте, если достучитесь!

Гражданка Пушкова отправилась на кухню — проверять то, что там у неё усиленно кипело, а Сенцов приблизился к двери и увидел, что к ней скотчем приклеили листок, отпечатанный на струйном принтере. Содержание было таким: зловещего вида чёрный череп с острыми зубами, пробитый молнией и угрожающую надпись: «Не входи — убьёт!». У Сенцова нечто подобное было лет в тринадцать-четырнадцать, а вот, гражданину Пушкову уже поджимает под тридцать. Остановившись у двери, Сенцов прислушался. Там, в таинственной комнате, в которую якобы нельзя входить, работает телевизор — чёткий бодрый голос уверенно рассказывал про выставку кошек, которая была вчера в центре «Эксподонбасс». Это хорошо — раз работает телевизор, значит Пушков точно дома. Надо заходить. Константин распахнул настежь «убийственную» дверь и широким шагом вдвинулся за неё, вытащив вместо стука милицейское удостоверение. На втором широком шагу Константин жёстко споткнулся обо что-то тяжёлое и едва не забурился носом вниз.

— Чёрт возьми… — пробухтел Сенцов, устояв на ногах, глянул вниз и увидел, что дорогу ему преградила штанга. Кроме штанги тут же, на вытертом ковре располагались пустые бутылки от разных напитков, надкушенный кусок давешней пиццы, сапог, какие-то компакт-диски, компьютерная мышь и толстый живой кот, чья пушистая шерсть была расцвечена круглыми тёмными пятнами. Кот сидел около развинченного вдрызг системного блока и что-то доедал — кажется, это был кружок варёной колбасы. Да, права оказалась самодельная табличка на двери: упади Сенцов — расколотил бы себе голову насмерть…

— А-а, вы кто? Чего вам надо? — забулькал с дивана сонный сытый голос, хрипловатый от излишка жирной пищи.

— Милиция! — повторил Сенцов, аккуратно переступил через штангу, через пиццу, через кота, обогнул диван и приблизился к тому, кто на нём возлежал. — Гражданин Пушков? — осведомился он, заметив располневшего рыхлого гражданина, обтянутого замаранной тельняшкой и обросшего солидною бородищей, как лешак.

— Я… — удивлённо булькнул Пушков, приподнявшись с дивана на локте. — А вы чего, собственно, пришли? Я в армию негоден!

Сенцов раздумывал, куда бы ему присесть. Кажется, некуда: каждый из четырёх стульев, что имелись в комнате Пушкова, был занят или навалами одежды, или микросхемами, или грязными тарелками… Кот, доев колбасу, поднялся на лапы и неуклюже откочевал в сторонку, пристроившись к пицце. Проследив за передвижением животного, Сенцов понял, что это никакой не кот, а кошка, у которой вот-вот появятся котята.

— Ваша армия меня не интересует! — сухо отрезал Сенцов, так и оставшись стоять столбом. — Я по поводу вашего последнего места работы!

— Я не работаю — меня уволили! — зевнул Пушков и вновь улёгся, разлившись по серой засаленной подушке.

— По статье! — уточнил Сенцов. — Вы работали оператором в салоне сотовой связи «Алло». А вчера вечером салон ограбили! Не поделитесь соображениями?

— Та пусть он хоть сгорит, этот салон! — на этот раз Пушков возмутился и даже уселся на диване, свесив вниз свои ноги, засунутые в синие пузыреватые шаровары. — И Чижиков этот — не человек, а просто какой-то ходячий кошелёк! Какой-то ходячий желудок! Никакого уважения к творческой личности! Одна только механическая работа! А вы знаете, как отупляет механическая работа?

— Вас уже отупила? — осведомился Сенцов, отлично видя, что сидящий перед ним гражданин больше похож на орангутанга, а не на человека.

— Та у меня — кризис творческой личности! — захныкал Пушков, ёрзая на диване и всё больше стягивая и сминая цветастое покрывало. — Депрессия! Я уже целую неделю не выхожу из комнаты! Я ушёл от мира!

Взглянув на Пушкова, Константин увидел, что последний так кипятится, что пустил слезу. Кто-нибудь другой, сердобольный, наверное, поверил бы ему и отстал — но только не Сенцов. За годы оперативной работы он повидал немало плачущих преступников: рэкетиров, грабителей, серийных убийц и маньяков. Каждый из них плакал навзрыд, бормотал и про депрессию и про неудачи, и про каких-то эфемерных обидчиков… Но по-настоящему — каждый из них хладнокровно разыгрывал спектакль, стремясь разжалобить и обмануть следствие. Вот и Пушков, кажется, из таких…

— Значит, вы утверждаете, что не знали про ограбление? — сурово вопросил Сенцов, сбросив с ушей всю лапшу Пушкова.

