Туристы. О путешествиях во времени

Глава 13 Повелитель «брахмашираса»

Теплицкий всерьёз решил сделаться повелителем «брахмашираса». Пока Миркин с Барсуком возятся в «бункере Х», ремонтируя побитый коровой «трансхрон» — Теплицкий торчал возле «брахмашираса», расхаживал около него, разглядывал, жал на рычаги, нажимал на кнопки… Он уже убедился в том, что жать на рычаги и на кнопки безопасно — страшная машина на это никак не реагировала, а отвечала неизменным «клац!».

Теплицкий сидел в кабине, где когда-то сидел этот самый «рулильщик» Краузе. Разница была лишь в том, что «рулильщик» Краузе знал, где тут зажигание, а Теплицкий — нет.

Переводчик Иванков позвонил в тот самый момент, когда Теплицкий, набрав с собою сэндвичей, торчал в кабине «брахмашираса», откусывал и бесполезно клацал рычагами, воображая, как он едет по улице Артёма, пугая гаишников и автомобилистов. Теплицкий прямо, видел, как мелкие машинки рассыпаются в стороны, стоит их бедным водителям завидеть, как шагает в их сторону страшенный «брахмаширас». А тут — звонок, и все мечты полопались мыльными пузырями… какая досада…

Но досада быстренько сменилась на телячий восторг: переводчик Иванков сообщил Теплицкому, что ему удалось выяснить и про герб и про «рулильщика».

— Супер! — воскликнул в ответ переводчику Теплицкий и едва не оглушил его на левое ухо. — Я выезжаю к вам!

Место действия — «бункер Х» Дата и время — «…».

Да, Теплицкий притащил переводчика Иванкова в «бункер Х». Раньше переводчик никогда тут не бывал, он шёл по коридорам, заглядывал в лаборатории и лишь изумлённо качал головой, видя те аппараты, которые сотворили его знакомые профессор Миркин и доктор Барсук.

— Ну, чего глазеете? — осведомился у него Теплицкий. — Идите вперёд, а то ещё в стенку воткнётесь!

— А, да, конечно… — пробормотал переводчик Иванков и на повороте воткнулся в стенку, едва не расколотив очки.

— Я же говорил! — фыркнул Теплицкий.

Профессор Миркин, доктор Барсук и студент Рыбкин в поте лица корпели над «трансхроном»: тестировали каждую его деталь, выискивая поломку, которую могла бы сделать бешеная корова.

— Показатели преобразователя в норме, — буднично сказал Рыбкин, сделав пометку в блокноте.

— Ага, — кивнул Миркин и тоже сделал пометку в блокноте.

— А вот и я! — Теплицкий ввалился к ним в бокс, как бурый медведь, и втолкнул переводчика Иванкова, который всё равно смотрел не вперёд, а по сторонам, несмотря на то, что треснулся лбом.

— Здравствуйте, — поздоровался Генрих Дитрихович.

— Наш уважаемый Генрих Дитрихович наконец-то изыскал ВАМ информацию! — весело сообщил Миркину и Барсуку Теплицкий, подталкивая переводчика перед собой.

Миркин удивился: что же это за информация такая? Неужели Генрих Дитрихович занялся теоретической физикой??

В руках Иванков держал папку, наполненную листами бумаги. Он переминался с ноги на ногу, потом раскрыл свою папку и показал первый лист, который в ней лежал. На листе был напечатан точно такой же герб, как тот, что красовался на стене бункера, в котором хранился «брахмаширас». Только на листе Иванкова он был цветным: красный с золотым — богатые цвета римских императоров, которые заворожили Теплицкого, и он даже замолчал.

— Этот герб, — монотонно начал переводчик Иванков, уставший от бумажной работы. — Принадлежал одной из древнейших германских рыцарских династий, Краузе-Траурихлиген, последний известный представитель которой Эрих-Иоганн фон Краузе-Траурихлиген погиб в одна тысяча девятьсот сорок третьем году в Украине в бою с местными партизанами. Мне тут удалось выкопать кое-что из его биографии… Поверьте, мне это было совсем не так легко, как вам может показаться — пришлось лететь на самолёте. Я путешествовал из одного города в другой пока, наконец, мне не удалось узнать, где конкретно стоял замок Траурихлиген, в котором проживал наш с вами Эрих-Иоганн до того момента, как отправился воевать на Восточный фронт. Но ведь это же не курорт, туристов туда не возят, там закрытая зона, да и вообще, там опасно. Я поискал «чёрного» таксиста, но оказалось, что до остатков Траурихлигена можно только на вертолёте долететь. Я нанял вертолёт и долетел…

Оказалось, что Генриху Дитриховичу Иванкову пришлось совершить настоящий круиз. Узнавая, куда переводчик мотался на самолётах, такси, а теперь — ещё и на вертолёте — Теплицкий морщился, ведь денег на «заезд» угрохано немерено.

Переводчик Иванков вынужден был поехать в Германию. В Берлинском Историческом институте кто-то очень дотошный изыскал того, кому принадлежал обнаруженный Теплицким герб. «Указанный герб и девиз под ним принадлежит ныне исчезнувшему дворянскому роду Краузе-Траурихлиген… Вероятно, герб и девиз под ним были получены основателем рода в двенадцатом веке…» — вот, что было написано в том письме, которое получил из Берлина переводчик Иванков. Так же, они написали, что последний известный представитель этого рода погиб в сорок третьем году на войне, а остатки фамильного замка лежат под пылью веков недалеко от деревушки Кам в Восточной Баварии. «Значит, наш Эрих был не просто «Краузе», а «Краузе-Траурихлиген», — подумал переводчик Иванков и решил отправиться в эту самую деревушку Кам с целью узнать о том, действительно ли этот дворянский род исчез? Или всё-таки, какой-то потомок остался на свете?

Место действия — деревушка Кам, восточная Бавария, Германия. Дата и время — несколько дней назад.

Вертолётчика звали Алекс, летал он без разрешения и без страховки. А кроме того — оказался русским, по имени Александр Бурундуков. Он уже давно жил в деревушке Кам, сделался там «своим в доску» и зарабатывал как раз тем, что на своём вертолёте возил всяких энтузиастов туда, куда нельзя. В замок Траурихлиген рвались не многие: в этих местах ходила устрашающая легенда о том, что в руинах замка до сих пор живёт вервольф, Иванкова тоже пугали. А в баре со странным названием «Бесоффен Гутсгерр», где реками лилось пиво, и телевизор у стойки показывал чемпионат по футболу, к Иванкову за столик подсел некий господин неопределённого возраста. Лицо незнакомца украшали рыжие усы, а макушку — блестящая лысина. Когда он выйдет на улицу — он прикроет её шляпой, но в помещении не положено сидеть в шляпе, поэтому он вынужден был сверкать лысиной.

— Эх, вы! — сказал он Иванкову, не поздоровавшись и не представившись. — Вы хоть знаете, куда собрались?

Иванков молчал, потому что опешил от внезапности. У господина была пивная кружка, он время от времени прикладывался к ней, потягивая пиво. Он брякнул эту кружку перед лицом Иванкова, положил около неё свои руки, похожие на рыжие волосатые лапы и продолжил своим густым голосом, к тому же — с английским акцентом:

— Эта легенда ходит тут ещё со времён средневековья: в замке Траурихлиген живёт вервольф. Каждое полнолуние он выходит оттуда и поедает людей. А вы как раз полетите к нему в когти! Один вервольф у нас в деревне живёт! — с почти, что крика рыжий незнакомец внезапно скатился на заговорщицкий шёпот и придвинулся к самому уху Генриха Дитриховича. — На окраине, у самых гор живёт Иоганн Риттенхоффер…

«Ну и что?» — про себя подумал Иванков, но тут же понял, что ошибся.

— По-настоящему — он не Риттенхоффер, а Траурихлиген! — продолжал тем временем рыжий тип и потел, потел от лишнего веса и высокой температуры в баре «Пьяный Помещик». — Его все называют Бешеный Ганс, и, скажу я тебе, дружище, он — потомок хозяев проклятого замка. Если ты станешь искать его — он сожрёт тебя!

Сказав это, господин удалился и, как показалось Иванкову — исчез в толпе других посетителей.

Генрих Дитрихович Иванков в побасенки не верил и твёрдо знал, что не бывает вервольфа. Он ничуточки не испугался, зато узнал, что у Краузе-Траурихлигенов, всё-таки, имеется один потомок. Генрих Дитрихович сумел разыскать дом этого «вервольфа» и однажды вечером пришёл к нему в гости. Звоня в дверной звонок, переводчик Иванков ожидал увидеть на пороге рослого субъекта, обладающего широкими плечами и копной светлых волос — в общем, такого же, какой был изображён на фотографии из дневника коменданта Фогеля. Генрих Дитрихович изумился и даже отпрыгнул назад, когда из-за открывшейся двери выпростался некто невысокий — ростом с самого Иванкова — рыхленький, словно сидячий клерк, и в очочках. Кроме всего этого «вервольф» оказался оснащён блестящей лысинкой, щербинкой между передними зубами и жиденьким немужественным голоском.

— Чем могу помочь? — осведомился этот «вновь обретённый» Траурихлиген, переминаясь на пороге около коврика для ног.

— Простите, вы Иоганн Риттенхоффер? — поинтересовался Генрих Дитрихович, который решил, что, скорее всего, ошибся домом.

— Да, это я, — кивнул облысевший «вервольф» и дёрнул сутуленьким плечиком. — А-а что? — настороженно протянул он и вперил в Иванкова близорукие глазки.

Когда Генрих Дитрихович Иванков объяснил «вервольфу», зачем пожаловал — тот испугался. На его бледненьком лице выступили капельки пота, он съёжился, словно бы в него прицелились из автомата.

— Ла-ладно, проходите… — овечьим голоском протянул Иоганн Риттенхоффер и посторонился, пропуская Иванкова к себе в дом.

Войдя, Генрих Дитрихович заметил, что потомок Краузе-Траурихлигенов заметно обеднел: мебель старая, ковры вытерлись от времени, а в воздухе ощущается явный запах нафталина. Наверное, он хранит свою одежду годами, потому что на новую у него нет денег…

Иоганн Риттенхоффер провёл переводчика Иванкова в свою гостиную и усадил там, на антикварный кривоногий стул напротив низкого журнального столика. На столике лежал футбольный журнал и пульт от телевизора.

— Вы будете пиво? — поинтересовался рыхленький дворянин и был готов посеменить за пивом, однако Иванков вежливо отказался:

— Простите, я не пью.

