Туристы. О путешествиях во времени

Глава 169 Возвращение Кати

ДЗЫННЬ! — негромкий звонок возвестил о прибытии лифтовой кабины, и Константин шагнул в её металлическое чрево, словно в огненную бездну. Звонящая справа от него казалась роботом — механическим движением нажала нужную кнопку и застыла. А Красный — тот рылся в карманах, как неловкий вор: ищет свою любимую «вышибалку», не терпится прокомпостировать ещё одни несчастные мозги — Катины…

Скоростной лифт мчится быстрее тепловоза, но для Константина спуск на нижний ярус затянулся на ещё одну вечность. Вечность давила на его плечи неподъёмным грузом, и Сенцов всё больше ёжился, не в силах выносить его. Он потерял Рыбкина, сейчас потеряет Катю, и всё — можно считать себя пропащим, горьким предателем.

— Вываливайся! — это Звонящая пихнула Сенцова локтем, выталкавая из лифта, и Сенцов понял, что застрял перед открытыми дверями, загородив выход всем остальным.

— Та, сейчас… — пробурчал Константин, выползая под тяжестью вечности. Ноги едва слушались его, сделались какими-то чужими, словно их ампутировали уже и заменили неподходящими протезами. Он до сих пор не сказал Репейнику, что пристрелил Траурихлигена, и не знает даже, как ему сказать. Скорее всего, за него скажет Звонящая, и тогда Сенцова вызовут на ковёр к шефу…

Звонящая стальным шагом прибилизилась к переборке, что отгородила Катю, и рубанула карточкой по сканеру. Переборка с лёгким жужжанием ушла вверх и скрылась в потолке.

— Работайте! — Звонящая отдала железный приказ и удалилась, а Сенцов сделал робкий шаг вперёд, переступил низкий порожек и оказался на несколько сантиметров ближе к Кате.

— Пропихивайся! — недовольно фыркнул за его спиною Красный, толкая Сенцова в бока. — Чего застряёшь всюду? Время не резиновое! Я ещё в Лас-Вегас хочу успеть! Бедняга Рыбкин, чёрт! Так и тянет проиграть все деньги в рулетку, а потом — застрелиться!

— Хватит паясничать! — ругнулся Сенцов, робкими шагами подходя к своей чужой невесте. — Здравствуй, Катя, — осторожно поздоровался он, чтобы не напугать её.

Катя оставалась в том же кресле, где оставила её Звонящая. В её худеньких бледных ручках торчала японская чайная чашка, и Катя пила из неё мелкими глоточками. На Катином носу красовался белый лейкопластырь, разбитую правую бровь измазали зелёнкой.

— Катя, — повторил Сенцов и присел на корточки поодаль от Кати.

— Ко-костя… Ты, всё-таки, живой? — пролепетала Катя, едва удерживая чайную чашку трясущимися руками.

— Живой, — кивнул Сенцов, держась от Кати подальше, чтобы не пугать её ещё больше. — Это так надо было… Крольчихин приказал… — Константин буровил эту чушь, чтобы отвлечь Катю от Красного, который со смаком настраивал нейтрализатор памяти.

Катя с усилием заствавила себя отхлебнуть глоточек чая и внимательно посмотрела на Сенцова большими глазами. Какая же всё-таки, она стала худая… Скорее всего, Траурихлиген её в подвале совсем не кормил… Сенцов едва сдерживал себя, потому что всё внутри него так и рвалось обнять Катю крепко-крепко и разрыдаться тут же и попросить прощения…

— Так, всё! — вмешался Красный и грубым вихрем сдул все нежные чувства, которые внезапно захватили Сенцова. — Давай, Старлей, в сторонку, сейчас я исправлю ей мозги!

Красный нахально надвинулся, спихнул Сенцова с дивана и устроился прямо напротив Кати, подняв стиратель памяти на уровень глаз.

— Аккуратнее, Красный! — огрызнулся Сенцов, потому что едва не сел на пол. — И…

— Выйди-ка из комнаты! — перебил Красный, прицеливаясь излучателем в Катину голову. — А то и тебя зацепит, и ты станешь обормотом безмозглым!

