Туристы. О путешествиях во времени

Глава 188 Турист в тылу врага

Вчерашний студент Максим привыкал к своей новой жизни… Если сущестование среди кошмарного бреда и постоянных смертей можно жизнью назвать. Он делал лишь то, что боялся и прятался — они все постоянно прятались, воюя с очень странными фашистами… В смертоносной технике врагов Максим всё чаще узнавал машины из своей современности, но молчал об этом, боясь, что его новые товарищи сочтут его лишённым ума. Он и сам считал себя лишённым ума, ведь скачки во времени до недавних пор существовали только в фильмах и книгах жанра «фантастика». Максим почти потерял себя здесь, среди постоянных пожаров, взрывов, стрельбы и оглушительной канонады, думая временами, что его сшиб автомобиль на оживлённом проспекте, и он в коме лежит в одной из больниц Донецка. Скоро он выйдет из комы, и кошмар пройдёт, развеется, как сон…

— Максим! — внезапно в «сон» ворвался твёрдый настойчивый голос, Максим поднял свою бедную голову и увидел командира, который глядел на него сверху вниз, потому что Максим сидел, а тот над ним стоял.

Вывалилмвшись из «своего пупка», Максим поспешно вскочил и отдал честь, а командир, взглянув на него грустными глазами, негромко произнёс:

— Ты знаешь, что наша часть здесь осталась одна. Ставка дала нам задание: выяснить, что у них за оружие, которым они наших косят. Собирайся, боец, ты идёшь в разведку!

Максим испугался — одну штуковину этих врагов он уже видал: чёртову таратайку, похожую на огромного паука. Он неплохо знал историю Великой отечественной войны, однако о том, что фашисты имели такие «гаджеты», никогда и не знал…

— Есть! — Максим нашёл в себе силы ответить по уставу — он научился уже отвечать по уставу, потому что иначе в этом невероятном мире-коме невозможно остаться в живых.

— Товарищ командир, «язык» доставлен! — за спиною Максима раздался голос, кторый пытался быть борым, но в нём ясно ощущался страх.

Максим рефлекторно оглянулся и увидел своего товарища по несчастью, по имени Павел, со смешной фамилией Пеструшко. Он вернулся из разведки и стоял, как всегда навытяжку перед командиром, и глазами показывал в сторону, куда усадили пленного немца — «языка».

«Язык» Пеструшки выглядел, как сумасшедший. Он сидел на толстом вывернутом с корнями древесном стволе, ссутулив серую костлявую спину и вертел в грязной руке какой-то маленький камень. Временами он что-то гугниво и шепеляво бубнил под свой разбитый нос, не видя ничего кроме этого дурацкого камня и своих мыслей.

Сидели в полной темноте — после того, как фашисты нашли и уничтожили все остальные части, командир запретил разводить костёр, чтобы фашисты не заметили дым и не закидали эту последнюю позицию своими страшенными бомбами, от которых нет спасения даже в блиндажах. Пеструшко обыскивал «языка», отобрал у него всё, что нашёл. У фашиста была коричневая папка из кожи, а в папке — небольшая стопочка листов, испещрённых печатными немецкими буквами. Пеструшко, глянув на них в свете фонарика, который достался ему от того же «языка», решил, что это — важные документы, и отдал все листы командиру. Командир пробежал глазами чёткие ровные строчки и немедленно вызвал Пильчикова, который до войны учился на языковеда. Пильчиков был нагружен работой: переводить всё, что напечатали немцы, на русский язык. Пильчиков сидел недалеко — на валуне — и уже успел вспотеть: в темноте особенно не прочитаешь ничего, а буковки мелкие, слов много, строчки сидят густо. Над Пильчиковым нависал командир — его больше всех интересовало содержание бумаг «языка».

Максим собирался в разведку, и задание, которое ему дали, было не из лёгких. Он должен будет проползти через линию фронта в немецкий тыл и узнать, куда фашисты стягивают танки. На тёмно-сером горизонте, над сизой полосой деревьев, временами полыхали некие вспышки и что-то низко, басовито гудело. Максим знал, что там — бомбёжка, однако уже не боялся бомб, привык, смирился, превратился из студента в солдата. Он натянул маскировочный халат, специально перемазанный грязью и покрытый листьями — чтобы слиться с землёй. Иногда Максим поглядывал на «языка» Пеструшки — как тот уныло сидит и корчит умственно отсталые физиономии. Пеструшко то и дело освещал его фонариком — опасался, как бы в темноте фашист не вздумал сбежать. Похоже, он пока не думает бежать — только варнякает, ковыряет в носу и сплёвывает под ноги, засунутые в грязные сапоги.

Командиру надоело глядеть на то, как Пильчиков пыжится переводить. Он хмыкнул и сказал ему:

— Пильчиков, пойди-ка, допроси «языка». А эти бредни потом, с утреца прочитаешь!

