Туристы. О путешествиях во времени

Глава 160 «Лесные разбойники» и «дорожный призрак»

Стрелки настенных часов, которые подвесили к тонкой стене контрольной будки, через пять минут должны были показать полночь. Единственный солдат-часовой, приставленный охранять эти тайные ворота, вскипятил кипятильником воду и заварил себе кофе. Его сильно клонило в сон, потому что, как и все в Краузеберге, этот молодой солдатик плохо спал и боялся казни за участие в заговоре. Чтобы не заснуть на посту, солдат налил воду в поллитровую пивную кружку и набухал туда же целых десять ложек кофе и пять сахара. Невкусный напиток и вредный, но засонь здесь сажают на кол…

ТУК! ТУК! ТУК! — некто три раза постучал по стене будки, заставив часового встрепенуться. Он едва не пролил свой огненно-горячий кофе на мундир — это был условный стук, означавший, что он должен выйти из будки и открыть секретные ворота. Кто-то из заговорщиков решил выехать из города с некоей секретной миссией. Отставив кофе с сторону, на неновый стол, столешница которого была испорчена несколькими кругами от горячих чашек и кружек, солдат напялил каску, надвинув её на нос, и вышел прочь из будки в ночную прохладу. Около тайных ворот стояла лошадь с подводой, а на подводе сидел один человек, одетый в чёрное и в чёрной вязаной шапочке-маске, натянутой на лицо. Солдат двигался в гробовом молчании: инструкция секретного поста гласила, что он должен всё делать молча. Подойдя к воротам, он быстро отпер замок длинным и толстым ключом, после чего распахнул створки и махнул рукой: проезд открыт. Чёрный возница несильно хлестнул лошадку вожжами и заставил её проехать через ворота, за которыми начинался страшный лес и топкие болота… Как они только ездят тут по ночам? Так и сгинуть недолго…

Заперев ворота, солдат обязан был стоять снаружи: уехавший должен был вскоре вернуться и постучать в ворота. Встав на специально отведённое для этого место, под старым ветвистым клёном, часовой уныло вздохнул: выпить сверхкрепкий кофе горячим не удастся, кофе остынет и станет ещё гаже…

На толстой дубовой ветви сидел, свернувшись плотным клубком, и поджидал некрупную добычу дикий лесной кот. Эрих Траурихлиген мог бы запросто застрелить лесного кота и заставить его свалиться вниз, на пыльную дорогу, однако не стал стрелять, чтобы не шуметь.

С чистого неба ярко светила почти что полная луна, освещая косматые придорожные кусты. Луна заставляла беспорядочные ветви и листья отбрасывать странные тени, похожие на кикимор и злых лесовиков, тянущих к ночному путнику скрюченные костлявые руки… Кажется, Сенцов совсем не принуждал никого обрезать эти кусты — какая Сенцову разница, водятся в кустах партизаны, или не водятся? А лентяям Заммера так даже лучше: можно валяться на боку и лишний раз не высовываться в опасный лес.

Лесные цикады выводили громкие песли, а в развесистых кустах сновали тени — пытались сновать бесшумно, но всё равно под их ногами трещали сучья и скрипела сухая трава. Нет, это не звери, не птицы — это лесные разбойники, попрятались за кустами и поджидают, норовя пристрелить или взять в плен. Они, наверное, каждую ночь здесь сидят… Сенцов и Антипа не посылал ездить — а зачем ему это нужно… Ясно, что разбойники уже нацелились на добычу: шепчутся, лязгают затворами. Траурихлиген не хотел с ними сражаться — хлестнув вожжами лошадь, он бросил её в галоп, намереваясь уехать с поля ненужного боя.

— Стреляйте! Смотается сейчас! — приказал Петро, видя, как враг уносится у него из-под носа.

Грыць тут же вскинул ППШ, прицелился в удаляющуюся подводу и нажал на курок, надеясь подстрелить фашиста и сбросить его с подводы на пыльную дорогу.