— Что вы делаете? — осведомилась тем временем Катя, расплёскивая чай, потому что её руки задрожали ещё сильней.

— Чая не напасёшься! — проворчал Красный, ёрзая на диване. — Давай, Старлей, покинь помещение!

— Не надо этого делать! — Сенцов почему-то налетел на Красного, желая отдубасить его по чём зря, но Красный железной рукою пригнул Сенцова к полу и авторитетно заявил:

— Ты, Старлей, ещё плоховато дерёшься, но, ладно, к Бисмарку на курсы походишь — он из тебя мигом сотворит ниндзя! Хотя, речь не об этом…

— Пусти… — засипел Сенцов, ворочаясь на ковре. — Ты меня душишь, Красный!

— Ой, прости… — кашлянул Красный, убрал тяжёлую ручищу с сенцовского горла, и Константин смог подняться на ноги. — Так вот, я о том, что Катю просто необходимо ОБЯЗАТЕЛЬНО!!! Ты слышишь меня??? — Красный навалился на Сенцова, схватил его за воротник и прижал к жёсткой прохладной стене. — Вернуть ДОМОЙ! Сейчас, я уберу ей память, потом — Репейник снимет с неё остаточный след, а потом — мы отвезём её обратно, в её квартиру, и там оставим!

— Это тебе шеф приказал? — осведомился Сенцов, пытаясь освободить свой воротник от цепких пальцев Красного.

— Нет, это мне приказал здравый смысл! — отказался Красный, не выпуская Сенцова. — Или ты хочешь, чтобы твоя подружка навсегда осталась туристкой, сбрендила с ума и попала на кол??

— Та, убери ты грабли! — ворочался Сенцов, высвобождаясь… Но потом вдруг перестал ворочаться. Да, Красный прав: если Катю не вернуть домой — она пропадёт. Или тронется умом от «полного счастья» с воскресшим Сенцовым и Траурихлигеном с колом, или континуум пробросит её в докембрийский океан…

— Нужен ты мне! — буркнул обиженным голосом Красный, бросив Константина на пол. — Что-то ты, Старлей, совсем раскис!

— Ты прав, Красный… — нехотя, признал Сенцов, не вставая с пола.

— Так, чего ты сидишь? — осведомился Красный, поняв, что Сенцов осознал ошибку и больше не полезет в дурацкую драку. — Давай, погуляй по коридорам! А я пока ей мо́зги вправлю, а потом позову тебя!

— Ладно… — мрачно прогудел Сенцов, пялясь в бестолковый однообразный пол. — Пойду.

Сенцов открыл переборку и выбрался в коридор. Ватные ноги не желали нести его никуда, и поэтому Константин сделал два шага и сполз в одно из красных кожаных кресел для отдыха, которые длинной чёткою шеренгой стояли вдоль белоснежной стены. Кресло приняло его в свои набитые войлоком, мягкие объятия, и Сенцов растёкся, словно квашня. Переборка задвинулась, закрыв санитарный отсек, где Красный, наконец, дорвался до Катиных мозгов и вытирал бедняжке воспоминания о сороковых годах, о карцере, фашистах, Траурихлигене, а так же — о Сенцове. Очнувшись у себя дома, Катя решит, что просто спала, не покидая своей комнаты, а Константин для неё снова будет мёртв…

— Готово! — прокричали над сенцовским ухом, и Константин вздрогнул.

— А? — булькнул он, всполошившись и бестолково пялясь вверх, на люминесцентные лампы под потолком.

— Вставай, проклятьем заклеймённый! — пропел весёлый голос, и Сенцов, наконец-то понял, что это Красный закончил терроризировать Катины мозги и выпростался из санотсека в его поисках.

— Я… не спал… — ляпнул Сенцов, отлипая от красной кожи кресла. — Просто, задумался…

— Всё, память твоей голубки девственно чиста! — сообщил Сенцову Красный и больно хлопнул его по плечу, которое и так несло на себе кучу синяков. — Давай, Старлей, загружаем её в игрек-тачку и везём домой!

