Золото твоих глаз, небо её кудрей

Действие шестьдесят первое. Натюрель, или Интеллектуал проникается интересами Отечества целиком и полностью

27 января 313 года о. Х. Вечернее время.

ООО «Хемуль», г. Дебет. Улица Нагорная, д. 2.

Current mood: optimistic/не всё так плохо

Current music: Наутилус Помпилиус — Бриллиантовые дороги

Учёный хемуль, астроном Йофан Кшиштоф Дариуш Пшибышевский шёл туда, не зная куда. Говорить то, не зная что.

То есть шёл-то он, несомненно, туда. То есть — куда надо. Попробовал бы он пойти куда-нибудь ещё, ха! Уклонись Пшибышевский от маршрута, он тут же разбил бы себе нос. Трудно не разбить нос, если на нём тёмные очки, а голова забита мыслями о неправильностях в движении спутников Юпитера.

Но, к счастью, носу почтенного хемуля ничего не угрожало. Его провожатый (а лучше сказать — поводырь) Анонимус отлично знал, куда он ведёт учёного астронома. Просто он не делился с ним этим знанием. Хотя, если бы Пшибышевский спросил, то Анонимус — в сущности, добрый малый — расщедрился бы на пару намёков. Однако профессор ни о чём не спрашивал. Он просто переставлял ноги, стараясь удержать под мышкой выскальзывающий портфель^{419}. Мягкая, бескостная рука Анонимуса деликатно поддерживала его под локоток, направляя учёного по предначертанному пути. Время от времени та же рука легонько дёргала его за ухо, что означало «притормозить». Впереди обычно поджидала ступенька, порожек, выбоинка, навозная кучка или ещё какая-нибудь мелкая неприятность. В таких случаях Пшибышевский на пару секунд возвращался в реальность. После чего, преодолев очередную преграду, снова погружался в размышления.

Телескоп-рефлектор с зеркалом три метра десять сантиметров покорил Йофана Кшиштофа Дариуша Пшибышевского раз и навсегда. Он часами не мог оторваться от окуляров. Камни Оковы! Поверхность Луны! Марс! Какие-то странные образования в астероидном поясе! Наконец, Юпитер и его спутники! И это только начало!

Профессор простёр свои помыслы до самого Сатурна, когда Анонимус неожиданно сдёрнул с него тёмные очки и шепнул: «осторожно».

Проморгавшись, почтенный хемуль увидел перед собой крохотный проулок. Его наполовину перегораживала помойка. Впрочем, помойка была тут везде — прямо на мостовой валялись гнилые луковицы, яичная скорлупа, картофельные очистки, кости, гнилая требуха и просто мусор и грязь. Всё это отвратительно воняло: даже хемуль, с его возвышенным умонастроением и слабым обонянием, невольно поморщился.

Над отбросами вились редкие зимние мухи.

— Осторожно, — повторил мимокрокодил и стал пробираться через грязь, наступая на относительно чистые места. Обречённо вздохнув, профессор последовал за ним, высоко поднимая подол юбки, чтобы не замараться. Пару раз он чуть не шлёпнулся, наступив на что-то скользкое, но Анонимус всякий раз успевал его удержать — предупредительно вытянув левую руку втрое.

Наконец, они выбрались на относительно чистое место. Прямо перед ними был очень старый дом, видимо нежилой — окна были грязные и тусклые, дверь парадного заколочена досками. Напротив был такой же дом, только вовсе без окон. Глухая стена была разрисована похабными граффити, заросшими слоем грязи. Их перечёркивала относительно свежая надпись «ЭВОЭ УЧИТЕЛЬ УЧ» и дальше что-то неразборчивое. Надпись была сделана чем-то коричневым, противным на вид.

— Нам сюда, — сказал Анонимус, показывая куда-то за угол.

Профессор быстренько вытер ступни о юбку^{420} и последовал за своим провожатым.

За углом обнаружился крытый вход в полуподвал. Над ним виднелась надпись «Дырявая ложка», и ниже полустёршимися буквами — «Столовая». Воняло оттуда тем же самым, что и на улице.

Хемуль спустился вниз, думая, что гаже уже не будет.

Он ошибался.

Столовая представляла из себя довольно большое помещение без окон. Освещалось оно парой тусклых лампочек. Стены блестели от жирной грязи, потолок — покрыт копотью.

В дальней стене была дверь с амбарным замком. Рядом зияла ниша. За ней виднелось другое помещение, с какими-то кастрюлями, кружками и прочими кухонными принадлежностями. Там никого не было.

Над нишей висела надпись: «У НАС ПОРЯДОК ТАКОЙ ПОЕЛ — УБЕРИ ЗА СОБОЙ». Педантичный хемуль обратил внимание на отсутствие двоеточия.