— Да нет же! — воскликнул Пушков, воздев кверху руки, словно бы отчаянно молился богу. — Я вам сказал, что уже неделю не выхожу из комнаты!

— И кто может это подтвердить? — невозмутимо осведомился Сенцов, так никуда и не присев.

— Мама… — булькнул почти тридцатилетний Пушков, как маленький мальчик, набедокуривший в школе. — Мама весь вечер меня вчера пилила: говорила, что я не работаю, что я дурень и увалень, лентяй, паразит… Выгоняла в восемь вечера искать работу хоть где-нибудь…

— А вы? — уточнил Сенцов, запомнив время: восемь вечера, как раз тогда когда завершила работу Кошкина Евдокия.

— А я сказал, что у меня депрессия! Я не могу выходить из комнаты! — Пушков продолжал восклицать и воздевать руки. — Меня тошнит от этого общества, и я просто не могу идти к ним! И никуда не пошёл! Я остался здесь, наедине со своим горем! Я писал стихи! Всю ночь писал и писал и писал… пока силы не оставили меня! Смотрите, сколько написал! — палец Пушкова указал на свободный от компьютера компьютерный стол, на котором развалились целые россыпи испещрённых тетрадных листов — в линию и в клетку.

— Я собираюсь издать книгу! — гордо заявил Пушков, вперившись в Константина сонными глазками. — Я стану известным, и мама ещё будет мною гордиться! Но для этого мне просто нельзя работать на механической работе! Это губит мою душу поэта!

— Понятно… — кивнул Сенцов, не спеша вычёркивать Пушкова из серии «плачущих убийц». — Скажите, Пушков, вы поддерживали отношения с кем-нибудь из сотрудников салона «Алло»?

— Я ненавидел их! — Пушков совершил эмоциональное признание, и Сенцов тут же взял его на заметку: раз ненавидел, значит, мог мстить.

— Они такие пустые, глупые, распущенные! — продолжал убиваться Пушков. — Крикливые, ходят в какие-то притоны… А я — поэт! Я даже рад, что их не вижу!

— Вас уволили за пьнство, — ещё раз уточнил Сенцов. — Вы часто выпивали в рабочее время?

— Я не пью — я не сплю ночами, сочиняя мои стихи! — с новой силой расплакался Пушков, закрыв своё щекастое лицо обеими руками. — Я не спал всю ночь, писал, а потом — пришлось плестись на эту постылую работу, потому что мама не позволила мне остаться дома! Я пришёл и уснул за столом, потому что писал стихи! А Чижиков… Чижиков ударил меня в бок и заявил, что я пьян! Я сказал, что я не пьян, что я вообще не пью, а он — уволил меня с позорной статьёй за пьянство, которого я никогда в своей жизни не знал!

Сенцов ещё раз присмотрелся к бутылкам, разбросанным на полу у Пушкова: пепси-кола, кока-кола, фанта, спрайт, кефир, сок «Мультик»… Действительно, пивных и водочных бутылок нет… Возможно, что Пушков и не врёт. Кошка Пушкова доела пиццу, сделала ещё несколько шагов в сторонку и обнаружила на ковре поеденный бутерброд с зельцем. Довольно мурлыкнув, кошка присела около бутерброда и принялась доедать. Да, хорошо он кормит свою кошку… Сенцов, бывает, за день и то меньше съест…

— Ваша кошка, вижу, всегда сыта, — заметил Сенцов, решив допрашивать Пушкова по методу Крольчихина: заговорит преступнику зубы на несущественную тему, а потом, когда тот потеряет бдительность — задаст неожиданный вопрос в лоб.

— Это — Вирсавия! — с пафосом сообщил Пушков. — Она — мой единственный друг. Только Вирсавия понимает мой творческий поиск, и всегда поддерживает меня! Она куда лучше всех людей… А люди меня только пинают…

— Ясно… — буркнул Сенцов, становясь всё угрюмее: кажется, Пушков — простой неудачник и ещё больший слизняк, чем Сенцов. Это какой-то большой ребёнок, уповающий на маму, он не способен ни на что, кроме нытья и стихов, и на роль грабителя, кажется, не тянет. — Давайте, гражданин Пушков, поговорим сейчас с вашей мамой. Вы не против?