— Аг-га… — пробормотал Сенцов, по инерции направляясь вслед за Красным в санотсек, чтобы поднять Катю на руки, посадить в игрек-тачку и… навсегда лишиться её во второй раз.

— Ползёшь, как слизняк! — фыркнул Красный, повернув голову. — Давай, Старлей, включай передачу — нам ещё Рыбкина хоронить!

Сенцов ничего не ответил на этот выпад: он видел перед собою на кушетке Катю — она лежала с закрытыми глазами, будто бы спала. Константин знал, что Красный вырубил её специально — чтобы лишний раз не пугалась и не мучалась. Сенцов подошёл к ней, аккуратно взял на руки и молча понёс к выходу, по прохладному светлому коридору. Пронувшись, Катя обязательно встанет на весы и обязательно удивится и обрадуется: в карцере Траурихлигена она потеряла килограммов пять, Сенцов чувствовал это, неся её на руках.

— Репейник дал мне игрек тачку! — хвастался Красный до тех пор, пока они не дошли до парковки, до отказа заполненной этими самыми тачками. — Клёво, да, Старлей?

— Клёво… — протарахтел Сенцов, готовый хоть все эти тачки обменять на один лишь денёк с Катей…

— Тра-ля-ля… — бодро напевал Красный, снимая с сигнализации тачку, сделанную в виде «шестёрки». — Давай, Старлей, загружай! — распорядился он, и Сенцов по инерции усадил Катю на заднее сиденье и накрепко пристегнул сверхтолстым ремнём, чтобы она, не дай бог, не ударилась, когда Красный начнёт писать мёртвые петли.

— Запрыгивай! — крикнул ему Красный, который уже успел устроиться за рулём и завести мотор. — Вот это я сейчас нажму! Ты, Старлей, пристегнуться не забудь, а то тебе пересоставит скелет!

— Ага, — прогудел Сенцов и влез не на переднее сиденье, к шумному Красному, а на заднее, к Кате.

— Поехали! — весело объявил Красный, настроил автопилот, запустил игрек-двигатель и режим невидимости.

Сенцов словно бы провалился в тяжёлый сон, граничащий с комой, и очнулся только тогда, когда Красный впереди объявил:

— Приехали!

Часы показывали, что с момента старта прошло три минуты две секунды — Красный включил первую игрек-скорость. Сенцов выпал из себя, выглянул в окошко и увидел, что их игрек-тачка зависла напротив Катиного балкона. Катя была неподвижна и тиха: она оставалась без сознания и безвольно висела в ремнях безопасноти.

— Отсоединяй! — распорядился Красный и выскочил из кабины прямо на балкон.

Сенцов, как во сне отстегнулся сам, тоже вылез на балкон, и только потом расстегнул ремень безопасности на Кате и осторожно вынес её из игрек-тачки на свежий воздух. Константин бывал на этом балконе много раз, и всё, что было здесь, вызывало в душе щемящую току. Вот этот облупившийся комод был приговорён к «балконной ссылке» ещё Катиной бабушкой, а этот зелёный табурет Катя выносит из кухни для того, чтобы развешивать на лесках постиранное бельё. В уголке, у стенки, примостились ржавенькие санки, на которых Катя каталась ещё в детстве. Сенцов прекрасно помнил эти санки и рассказ Кати о том, как она на зимних каникулах каталась на них целыми днями, до тех пор пока не замёрзнет ледышкой…

Константин осторожно обошёл эти санки, приблизился к балконной двери и наткнулся на Красного.

— Ой! — обиделся Красный, когда Сенцов случайно пихнул его. — Ты разве не видишь: я здесь стою!

— А чего ты стоишь? — надвинулся на него Сенцов. — Давай, открывай дверь, а то нас заметят и подумают, что мы — воры!

— Застряла! — буркнул Красный, дёргая проклятую дверь из ПВХ. — А если кто заметит — мы их вышибалкой! — добавил он.

— Давай, я открою! — Константин сделал попытку отодвинуть Красного плечом, но тот не сдвинулся, а огрызнулся:

— Ты, лучше держи эту Катю, а то она тут башкой навернётся, а открывать буду я! Я умею это делать, а ты — нет!