Стульев не было. Были четыре стоячих столика, намертво прихуяренных к полу. Между ними бродила необъятно-толстая уборщица — судя по фенотипу, помесь жабы и бегемота. На её огромной харе намертво застыло брезгливое раздражение. Она лениво двигала шваброй, размазывая по полу грязь.

Увидев посетителей, она разинула пасть и заорала:

— Ва-а-аля! Тут пришли!

— Ща-а-а! — донеслось откуда-то из-за стены.

— Нам сюда зачем? — не понял Пшибышевский.

— Обедать, — печально вздохнул мимокрокодил.

В окошке появилась старая, покрытая жёлтыми пятнами пупица.

— Ну чё надо? — рявкнула она на посетителей.

Профессор, не привыкший к такому обращению, хотел было возмутиться, но Анонимус неожиданно вырастил из затылка руку и рот хемулю захлопнул.

— Два комплексных обеда номер три, пожалуйста, — сказал он голосом грубым, но просительным.

— Курва Мачь! — зашипел недовольный хемуль. — Мам то в дупу!

— Тшшшш, — Анонимус укоризненно посмотрел на раскипятившегося учёного. — Чем быстрее мы это пройдём, тем лучше. Для нас, — добавил он со значением.

— Может быть, вы всё-таки объясните мне, где мы и зачем… — начал было Пшибышевский.

— Сейчас-сейчас, — Анонимус вырастил из ноздри гибкий стебель и направил его хемулю прямо в ухо.

— Мы идём на очень важную встречу, — заговорил тихий голос в стебле. — Вы приглашены в клуб на улице Нагорной. Это очень закрытый клуб. Там собираются доверенные лица, — последние слова он прошептал еле слышно.

Астроном вздрогнул. Как всякий хемуль, он знал, кто такие доверенные лица. И — что греха таить — их чурался.

Аналитическая сводка. Институт доверенных лиц и его значение для хемульской государственности (выдержки)

До появления вриогидры Морры и образования ООО «Хемуль» домен хемулей считался — и, видимо, был — самоуправляемым сообществом без отчуждённого аппарата насилия, именуемого государством. Суды и силовые структуры были — да, собственно, и остались — частными, чиновничий аппарат — тоже. Это не помешало хемулям создать сложное, процветающее общество, успешно конкурирующее с самыми развитыми доменами и анклавами Страны Дураков.

Этот неожиданный успех связан с некоторыми уникальными особенностями хемульского социума. ‹…›

Знаменитый миссионер и путешественник, педобир Антоний Подагрик (I в. п. Х.) в своём сочинении «Описание земель, лежащих за рекой Самбатион» указывает, что «у народа хемулей всё делается или по понятиям, или помаленьку, или как-то так». В дальнейшем общие для Страны Дураков понятия развились в хемульское прецедентное право, а совершаемое помаленьку — в отлаженную систему местного самоуправления. Что касается вопросов, решаемых как-то так (у хемулей они обычно именуются всякими такими делами), то здесь возник не имеющий аналогов институт доверенных лиц.

Считается, что доверенные лица произошли от профессиональных поручителей. Хемульскй суд обычно принимает во внимание репутацию сторон. Профессиональные поручители были — и являются — неформальным институтом по оценке репутации. Если пользующийся уважением профессиональный поручитель утверждает на суде, что некто является «добрым гражданином, в серьёзных косяках не замеченным», это может очень сильно повлиять на приговор. Поручителей также призывают как свидетелей при совершении сделок. В дальнейшем они стали решать и другие вопросы — и в конце концов превратились в своего рода социальную страту или прослойку, именуемую «доверенными». ‹…›

Лучшее определение доверенного лица принадлежит хемульскому социологу Тадеушу Штрипке: «Доверенное лицо — это неформальный посредник между населением и институциями, а иногда и заменитель отсутствующих институций». Это улавливает суть дела. ‹…› Например, доверенные лица занимаются добыванием и оформлением разного рода разрешений, справок, лицензий и т. п. По идее, они должны выдаваться государственными органами, однако в реальности данные органы этим не занимаются — а то и отсутствуют как таковые. Например, розничному торговцу кофе или спиртным нужна лицензия, но никакой инстанции, выписывающей таковые лицензии, в Хемуле не существует. Если же обратиться к доверенному лицу, оно добудет разрешительный документ, заверенный подписью и аурой самого Березовского. То же самое касается заявок на гранты, на госфинансирование или на обращение к бизнес-сообществу о сборе средств под проект. Формально обращаться не к кому; однако доверенное лицо, взявшись за подобное дело, может добыть бумагу за подписью Морры, перепланировать бюджет учреждения или организовать благотворительный обед, на который придут самые уважаемые коммерсанты. ‹…›