Позади загремели выстрелы, в ствол ближайшего дерева ударила пуля, отбив щепу. Траурихлиген пригнулся и лёг на подводу, чтобы его не зацепило. Пуля царапнула лошадиный загривок, лошадка фыркнула, шарахнулась в лес, но тут же её настигла вторая меткая пуля и она, заржав, упала, как скошенная. Подвода по инерции пёрла вперёд, под тяжестью упавшей лошади она перекосилась на бок, пошла юзом и с размаху врезалась в толстый древесный ствол. Траурихлиген едва успел соскочить на землю до того, как подвода с грохотом разбилась в дребезги, рассыпая доски.

— Ось, немчур, попался!

— Стоять! — заросли тут же наполнились звуками: криками, топотом, шорохом.

Нет, стоять ни в коем случае нельзя — они окружили его. Траурихлиген мигом нырнул за куст и тут же выстрелил в первого, кто выскочил из темных зарослей в свет луны. Убитый повалился носом вниз, но на его месте возникли другие — их было штук семь, или больше. Лесные разбойники ощетинились оружием, рыскали, лазали, кто-то выпалил за молоком… Траурихлиген прекрасно видел их в свете луны — суетящиеся тени, серые и глупые лёгкие цели. Он бы легко переловил их по одному, будь у него чуть больше времени. Но Эрих Траурихлиген спешил на Нижинский излучатель, к тому же ловля партизан — не его работа, а тупого Носяры и его полицаев.

— Руки вверх! — внезапно за спиною Траурихлигена раздался шёпот, он повернул голову и увидал своего «заклятого приятеля», партизана Петра, который каким-то фантастическим образом сумел подкрасться к нему сзади и наводил автомат.

— Давай, швыдше! — грозил, кивая автоматом, Петро, предписывая Траурихлигену вставать с корточек и поднимать руки. — Зараз мы тебе у языки во́зьмем, и всё про тебе вызнаем!

Петро решил, что победил — «дорожный призрак» отыскан, взят на прицел, и уже подчиняется: поднялся на ноги, повернулся… и тут же выстрелил из пистолета, одновременно прыгнув вперёд. Петро отскочил, но спастись не успел: пуля угодила в руку, партизан вскрикнул от боли, выронил автомат и поспешил отползти подальше, под защиту кустов. Спрятавшись, он видел, как в ночи убегает от него проклятый «дорожный призрак». Листья мешали смотреть, но Петро, всё же, смог различить, как этот замаскированный враг перепрыгнул пышный кустарник и… тут же попал в ловушку. В кустах спрятались товарищи Петра — они, словно поджидали «призрака» — и напали на него все сразу, тут же взяв его на мушку. «Призрак» и сейчас попытался сбежать, но быстро понял, что не сможет: пять смертоносных автоматов отрезали для него любуй путь, перекрыв всякую лазейку. Зажимая рану ладонью, Петро покинул укрытие, где было неудобно и сыро, и направился к ним, вытаскивая из кобуры пистолет.

В овражке неподалёку прятался Грыць. Он видел, как товарищи дали ему знак выскакивать, но… Суеверный страх не дал ему двинуться с места… бедняга и себе не мог признаться, что боится «дорожного призрака», словно бы он действительно, призрак, или чёрт, или лешак… Притаившись за кучами жухлой травы, которая копится в этих диких местах годами, Грыць видел, что страховитый «призрак», кажется, пойман… И лишь тогда Грыць смог собрать в кулак свою смелость.

— За Родину!! — Грыць выпрыгнул из овражка, схватив автомат и поскакал вперёд, туда, где в лунном свете его товарищи дрались с врагом. Враг не очень-то хотел драться — он скакал туда-сюда, норовил юркнуть в тёмные кусты и раствориться в них, но его уже обступили и взяли на мушку.

— Руки вврех! — это раненый Петро здоровой рукой навёл на незнакомца пистолет и тут же потребовал:

— Давай, снимай маску, чертяка!

Грыцю так и не удалось сразиться: он опоздал и прибежал уже тогда, когда враг был пойман и поднял руки, окружённый со всех сторон.