Пильчиков был рад освободиться от букв, которые уже начали подпрыгивать и рябить у него перед глазами.

— Есть, — отчеканил он командиру и положил листы на песок.

Пильчиков подобрался к немцу, который ёрзал на коряге, а командир потребовал:

— Спроси у него, в каком полку он служит!

Пильчиков залопотал по-немецки, а «язык» воззрился на него так, словно бы перед ним поставили новые ворота, и глупым голосом пробормотал неизвестно что. Пильчиков не понял, что он такое пробормотал и поэтому — заглох.

— Ну? — вопросил командир.

— Я… не знаю… — пискнул Пильчиков, вперившись в землю.

— Как это — не знаю? — рассердился на него командир. — Ты же языковед! Что значит — не знаю??

Пильчиков переминался с ноги на ногу, мусолил руками гимнастёрку, испуганно глядя то на «языка», то на суровое лицо командира.

— У н-него какой-то диалект… — выдавил он, стараясь не глядеть командиру в глаза. — Мы на факультете такой не изучали…

— Не изучали! — презрительно выплюнул командир, скрестив на широкой груди тяжёлые руки. — Чего ещё вы не изучали??

— Э… — пискнул Пильчиков.

— Так, хватит дурака валять! Спроси у него что-нибудь ещё! — приказал командир, в упор разглядывая жалкого, побитого и рюмсающего фрица, съёжившегося, дрожащего.

— Как тебя зовут? — выдавил Пильчиков, потому что больше у него вопросов не нашлось. Может быть, хоть на это пленник даст вразумительный ответ.

Фриц же лишь поднял свою неумную, выпачканную землёю башку, тупо пожевал губами, словно бы во рту у него торчала жвачка и, пуская слюни, выдал некий невообразимый лепет.

— Ну и? — уточнил командир, прожигая взглядом несчастного Пильчикова, который так и не разобрал, что именно пролепетал изловленный фриц.

Пильчиков был уничтожен, как переводчик: он до сих пор не мог понять ни словечка из того, что изрыгал проклятый «язык». Он только пожал плечами в ответ на вопрос командира и больше ничего не сказал.

— Ясно… — пробормотал командир. — Ты не понимаешь по-немецки.

— Он не по-немецки… — начал, было, Пильчиков, но командир его перебил:

— Давай, Пильчиков, трудись — если не развяжешь ему язык, мы так и не узнаем, что они задумали. Если они обойдут нас с правого фланга — мы угодим в кольцо… В общем, Пильчиков, трудись!

Командир не вернулся к своим картам — вместо этого он остался наблюдать за «языком» и Пильчиковым, который всё пытался и пытался выудить из этого пленника хоть одно понятное человеку словечко.

Поодаль, около подбитого танка, возился лейтенант Быстров. В части он был недавно — немного больше, чем Максим. Весь его старый полк немцы разбили наголову, выжили всего два счастливца: он, Быстров, и ещё кто-то, кого Максим не знал.

Лейтенант Быстров прислушивался к бормотанию пленного немца, а потом — оставил танк, который так и не смог починить, подошёл поближе и ворчливо сказал:

— У нас, вон, тоже в старом полку раз так было. Взяли «языка», а он кривлялся-кривлялся, а потом — стратегическую карту упёр и ноги сделал вместе с ней!

— А ну-ка! — заинтересовался командир. — Пошли-ка, отойдём от них, — он сказал это полушёпотом, чтобы не услышал пленный немец.

Максим закончил собираться в разведку и поднял с земли рацию — увесистый такой ящик, похожий на чемодан. Да, тяжеловато — современный мобильник легче в сотню раз, да и спрятать его можно, а этот чемоданище — ни туда, ни сюда… Максим видел, как командир отвёл лейтенанта Быстрова к танку — и подошёл к ним, чтобы доложить, что он готов идти.

— … точно так же гнусил и мямлил… — тихо говорил тем временем Быстров командиру. — Я допрашивал его сам, через переводчика, а потом — пришёл наш полковник Соловьёв…

— Товарищ полковник, — сказал Максим командиру. — Рядовой Максим Ковалёв идти в разведку готов!

— Вольно, — тихо и грустно сказал ему командир и хлопнул Максима по плечу. — Ну, давай, боец, иди! Только, смотри в оба, чтоб вернулся мне!

— Есть вернуться, товарищ полковник! — бодро ответил Максим, который тут, в этом прошедшем для него времени успел отринуть страх и сделаться почти что, героем.