Красный так прочно установился около двери, что Сенцов не стал спихивать его, а просто отодвинулся сам, чтобы этот медведь не зацепил Катю. Катя пока не приходила в сознание, а безвольно болталась на руках Константина…

Константин прекрасно знал двор, который расстилался под балконом — тысячу раз уже сюда приходил. На глаза наворачивались слёзы, но Сенцов всё же, глядел вниз и видел, как одиноко болтается на цепях меж двух шелковиц самодельная качелька. Видел жестяную голубятню с зарешеченными окнами, как голуби то вылетают оттуда наружу, то заскакивают назад… Виноград увивает арку перед подъездом, а древние лавочки-развалюшки заполнены древними бабулями…

ЩЁЛК! — щёлкнула дверь и тут же перед Сенцовым выпрыгнул довольный Красный.

— Открыл! — сообщил он счастливым голосом и пихнул Константина. — Давай, Старлей, заскакивай, а то застукают нас!

— Ты бы ещё года три повозился! — угрюмо буркнул Сенцов, понимая, что путь к Кате для него заказан навечно. Сейчас, он оставит её дома и больше никогда не увидит. Он для неё умер, а она для него…

— Да топай! — сердился Красный, и Константин послушно потопал прочь с балкона через открытую дверь в Катину квартиру.

Тут оказалось пусто и тихо — бухгалтер Катин ещё не вернулся от родственников. Занимался прохладный серый рассвет, мгла раннего утра утопала в углах, цветы в вазе на пианино засохли. Откинув гардину, чтобы не содрать её неуклюжей ногой, Константин вступил в прохладную комнату и медленно подошёл к дивану.

— Быстрее, Старлей, на Базу пора! — подгонял сзади Красный, кружа вокруг круглого Катиного стола, зарясь на её конфеты, лежащие в хрустальной вазочке.

Константин осторожно положил бессознательную Катю на диван и отошёл в сторону. Как жаль, что ему, Сенцову, придётся раствориться в небытии, а её оставить тут, на милость природы! Её бухгалтер уехал к кому-то в деревню — тем лучше, будет меньше проблем… Меньше проблем у Кати… Но не у Сенцова. Катя уже забыла Сенцова, но Сенцов-то всё помнит…

— Прощай, Катя… — пробормотал Сенцов, окинув последним грустным взглядом до боли знакомую Катину комнату, кожаное кресло в углу, в которое Катя всегда сажала Сенцова, когда тот приходил в гости, вазочку конфет на круглом столе… Конфеты Катя обязательно бы «казнила», всучив их Сенцову. Она всегда так делала: накупала конфет и вафель, а потом пугалась за фигуру и отдавала все эти сладости Константину. У Константина они долго не залёживались: приползя домой с очередного «суперсекретного сверхзадания», Сенцов не обнаруживал в холодильнике ни зги и набрасывался на конфеты… Интересно, кому теперь Катя отдаёт конфеты? Алине? Нет, Алина конфеты не возьмёт, у неё тоже фигура…

— Ну, идём, чего застыл, как пингвин перед бурей?? — внезапно на Константина холодным водопадом обрушился Красный, начал тормошить его плечо и тащить обратно, к балкону.

— Да отстань ты! — отпихнул его Сенцов. — Я прощаюсь!

— Светает! — настаивал Красный, не отходя от Константина. — Она сейчас проснётся, увидит тебя и крякнет от полного счастья! Пойдём уже, увалень несчастный!