Генрих Дитрихович разглядывал гостиную Риттенхоффера и определил, что мебель, которая там стоит, покупалась ещё в начале века. Да и обои тоже наклеивали в начале века. Стена напротив Иванкова была увешана портретами — в основном, с них глядели дамы в каких-то кружевных платьях, только на одном из них высился гордый пожилой господин с пышными седыми усами и с моноклем в правом глазу. А ещё на одном портрете — на коленях одной из дам сидел бодрый, откормленный мальчишка в шортиках и в шапочке с пером.

Иоганн Риттенхоффер немного потоптался около Иванкова, а потом — заговорил.

— Я — родной внук Эльзы фон Краузе-Траурихлиген, — тихо говорил Иоганн Риттенхоффер и бродил по гостиной, кружа вокруг старинного резного столика на одной ножке, на котором и помещалась-то всего лишь хрустальная ваза без цветов. — Раньше бабушка была графиня, но после войны вся семья уехала куда-то за океан, а она не захотела и осталась одна в Германии. Бабушка работала продавщицей в булочной и очень бедно жила. Вот она, бабушка!

Иоганн Риттенхоффер отошёл от столика с вазой и приблизился к стене, увешанной портретами. Он показал на один из них, изображавший молоденькую девушку в белом платье и с букетом маргариток.

— … бабушка в молодости, — прибавил Риттенхоффер и подошёл к тому портрету, где на коленях женщины сидел бодрый мальчишка в шапочке с пером. — А это, — пухленький палец Иоганна упёрся в мальчишку, — мой двоюродный дедушка Эрих… в детстве, — поправил сам себя Риттенхоффер и отошёл от портретов. — Бабушка часто рассказывала мне про него, говорила, что он был очень умным, изобретал всякие машины, а в двадцать пять лет стал генералом. Кроме того, дедушка Эрих был настоящим тамплиером, вы представляете: он умел драться на мечах, таскал на себе латы весом сто килограммов и своими глазами видел чашу Грааля!! А мне, вы представляете, уже тридцать два, а я никем не стал! — плаксиво пожаловался Риттенхоффер Иванкову. — Я живу, как не знаю, кто! Хотя тоже, между прочим, должен быть и тамплиером, и графом! А я кто? Все: в магазинах, молочники, булочники требуют: ойро, ойро, ойро! А я не знаю, где мне взять им всем ойро! Хотя бабушка и говорила, что назвала меня в честь дедушки Эриха: он был Эрих Иоганн, и я — Иоганн, а всё равно мне непротык!

Переводчик Иванков незаметно для себя разглядывал весёлого, розовощёкого мальчишку-крепыша, которого этот патологический бедняк назвал своим дедушкой, вспоминал фотографию из дневника коменданта Фогеля и думал о том, что ни за что бы не решил, что Иоганн Риттенхоффер мог бы быть родственником Эриха фон Краузе-Траурихлигена. Слишком уж они не похожи друг на друга.

— Раньше мы жили в Берлине, — говорил Риттенхоффер, так и не присев. — Но потом — бабушка Эльза рассказала мне про замок Траурихлиген. Я решил найти его и продать, потому что мы были очень бедными. Я приехал сюда, но оказалось, что от замка остались руины. Я остался здесь, потому что у меня не было денег на обратный билет до Берлина. Этот дом когда-то принадлежал моим предкам, Краузе-Траурихлигенам. Он много лет стоял пустым, а когда я приехал — люди едва ли не бросили его в меня. Они сказали, что этот дом проклят, и всё такое… А я даже обрадовался, потому что мне тут было абсолютно негде жить, и вдруг — дом…

С этими словами Иоганн Риттенхоффер примостился на краешке второго стула и вместе с этим стулом придвинулся поближе к Иванкову.

— Я тут устроился работать на почту сортировщиком писем… Знаете, отбираю те, которые адресованы Санта Клаусу, богу, или с неразборчивыми адресами и откладываю их в ящик и сдаю на макулатуру… Один раз я летал к замку на вертолёте. Я забрался внутрь, а там…

— Живёт вервольф? — пошутил Генрих Дитрихович, и получил на свою шутку очень серьёзный ответ:

— Нет, там никто не живёт, там осталась одна из машин дедушки Эриха. Дедушка всё время делал машины — это мне рассказала бабушка. Вы знаете фабрику «Эрих Краузе», которая сейчас делает канцелярские принадлежности? — полушёпотом спросил он у Иванкова.

— Знаю, — кивнул Генрих Дитрихович, который знал, что такая фабрика существует, потому что в любом киоске в Донецке можно было без труда купить ручку или резинку или скрепки от фирмы «Эрих Краузе».

— Раньше она принадлежала дедушке Эриху, — продолжал Иоганн Риттенхоффер и шептал всё тише, всё загадочнее. — Там делали все его машины — танки всякие и пушки, а потом — отсылали на фронт, чтобы убивать людей. Одна из таких машин стоит в замке. Люди в деревне говорят, что там живёт вервольф, потому что у них нет мозгов, — уверенно заявил потомок Траурихлигенов и встал со стула во весь свой кургузый рост. — Они говорят, что я — тоже вервольф, потому что я сдуру сказал им, что проклятый замок принадлежит мне. Они выдумали проклятую байку про то, что один из моих предков продал душу дьяволу, превратился в волка и загрыз старшего брата… А бабушка Эльза заставляла меня учить генеалогическое древо, я знаю всех своих предков до одиннадцатого века, до рыцаря Готфрида Кудрявого, и могу заявить, что среди них нет ни одного вервольфа! Я хочу включить машину дедушки Эриха, может быть, тогда мне удастся заработать немного денег.

Переводчик Иванков вздрогнул. Будь у него пиво — он бы расплескал его на старенький ковёр. А что, если эта машина такая же, как «брахмаширас» Теплицкого??? Что тогда будет? Третья мировая? Новый Первородный взрыв? Или ядерная катастрофа? Да, может быть, внешностью этот потомок и не вышел, но характером он — вылитый двоюродный дедушка, тамплиер и… группенфюрер СС…

— Как вы думаете, я смогу найти её? — тихим елейным голоском спрашивал у Иванкова Иоганн Риттенхоффер, очевидно, собираясь на вторую вылазку в замок своих великих предков, искать то, что припас там чёртов «дедушка Эрих».

— Я считаю, что включать то, что пролежало в руинах семьдесят лет, может быть опасно, — начал Иванков, пытаясь отговорить этого «бесёнка» от рокового шага в деструктивную бездну. — Оно может взорваться, и вы погибнете…

— Нет, — отказался Иоганн Риттенхоффер и поёрзал на стуле. — Я умею с ними обращаться. Если я смогу включить машину дедушки Эриха — моей нищете придёт конец. Вы сказали, что полетите в замок завтра?

— Ну, полечу, — кивнул Генрих Дитрихович, рассматривая портреты на стене перед собой.

— Возьмите меня с собой! — запросился потомок Краузе-Траурихлигенов. — Я должен попасть туда ещё раз!

Вместе с Алексом Бурундуковым Генрих Дитрихович Иванков рано утром следующего дня вылетел к остаткам замка Траурихлиген. Несуразный Риттенхоффер напросился-таки в компанию, Иванков взял его, потому что этот «тамплиер» пообещал, что заплатит пилоту половину денег за перелёт.

До сорок пятого года замок Траурихлиген был целёхонек и пригоден для жилья, там даже кто-то жил, но когда Красная армия вступила в Германию — нацисты устроили там цитадель и оборонялись целый месяц. Замок был неприступен, имел претолстые стены, стоял на высокой скале, немцы били из его маленьких окошек бронебойными снарядами, пулемётами и бомбами, срывая одно наступление Красной армии за другим. Разгром Рейха задерживался, из-за чего советское главнокомандование отдало чрезвычайный приказ: забросать замок бомбами и разрушить. Так и поступили: Траурихлиген подвергся немилосердной бомбёжке и из гордого замка превратился в груду руин.

Они пролетали над горами, и Иванков через иллюминатор вертолёта видел заснеженные вершины, крутые скалы, водопады, утопающие в белесой дымке. Алекс резко свернул вправо, а потом — вертолёт начал осторожно снижаться, подлетая к скале, на вершине которой различалась некая рукотворная постройка. Она уже успела зарасти деревьями, она была присыпана землёй. Уцелела только одна башня — круглая, толстая, увенчанная наполовину обломанным шпилем.

— Вот он! — Алекс говорил по-русски, почти кричал, перекрикивая шум винта. — Можно сесть во-он на ту площадку — я там всё время сажусь!

— Давай! — согласился Генрих Дитрихович, пытаясь различить эту «площадку», но видел только завалы камней.

Алекс крутил над развалинами витки, постепенно опускаясь вниз. Иванков видел всё больше и больше — вон там, над ущельем — остатки моста, а среди деревьев угадываются черты ещё одной постройки, а около неё — перевёрнутый вверх дном, обгоревший самолёт. Когда Алекс опустил вертолёт пониже — Генрих Дитрихович заметил, что самолёт достаточно современный, да и упал недавно.

— Готовьтесь, сейчас будет трясти! — предупредил для чего-то Алекс и крепко вцепился в штурвал. Переводчик был пристёгнут, однако рефлекторно вцепился руками в подлокотники кресла. Алекс не обманул: вертолёт внезапно тряхнуло так, словно бы об него стукнулось что-то тяжёлое, и бросило влево — туда, где торчали замшелые серо-зелёные остатки одной из башен. Переводчик Иванков зажмурился: ещё секунда — и они размажутся об эту башню и взорвутся, как тот самолёт. Что ни говори, а Алекс Бурундуков оказался асом малой авиации. Он ухитрился увернуться от башни и посадить вертолёт как раз на ту площадку, которую он показывал Генриху Дитриховичу.

— Что это было?? — вопросил Генрих Дитрихович, грузно выбираясь из вертолёта на дрожащих от испуга ногах.

— Говорят, там что-то такое в подвале осталось, что технику глушит! Последний граф ваял какие-то штуковины… — буднично бросил Алекс Бурундуков и спрыгнул вниз, на битые булыжники. — Я знаю один лаз — если вы хотите внутрь — можем залезть!

— Это же машина дедушки Эриха! — обрадовался Иоганн Риттенхоффер и заёрзал в кресле, потирая ручки. — Я её включу!

— Уже включил один раз! — буркнул Алекс, пройдясь по булыжникам туда-сюда. — Неужели, не помнишь, как едва не угрохал вертолёт, кретин? Только я один валандаюсь с тобой, неизвестно, зачем!

— Эй, Алекс, отстегни меня, а? — запросился Иоганн Риттенхоффер, дёргая ремень безопасности. — Видишь, я застрял?

— Потому что ты — и есть кретин! — фыркнул Алекс и пошёл обратно, к вертолёту, отстёгивать незадачливого «графа» от кресла.