— Соня ты! — хохотнул над ним усатый дядька Тарас, не спуская с пленника оружие. — Самый смак проспал!

— Та, я споткнулся… — пробормотал Грыць, глядя в сырую землю. Ему стало стыдно за трусость — торчал в кустах, боялся там каких-то дьяволов в то время, когда его товарищи схватили языка! Хорошо, что во тьме ночи не видно, как он краснеет…

— Снимай маску! — повторил Петро, кивнув трофейным пистолетом.

— Стаскивай, стаскивай! — вторил ему дядька Тарас. — Зараз, зробим тебе гудок с проволо́кой — живо балакать научишься!

Пленник же топтался на полусогнутых ногах, будто какой-то полузверь, по-птичьи крутил головой… Наверное, он паниковал, но снимать маску не спешил — бормотал что-то непонятное гнусавым голосом и приседал всё ниже, всё больше похожий на лешака.

— Чего? — не понял бормотания Петро..

— Давай его у лагерь! — фыркнул дядька Тарас. — Клоун, вишь ли! Ну, ничого — как прижгём, так одраз забалакает! Ну-ка, Грыць, чего стоишь — вяжи!

Нащупав на поясе толстую верёвку, заготовленную как раз для языков, Грыць схватил её и сделал шаг вперёд. Не бывает никаких чертей, дьяволов, призраков… Этот «дорожный призрак» уже дрожит от страха…

— Руки давай! — потребовал от него Грыць, готовясь заломать толстые руки пленника за его широкую спину и прочно скрутить их, чтобы не сбежал.

Пленник подчинился — неуклюже повернувшись на своих «звериных» ногах, медленно опуская ручищи, он протягивал их Грыцю. Решив, что враг побеждён и напуган, Грыць накинул верёвку на его крепкие запястья. Внезпно в руке врага сверкнула сталь — у него оказался пистолет, который он взял словно бы из ниоткуда. Он вскинул его молниеносным движением и несколько раз выстрелил прямо в Грыця. Почувствовав боль, Грыць понял, что ранен, а в следующую секунду его сбил с ног тяжёлый удар кулаком, и Грыць покатился по каменистой земле, набивая шишки.

— Стой, стой, стоять, окаянный! Бандюга! — партизаны тут же бросились вдогонку, дядька Тарас собрался стрельнуть, но его остановил Петро.

— Не пали! — предостерёг он, опустив дуло дядькиного автомата в землю. — Вин нам живым нужен!

— Та, хай йому грэць! — ругнулся дядька Тарас, не забывая бежать впереди всех, догоняя врага. — Та, стой ты, чертяка, всё одно не уйдёшь!

Но враг и не думал стоять — побежал так, что даже засверкали пятки. На бешеном бегу он перепрыгнул через распластавшегося в грязи Грыця, стрелою рванул к кустам и скакнул в их гущу, стремясь затеряться.

— Шукай его, Петро! — дядька Тарас вломился в кусты тяжёлым лосем, помчался, спотыкаясь, наугад, но дальше начинался тёмный лес. Дядька Тарас видел перед собой лишь одинаковые чёрные ветки, листья, кусты… а потом и они скрылись во мраке. Плотные древесные кроны напрочь закрыли луну, дьдка Тарас закрутился на месте, ничего не видя, а потом — засветил фонарик, чтобы не споткнуться и не рухнуть носом вниз.

— Не свети, Тарас, — из мглы вынырнул Петро — без фонарика — и положил руку ему на плечо. — Вдруг он тут не один?

— Чёрт! — буркнул дядька Тарас, пряча фонарик. — Утёк, гад!

— Утёк, — вздохнул Петро. — Грыця подбил — давай вернёмся.

