Туристы. О путешествиях во времени

Глава 102 Крольчихин и Федор Федорович начинают потеть

Крольчихин и Федор Федорович снова сидели в одном кабинете. Исчезновение и смерть Сенцова стали для Ровд настоящим ЧП, и оба следователя работали почти всю ночь, поспали часика по два, однако пока что, кроме «Терминатора» Сёмы, не нашли ни зги. Федор Федорович решил ещё раз допросить Буйвола — этот бандит хорошо знаком с загадочным «Терминатором» — возможно, что он хорошо знает и тех «туристов», которые могли охотиться за Сенцовым. Крольчихин зевал глушил кофе — он уже седьмую чашку допивал, а сон всё не разжимал свои клешни, превратив голову в ватный шар.

— Эх… топаем в дпросную… — зевнул Крольчихин, растирая пальцами виски. — А то сейчас прямо за столом отрублюсь…

Выпив залпом весь свой кофе, следователь отклеился от кресла и подошёл к стажёру Ветеркову, который посапывал, уткнувшись носом в стол около включённого компьютера.

— Давай, стажёр, проснись и пой! — сказал он и хлопнул Ветеркова по плечу.

— Ай! Ой! — раскричался Ветерков, рывком вскочил и замахал руками, будто бы отбивался от стаи ворон.

— Та, не вопи ты — голова болит… — пробормотал Крольчихин. — В допросную с нами пойдёшь: протокол будешь писать!

— Есть! — отчеканил Ветерков, стараясь не зевать. — А то мне тут сон приснился… про радиоактивную улитку…

— Чёрт с твоей улиткой! — зевнул Крольчихин. — Всё, стажёр, кидай свой бред — работа ждёт!

По утрам в допросной бывает особенно зловеще: зябко, тихо и сумеречно, словно в застенках гестапо, где недавно прикончили ещё одного шпиона. Вон, Ветерков оглядывается по сторонам, словно бы собирается увидеть призрак… Сонный Федор Федорович просто зевает на ходу, а суровый Крольчихин, настроенный допросить Утицына с пристрастием, уже поборол сон, широко шагает и ни на что не обращает внимание.

Заполнив допросную своей широкоплечей персоной, Крольчихин вдвинулся за стол, снова и снова растирая пальцами виски, чтобы прогнать навязчивый сон, а Федор Федорович уселся в углу, чтобы писать протокол. Стажёр Ветерков примостился в другом углу и дремал, навалившись спиною на холодную стену.

На столе перед Крольчихиным находился служебный телефон, плотно привинченный к столешнице на случай, если вдруг допрашиваемый бандит взбесится и решит навернуть следователя по голове.

Бухнув около телефона свою увесистую папку, Крольчихин схватил в кулак массивную телефонную трубку и принялся звонить в изолятор, чтобы ему притащили Утицына-Буйвола.

— Да? — на том конце послышался сонный голос, и следователь Крольчихин свирепо рыкнул:

— Что, Казачук, спим на службе?

Дежурный по изолятору сержант Казачук тут же встрепенулся, потому что действительно, спал, устроив себе постель на четырёх стульях.

— Не сплю, товарищ подполковник! — поспешил оправдаться он, вытряхивая из ушей сонную вату. — Там Копач ваш всю ночь ревел и бился в стены… голова болит.

— К чёрту Копача! Давай, Казачук, просыпайся и тащи Утицына в третью дпросную! — распорядился Крольчихин, с трудом подвляя зевок.

— Есть! — громко ответил Казачук, пытаясь казаться бодрым и повесил трубку.

— Сейчас, поработаем… — вздохнул Крольчихин, откинувшись на спинку стула и выбирая из папки нужные бумаги.

Сержант Казачук втащил Буйвола в допросную, закованного в наручники и дубинкой заставил его сесть на стул. При этом сержант вспотел и покраснел так, словно бы не человека вёл, а тащил настоящего буйвола, который лягается копытами и грозит поднять на рога.