Тут, на скале, было холодно, а в ушах свистели шальные ветра. Генрих Дитрихович надвинул кепку на уши и поднял воротник куртки, чтобы не заработать отит или ангину. Вокруг лежала полная руина: куски камней, обломки черепицы, стёкла, какие-то железяки. Всё это сгрудилось жутким хаосом, походило на чудовищную свалку, из которой торчали кое-где щербатые толстые стены и пара полуразвалившихся башен. Справа зияло страшное ущелье, у которого пристроились остатки разбитого моста. Мост взорвали фашисты, чтобы красноармейцы не смогли ворваться в замок.

— Идите сюда! — крикнул Алекс, едва перекрикивая шум ветра.

Генрих Дитрихович обернулся на его голос и увидел, что пилот стоит около некой дыры — чёрной, как лаз в преисподнюю — и машет рукой, призывая переводчика тоже туда подойти. Риттенхоффер топтался около Алекса и всё порывался нырнуть в дыру, однако, пилот не давал ему уйти в одиночку, загородив дыру своим телом. Генриху Дитриховичу не понравилась эта дыра — он больше любил работать у себя в офисе или в домашнем кабинете, а не лазить по развалинам и дыркам. Но делать нечего — сам захотел попасть в замок Траурихлиген — пожалуйста, попадай. Тем более, что этот слизнячок Риттенхоффер там уже побывал и вылез живым…

Издалека, с воздуха всё это не казалось настолько зловещим — обыкновенная груда камней, обыкновенные ямы… Они спускались вниз по осклизлым и замшелым ступенькам, разгоняя сырой холодный мрак лучами фонарей. Генрих Дитрихович зяб и поминутно чихал, зарождая где-то в невидимых хитросплетениях ходов страшное эхо, от которого он вздрагивал. Казалось, что в тёмных углах притаились хищные призраки, или тот самый вервольф. Генрих Дитрихович пугался даже собственной тени, которая перемещалась по щербатым кирпичам стен и… походила на вервольфа.

Иоганн Риттенхоффер глухо молчал, семенил по ступенькам и всё тёр, тёр свои руки. Иванкову даже показалось, что у него это — нервное.

— Я спустился ещё ниже, — внезапно заговорил Иоганн Риттенхоффер, и его жиденький голосок в мёртвой тишине погибшего замка показался устрашающим рёвом вервольфа.

Генрих Дитрихович вздрогнул, а Алекс — тот, вообще, едва не упал.

— И там нашёл её, — продолжал неуклюжий на вид Риттенхоффер, сползая по ступенькам всё ниже и ниже. — Машину, которую строил дедушка Эрих. Она похожа на большущий компьютер и может стрелять какими-то лучами. Я нажал на кнопку, и с тех пор, понимаете, над замком не могут летать самолёты…

«Фашист, чёрт бы тебя побрал! Недалеко же ты от дедушки ушёл!» — мысленно обругал знатного потомка Генрих Дитрихович Иванков и едва не покатился кубарем вниз по ступенькам. Словно бы Риттенхоффер каким-то образом прочитал его мысли и решил незримо покарать. «Номмо» — внезапно всплыло в голове Иванкова то слово, которым Эрих фон Краузе-Траурихлиген подписал свою тетрадь. А вдруг этот внучатый племянник — тоже «Номмо»??

— Я так и знал, что этот моллюск что-то там испортил! — по-русски фыркнул позади Иванкова пилот Алекс Бурундуков. — Раньше я нормально прилетал сюда, но как только здесь побывал он — здрасьте-васьте! Всё рвался, рвался и вот, нате, подавитесь!

— Вы знаете, как выключить её? — осведомился переводчик Иванков у Риттенхоффера, стараясь сохранять спокойствие.

— Не имею ни малейшего понятия… — сокрушённо прохныкал Иоганн Риттенхоффер и пожал сутулыми плечиками, оглянувшись на Иванкова. — Я потом нажал другую кнопку, но там произошло замыкание, и меня едва не стукнуло током!

Переводчик Иванков едва удержал себя от того, чтобы сказать Риттенхофферу: «Цыц!». Да, здесь бы не помешал Миркин — он ничего не смыслит в истории и не понимает немецкий язык, зато разобрался бы, как отключить эту проклятую жестянку, которая примагничивает самолёты и вертолёты!

Ступеньки закончились, и вместо них, потянулся куда-то какой-то тёмный коридор. Генрих Дитрихович Иванков не пошёл бы туда ни за какие коврижки. Даже если бы ему заплатили целый миллиард «ойро» — всё равно бы не сунул туда и носа. Тем более, что из коридора веет такой нехорошей прохладой, словно бы тянет холодом могил.

— Туда надо идти! — скрипучим голосом выкрикнул Иоганн Риттенхоффер и показал своей толстенькой неспортивной рукой как раз в этот «могильный» коридор. — Она там!

— Вы точно запомнили? — осведомился Иванков, который уже хотел выбраться из проклятого замка и отправиться восвояси, в Донецк, к Теплицкому. Выгрузит ему всё про Эриха фон Краузе и его герб — и всё, уедет в Сочи!

Риттенхоффер уверенно топал вперед, по коридору, подсвечивая себе дорогу фонариком. Из тьмы, что висела тут десятилетиями, выныривал каменный пол, остатки ковровой дорожки, какие-то рыцарские латы у самой стенки, разбросанные по полу немецкие пистолеты времён Второй мировой…

Вдруг правая нога Иванкова встретила некое препятствие. Переводчик жёстко споткнулся обо что-то, чего не заметил в темноте и уже летел носом на камни пола, но пилот Алекс вовремя успел подхватить его под руку и задержал падение.

— Потише, Генрих Дитрихович, — сказал он по-русски. — Тут на полу столько набросано…

— Спасибо… — пропыхтел Иванков, обретя равновесие. — Чуть не загремел, вы правы… ух…

Переводчик посветил фонариком на пол, собираясь узнать, обо что же он споткнулся. В белом свете его геологического фонаря обозначился серый пыльный скелет, одетый в остатки формы германского вермахта.

— Уй, господи! — вскрикнул Иванков, отшатнувшись от этого молчаливого «обитателя» замка Траурихлиген, словно бы перед ним оказался живой верволк. Крик переводчика заставил страшное эхо зародиться где-то, в далёком и тёмном конце коридора.

— И-и-и-и!!! — прокричал призрачный «голос стен», и Иванкову показалось, что крикнул этот проклятый скелет, а может быть, другой какой-то скелет, который скачками несётся к нему из коридора… Вон уже слышен, и топот, и грохот костей…

Стоп! Это бежит никакой не скелет: не умеют скелеты бегать, хоть ты что с ними сделай! Это скачет по коридору Иоганн Риттенхоффер и грохочет своими инструментами, которые он набрал неизвестно, зачем.

— Подождите, куда вы так спешите?? — крикнул ему Иванков, и снова между стенами коридора заметалось пугающее эхо.

— Быстрее! — воскликнул из темноты Риттенхоффер странным срывающимся фальцетом. — Ловушки!

— Что? — не понял Иванков.

— Ловушки! — подсказал пилот Алекс, и только успел договорить, как в темноте что-то жутко заскрежетало, и из ниоткуда вылетел преогромный топор. Он наверняка бы рассёк Иванкова надвое, если бы пилот не дёрнул его в сторону. Топор выбил из руки переводчика фонарик, разломал его на части и улетел куда-то, лязгнув там о каменную стену.

— Фуух! — выдохнул Иванков и привалился к какому-то деревянному шкафу. Вдруг внутри него что-то скрипнуло, словно бы повернулась заржавевшая шестерня…

— Осторожно! — пилот повалил Иванкова на пол, и тут же стенка шкафа открылась, и из-за неё тучей полетели стрелы.

— Тьфу ты, чёрт! — перепугался Иванков и, лихорадочно перебирая руками и ногами, по-солдатски на пузе пополз вперёд, намереваясь миновать дьявольский шкаф. СКРИП-ЧУХ! — прямо из пола у самого носа Иванкова вылетела стрела — громадная такая, целый гарпун. Со свистом разрубив воздух, она воткнулась в потолок и там застряла, сверкая и покачиваясь.

У пилота Алекса оставался целый фонарик. Светя им вперёд, он начал подпихивать испуганного до тошноты Иванкова:

— Ползите, ползите, чего застряли??

Над головой со страшным свистом летали стрелы, латы у стены подняли руку и метнули меч. Потом под Иванковым начал рушиться пол — камень за камнем он вываливался и падал куда-то вниз, в черноту.

— Бежим! — пилот вскочил на ноги и поскакал вперёд, забыв про мечи, стрелы и копья, что сыпались со всех сторон. Иванков тоже побежал, ведь пол всё валился и валился, уходил из-под ног в бездонную пропасть. ЗЗЗЗЗ! — стрела пролетела совсем близко, и вдруг переводчика что-то грубо дёрнуло, развернуло, и ударило спиной о стенку. На мгновение Иванков подумал, что всё, он застрелен, но потом — понял, что стрела попала ему в рукав и пришпилила к стене.

— Спасите!! — в ужасе заголосил Иванков, потому что в свете удаляющегося фонаря пилота увидел, как латы около него поднимают руку с чудовищным мечом. Всё, он попался, и его сейчас зарубит… робот.

Переводчик начал неистово дёргать стрелу за древко, пытаясь вытащить, но понял, что у него не хватит сил. Пилот услышал его и скакал назад, увёртываясь от стрел, но он не успеет, ведь средневековый «робот» уже готов рубануть.

Алекс схватил Иванкова за свободную от стрелы руку и сильно дёрнул. ХРЯСЬ! — оторвался рукав куртки переводчика, Иванков покатился кубарем, сшибив пилота. И в тот же миг «робот» со свистом всадил свой меч в то место, где секунду назад Генрих Дитрихович извивался, пытаясь освободиться от стрелы.

Иванков отскочил от стены, но под ногами у него оказалось так зыбко, словно бы пол был не каменный, а пластилиновый, шатался, просто утекал куда-то вниз и с грохотом обрушивался в неизвестность.

— Туда! — заревел над ухом голос лётчика, Иванков обернулся и увидел, что Алекс, светя фонариком, побежал куда-то вправо, где в толстой стене угадывалась открытая дверь.

Генрих Дитрихович тоже побежал, вернее, начал перебирать ногами, толкая назад разваливающиеся плиты пола. Алекс несколько раз падал, но вскакивал и продолжал бежать, пока, наконец, до двери не осталось метра полтора. Тогда пилот свершил героический прыжок и скрылся в дверном проёме.