Эрих Траурихлиген выскочил на небольшую полянку, покрытую запутанными сорняками, затерянную в лесной чаще, среди непроходимых болот. Там, дальше, около раскидистой ивы, чьи длинные ветви в свете луны похожи на зелёные косы русалок, полянка плавно и незаметно переходит в погибельную топь — начинается трясина, в здешнем народе известная, как «Русальная елань». Достаточно одного шага, чтобы угодить ногою в тёмную воду, в топкий ил под ней, и уже не выбраться никогда… Эрих Траурихлиген прекрасно знал это место — много раз прятал тут своих лошадей и подводы, когда тайно пробирался на Нижинский излучатель и заставлял пленного Антипа возвращаться назад вместо себя. Он осмотрелся и прислушался. Со всех сторон высятся молчаливые вековые деревья — высоченные, разлапистые Прохладный воздух напоен ночными звуками — филин низко ухает где-то там, на сухом дереве, чьи скрюченные ветки поднимаются к небу как чёрные рога страшного чёрта, заливисто поют разнообразные цикады, громогласно покричала выпь. Он понял, что погоня отстала: эти лесные звуки не были топотом приближающихся людей и гомоном их голосов. Можно смело двигаться к излучателю… Хотя, нет, он тут не один… Траурихлиген замер на месте и прислушался снова — звук, который заинтересовал его, доносился во-он оттуда, из дальних кустов, едва видневшихся в темноте на фоне чёрных деревьев. И это не просто звук: где-то за кустами громко ржала партизанская лошадь. Отлично: вот и транспорт! Путешествие на излучатель станет быстрым и комфортным! Спрятавшись за толстым стволом огромного дуба, который рос тут, казалось, с первобытных времён, Эрих Траурихлиген осторожно выглянул и увидел, что лошадь привязана к берёзе и впряжена в крепкую подводу. У подводы топтались человека три… хотя, нет, четыре — четвёртый сидел в подводе на куче сена и вертел в руках незажжённую цигарку.

— Та, тихше, Зорька, не вопи! — один из них успокаивал лошадку, поглаживая её по шее и по морде, однако та всё прядала ушами, вертела головой и фыркала, словно бы чуяла нечто неладное.

— Где же Петро? — бурчал второй, топчась поодаль, засунув свои руки в карманы широченных шароваров.

— Може, вже й сцапали того призрака! — фыркнул третий, плюнув в траву.

— Тихше балакай — на весь лес тараторишь… — шикнул тот, который сидел в подводе, и приложил палец к губам.

— Вот, шо, товарищи! — решил тут первый разбойник, который гладил лошадку. — Ходимо, пошукаем их — може в беду встряли?

— Гаразд, — согласился тот, что сидел в подводе с цигаркой, спрыгнув в траву.

— Останься тут, Мыкола, — сказал первый разбойник товарищу в шароварах.

— Ага, — кивнул тот и принялся бродить вокруг подводы с поднятым автоматом, охраняя её. Смешная охрана из одного человека, который даже не замечает, как неслышно, кустами, подкрадывается к нему Эрих Траурихлиген.

Полная луна опускалась к синей полоске деревьев, собираясь нырнуть за неё, утопив лес в кромешной темноте. Трое партизан потопали прочь, скрылись в кустах… Эрих Траурихлиген прекрасно видел этого Мыколу, который, оставшись один, бродил вокруг подводы всё неувереннее, пугаясь лесных звуков. В кого они там верят? В лешаков? Русалок? Привидений? Ничего, этому партизанчику недолго осталось бояться! Скользнув вперёд бесшумной тенью, Траурихлиген внезапно возник за спиною Мыколы, и тут же свернул ему шею так, что партизан умер мгновенно, не успев и пикнуть, и молча осел в росистую траву, как безвольный мешок. Бросив его, Траурихлиген прыгнул к подводе, но тут громогласно заржала лошадь, испугавшись неизвестно чего. В ночной тишине её ржание прозвучало страшным громом, и партизаны решили вернуться назад. Они поскакали вприпрыжку и спустя несколько секунд выскочили из ближних кустов, перекрыв врагу путь к подводе.

— Стий-но! — приказал один из них, заметив в траве убитого товарища и разобравшись, что наткнулся на «дорожного призрака».