Красный выпихнул Сенцова на балкон, а Сенцов прекратил сопротивление. Всё, Катя должна вернуться к обычной жизни, дождаться возвращения бухгалтера, а о Сенцове говорить только хорошее, как говорят о покойниках…

В последний раз оглянувшись на Катину комнату, Сенцов вскочил на балконные перила и влез в игрек-тачку Красного. Красный уже ёрзал за рулём, собираясь выжать газ, а Сенцов распластался по сиденью киселём, захлопнул глаза и затих. Константин думал, что в последний раз простился с Катей в тот день, когда уходил от неё в дурацкий «Родник» за палёной водкой, а Катя простилась с ним на условно настоящих похоронах… А тут сам хронос подтолкнул Катю назад, к Сенцову, он даже уверовал, что она откажется от бухгалтера и выйдет замуж за него… И опять-таки приходится расстаться навсегда из-за сверхсекретности миссии опа… На глаза лезли горькие слёзы — точно такие же, как и в тот день, когда Сенцов решил отравиться водкой…

— Кисель и есть! — подтвердил Красный, завёл игрек-мотор, и тачка, выполнив изящный разворот, вошла в невидимый режим и полтела к Базе.

Вот только Константин даже всплакнуть не может, потому что тут Красный — сидит довольным слоном и вертит баранку, руля к Базе по воздуху через Тихий океан. Радуется, что Репейник выдал ему тачку с кнопкой… А Сенцов ничему не радуется — хоть бы ему десять таких тачек Репейник выдал! Кажется, Сенцову никогда не сделаться настоящим дознавателем, таким, как например, Звонящая. Даже до того Рыбкина и то — далеко. Рыбкин вон, сколько успел сделать, пока Сенцов дрожал в яме и попадался Траурихлигену! Эх, Рыбкин, Рыбкин! Рыбкин столько всего успел, да ещё и погиб из-за Сенцова! Где-то в душе Константина опять проснулась слепая совесть, вгрызлась зубами куда-то под ложечку и начала терзать. Хорошо бы, Сенцова сегодня не выпустили из бокса — а то дома он засядет у телика с палёной водкою в зубах и поминай, как звали…

Константин сидел в столовой Базы и ничего не мог запихнуть в себя из еды — настолько совесть его давила — прямо, как настоящая верёвка на шее. За круглым столом рядом с ним сидели его товарищи и тоже почти не ели — только Репейник один наворачивал, сказав, что ему еда нужна для мозга. В этот вечер они поминали Рыбкина, рассказывали разные истории из жизни безвременно ушедшего стажёра, и никто не смеялся, хотя истории были смешными. Рыбкин нашёл своё последнее пристанище в некрополе Отдела Предотвращений — огромном, печальном здании, построенном на отдельном мизерном безымянном островке, рядом с атоллом Ихавандиффулу. Там было много склепов, занятых незнакомыми Сенцову убитыми дознавателями, подсыльными, пастухами… Их всех убили тайные враги цивилизации, с которыми испокон веков борется оп, и Сенцову в этом некрополе сделалось страшно — дознавателей тут было больше всего, и Константин представил себя в одном из склепов. Среди безмолвных мертвецов, всё-таки был один, которого Сенцов знал понаслышке — единственный убитый пробойщик Драйвер, о котором постоянно вздыхал Репейник. Он и сейчас вздохнул о нём, горюя над Рыбкиным. Специальный кран задвинул массивную гранитную крышку, замуровав Рыбкина в скдепе, и Звонящая пихнула Сенцова на выход — чтобы не стопорился и мешал расходиться остальным. И Сенцов послушно двинулся прочь из этой жуткой обители смерти, холодной, мглистой и пугающей живого человека до такой степени, что начинают призраки мерещиться…

— Давайте, хоть, мороженого поешьте… — негромко предложил Репейник, который три тарелки опустошив, запихнув в себя столько калорий, что и на слона хватило бы.

— Тащи «Чебурашку»! — мрачно приказала Звонящая, возя пальцем по столешнице.

— А чего я то? — оскорбился Репейник. — Я вам что, Золушка, что ли??

— Давай, Золушка, действуй! — рыкнула Звонящая, потянувшись к пистолету, и Репейник послушно потянулся за мороженым.

Сенцов тупо сидел, когда Репейник притащил это самое мороженое и начал раздавать всем, как настоящая Золушка. Хорошо Звонящая умеет постороить — ей до генерала один шаг, она уже полковник.

— Спасибо… — буркнул Сенцов, машинально взяв… Но совесть не дала ему поесть — сдавила так, что Константин чуть не взвизгнул.