— Говорите… — вздохнул Пушков. — Только мама вам скажет, что я лентяй, а я — не лентяй, а поэт!

— Так, отлично, — Сенцов сдвинулся с места, перешагнул через Вирсавию, которая ела бутерброд прямо у него на пути, и приблизился к двери, с обратной стороны которой тоже висела самодельная табличка, распечатанная на том же принтере: красный злобный чёртик с трезубцем и зловещая надпись готическим шрифтом: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

— Что это? — спросил Сенцов, кивнув на эту «бандитскую» надпись.

— Цитата из Данте Алигьери! — ответил Пушков. — Согласно Данте, эта надпись стоит на вратах ада. Я повесил её на дверь, потому что счиатю, что всё, что находится за пределами моей комнаты — ад, и ничего хорошего там меня не ждёт!

— Понятно… — пробормотал Сенцов и взялся за дверную ручку. — Пойду разговаривать с вашей мамой.

— Желаю удачи! — зевнул Пушков и вновь вперился в экран телевизора, на котором всё ещё прыгали породистые кошки и их богатые хозяйки.

Сенцов вышел за пределы «обиталища» поэта, оказавшись в узком коридоре, и тут же пошёл на кухню: Пушкова была там, готовила что-то что заставляло пустой сенцовский желудок отплясывать гопак.

Гражданка Пушкова, словно бы, ожидала гостей. Солидное количество гостей, судя по объёму блюд, которые она стряпала на кухне. Заметив на плите целую сковороду картошки, полную корчажку котлет, недоделанные салаты на столе, Сенцов вспомнил свою соседку Римму Петровну — та тоже неистово «кочегарит» за плитой, хотя никаких гостей и не ждёт, а всё, что приготовила, они съедают на пару с внучкой.

— На смену ухожу, — пояснила Пушкова, огромной ложкою мешая суп, который у неё варился на третьей конфорке в огромной кастрюле, похожей на бак. — А сынок мне достался — не сынок, а божье наказание! Не сваришь ему — так он кошачий корм топтать начнёт! В прошлый раз я думала, он образумится, начнёт готовить, ушла… Прихожу, глядь: у Машки ни кусочка вискаса нет: всё съел!

— Простите, Машка — это кто? — уточнил Сенцов, не зная пока никакой Машки.

— Ну, как это — кто? — удивилась Пушкова. — Кошка наша, Машка! Вы её наверняка уже видали! У оболтуса моего в комнате торчит постоянно!

Сенцов удивился: сам Пушков назвал другое имя для кошки… Правда, Сенцов по-сенцовски забыл, какое именно.

— Так оболтус мой ей постоянно какие-то дурацкие названия выдумывает! — ворчливо пояснила Пушкова и отправилась к картошке. — А она у нас с рождения Машка! Как родились котята у нашей Анфисы, царствие ей небесное — так мы её Машкой назвали и оставили!

— Ага… — пробормотал Сенцов, чувствуя, что попал в безумную семейку… Похоже на семейку другой сенцовской соседки, тёти Нины — у них там все вызывают духов, верят в троллей и гадают на картах. — Подскажите, гражданка Пушкова, где был ваш сын вчера вечером с шести до девяти часов?

— На диване валялся, оболдуй! — фыркнула Пушкова, перемешивая теперь один салат за другим. — Я ему весь вечер твердила про работу, а он мне плёл ахинею какую-то про депрессию и прочую чушь! А у него не депрессия, а лень просто до небес выросла! И пузо вон, уже какое наел!

— И он вчера никуда не выходил? — уточнил Сенцов.

— Лень не пускает! — проворчала Пушкова. — На диване пролежал, даже работу искать не пошёл! Та он вообще никуда не хочет идти! Машка наша давеча на чердак залезла, так я попросила его найти её и в дом вернуть! Так вы представьте: он не стал даже подниматься! Сказал мне, что Машку не нашёл, а сам и не искал! Она сама через три дня вернулась, и вот вам результат: разбухла!

Сенцов мрачно глядел в пол: месяц заканчивается, а у него, похоже, опять намечается висяк… Сынок — фантастический лентяй, кошка «разбухла» — проблемы, конечно, серьёзные. Но всё это никак не поможет найти того, кто освободил склад Чижикова от самого дорогого товара в количестве тридцати одной штуки… Константин понял, что увалень Пушков — не его клиент. Ему остаётся только встать, попрощаться и выйти из чужой квартиры «в ад» — разыскивать другого, настоящего, преступника.