Но на этот раз Эрих Траурихлиген не станет стоять: их мало, не поймают. Влепив кулак в лицо первого, кто оказался на его пути, Эрих Траурихлиген выхватил его автомат и запрыгнул в подводу, тут же пристрелив партизана, который рискнул его задержать, и что было сил хлестнул лошадку вожжами. Лошадь взвилась на дыбы, испустила истошное ржание и понеслась резвой рысью, перепрыгивая корни, кусты и бурелом. Разорвав грудью плотные заросли, лошадь вырвалась на дорогу. Кобыла храпела, металась, ржала, но Траурихлиген жёстко держал поводья, не давая ей прянуть в сторону или понести.

Грыць пришёл в себя и обнаружил, что лежит лицом в грязи, а ноги его попали в глубокую лужу. Худой правый сапог промок насквозь, вымочив портянку, и нога начинала замерзать. Кроме того, сильно болела левая рука. Сев на земле, Грыць осмотрел себя и увидел, что рукав запачкался кровью, но рана была нетяжёлая: пуля врага только оцарапала плечо. Перевязав царапину куском своей серой рубашки, Грыць встал на ноги и решил разыскать товарищей, но внезапно услышал страшный треск в кустах и грузный топот за своей спиной. Рывком обернувшись, он увидел, как бешено зашевелились ближние кусты, а миг спустя — ломая ветки, с громким ржанием и страшным треском вырвалась из-за них взмыленная храпящая лошадь. Увлекая за собою тряскую подводу, лошадь мчалась прямо к нему, поднимая тучи пыли… ещё секунда — и сомнёт и задавит…

В последний момент Грыць отпрыгнул в сторону, неудачно приземлившись на каменюку, покатился кубарем в пыли дороги, выронив автомат… Он стоял, упираясь ногами в край подводы и сжимал вожжи, хлеща ими лошадь, заставляя её ускорять галоп. И тут же Грыць осознал, лошадь несётся прямо на него! Кажется, «дорожный призрак» собрался его задавить! Лошадь стремительно приближалась, высекая подковами искры из камней, и тут же Грыць узнал её: это же их, партизанская лошадь!

— Зорька! — взвизгнул Грыць и тут же лошадиное копыто врезалось в пыльную землю у самого его носа.

Грыць замер, обхватив голову руками, а над ним пронеслась шальная подвода, едва не зацепив колесом и покрыв пылью с головы до ног. Заднее колесо подводы чиркнуло о камень, выбив искру, Грыць закашлялся в облаке пыли…

— Гэй, стой-ка! — внезапно из леса выпрыгнул Петро, стрельнул из пистолета, но промазал, и тут же его зацепило краем подводы, отбросив и швырнув на дорогу.

Захваченный досадой поражения, Грыць вскочил, рванулся вперёд, намереваясь преследовать уезжающего врага или хотя бы, пальнуть ему вслед из автомата… Однако неуклюжая атака молодого партизана захлебнулась: глянув вниз в поисках оружия, он увидал в призрачном свете луны свой автомат разломанным на две части. По нему проехало колесо тяжёлой подводы и превратило ППШ в бесполезный хлам. Чуть поодаль, у обочины под раскидистым дубом ползал в пыли подбитый Петро.

— Ты живой? — осведомился у него Грыць, небыстро приблизившись.

— Та, живой! — прокряхтел Петро, прижимая раненую руку здоровой. — Смылся, чёрт окаянный… Никак не словим…

— Повязку трэба наложить… — заметил Грыць, кивнув на руку Петра, из которой сочилась кровь и капала на пыльную дорогу. — Гад этот нашу Зорьку спёр… Как думаешь, Петро: и впрямь он — призрак?

— Фашист — какой тебе ещё призрак? — фыркнул Петро, поднимаясь. — Хитрый только… Ну, ничего, на другой раз не смоется!