Над головой Иванкова свистнула стрела и унеслась в темноту. Оказавшись вблизи от двери, переводчик тоже прыгнул. Ласточкой пролетев дверной проём, он хлопнулся на живот. На этот раз пол под ним проявил каменную твёрдость, Иванков пребольно стукнулся об него локтями и коленками. Слава богу, ничего никуда больше не проваливается, камни пола стационарно лежат на месте. Всё, зона ловушек закончилась, можно вздохнуть свободнее…

Иванков всё лёжа на животе, повернул голову на бок и увидел около себя Алекса. Пилот тоже лежал на животе и пыхтел, отдуваясь, словно огромный ёж. Кроме того, Алекс ухитрился спасти фонарик. Он держал его в правой руке, а фонарик мирно светил вперёд.

— Живы? — поинтересовался пилот, поборов одышку, ворочаясь, чтобы подняться на ноги.

— Пока да… — выдохнул обалдевший от страха и бега Иванков. — С-скажите, а тут всегда летают топоры?

— Ни разу не было… — пропыхтел Алекс, которому уже удалось подняться с живота на коленки.

— Да? — удивился Иванков, и всё лежал на животе, потому что, кроме одышки, на него навалилась ватная слабость. Надо было чаще заниматься спортом — например, бегом с барьерами… и с топорами…

— Ни разу! — подтвердил пилот Алекс и усилием воли заставил себя подняться на ноги. Он стоял, пошатываясь, окружённый почти мистическим светом своего фонарика, и снизу казался Иванкову огромным, как колосс.

— Вставайте, что ли? — пилот протянул руку переводчику, который до сих пор оставался лежащим на животе.

Генрих Дитрихович схватился за предложенную руку и грузно водворился на свои размякшие ноги. Он глянул вперёд, а впереди висела тьма и тишина… Только теперь Иванков вспомнил про Риттенхоффера, которого нигде не было ни видно, ни слышно.

— А где же Риттенхоффер? — забеспокоился переводчик и завертел головой по сторонам, однако так никого и не увидел во мгле.

— Чи пришибло его гадостью какой-то? — снова фыркнул Алекс и снова по-русски.

Пилот выглянул из-за двери в переполненный ловушками коридор и скользнул лучом фонарика по побитым стрелами стенам и по полу. Риттенхоффера нигде не было, как впрочем, не было и пола — вместо овальных булыжников зияла чёрная пропасть, в которой мощный луч электрической лампочки рассеивался, съедаемый мраком… Увидав её, эту жуткую пропасть, Иванков отшатнулся назад и остолбенел — в буквальном смысле, руки и ноги словно бы отнялись и не двигались, а в желудке образовался холодный ком. Иванков заставил свою дрожащую похолодевшую руку подняться и схватиться за плечо пилота Алекса, иначе бы он снова упал на живот или на спину.

— Ка-как мы вернёмся назад? — заикаясь, прошептал переводчик Иванков, ужаснувшись перспективы стать пленником этого мёртвого замка.

— Тут есть другая дорога… — буркнул Алекс и повернулся к Иванкову лицом. — Вот только полиция не похвалит нас за Риттенхоффера. В первую очередь, меня…

Иванков только рот раскрыл, чтобы сказать, что что-то здесь с ловушками нечисто, как из мглы коридора выпрыгнул яркий луч, а за ним — и обиженный голосок Риттенхоффера:

— Чего вы тут торчите? Я уже подумал, вы попались!

Вслед за голосом явился и сам кургузый потомок Траурихлигенов. Он переступил через чью-то кость, которая валялась на полу, словно простая палка, и установился в полуметре от Иванкова. Иванков смерил его неуклюжую фигуру угрюмым взглядом и пробормотал:

— А мы думали, что попались вы… И вообще, как вы узнали, что здесь есть все эти проклятые ловушки?

Да, пускай объяснит свою чрезвычайную прозорливость! А вдруг этот наследничек сам нажал на кнопочку и завёл все топоры и стрелы, чтобы избавиться от «человеческого балласта»??

— В замках всегда ловушки… — неопределённо ответил Риттенхоффер, глядя в холодный сыроватый пол и подпихивая правым башмаком эту самую кость — толстенную, наверное, берцовую. Иванкову показалось, что он просто увиливает от прямого ответа на вопрос, однако переводчик пока не спешил ни с кем делиться подозрениями, чтобы не спугнуть Риттенхоффера.

— Идёмте, я покажу вам машину дедушки Эриха! — Риттенхоффер выкрутился, переведя разговор на таинственное чудо техники, что таится где-то здесь, в этих зловещих развалинах…

Иоганн Риттенхоффер повернулся спиной и бодро зашаг вперёд, елозя лучом фонарика перед собой.

— Эй, Бешеный Ганс, а тут больше нет ловушек? — опасливо осведомился Алекс, не решаясь сделать шаг вперёд.

— Нет! — уверено начал Риттенхоффер, и тут же сбился и замялся:

— То есть, не знаю… Не знаю, может быть, ещё где-то…

Риттенхоффер двигался быстрыми широкими шагами. Ему не мешала даже могильная тьма, его не пугали скелеты фашистских солдат, которые попадались на пути достаточно часто, а у одного из них даже сохранился ржавый автомат… Иоганн Риттенхоффер убежал далеко вперёд, а Иванков и пилот Алекс держались позади. Переводчик давно заметил в наследнике Траурихлигенов какую-то странность… Что-то у него было не так…

— Скажите, Алекс, — обратился Иванков к пилоту. — А когда вы привозили Риттенхоффера сюда впервые, вы спускались с ним смотреть на его машину?

— Нет, — отказался Алекс. — Риттенхоффер раскричался, когда я хотел провести его по коридорам. Велел мне стоять снаружи… Я предупреждал его, что в замке запутанный лабиринт и завалы, но он только отмахнулся.

Иванков пожал плечами. Да, с этим «графом» явно что-то не то: вчера он казался полнейшим рохлей и мямлей, горьким неудачником, несчастным и нищим. Иванков его даже жалел… А сейчас в этом «знатном гусе» проступают явные черты злоумышленника, или даже злодея…

— Эй! — Риттенхоффер впереди разразился громогласным окриком, и эхо, как всегда, превратило окрик в чудовищный рёв.

— Мы ту-ут!! — отозвался Иванков и создал новое эхо, которое покатилось между стенами коридора куда-то в бесконечную темноту.

— Идите сюда-а-а! — позвал Риттенхоффер, а потом — чем-то громко и противно заскрипел, словно бы отодвигал тяжёлые, проржавевшие засовы.

Алекс и Генрих Дитрихович переглянулись: неохота что-то ползти туда, куда зазывает этот странный человечек… В конце пути отчётливо маячит капкан…

— Идите сюда! Сюда! Сюда-а-а-а!!! — повторил во мраке Риттенхоффер, и отовсюду пугающим эхом захохотали стены.

— Ладно, — героически согласился русский вертолётчик Алекс Бурундуков и двинулся вперёд, на мистически жуткий голос Риттенхоффера. — Если что — влеплю по морде…

Да, пилот Алекс крепок: награждён немалым ростом, да и кулаки у него тяжелы. Он вполне может дать сдачи злодею и поспортивнее, чем Иоганн Риттенхоффер. Оценив физические возможности вертолётчика, Иванков решил, что может двинуться за ним.

Идя, Иванков, видел перед собой широкую спину пилота, как тот покачивает мускулистыми плечами в такт ходьбе. Генрих Дитрихович немного успокоился: если слизнячок Риттенхоффер вздумает полезть в драку — герр Бурундуков быстренько его приструнит… Оглядываясь по сторонам, переводчик видел в полумраке осклизлые от постоянной сырости стены, изредка на них попадались какие-то бывшие картины в толстых рамах. Картины представляли собой чёрные прямоугольники, потому что всё от той же сырости испортились холсты и краски. Освещённый фонариком пилота, блеснул справа очередной пустотелый «рыцарь», поржавевший местами, несущий в своей толстой руке преогромный бердыш. Иванков старался держаться от «рыцаря» подальше: а вдруг и он наделён смертоносным механизмом, который при приближении человека заставит его метнуть тяжёлое оружие?? Но этот «рыцарь» оказался мирным. Он не шелохнулся, когда мимо него проходили, и вскоре его контуры исчезли в сырой тьме. Пройдя вперёд, переводчик Иванков вскоре заметил и Риттенхоффера, окружённого сиянием двух карманных фонариков: своего и Алекса. Пилот светил прямо на него, и Риттенхоффер щурил свои недобрые глазки, отгороженные прямоугольными очками.

— Ну, наконец-то! — прошепелявил наследник Траурихлигенов, потому что держал свой фонарик в зубах, а неуклюжими слабенькими ручками отодвигал в сторонку претолстую деревянную дверь, сколоченную из целых брёвен, стянутую широкими полосами железа. Дверища явно весила больше того, кто её открывал, она плохо поддавалась хилым толчкам, а Риттенхоффер весь взмок и хрипел:

— Да помогите же мне!

Иванков гигантом не являлся — разве что, гигантом мысли — он сразу понял, что дверь ему не по зубам и отодвинулся подальше, чтобы, когда дверь откроется, не попасть под толстое бревно и не получить шишак.

— Подержите, пожалуйста, — пилот попросил Иванкова подержать его фонарик, решив, видимо, помочь Риттенхофферу воевать с дверью.

— Хорошо, — переводчик согласился оказать помощь и взял у Алекса фонарик, который был достаточно тяжёл, но куда легче двери.

Пилот засучил рукава своей коричневой кожаной куртки, вцепился в замшелые доски, налёг на дверь вместе с Риттенхоффером, и пихает, пихает её изо всех сил.

СКРРРЫП! — басовито скрипели ржавые петли и с трудом поворачивались, убирая с дороги гигантскую дверь.

— Она там, за ней! — выдохнул Риттенхоффер, имея в виду машину, которую когда-то изваял его бесноватый дедушка-фашист.

Уступив усилиям людей, дверь отодвинулась достаточно для того, чтобы между нею и холодной стеной мог протиснуться некрупный по габаритам субъект.

— Всё, с меня хватит! — буркнул вспотевший Алекс, отирая со лба пот запачканной грязью и мхом ладонью. Он бросил толкать дверь, предоставив эту «весёлую» работёнку отдувающемуся Риттенхофферу.

— Возьмите, — Иванков протянул ему фонарик.

Алекс, молча, взял и направил луч света на Риттенхоффера, опасаясь, что тот снова сбежит и на этот раз — бросит их тут насовсем.

«Интересно, как же он в первый раз её открыл? — удивился про себя Иванков. — Когда рядом не было крепкого пилота?». А Риттенхоффер тем временем бросил в щель между стеной и дверью луч фонаря и спросил (заискивающе спросил, как показалось Иванкову):

— Хотите взглянуть?

— А почему бы и нет? — согласился Алекс, в голове которого билась лишь одна мысль: врезать по паршивой железяке «дедушки Эриха» чем-нибудь тяжёленьким и развалить её, чтобы прохвост Риттенхоффер не вздумал больше ловить ни самолёты, ни вертолёты.