— Чего не ешь? Тает! — осведомился Звонящая, покосившись на Сенцова недовольным глазом.

— Я опять пристрелил Траурихлигена… — Сенцов решился сказать об этом потому как знал: или он признается, или совесть его загрызёт. — Прости, Репейник…

Репейник раскрыл, было рот, чтобы что-то пробулькать пережёвывая мороженое, но его сурово перебила Звонящая.

— Не бери в голову! — неожиданно отрезала она, изумив Сенцова. — Сто процентов даю, что на этом гаде был бронежилет!

— Ты считаешь? — уточнил Сенцов, получив шок от того, что Звонящая не стреляет ему под ноги за новый хроносбой.

— Он не такой баран, чтобы два раза наступить на те же грабли! — рубанула Звонящая, невозмутимо жуя. — Ты бы, Старлей, наступил! А Траурихлиген из другого теста!

Сенцов заглох. Товарищи посмеивались над ним, пряча смешки за жеванием, а Константин сейчас почувствовал себя безмозглым слизнем так остро, как никогда, и Звонящая это ему доступно объяснила. У его товарищей стальные нервы — они съели по две порции мороженого, третью доедают, а «Чебурашка» Константина уже растаял, оплыв на тарелке, и он не нашёл в себе сил откусить ни кусочка. Нет, тут не место для слабачков, слизнячков, хилячков, середнячков… В оп принимают только лишь самых-самых: самых умных, самых сильных, самых хитрых, ловких, смелых… И как только «безмозглый слизняк» Сенцов затесался в их ряды??

— Слушай, Репейник, — тихонько сказал Константин Репейнику, который торчал к нему ближе всех. — Скажи, как вы все попали сюда из простой ментуры?

— Из простой ментуры? — нарочито громко хохотнул Репейник, насмешливо подмигнув Красному, который сидел слева от него с третьей порцией мороженого «Чебурашка». — А кто тут из простой ментуры-то?

— А у нас тут никто не из ментуры! — хихикнул за ним Красный, доедая мороженое. — Я, например, чёрный риелтор, а Репейник — хакер!

— Сам ты хакер! — обиделся Репейник. — И ешь много! Я — киберанархист! — объявил он, подбоченившись так, будто бы являлся Иваном Грозным.

— А ты мне в рот не заглядывай! — огрызнулся Красный. — И, Старлей, кстати, Бисмарк был террористом, а не просто скином. Он самолёт стырил в Чечне и умотылял в Сирию!

— Точно! — подтвердил Бисмарк, пугая Сенцова блеском глаз. — Клёво полетали!

— Но… — пробормотал Сенцов, отваливая челюсть. — Так не…

До этого момента Константин считал, что в спецслужбы принимают только образцовых полицейских с кристальными биографиями… а тут…

— Так что, Старлей, ты в нашей компании единственный мент! — хихикнула Звонящая. — А теперь — всё, идём спать — завтра нам вставать чуть свет!

Звонящая помахала ручкой и исчезла за толстой титановой переборкой. Сенцов же застрял и торчал посреди столовой, как дурацкий истукан, изучая блестящие стены.

— Кстати, Старлей! — это к нему подкрался Красный и шепеляво зашептал, прикрыв рот ладонью. — Мы тут всё про всех знаем, я даже в курсе, что Рыбкин в тинейджерстве обирал электронные счета, а вот, что сотворила Звонящая — не знает никто! Кстати, «Рыбкин» — это у него не фамилия, а тоже позывной!

— И что теперь? — проклекотал Сенцов, стоя. — Я думал, вы… А вы?

— Идём уже! Индюк тоже думал! — Бисмарк сгрёб Константина в охапку и выпер из столовой, взвалив на плечо. — Кисель!