За окнами стояла глухая тёмная ночь, и смотритель Нижинского излучателя Карл Заммер безмятежно спал в своей постели. Вокруг него висела тишина — никто не позвонил ему по телефону и не предупредил, что этой тихой сонной ночью к нему пожалует Эрих Траурихлиген. Группенфюрер миновал последний пост, а Карл Заммер, не подозревая, что начальник приближается, видел сон: он снова дома, в родном городке, работает в своей светлой уютной булочной, наполненной упоительными ароматами свежего хлеба и булочек. За широкими вымытыми до идеальной прозрачности окнами сверкало прохладное и солнечное, мирное майское утро — никакой войны, и Карл Заммер в белоснежном фартуке раскладывал булочки на витрине, готовясь к открытию…

Внезапно раздался какой-то грохот, который заставил булочника испугаться… Выронив на пол румяную булочку, Карл Заммер рывком обернулся и… свалился с постели на жёсткий дощатый пол. Больно ударившись лопатками, Заммер впал в сонный ступор — уселся на полу с вытаращенными глазами и не шевелился до тех пор, пока на его спину, подмерзавшую в ночной рубашке, не обрушился болезненный хлопок.

— Ай! — вскрикнул Карл Заммер и вскочил на ноги. На голове его перекосился ночной колпак, закрыв левый глаз… Свободным же правым глазом Карл Заммер увидел, как в его неуютной мрачной спальне вспыхнул свет, и в свете этом появился некто, одетый в неизвестные лохмотья, в волосах которого застряли сухие листья и лесные травинки…

— Партизаны!! — спросонья возопил Карл Заммер, осознав, что к его ночной рубашке не пристёгнута кобура, и он оказался наедине с незнакомцем безоружным и слабым…

— А вы, я посмотрю, отменный трус! — сообщил Карлу Заммеру незнакомец, подперев кулаками свои крепкие бока.

Карл Заммер ожидал, что гость его пристрелит и, когда этого не произошло — он получил толику времени на то, чтобы окончательно проснуться. Почувствовав, что мозг растерял всю сонную вату и просветлел, Карл Заммер осознал: перед ним не лесной разбойник, всё гораздо хуже. Если группенфюрер приезжает среди ночи без предупреждения — дела ужасно плохи… чёрт бы подрал этого группенфюрера вместе с его войной…

— Хайль Гитлер! — Карл Заммер попытался реабилитироваться, отчеканив приветствие заплетающимся спросонья языком. Его ночной колпак перекосился ещё больше и в конце концов оказался на полу, под ногами.

— Ну, да, продрали всё-таки, глаза! — сердито буркнул Эрих Траурихлиген, по инерции пиная что-то сапогом и не видя, что это ночной колпак Карла Заммера. — И как у вас тут дела?

— Хорошо… — булькнул Карл Заммер, едва выжав из себя это недлинное слово.

— Хорошо?? — вскипел Траурихлиген и взмахнул своим стеком, словно собирался с размаху огреть им Карла Заммера.

Заммер перепугался, отпрянул в сторону и наткнулся на свой новый стол, на котором теперь стояли компьютер и принтер.

— Как вы смеете говорить, что у вас всё хорошо, когда партизаны по дороге к вам устроили мне засаду??? — продолжал рычать Траурихлиген, сотрясая стены кабинета своим страшным голосом и топотом своих сапог. — Ваша прямая обязанность — охранять территорию около излучателя и обеспечивать МОЮ безопасность! А вы??

Нервно шагая, Траурихлиген пару раз наступил на белоснежный ночной колпак, вконец перепачкав его глинистой лесною землёй.

— Баум заставил меня учиться работать на этом… на нём… — пискнул Заммер, показав дрожащим пальцем на свой новый компьютер.

— И как, успешно?? — свирепо осведомился Траурихлиген.

— За три дня я напечатал четыре отчёта. — пробормотал Карл Заммер, теребя подол ночной рубашки.

— Значит, всё, чему вы научились за это время — это тыкать в обезьяньи кнопки! — стальным голосом постановил Эрих Траурихлиген, взмахивая стеком и заставляя Заммера поминутно увёртываться, потому что путь к отступлению отрезали компьютерный стол и стена.