Алекс сделал большой уверенный шаг и первым вступил в неизвестное пространство, что десятилетиями спало за задраенной дверью, и наполнил его светом своего фонаря.

— Господин Иванков? — учтиво обратился Риттенхоффер к Генриху Дитриховичу, приглашая и его войти в «обитель зла».

Генрих Дитрихович потоптался на месте, видя в неярком свете улыбочку графского потомка… До ужаса недобрую улыбочку, почти такую же, которой сверкал на фотографии его эсэсовский предок.

— Нет, спасибо, — отказался переводчик Иванков, нутром чуя ловушку.

— Боитесь? — спросил Риттенхоффер, а рука, в которой он держал фонарик, заметно дрожала. Нервничал Иоганн Риттенхоффер, потому что любопытный русский срывался с его коварного крючка…

— Нет, просто не хочу, — Иванков решил любой ценою остаться в коридоре, где на его взгляд было безопаснее всего оставаться.

— Не хотите — как хотите! — дёрнул плечом Риттенхоффер и скрылся за исполинской дверью, унеся с собою последний фонарик…

Генрих Дитрихович погрузился во тьму. С уходом графского наследника вокруг него повисла тишь склепов. А во тьме сразу же начали мерещиться серые призраки, с распахнутыми челюстями, полными огромных острых зубов, оборотни, лезущие изо всех щелей, лязгающие волчьими пастями, вампиры, подлетающие на бесшумных крыльях и кусающие за беззащитную шею… В звенящей тиши рождались неприятные звуки, похожие на далёкий протяжный вой, ещё какой-то странный скрежет и треск…

Чёрт, как же Иванков забыл-то?? Ведь его фонарик вдребезги разнёс паршивый топор! Делать нечего — Иванкову пришлось пролезть за дверь, ведь он всё-таки, человек, а не филин, и видеть в темноте не умел…

Пространство за этой увесистой дверью оказалось обширным, наполненным странно холодным и сырым воздухом. Генрих Дитрихович дышал, и из его носа вылетал лёгкий пар. Ещё Иванков видел нескладную фигуру Иоганна Риттенхоффера, курсирующую из стороны в сторону с фонарём. И луч его мощного геологического фонаря не в силах был достать ни потолка, ни стен, свет рассеивался и терялся в липком мраке. Риттенхофферу удалось осветить лишь небольшой кусочек пола с испорченной дырами мозаикой и огромный круглый колодец, который непонятно зачем сделали тут, под недосягаемой крышей просторного зала…

Генрих Дитрихович заметил свет лишь одного фонаря — фонаря Риттенхоффера… А куда же девался Алекс??

Иванков поглазел на невысокие борта колодца, так же, как и пол, украшенные мозаикой — изображениями каких-то чудищ с длинными щупальцами. Изнутри борта обуглены — света фонаря Иоганна Риттенхоффера хватало для того, чтобы переводчик смог разглядеть на камне пятна копоти. Значит, в этом колодце нет воды — из него когда-то вырывалось пламя…

— А где Алекс? — дрожащим голосом проблеял Иванков, пятясь подальше от неуклюжего Риттенхоффера, который здесь, в этом зловещем зале, тоже казался зловещим, словно демон.

— Алекс первым пошёл смотреть на машину дедушки Эриха! — елейным голоском пропел Иоганн Риттенхоффер и кивнул в сторону колодца. — Дедушка спрятал своё изобретение там!

— Я… боюсь высоты! — выкрикнул Иванков, догадываясь, что Риттенхоффер уже успел сбросить Алекса в проклятый колодец, а сейчас — наступила очередь его, Иванкова.

— Там совсем невысоко, — настаивал Риттенхоффер, подходя всё ближе и ближе. Его улыбка превратилась в оскал настоящего вервольфа, в глазках за толстыми стёклами очков сверкал огонь безумия… Ещё чуть-чуть — и потомок Траурихлигенов обрастёт серой шестью и превратиться в волка…

Генрих Дитрихович Иванков содрогнулся, ему показалось, что Риттенхоффер собрался слопать его живьём. И тут же у переводчика родилась идея: отобрать у «монстра» фонарик и бежать, пока не загремел в колодец, или в верволчий желудок…

— Хорошо, я посмотрю, — Иванков сделал вид, что согласен заглянуть в колодец и двинулся вперёд, стараясь ничем не выдать своего плана «врагу».

Риттенхоффер хохотнул (а может быть, просто издал отрыжку?). Генрих Дитрихович поравнялся с ним и тут же — прыгнул так быстро и так неожиданно, как только мог, нацелившись на фонарик. Иоганн Риттенхоффер не ожидал, что переводчик вздумает на него напасть, поэтому никак не защитился. Генрих Дитрихович сбил «вервольфа» с коротеньких ножек и выбил у него фонарик. Фонарик со звоном покатился по полу, выхватывая у вечной темноты некие обломки и камни.

— Пустите! Пустите! Вы чего?? — ныл, вырываясь Риттенхоффер, но Иванков не выпускал. Он уткнул Риттенхоффера лицом во влажный, заплесневелый пол и уселся ему на спину.

— Вы с ума сошли! Вы меня задавите!! — кряхтел Риттенхоффер, и вяло ворочался, прижатый весом переводчика.

— Я понял, что это вы запустили ловушки, — сказал ему Иванков, переводя дух после непривычной для него драки. — И пытались заманить меня в западню. К тому же — вы сбросили лётчика в колодец, и меня тоже хотели сбросить. Машина вашего дедушки не могла стоять здесь, потому что вы ни за что бы не открыли эту дверь в одиночку.

— Да вы спятили! Какая западня?! — запротестовал Риттенхоффер и заворочался интенсивнее, задёргался, пытаясь сбросить Генриха Дитриховича со своей спины. — Лётчик слез в колодец по лестнице! Из колодца — единственный путь к изобретению дедушки Эриха! Другой путь завален камнями! Когда я был тут впервые — дверь открывал специальный механизм, а сейчас он сломался, поэтому пришлось толкать! — Иоганн Риттенхоффер бесновато взвизгивал поросячьим фальцетом и, кажется, пускал слезу. — А за ловушки… вы меня извините… — «граф» прекратил визжать и перешёл на смущённый полушёпот. — Я случайно наступил на «булыжник с сюрпризом», и вся эта гадость включилась сама!! — сокрушённо проблеял Иоганн Риттенхоффер и заглох, ожидая реакции Генриха Дитриховича.

Иванков не слезал со спины Риттенхоффера и не верил ни его визгу, ни его шёпоту, ни его сокрушённому блеянию. Специально, бандит, мозги пудрит, чтобы Иванков потерял бдительность! Тогда он сможет вскочить на ноги и… Генрих Дитрихович не удивится, если этот «фашист» выхватит пистолет из-за пазухи!

— Хорошо, — сказал Иванков, не двигаясь с места. — Допустим, я вам поверил. Но откуда вы знаете про ходы в колодце, когда вы здесь всего лишь второй раз?? Не наугад же вы их нашли??

Иванков уже решил, что припёр Риттенхоффера к стенке, но тот всё равно нашёл, как выкрутиться и промямлил следующее:

— Бабушка Эльза дала мне карту! — он сипел, потому что начинал задыхаться под Иванковым. — Она лежит у меня в кармане куртки… Я не могу дотянуться до неё, потому что вы на мне сидите! Да слезьте вы, наконец! — взбунтовался «граф» и снова задёргался, словно дикий рысак, на которого навалили сразу и седло, и седока. — Вы точно меня задавите! У вас с головой что-то не так… Да и весите вы, как Берлинская стена!

Иванков не слезал. Он разыскал у себя в кармане мобильный телефон и гадал над тем, сможет ли он отсюда вызвать полицию? На телефоне Генриха Дитриховича работал роуминг… вот только на замок Траурихлиген не распространялось покрытие телефонной сети. «Только 112» — возвещал с экрана мобильный телефон. Всё, Генрих Дитрихович никуда не дозвонится. Придётся ему справляться с «фашистом» в одиночку…

— Ну, чего вы?? — возмущался Риттенхоффер и колотил кулаками в пол. — Выпустите меня, наконец!! Я скоро умру, вы переломаете мне все рёбра!!

— Бра! Бра! Бра! — под невидимыми во мгле сводами зала носилось дьявольское визгливое эхо, казалось, что от него дрожали высокие стены и где-то сыпался мокрый песок.

Иванков ещё не придумал, как ему выпутаться из неприятной ситуации, в которую он угодил. Нужно и Риттенхоффера обезвредить, и назад как-то вернуться… А как он вернётся, когда единственный человек, умеющий двигать штурвал вертолёта, покоится сейчас, бездыханный, на дне ужасного колодца?! Генрих Дитрихович, кстати, вспомнил, для чего нужны были подобные колодцы: адепты деструктивных культов средневековья сжигали в них людей, принося в жертву ненасытным божествам… Кстати, тамплиеры тоже не гнушались приносить человеческие жертвы…

— Вы угробили пилота, чёрт бы вас подрал! — разозлился Иванков и в сердцах пришпорил Риттенхоффера каблуками ботинок.

— Ай!! — взвизгнул тот и снова заворочался. — Больно! Что вы творите?? Я никого не гробил, не клевещите!! Пилот живёхонек, я же вам говорил! Он уже спустился и стоит на дне колодца, ждёт, пока мы с вами слезем! А мы с вами тут, извините, дерёмся!

Иванков старался удерживать Риттенхоффера на полу. Он прекрасно понимал, что всё, несчастного Алекса Бурундукова можно теперь только помянуть. «Тамплиер» Риттенхоффер принёс его в жертву, определив на дно колодца… Скорее всего, обманом…

— Эй, где вы там?? — внезапно, словно взрыв водородной бомбы, из недр колодца вылетел голос «погибшего» пилота Алекса и заметался эхом где-то под потолком. — Не забывайте, что у меня — почасовой тариф!!

Генрих Дитрихович Иванков застыл верхом на ноющем Риттенхоффере. Он почувствовал себя так скверно, словно бы ему прилюдно нахлобучили на голову дурацкий колпак, облили дёгтем и обсыпали перьями из распоротой подушки…

— Ну? — скрипучим голосом потребовал Риттенхоффер.

Иванков не знал что делать. Пилот был жив. Глядя на колодец, переводчик видел, как над его бортами выбивается лучи фонарика — наверное, Алекс поднимался наверх, посмотреть, почему они так долго не спускаются.

— Из-звините… — пролепетал Иванков Риттенхофферу, неуклюже поднимая телеса с его спины.

— «Извините»! — фыркнул Риттенхоффер, выползая из-под тяжёлого Иванкова. — Отсидели мне весь позвоночник, а у меня, если вам интересно — остеохондроз!