Максим научился общаться по-уставному. Он отдал честь и повернулся, чтобы идти в разведку. Он ещё слышал приглушённый разговор командира и лейтенанта Быстрова, вернее, до него долетали конкретные фразы:

— …сказал, держать его… вскочил… стрелял… сбежал…

Максим передвигался в полной темноте, которая скрывала его от всех глаз. Он поравнялся с палаткой командира… Чёрт, все собрались около этого непутёвого «языка», а командирскую палатку бросили!! Даже Максим знал, что часовые не имеют права покидать пост…

Он застрял посреди дороги, потому что не знал, что делать, и вдруг из палатки командира выскользнула тёмная зловещая тень. Максим скрылся за деревом. Темнота и маскхалат спасали его, незнакомец его не замечал. Максим зорко всматривался в высокую фигуру, что маячила в ночи, как недобрый призрак. По очертаниям — на незнакомце красноармейская форма и пилотка… Но он не наш! Как пить дать — не наш!

Максим всё ещё не знал, что делать. Крикнуть? Тогда враг заметит его и пристрелит, как зайца. Самому стрелять? Можно промазать, ведь темно…

Незнакомец быстро огляделся по сторонам, а потом — три раза громко, протяжно свистнул, как свистит не человек, а болотная птица чомга. Это какой-то сигнал! Максим догадался: странный человек подаёт сигнал… кому? Да тому языку, который «быковал» у них на допросе! В голове внезапно всплыл рассказ лейтенанта Быстрова про «экстремальных диверсантов», которые сдаются в плен специально, а потом — сбегают и уносят секретные сведения… Максим решил быть героем. Отринув всё, что могло мешать, он покинул засаду и набросился на тёмный силуэт свистнувшего врага.

Максим вцепился в гимнастёрку незнакомца мёртвой хваткой и тащил, задумав повалить его на землю. Враг сохранял глухое, даже зловещее молчание. Так молчали зомби в ужастиках, которые смотрели соседи Максима по общаге…

Незнакомец вдруг резко развернулся и без труда сбросил с себя Максима. Максиму не хватило сил удержаться, и он с размаху врезался носом в землю.

— Товарищи, здесь — враг! — громко заверещал Максим и выхватил свой пистолет.

Враг же выхватил пистолет ещё раньше Максима и выпалил, прорезав воздух хлопком и искрой. Пуля врага лязгнула о пистолет Максима и с силой вырвала его из рук, едва не сломав Максиму палец.

— Ай! — Максим взвизгнул от боли, а странный человек снова три раза свистнул и побежал куда-то туда, к полю, где начиналась линия фронта, за которой стояли немцы.

С той стороны, где товарищи мучились над «языком», уже раздавалась пальба: стрекотал автомат, громыхали пистолеты. Видимо, пленный фриц решил убежать по сигналу этого, тёмного. Максим повернул голову и увидал, как в его сторону резво, чёткими спортивными прыжками бежит высокий человек и изредка отстреливается. Да это же «язык»!

Максим припал к сырой земле, вытащил из кобуры свой второй пистолет и замер: сейчас, фриц подбежит ближе, и он будет стрелять… Немец скачками мчался к нему, силясь догнать того, который свистел. Максим дождался, пока он приблизится, и нажал на курок. бах! — раздался выстрел, и фриц упал, как подкошенный.

— Ура!! — закричал Максим, и вскочил на ноги. — Товарищи, я попал в него!!

К Максиму бежали люди — товарищи, которые догоняли сбежавшего фашиста.

— Попал?? — из общего гвалта вырвался голос командира.

— Попал! — ответил Максим. — Вот он, — и показал на неподвижное тело, что вытянулось в луже почти что под ногами.

— Убил! — с укоризной протянул голос лейтенанта Быстрова.

А над полем снова раздался громкой, призывный «свист чомги» — второй фашист не сбежал, а призывал первого откуда-то из зарослей бурьяна.

— Там — второй! — быстро сказал Максим. — Он из палатки вышел!

— Надо поймать! — определил командир. — Я так понял, жирный гусь выгорит!

— За ним! — крикнул лейтенант Быстров и молнией метнулся туда, к полю, откуда раз за разом раздавался «крик чомги».

Максим видел, как за Быстровым бегут товарищи, чтобы помочь ему отлавливать фашиста, и тоже хотел побежать за ними, однако его остановил командир.

— Ковалёв, — сказал он, положив руку на плечо Максима. — У тебя — задание. Иди, а этих мы поймаем. И — я приказываю: вернись!

— Есть, товарищ полковник! — бодро ответил Максим, а у самого мелко дрожали коленки. Он ещё ни разу не ходил в такую разведку… И командир смотрит такими глазами… И ещё все постоянно твердят, что по правому флангу у них не немцы, а едва ли не рогатые черти, а командир у них — целый Завулон…

Максим юркнул в высокие травы и почти что превратился в невидимку: его маскхалат полностью слился с землёй. Всё, закончились те времена, когда рядом с ним были товарищи, он мог рассчитывать на чью-то помощь. Теперь он один полз в «логово Завулона»…

Полковник повернулся и подошёл к тому месту, где лежал застреленный Максимом фриц. Он решил ещё раз обыскать все его карманы — а вдруг там что-нибудь, да найдётся? В темноте едва различались контуры… земли и камней, а «убитого» немца и след простыл!