Катя внезапно проснулась. Широко распахнув изумлённые и испуганные глаза, она рывком села на диване и почувствовала, как её сердце колотится в бешеном ритме, норовя едва ли не вывалиться на пол. Вокруг висела темнота и тишина безлунной ночи, в квартире было пусто, потому что муж гостил у родственников… Спать почему-то совсем не хотелось, хотя электронные часы на телевизоре извещали о двух часах после полуночи. И как она могла заснуть на диване? Катя даже удивилась: она никогда в жизни так не делала, каждый вечер она старательно расстилала постель в спальне… На диване обычно спит Сенцов… Спал Сенцов. Внезапно в памяти всплыли похороны Константина. Гроб, венки, рыдающая тётка, соседки эти, галдящие галками… Бедняга погиб в какой-то перестрелке с какими-то бандитами… Ночью, под дождём… Его застрелили, а потом — вывезли на набережную и утопили в Кальмиусе… Катя винила в этом себя, потому что раньше Сенцов был осторожен, берёг себя… А когда узнал, что Катя выходит замуж за Степана Селезнёва — мог пуститься во все тяжкие… вот и погиб.

На Катины большие глаза навернулись слёзы, она свернулась клубочком, уткнувшись носом в шершавую диванную обивку…

Внезапно в прихожей раздался шорох. Катя вздрогнула, потому что шорох походил на звук осторожных, крадущихся шагов. Вмиг забыв про рыдания, она вновь села на диване, замерла, превратившись в слух. Тихо. Показалось? Да, показалось, ведь Катя дома одна, дверь закручена на два замка… Никто не может пройти… СКРИП! — скрипнула расшатанная половица в старой прихожей. Катю сковал страх: она не одна, тут есть кто-то ещё, он ходит по прихожей, он не скрывается, не крадётся, а топает, и его тяжёлые шаги приближаются!

Секунда — и дверь комнаты с треском распахнулась. На пороге показалась высокая фигура, вспыхнул свет, потому что незнакомец щёлкнул выключателем…

— Траурихлиген!! — взвизгнула Катя и отшатнулась к стенке. Внезапно в её голове вспыхнули воспоминания: она попадала в какой-то страшный мир, где до сих пор идёт Вторая Мировая война, где живёт живой Сенцов, и где живёт Траурихлиген! Она сидела в подвале, где кишели крысы, и не ела «Мивину», которую ей просовывали в мизерное окошечко у самого пола…

— Траурихлиген! — довольно подтвердил Траурихлиген, вдвигаясь в подметённую комнату в грязных сапогах. — Я очень рад, что ты меня узнала!

— Где Сенцов?? — залепетала Катя дрожащими губами, вжимаясь худыми плечиками в холодную твёрдую стену.

— На бороде! — хохотнул Траурихлиген и устроился в кожаном кресле Степана, закинув одну длинную ногу на другую. — Ты думаешь, что я пришёл к тебе просто так, в гости? — осведомился он, в упор глядя на Катю своими страшными глазами.

— А… — блеяла Катя, холодея и цепенея от ужаса. Как он мог сюда попасть?? А вдруг он её сейчас убьёт???

— Нет, не в гости! — оскалился Траурихлиген, покинул кресло и широким шагом направился к Катиному дивану. — И не думай, что я просто так тебя им отдал! Я поставил на тебе небольшой и интересный эксперимент! — говорил он, приближаясь. — Интересный для себя!

Он подошёл вплотную к дивану, протянул ручищу и ухватил Катю за голову, прежде чем та успела пикнуть. Катя замерла, ожидая смерти, а Траурихлиген схватил её за волосы на затылке, больно дёрнул, а потом — отпихнул обратно, к стенке.

— Магнит! — довольно сообщил он, показав то, что оказалось у него на ладони. — Я нашёл брешь в игрек-системе ликвидатора памяти и решил проверить, действительна ли она для туристов. Ты всё помнишь, а значит — да! Спасибо, Катя, ты мне очень помогла! Теперь — можешь спать дальше!

С этими словами Эрих Траурихлиген вынул из внутреннего кармана кителя оповский ликвидатор памяти и нажал маленькую красную кнопку.

— Ай! — вскрикнула Катя и упала на диван без чувств.

— Пока, Катя! — попрощался с нею Траурихлиген, распахнул дверь и шагнул в прихожую.

Дверь медленно, с лёгким скрипом закрывалась по инерции, а Катина прихожая была пуста.