— Извините… — повторил Иванков, отходя в стороночку. — Я подумал…

— Сумасшедшие туристы! — буркнул Риттенхоффер, отковыриваясь от пола, по которому его едва не размазали. — Подумал, чёрт бы вас подрал… Я, вот, ходить не могу!

— Ну, долго вы там? — это Алекс выпростался из колодца, его голова показалась над бортом, а луч фонарика ударил в лицо Иванкову.

— Сейчас, идём… — пробормотал Генрих Дитрихович, закрывая ладонью глаза.

— Ага, — пробормотал Риттенхоффер и подполз к своему фонарику. Фонарик по счастливой случайности не разбился, а мирно покоился на полу и освещал мозаичное изображение некоего красно-фиолетового спрута.

— Что вы там делаете? — не унимался пилот и светил то на Иванкова, то на Риттенхоффера.

— Он решил поколотить меня! — заявил Риттенхоффер, поднимая фонарик с пола. — Едва не придушил, честное слово! А я, понимаете, ни в чём не виноват…

Переводчик Иванков видел, как пилот пожал плечами и снова скрылся в колодце — наверное, не поверил он Риттенхофферу…

— Идёмте же! — позвал Генриха Дитриховича Риттенхоффер и приблизился к борту колодца, который доставал ему почти до пояса. — Считайте, что я всё забыл!

— Угу… — буркнул себе под нос Иванков и тяжело пополз вслед за знатным наследником, чувствуя, как дурацкий колпак превращается в свинцовый куб и прижимает к полу… Чёрт, надо же было впасть в такую дурацкую панику и затеять драку с этим Иоганном!..

Риттенхоффер перенёс одну ногу через пыльный борт, а второй ногой споткнулся и едва не полетел вниз, на невидимое дно колодца.

— Чёрт… — пробормотал он, задержавшись на одной из гранитных плит, которые покрывали борта колодца сверху. — Кошмар, как неудобно…

Оказалось, что в колодец спускаются по металлической тонкой лесенке, которую когда-то привесили к гладкой стене колодца. Лесенка, видимо, подвергалась немилосердному выжиганию огнём. Она вся была в копоти, которая оставалась на руках, а металл сделался таким тонким, выщербленным — вот-вот развалится…

Лесенка дрожала под весом Иванкова, и переводчик прикидывал, сколько метров может быть до дна. Генрих Дитрихович старался не смотреть вниз — говорят, что если не смотреть — не так страшно… Но переводчику всё равно было страшно, поэтому он всё-таки, иногда поворачивал голову и скашивал глаза, пытаясь разглядеть, что делается под ним. Внизу маячили лучи фонарей Алекса и Риттенхоффера, которые освещали только стенки и часть лестницы. Внизу же было черным-черно… До дна могло оставаться два метра, а могло и двадцать пять…

Руки Иванкова были холодными и непослушными от страха. Он боялся сорваться и упасть… Он ещё с детства боялся упасть, и ему снились страшные сны, как он падает с высоченного дерева… Он едва шевелился, перемещаясь по зыбким перекладинкам обожжённой лестнички, и с облегчением услышал, как невдалеке от него топнули об камень ноги — это Алекс, наконец-то добрался до дна и спрыгнул. Вскоре спрыгнул и Риттенхоффер, а потом — и сам Иванков различил в одной перекладинке от себя каменное дно, захламлённое каменными осколками, кусками мозаики, костями…

— Уффф, — неслышно для других Иванков выпустил вздох облегчения и осторожно покинул лестничку, опасаясь оступиться.

— Туда! — Риттенхоффер вырвался вперёд и махнул рукой туда, где начинался новый мрачный коридор. — Уверяю вас, он совсем коротенький!

— А ловушки? — опять осведомился «воскресший» Алекс, не желая быть изрубленным или пристреленным.

— Нету там ловушек! — заверил Риттенхоффер и полез во внутренний карман своей красно-синей яркой куртки. — Вот, карта! — он извлёк из кармана бумагу, сложенную в несколько раз и принялся разворачивать, подсвечивая фонарём.

— А ну-ка, ну-ка! — Алекс приблизился к потомку Траурихлигенов и стал заглядывать в карту через его узенькое плечо.

Иванков тоже подошёл, увидел карту и понял, что… ничего в ней не понял. Какие-то полоски, начерченные коричневым карандашом, чёрные и красные точки, квадратики, прямоугольники, и снова полоски… Тем более, что под фонариком неважно видно… Или это Иванков просто не умеет читать карты??

— Вот тут! — Риттенхоффер ткнул своим толстеньким пальцем в какой-то чёрный кружок, прилепленный посередине коричневого прямоугольника. — Это — колодец, а вот это, — палец с обкусанным ногтем упёрся в очередную непонятную Иванкову полоску. — Подземный ход. Все ловушки отмечены красным, а тут — нигде красного нету! Всё, идёмте!

Риттенхоффер аккуратно свернул карту и снова водворил к себе во внутренний карман.

— Ну-ну… — дёрнул плечом Алекс и для верности посветил фонариком вокруг себя. Кажется, тут нет ничего опасного, по крайней мере, ни сам Алекс, ни Генрих Дитрихович не заметили ничего опасного. Ну, пыльно, ну камни отколоты от стенок и валяются хаотичными россыпями и кучками… Ну, скелет фашиста присоседился в дальнем углу и держит в мёртвых костлявых руках «шмайссер». Ну не будет же он палить по ним? Не будет, этот фашист уже давным-давно отстрелялся… Ещё, недалеко от скелета, возвышается небольшой кубический постамент, с которого золотом сверкает некая странная чаша, на высокой ножке, покрытой какими-то змееобразными узорами, с двумя витиеватыми ручками… Чаша была основательно покрыта серым налётом пыли, но даже сквозь пыль она явственно и чётко сверкала именно золотом! Как же эти фашисты не унесли её отсюда? Не успели, наверное — замок забросали бомбами, и их всех убило…

Иванков не стал бы забирать её, что-то подсказывало ему, что это приманка для алчных осквернителей… Если забрать чашу — включится ловушка, которой нет на карте. Алекс тоже не изъявил желания прикасаться к чаше, потому что не хотел получить топор промеж глаз… А вот уставший от бедности Риттенхоффер! Глазки знатного наследника мгновенно вспыхнули алчным огнём, ручки поднялись к подбородку и затряслись…

— Чаша Грааля… — пискнул он срывающимся овечьим голоском и рванул туда, к кубическому постаменту, намереваясь сцапать эту дурацкую чашу в кулак…

— Стойте! — перепугался Иванков и рванул вслед за обезумевшим от жадности графом. — Чаша Грааля не могла быть золотой, это — ловушка!

— Ловушка! — воскликнул Алекс и едва не уронил фонарик. — Стой! — он бросился наперерез Риттенхофферу, нацелившись схватить его за ноги и повалить.

— Моя, моя… — приговаривал Риттенхоффер и приближался к чаше всё ближе.

Иванков отстал — он не мог так быстро бегать. Запыхавшись, переводчик остановился. А вот Алекс был лучшим бегуном — он догнал взбесившегося «графа» и напрыгнул на него словно на голубя.

— А! — пискнул, падая, Риттенхоффер, и его жадные пальцы клацнули в сантиметре от проклятой чаши, задев слегка её ручку.

Бубух! — Риттенхоффер вместе с Алексом повалились на пыльный пол, подняв облака некой трухи или праха… Чаша покачнулась на своей круглой подставке…

— Ну, зачем… — плаксиво ныл поваленный «граф», отпихивая Алекса. — Вы сговорились придушить меня…

Чаша покачнулась, грозя свалиться… Скелет в углу, словно бы, улыбался зубастым ртом, и его эсэсовская каска бросала зловещие блики…

— Не падай! — Иванков рванул к ней, собираясь удержать на месте, но схватил так неуклюже, что сбил чашу с постамента совсем…

Чаша негромко лязгнула о камни пола и покатилась, звеня, прямо в сторону Риттенхоффера, который боролся с Алексом.

— Чёрт! — ругнулся Иванков, готовый уже расплакаться…

— Моя! — выкрикнул Риттенхоффер, и Иванков услышал его голос как будто бы сквозь пелену воды…

— Моя! — Риттенхоффер отпихнул Алекса и схватил чашу обеими руками. Его фонарик валялся на полу и светил в стенку.

Иванков зажмурился, приготовившись к тому, что их сейчас убьёт неизвестная ловушка…

— Моя, моя… — «пел» Риттенхоффер, разглядывая чашу, вытирая с неё пыль прямо своими руками.

— Гад… — сипел около скелета Алекс…

Но больше ничего не происходило. Ловушки не было: Иванков снова поддался панике, напугал и себя, и остальных.

— Вы все какие-то странные! — заявил Риттенхоффер, пытаясь запихнуть дорогую находку к себе за пазуху. — Я знал, что замок поможет мне стать богаче! Я продам её… или не продам…

— Ты отдашь её мне в счёт платы, — прокряхтел Алекс, поднимаясь из пыли веков на ноги. — Я и так уже неизвестно, сколько часов тут намотал, так ещё плюс вредность!

— Да, щас! — отмахнулся Риттенхоффер, подцепив свой фонарик свободной рукой. — Идёмте дальше!

— Чёрт, никогда больше не повезу его, пускай хоть лопнет! — гудел сам себе Алекс, счищая пыль со своих брюк. — Попадётся же такой дурак!

Иванков молчал, потому что был рад тому, что за чашей не крылась смерть… Он уже сделал шаг, собираясь идти дальше вслед за Риттенхоффером, как внезапно где-то за его спиной, там, где сидел убиенный немец, раздался странный шум, рёв, словно бы вспыхнула паяльная лампа…

— Чёрт… — прошептал Алекс над ухом переводчика.

— Бежим! — что было мочи завопил Иванков и припустил вперёд по неизвестному узкому коридору так быстро, как позволяли его ноги и лёгкие. Он понял, что в колодце заработала система подачи огня. Полыхнула гигантская горелка… сейчас она выбросит столб пламени, и они все превратятся в шашлык…

Иванков бежал без оглядки, изредка его ноги натыкались на что-то в темноте… За ним летел свет фонарей: Алекс и Иоганн Риттенхоффер тоже бежали, а за их спинами ревел огненный столб… и настигал…

Волосы Иванкова ерошил жаркий ветер, в коридоре становилось светлее и светлее — огонь приближался, ревя, сметая всё, что попадалось на пути, полируя камни, из которых был сложен коридор…

Огонь двигался куда быстрее людей, Иванков искал хоть какой-нибудь поворот, хоть щель, в которую можно забиться, чтобы пропустить мимо смертоносное пламя… Ничего не было — сейчас, огонь настигнет их и прожарит до готовности…

Лёгкие разрывались от одышки и жара, Иванков сделал ещё шаг, чувствуя, что не может дальше бежать. И вдруг его нога ушла куда-то вниз. В полу оказалась дыра, Иванков не заметил её и провалился. Дыра оказалась глубока — Иванков не чувствовал под собою ничего, кроме воздуха, и летел вниз. Он барахтался, пытаясь за что-нибудь схватиться рукой, но руки свистели в воздухе, ни за что не хватаясь. Сверху на голову Иванкову летело ещё двое: это Алекс и Риттенхоффер тоже упали в дыру и теперь падали, падали… Сверху неслось алое зарево и страшный шум: как раз над ними пролетала волна огня…

Переводчик Иванков упал на что-то мягкое, покатился кубарем и, наконец, вылетел под какой-то яркий свет. Свет ударил в привыкшие к темноте подземелий глаза, и переводчик зажмурился.