— Сажай на стул! — распорядился Крольчихин. — Только не убирай пока наручники — вдруг взбесится?

— Есть! — бодро согласился сержант Казачук и своей резиновой дубинкой толкнул Утицына к свободному стулу.

Буйвол, громко сопя, заёрзал на стуле, Федор Федорович отметил, что преступник выглядит холёным. Конечно, ведь Буйволу хорошо: дрых себе в тёплой камере, и еду ему принесли — а они с Крольчихиным всю ночь ломали головы и маковой росинки не видали со вчерашнего вечера.

— Итак, Утицын, теперь вы нам расскажете всё, что видели, слышали, узнали от вашего «Терминатора», понятно? — сказал Крольчихин, заглядывая в бегающие испуганные глазки Буйвола.

— Му-уу… — прогудел Буйвол, отворачиваясь от огненных глаз следователя. — Н-нет…

— Так, не хочет признаваться! — константировал Фёдор Фёдорович, которому и в протокол-то было пока что, нечего писать. — Так и запишу: «Отказ от дачи показаний»!

Буйвол дёргался на стуле, как стреноженный бык, Крольчихин пока не разрешал сержанту Казачуку освобождать бандита от наручников.

— Странно он себя ведёт… — пробормотал Крольчихин, схватив свой подбородок. — Как зачарованный, ей-богу… Как мне все эти «туристы» с «репейниками» не нравятся! Бедный Сенцов!

— А он не зачарованный — он в шоке! — внезапно из-за двери раздался голос, и в допросную вступил Овсянкин, в руках которого торчала какая-то разлохмаченная зелёная папка студенческого вида.

— В шоке? — удивился Крольчихин, повернув голову.

— В шоке, в шоке! — подтвердил Овсянкин. — И когда вы его брали — он тоже был в шоке!

— Да ну? — не поверил следователь Крольчихин, а Федор Федорович удивлённо поскрёб макушку.

— Ему могли вколоть наркотик… — пробормотал Федор Федорович. — Специально, чтобы он тут ерунду молол, а мы с тобой психовали!

— Ага! — кивнул Крольчихин и снова схватил в кулак трубку служебного телефона. — Сейчас, вызову сюда бездельника Мышкина — пускай прошерстит этого голубца с головы до ног! Чёрт, как он мне надоел… — прошипел следователь, вращая диск и набирая номер.

Мышкин долго не отвечал на звонки: два раза оператор противным голосом ныл:

— К сожалению, абонент не может подойти к телефону…

— Чёрт с тобой! — проворчал Крольчихин, посмотрел на часы и увидел, что они показывают всего лишь полшестого утра. Врач Мышкин, наверняка, спит… Хорошо ему…

— Да, ребята, зачем я пришёл! — напомнил сам себе Овсянкин и поднял свою зелёную папку. — Во-первых, я разобрал пистолетик Ершова. Ребята, он уже лет семьдесят, как отстрелялся, и в руках прямо разваливается на куски. А во-вторых, я закончил экспертизу логова нашего бедняги Сенцова и обнаружил, что там не пылесосили три года!

— Шутки в сторону! — разозлился Крольчихин и даже сотряс свой стол ударом кулака, от чего испуганно звякнул привинченный телефон. — Сенцова убили… туристы какие-то, а ты тут шутки шутишь!

— Извините… — сокрушённо промямлил Овсянкин, шмыгнув носом. — Просто Костька до сих пор перед глазами, как живой…

— Чёрт… — буркнул Крольчихин, постукивая по столу костяшками пальцев. — Давай, Овсянкин, не томи — что ты там нашёл?

— Я изучил все следы, которые могли бы остаться, — начал Овсянкин, раскрывая папку. — И обнаружил, что в Костькиной квартире, кроме него самого, его тётки, соседского кота и нескольких соседей, которых я тоже всех установил, побывали ещё не меньше, чем два неизвестных человека! Пальчиков они не оставили, зато я нашёл на ковровой дорожке следы их обуви! Из всех следов я чётко выделил следы мужских ботинок, размер сорок три, и женских босоножек, размер тридцать девять!