— Но… — пискнул Заммер, чувствуя, что над его неумной головою нависла казнь. Печатать отчёты на этом компьютере он научился с огромным трудом… Баум часами сидел над ним, по сто раз показывая, какую кнопочку нажать — какие тут могли быть партизаны, когда адский компьютер проглотил всё время и все силы?? Но, безумный Траурихлиген, похоже, хочет, чтобы Карл Заммер прыгнул выше головы… А он не может. Конечно, Траурихлиген казнит его, объявив «тупицей».

— В Новом Рейхе мне не нужны тупицы! — злобным голосом выплюнул Траурихлиген, убрав, наконец-то от лица Заммера свой стек и усевшись за компьютерный стол.

Ну, вот, объявил «тупицей»… Карл Заммер бестолково топтался, подозревая, что его сейчас выведут с излучателя под локотки и отправят прямиком на «Весёлую поляну»…

— Ладно, тест на интеллект вы пройдёте потом! — отрезал Траурихлиген, включив компьютер Замера. — А сейчас — расскажите мне про партизан! Откуда тут их столько??

— Партизаны приходят из Светлянки… — негромко пояснил Карл Заммер, машинально перебирая руками свои печатные отчёты. — Говорят, они старосту убили… Они сами, или их ведьмы… Полицейский начальник чокнутый всё время говорит Фогелю про ведьм… Фогель говорит Бауму… а Баум мне говорит…

— Испорченный телефон какой-то! — взорвался Траурихлиген, выхватил пистолет и пристрелил лисицу, которая в этот опасный миг рискнула выбраться из укрытия за пищей. — Достали меня уже эти ваши партизаны…Ведьмы эти задолбали, чёрт! Завтра же сожгу её ко всем чертям — она мешает мне выполнять мой план! Чёрт! Чёрт!

— Псих… — тихонько буркнул Заммер, незаметно для Траурихлигена впихнув в рот таблетку. Кто будет убирать из камина тушу лисы? Конечно же, Траурихлиген не будет! Хорошо, хоть, это лиса, а не барсук — хоть не воняет так…

— Заммер, если вас не интересует судьба Великого Рейха — я вас пристрелю, чтобы вы не мучились! — настиг Заммера голос Траурихлигена и заставил вздрогнуть. — Вы какая-то вещь в себе! Вам что-то говорят, а вы, наверное, жуёте соплю??

— П-простите, ваша светлость… — Заммер не знал, куда себя деть… надо же было именно сейчас появиться этой проклятой лисе! — Я подумал, что через болота надо строить плавучий мост… Иначе все ваши каратели снова утонут…

— Я не буду ничего строить! — отмахнулся Траурихлиген. — Я разберусь с ними по-другому! И, я вам клянусь: на этот раз во всём лесу не останется ни одного разбойника! А вы можете сколько угодно разводить лисиц и тыкать в кнопки, раз вы больше ни на что не способны! Я ещё удивляюсь, как вы научились включать принтер!

— Баум пригрозил мне казнью, если не научусь… — тихонько признался Заммер, запивая таблетку от головы солидной порцией чёрного кофе.

— Между кнутом и пряником лучше выбрать кнут! — свирепо постановил Эрих Траурихлиген, вскочил из-за стола и скользнул к дубовой двери, словно гигантская зловещая летучая мышь.

— Где Антип? — осведомился он, остановившись на минуту.

— Здесь, герр группенфюрер! — поспешил отчитаться Карл Заммер.

— Действуйте по плану пять, я поеду другой дорогой! — приказал Эрих Траурихлиген и исчез за дверью, прежде чем Карл Заммер успел сказать: «Яволь».

Как только дубовая дверь громко захлопнулась за ним — Карл Заммер ощутил себя во временной безопасности: не казнил — это уже хорошо. Взяв смартфон, которым научился пользоваться только вчера он позвонил на пост охраны и приказал выпускать Антипа. Затем, посидев пару минут и отдышавшись, Заммер отлип от своего стула и потащился к камину — вытаскивать из него тушу невинно убиенной лисицы, чтобы потом освежевать и зарыть… Из шкуры Заммер сошьёт себе шапку… или воротник на шубу — он ещё подумает, что ему больше нужно.