Бух! — едва ли не на него повалился крепыш Алекс, а за Алексом прикатился и «колобок» Риттенхоффер. Генрих Дитрихович открыл глаза и увидел, что лежит на траве у подножия чего-то неодолимо высокого и каменного, а над ним расстилается синее небо, с которого светит полуденное солнце.

— Живы! — в каком-то порыве выдохнул Иванков, и вскочил на уставшие от непосильного бега ноги.

— Ну да, — фыркнул рядом с ним пилот Алекс и тоже поднялся на ноги, заглядывая куда-то вверх, на скалу, которая возвышаясь, довлела своей громадой. — А как нам достать мой вертолёт?

— Я богат! — шептал, сидя в траве, Иоганн Риттенхоффер и обнимал проклятую чашу, из-за которой все они едва не обуглились. Чаша сверкала на солнышке, демонстрируя роскошь золота и драгоценных камней, которые украшали её бока.

— Мне теперь не нужна и машина! — приговаривал Риттенхоффер. — Я продам эту чашу и куплю всё… Всё!

— Слушай, чашник! — рассердился пилот Алекс и схватил Риттенхоффера за воротник, заставив его выронить чашу из рук в невысокие травы. — Из-за тебя мы потеряли вертолёт! За ним нужно карабкаться во-он туда! — Алекс поднял Иоганна с земли и подтащил поближе к скале, показал пальцем вверх. — Ты геккон? Можешь взлезть туда без страховки??

Переводчику Иванкову вспомнился здоровяк Геннадий «Геккон» из охраны Теплицкого… Этот «Геккон» точно не «взлезет без страховки» — слишком уж он тяжёл и неповоротлив несмотря на силу богатыря… А Риттенхоффер — тот и подавно не взлезет, слабак несчастный…

— Ыыыы… — ныл Риттенхоффер, пытаясь высвободить свой воротник из цепких пальцев вертолётчика. — Задушишь!

— Давно пора тебя задушить, Бешеный Ганс! — рыкнул Алекс и выбросил потомка Траурихлигенов назад, в траву.

Тот проворно подполз к упавшей чаше и быстренько заграбастал её к себе за пазуху, чтобы не дай бог, не унёс Иванков.

А Генрих Дитрихович Иванков — тот просто глупо стоял на месте, осознавая, что они тут — в ловушке… Наверное, вылетели из замка через какую-нибудь отдушину и торчат где-то на «пятачке» посреди скалы, между небом и землёю, откуда спустится, разве что, настоящий геккон.

— Ну, умник, идеи будут? — надвигался Алекс на Иоганна Риттенхоффера.

— Нужно найти путь обратно, в замок! — пискнул Риттенхоффер, задом отползая подальше от тяжёлых башмаков лётчика.

— Да? — переспросил Алекс голосом, полным скептической иронии. — А как? Запрыгнем в чёртову отдушину?? А всё твоя жадность, кретин! «Моя, моя!»! Вот тебе и «твоя»! Совсем разум потерял! Как вылезем отсюда — я тебе таких лещей навешаю, что мамаша родная не узнает!!

Иоганн Риттенхоффер взирал на пилота снизу вверх большими, но оглупевшими глазами и не понимал, что он говорит. Потому что Алекс так кипятился, что не замечал, как заговорил по-русски.

— А что, дельная мысль, — сказал, осторожно приблизившись, Генрих Дитрихович. — Тут вполне может быть другая отдушина…

— Нужно отобрать у этого немчика карту! — перебил Алекс и начал рыться у Риттенхоффера в карманах.

— Что ты делаешь?? — оскорбился «знатный» Риттенхоффер и попробовал отдалиться, но его не пустила скала, в которую уткнулись его лопатки.

— Забираю у тебя карту, «гитлеръюгенд»! — твёрдо ответил Алекс, не переставая шарить по карманам Риттенхоффера. — Я посмотрю, ты не умеешь ей пользоваться!

— Что ты себе позволяешь? — заныл Риттенхоффер, отбиваясь от рук пилота, которые переворошили ему все карманы и вытряхнули на траву всё, что в них лежало. — Алекс, ты пропагандируешь фашизм!..

— Это ты пропагандируешь фашизм! — отрубил Алекс и выхватил из внутреннего кармана куртки Риттенхоффера нужную ему карту. — Я, например, не подбиваю самолёты! А ты вон, уже сколько настрелял!

— Один! — пискнул Риттенхоффер, пытаясь отобрать карту назад, но был отпихнут ногой, и снова упал в траву. — И то — это случайно!

— Я насчитал три! Плюс — мой вертолёт! — возразил Алекс, развернув карту. — Сейчас, подождите, я найду дорогу!

Генрих Дитрихович хотел есть, но не стал: от волнения кусок не лез в рот. Он не стал раскрывать свой рюкзак, а просто уселся на траву и начал ждать, пока Алекс прочитает карту Риттенхоффера. Сам Риттенхоффер ползал вокруг пилота и всё зудел заунывным голосом, что у него ничего не получится, потому, что он не знает ключ.

— Ты тоже не знаешь! — отмахнулся от него Алекс и отвернулся спиной. — Блеял тут: «Нет ловушек, нет ловушек»! А там как полыхнуло! Лучше бы тебя поджарило, Траурихлиген несчастный!

— Фу! — фыркнул Риттенхоффер и тоже отвернулся. — Когда начнёшь психовать от безысходности — позови меня, и я прочитаю тебе карту!!

— Захлопни варежку! — шикнул на него Алекс и заглох, как рыба.

Генрих Дитрихович замолчал на минуту, переводя дыхание, и тут же к нему подлетел Теплицкий и начал настойчиво требовать:

— Ну, и, давай, что было дальше?? Мне интересно, а ты молчишь!!

Иванков потоптался на месте, а потом сказал:

— Алекс так и не смог прочитать карту… И Риттенхоффер — тоже не смог.

— Дундук! — тихонько вставил Теплицкий, перекрутившись на одной ножке вокруг своей оси.

— Мимо нас пролетал патрульный вертолёт полиции, — продолжал Генрих Дитрихович, мусоля в руках свои увесистые папки. — Мы помахали им, и полицейские приземлились к нам, на выступ. Они отвезли Алекса на вершину скалы за его вертолётом, а он потом забрал нас. Меня отпустили, а что стало с Алексом и Риттенхоффером я не знаю…

…Голодный желудок возвещал о том, что давно уже пропущен обед, и пропущен ужин — выл, как настоящий волк и совсем не давал думать, мучительно подкатываясь к самому подбородку. Генриха Дитриховича уже начинало подташнивать от голода, и ноги потихоньку слабели, да и холодно становилось на вершине голой скалы без тёплой куртки и с пустотой внутри. Иванков стоял и глупо таращился на печальное бесполезное солнце, как оно медленно ползёт к горизонту и уже собирается закатиться за него. Пилот Алекс сидел на редкой траве и сердито проклинал Риттенхоффера, а графский наследник, в свою очередь, сидел спиной к пилоту и начищал идиотскую чашу рукавом своей куртки. Алексу больше всего жаль вертолёт — без последнего накроется весь его лётный бизнес… А Риттенхофферу, кажется, вообще ничего не жалко — вперился в свою чашу и всё ему до лампочки… Ни один, ни второй не думают, как им спуститься вниз со скалы… только Иванков один ломает голову…

Внезапно уши Генриха Дитриховича уловили шум — странный такой, будто бы треск, или гром… или что-то такое, рокот какой-то в отдалении. Что это? Голодные галлюцинации? Да, такие случаются, когда весь день лазаешь по страшным замкам с топорами, а потом сидишь на вершине скалы и ничего не ешь… Генрих Дитрихович потряс головой — иногда это помогает избавить больные мозги от ненужного… Но только не в этот раз — странный звук никуда не исчез — наоборот, стал громче, чётче, словно бы приближался к ним по небу! Генрих Дитрихович инстинктивно поднял голову, посмотрел в облака и сразу увидел, что к их отвесной скале, которая едва не стала могилой, движется тёмная точка, становясь всё больше. Эй, да это же не просто точка! К ним подлетает вертолёт! Они спасены!

— Спасите!!! Помогите!!! — что было сил завопил Генрих Дитрихович и запрыгал, размахивая руками. — Давайте же, не сидите! — подогнал он своих товарищей по несчастью, опасаясь, как бы пилот вертолёта не проворонил их и не улетел прочь.

— Я простыл, я не буду орать! — капризно отказался Риттенхоффер, кутаясь в свою давешнюю курточку — больше для того, чтобы не выронить дурацкую чашу, чем от настоящего холода.

Вертолёт спустился чуть ниже, в его кабине, отгороженной закалённым стеклом, завозились…

— Внимание, говорит полиция, шеф Маттиас Вальтер! — згрохотали из кабины в хрипатый мегафон. — Да сколько можно их снимать отсюда, доннерветтер! — прибавили в мегафон, только потише.

— Шеф, вы чертыхнулись в мегафон… — негромко подсказал шефу помощник.

— Тойфель… — прогудел шеф полиции, так и не убрав мегафон.

— Ура! Мы спасены! — подскочил Иоганн Риттенхоффер, размахивая своими кургузыми ручками.

— Да сядь ты! — рыкнул Алекс Бурундуков, нутром чуя, что полиция не спасёт их, а просто арестует за кражу проклятой чаши. Да и своего вертолёта он, кажется, больше не увидит…

Генрих Дитрихович Иванков с места не вставал: что толку суетиться, если полиция всё равно приземлит свой вертолёт — вон там, на нешироком плато, поодаль от них — и тогда они смогут забраться в его кабину и убраться от дурацкого замка подальше.

Иванков оказался прав: красно-синий вертолёт начал снижаться и вскоре опустился на то самое плато, создавая пропеллером ураганный ветер. Крышка люка, на котрой жёлтой краской изобразили полицейский значок, откинулась, из-за неё выглянул человек в шлеме и громко крикнул в тот же мегафон:

— Садитесь!