Утицын на слова Овсянкина никак не отреагировал — торчал на стуле, как пень, и строил бычьи рожи. А вот Ветерков вдруг проснулся, выглянул из своего тихого угла и негромко пискнул:

— Селезнёвы?

— Чёрт! — ругнулся Крольчихин, услыхав фамилию бывшей сенцовской невесты и её теперешнего мужа. — Рыдали тут, квохтали… А сами?

— К ним! — тут же постановил Федор Федорович и вскочил из-за стола, едва ен раскидав бумажные «барханы». — Казачук, уводи Буйвола!

— Есть, — зевнул Казачук и принялся поднимать со стула Утицына, тыкая в бока дубинкой.

— Сначала мы с тобой в прокуратуру поедем! — решил Крольчихин, тоже вскочил, но неуклюже задел край стола, из-за чего «барханы» с тихим кротким шуршанием взвились в воздух и осели на помытый Зоей Егоровной пол. — Овсянкин! Давай, с нами, только результаты экспертизы не забудь! — приказал он эксперту и, невзирая на разбросанные по полу бумаги, стрелой метнулся к двери.

— Есть! — Овсянкин обрадовался тому, что не придётся весь день задыхаться в кабинете со сломанным кондиционером.

— Одна нога здесь, другая там! — поторопил эксперта Крольчихин, вылетая в коридор.

Федор Федорович тоже поскакал к двери, но потом вдруг застрял на полдороги.

— Помните, Сенцов там всё какую-то «бабу» рисовал?! — подпрыгнул он так шумно, что испугал даже Крольчихина, заставив его застыть на месте.

— Помню… — отозвался Крольчихин, потоптался на месте, а потом — сказал Овсянкину:

— Да, Овсянкин, фоторобот сенцовской «бабы» тоже не забудь — покажем Селезнёвым!

— А я? — осведомился Ветерков, украдкой подбирая с пола раскиданные бумаги и пристраивая их на столе.

— А ты разыщи в базе всё про Селезнёвых! — приказал ему Федор Федорович. — Когда закончишь — отзвонишься! А мы — побежали!

— Ага… — зевнул стажёр и уткнулся в компьтер, довольный тем, что сможет поспать, пока они будут колесить по городу.

— Эх, ты! — раздался со стороны двери скрипучий голос, и Ветерков аж вздрогнул — до того он показался ему громким и страшным. — Накидал бумажек и спишь!

Стажёр рывком вскочил со стула — задремал уже, а когда раздался скрипучий голос — решил, что начался пожар. Разинув рот, но воззрился в ту сторону, откуда этот голос раздавался и увидал Зою Егоровну. Техничка вдвинулась в кабинет с ведром и шваброю и, увидав бумажный развал вокруг стола следователей, пришла в ярость.

— Убирай, давай, ленюга! — приказала она, как настоящий фельдмаршал и пригрозила шваброй так, словно бы это был пулемёт.

— Эт-то не я раскидал… — пробулькал Ветерков, который боялся Зою Егоровну даже больше, чем Крольчихина.

— Но сидишь-то тут ты! — отрезала Зоя Егоровна и указала пальцем на разбросанные листы. — Давай, лодырь, потрудись хоть раз! А то заспанный весь, как медведь в берлоге!

Ветерков с сожалением осознал, что поспать не удасться. Он подполз к столу следователей и принялся сгребать в кучу окаянные бумаги. Зоя Егоровна не спускала с него сверлящих своих глазок — почти что просверлила на затылке дырку. Ветерков не торопился — нутром чуял, что стоит ему сложить бумаги, как Зоя Егоровна наградит его шваброй и заставит драить пол. Ей бы боцманом быть, а не уборщицей…