Благодаря всех богов котрых знал, Генрих Дитрихович Иванков со всех своих замёрзших ног поскакал к этому спасительному люку, и с помощью полицейского вскарабкался внутрь. Устроившись в кресле, показавшимся набитым лебяжьим пухом после колючих твёрдых камней, Иванков глянул в иллюминатор и увидел, как к вертолёту угрюмо подходит пилот Алекс, подаёт руку тому же полицейскому… Алекс тяжело плюхнулся около Иванкова и прогудел мрачным голосом:

— Ну, всё, отлетался ясный сокол, чёрт!

— Риттенхоффер! — угрюмо буркнул шеф полиции, видя, что за пассажир последним неуклюже карабкается к нему в кабину. — Что, надоело отбрасывать письма для Санта-Клауса?

— М-мы… заблудились… — пискнул Риттенхоффер, закутавшись в свою курточку поплотнее — чтобы шеф полиции не заметил украденную чашу.

— Ну, да, как же! — хмуро огрызнулся шеф полиции — видимо, Иоганн Риттенхоффер не впервые застревает на этой скале.

Иоганн Риттенхоффер кротко промолчал: не желая потерять драгоценность, он не стал лишний раз пререкаться с полицией, а тихо застегнул на себе ремень безопасности и надвинул шлем.

— Готовы? — осведомился полицейский за штурвалом вертолёта, на всякий случай проверяя данные о работе приборов.

— Готовы! — ответил за всех Генрих Дитрихович, желая поскорее убраться с дурацкой скалы, выпить чашку горячего чая и съесть огромную порцию бифштекса со сложным гарниром.

— Взлетаю! — сообщил полицейский-пилот, а шеф Маттиас Вальтер громко чихнул и выругался, вытирая нос рукавом куртки.

— Доннерветтер… — пропыхтел он, шумно сморкаясь. — Гайморита не хватало мне с этими туристами!

Генрих Дитрихович задремал, несмотря на шум винта у себя над головой. Когда же Иванков приоткрыл сонный глаз — он увидел, что вертолёт уже приземляется на специальную круглую площадку перед двухэтажным зданием с крупной вывеской, где толстыми белыми буквами значилось «Polizei». Разобравшись, что их привезли в полицейский участок, Генрих Дитрихович не расстроился: они всего лишь установят его личность и отпустят восвояси. Иванков спокойно может лететь домой: всё, что ему нужно он уже узнал. Пилоту Алексу придётся похуже: скорее всего, ему влепят штраф, а что будет с этим Риттенхоффером — Иванкову всё равно: он сам виноват в том, что попал в полицию, не нужно было хватать эту чашу!

Полозья вертолёта коснулись гравия, винт перестал вертеться и затих. Иванков видел, как пилот расстёгивает шлем и снимает его, за ним стащил свой шлем и шеф.

— Всё, приехали! — фыркнул Маттиас Вальтер, неуклюже вываливаясь из кабины наружу и громко чихая — он уже раз двадцать чихнул.

— Они нас в участок привезли! — недовольно фыркнул Алекс, освобождаясь от шлема. — Чёрт с тобой, Бешеный Ганс! — ругался он на Риттенхоффера. — Богом клянусь: как только выйду отсюда — намну тебе бока и заставлю покупать другой вертолёт!

— Я теперь богат! — негромко огрызнулся Риттенхоффер, получше закутывая чашу в свою куртку. — Наконец-то я смогу выбраться из этого захолустья, купить нормальный дом и завести бизнес!

— Чёрта лысого ты заведёшь, опёнок тупоголовый! — пробухтел Алекс, опять-таки по-русски и выпрыгнул из кабины под вечернее солнышко.

Тут внизу, среди живых людей, было гораздо теплее, чем на дьявольской скале Траурихлигенов и в их зловещем замке, населённом скелетами и «роботами-убийцами». Иванков с удовольствием покинул полицейский вертолёт и бодро зашагал по мощёной дорожке к участку, куда всем троим предписал шагать Маттиас Вальтер.

Генрих Дитрихович не выдал полиции, что оказался в замке Траурихлиген по заданию Теплицкого. На вопрос Маттиаса Вальтера он ответил так:

— Я решил осмотреть достопримечательности, а в деревне мне сказали, что главная достопримечательность здесь — этот замок…

— И кто же вам это сказал? — ехидно поинтересовался Маттиас Вальтер, не расставаясь с носовым платком. Беднягу мучил ужаснейший насморк — скорее всего, он простудился, снимая туристов со скалы Траурихлигенов…

Иванков вспомнил рыжебородого субъекта, который пугал его верволком, однако не выдал и его: Маттиас Вальтер наверняка, знает бородача и может надавать ему по шапке. А ещё — подумает, что тот незаконно берёт за экскурсии деньги, и вкатит ему штраф…

Генрих Дитрихович начал врать про каких-то двоих незнакомцев, которых сам же и выдумал только что, а Маттиас Вальтер наморщил нос, пробормотал:

— Доннерветтер!

Затем — высморкался и недовольным голосом изрёк:

— Угораздило же вас связаться с этими пройдохами! Чёрт, одно слово: туристы!

После этого Генрих Дитрихович был отпущен на свободу и благополучно возвратился домой, в город Донецк.

— Эээээ… — бурчал Теплицкий, теребя свой подбородок, прищурив в жестоком раздумье левый глаз. — Вы сказали, внучатый племянник? — прокаркал Теплицкий в ухо доктору Барсуку, заставив его отшатнуться и случайно пихнуть Миркина.

— Да, я нашёл его, — подтвердил Иванков, перебирая руками листы в одной из своих папок.

— Да положите вы всё это на стол! — Теплицкий подскочил к переводчику, отнял у него груз папок и шваркнул на компьютерный стол доктора Барсука. Теплицкий немного промазал, и одна папка хлопнулась на пол, растеряв листы.

Рыбкин подскочил и начал собирать всё, что рассыпалось.

— Ого! — присвистнул он, случайно прочитав то, что там было написано. — Вот это да! У него рост был сто девяносто три сантиметра!

— У кого? — тут же встрял Теплицкий, придвинувшись к Рыбкину и отобрав у него все бумаги. — У внучатого племянника, да? А ну-ка, что там тебе написали эти дундуки??

— Смотрите… — буркнул Рыбкин и отодвинулся подальше, чтобы Теплицкий в сердцах не заехал ему локтем в глаз.

Теплицкий глянул и ничего не понял: текст, который напечатали в бумагах Иванкова, был на немецком языке.

— Так у кого там был рост сто девяносто три сантиметра?? — вопросил он, сунув все бумаги и папку обратно, в руки студента Рыбкина.

— У Эриха фон Краузе-Траурихлигена, — тихо сказал Иванков, который вздохнул свободнее, освобождённый от бумажного бремени. — Там, в папке, есть вся его антропометрия… — Хотя… — Иванков бросил быстрый взгляд на распотрошённую папку и на валяющиеся на полу бумаги, которые старательно собирал Рыбкин. — Вы там уже всё перепутали…

— Ничего, они починят! — Теплицкий кивнул растрёпанной башкой в сторону профессора Миркина и доктора Барсука, которые пристроились к тому столу, на котором лежали остальные папки Иванкова и шелестели там бумагами. — Да, Иванков, этот… внук… правнук… там случайно не погиб?

— Нет, — покачал головой Иванков. — Полицейские забрали его вместе с пилотом, конфисковали у него эту чашу, однако он от этого не умер…

— Плохо! — сделал кровожадный вывод Теплицкий, сдвинув брови к переносице. — Он может помешать мне сделать из герба эмблему для своей корпорации!

— Теплицкий, — влез в разговор Миркин и помахал в воздухе какой-то бумагой, что высыпалась из папки. — Ты не подумал о том, что присваивать чужой герб — это немножко неэтично?

— Он и так никому не нужен! — возразил Теплицкий и подбежал к столику, на котором высилась бутыль минералки, и пристроились одноразовые стаканчики. Он схватил бутыль, свинтил с неё крышку и начал наливать минералку в один из стаканчиков.

— Эрих фон давно крякнул, а этому слизняку внуку герб вообще до лампочки! — визжал Теплицкий, наливая и переливая воду за края стаканчика. Схватив стаканчик в кулак, он собрался осушить его залпом, но тут в кармане завопил мобильник.

— Чёрт! — выругался Теплицкий, потому что от неожиданности выплеснул всю воду на себя. — Блин подери, ну, кто тут ещё звякает, чёрт?

Теплицкий зарылся в свои карманы, выволок «Ай-фон» и глянул на экран, пытаясь узнать, кто его побеспокоил. «Скрытый номер»! — нагло сообщил экран и Теплицкий едва не швырнул «Ай-фон» на пол.

— Козлы! — пробурчал Теплицкий, но любопытство взяло верх — он прислонил трубку к уху и раздражённо вопросил:

— Алё??

Свободной от телефона рукой Теплицкий снова наполнял минералкой свой одноразовый стаканчик.

— Привет, Теплицкий! — заговорил в телефонной трубке могильный голос. — Я подумал, что у тебя развелось слишком много денежных знаков. Поделиться не желаешь?

— С какой стати? — пискляво взвизгнул Теплицкий, столкнув локтем стаканчик и вывернув всю воду из него на пол.

— Ну, может быть, потому, что я так решил, — отозвался могильный голос и издал противнейший смешок.

— Держи карман шире! — отказался Теплицкий, наливая воду в другой стаканчик.

— Я даю тебе сроку две недели, — продолжал могильный голос, не теряя мертвецкого спокойствия. — Ты отстёгиваешь мне пять лимонов евро, а если не отстёгиваешь — завертится счётчик, и тогда тебе придётся отстегнуть куда больше!

— Шиш с дырой я тебе отстегну! — проявил скаредность Теплицкий, топая левой ногой. — И чем дальше — тем больше ты получишь шишей! — закончив разговор таким вот невежливым ответом, богач сбросил вызов и отключил мобильник.

— Шеф, всё в норме? — поинтересовался Геккон, видя осатаневшие глазки Теплицкого.

— Чёрт! — фыркнул мокрый Теплицкий, стряхивая воду с рубашки. — Всё настроение испортил, чёртов дундук! Ну, ничего, я с ним потом ещё поговорю! Ух, поговорю! — он фыркнул и снова потянулся за водой. — Иванков, давайте, дальше, про рулильщика!

Генрих Дитрихович вспомнил наполненные ужасом слова Миркина о том, что Теплицкий, стоит ему заполучить «брахмаширас», запросто может расколоть планету на астероиды. Иванкову умирать не хотелось — тем более, так — поэтому он решил хоть как-то испугать Теплицкого и сообщил ему такой устрашающий факт.