Важно отметить, что доверенные лица воспринимают свою деятельность не как работу, а как общественное служение. В частности, они не берут денег за услуги. От клиентов они принимают только знаки внимания и уважения. Это не значит, что их услуги действительно бесплатны. Предполагается, что клиент доверенного лица остаётся ему «должен по жизни» (хемульский правовой термин) и будет в дальнейшем оказывать ему разного рода любезности. Уклоняющихся от этой дани очень немного — и их дела редко бывают успешными. Как правило, существо, поссорившееся с кем-либо из доверенных лиц, спешно покидает Хемуль, во избежание худшего. ‹…›

Интересной чертой доверенных лиц является их непубличность. Единственный способ найти нужное доверенное лицо — это выйти на него через знакомых и друзей. Далее с ним нужно установить отношения, что требует известных усилий. Для коренных хемульцев это, впрочем, в порядке вещей, а эмигранты довольно быстро приучаются. Что интересно — среди доверенных лиц эмигранты в первом поколении составляют не менее сорока процентов. Несомненно, это политика сообщества — хотя о её причинах приходится только гадать: сами доверенные лица уклоняются от комментариев. ‹…›

После появления Морры многие хемулеведы ожидали ослабления данного института или даже замены его регулярным чиновничеством по образу и подобию Директории. Ничего подобного не произошло. Напротив, именно при Морре были окончательно ликвидированы зачатки традиционной бюрократии — например, контролирующие ведомства. ‹…›

В целом можно сказать, что институт доверенных лиц является одной из несущих конструкций хемульского социума.

Кшиштоф Дариуш Пшибышевский всю жизнь старался избегать всяких таких дел, а все вопросы решать через университетскую бюрократию. Однако совсем уж не сталкиваться с доверенными было просто невозможно. Например, когда его оформляли как лектора, понадобилось официальная рекомендация на преподавательскую деятельность. Как выяснилось, университет такие бумаги не выписывал. Так что завкафедры через свою двоюродную сестру свёл Пшибышевского с рогатой примулой, которая формально не имела отношения ни к кафедре, ни к университету вообще. Примулу пришлось вести в ресторан для растительных основ, угощать настоящим голубиным гуано и облизывать ей пестик. Примула взамен пообещала «что-нибудь придумать». Через пару дней бэтмен принёс рекомендацию, подтверждённую Моррой… Последний раз Пшибышевский пытался решить вопрос через доверенных, когда выбивал разрешение на нормальный телескоп. Увы, тут механизм застопорил. Все, на кого ему удавалось выйти, огорчённо ссылались на бюрократические запреты и за дело браться отказывались.

О жизни доверенных лиц профессор имел представления самые смутные. Но всё-таки слышал краем уха, что доверенные встречаются и обсуждают свои таинственные дела в каком-то «клубе на улице Нагорной». Где эта улица, где этот клуб — никто не знал.

— А здесь мы что делаем? — недоумённо спросил он.

— Видите ли, Кшиштоф… Клуб был создан для обсуждения важных вопросов. Действительно важных. А потом туда стали ходить, чтобы отдохнуть и посплетничать. Ну и вот чтобы это пресечь, ввели традицию. На улицу Нагорная можно попасть, только поев в «Дырявой ложке». А есть в «Дырявой ложке» будет только тот, кому очень нужно в клуб. Очень нужно, — подчеркнул он голосом.

— Что, так плохо кормят? — догадался профессор. — У меня желудок слабый, — предупредил он своего провожатого.

— Проблюётесь, — утешил Анонимус. — В клубе есть прекрасная общественная уборная.

— Эй вы там! — крикнула пупица. — Обедики свои заберите!

— Стойте здесь, — прошептал мимокрокодил и распался на две части, напоминающие с виду ящериц на ножках^{421}.

Ящерицы ловко обошли с двух сторон уборщицу, яростно дёргающую шваброй, и получили в окошечке два замызганных пластиковых подноса.

Через пару минут перед профессором стояла тарелка со скверно пахнущей жидкостью, в которой плавали капустные листья. Рядом — другая, с кусочками мяса неизвестной основы, щедро политой чем-то густым, коричневым. Также — стакан с непонятной жидкостью, гнутая алюминиевая вилка без двух зубцов и скрученная вдоль оси ложка из того же металла. Что касается специй и приправ, то на столе стояла проржавевшая крышечка от какой-то банки. На донышке её застыла твёрдая серая соль.

— Приступим, — сказал склеившийся воедино Анонимус, печально глядя на тот же набор яств перед собой. — Главное, старайтесь всё проглотить побыстрее. Хотя я бы предпочёл пообедать в канализации, — признался он, запуская ложку в тарелку с коричневым.

Хемуль взялся за вилку, но та оказалась отвратительно жирной. Ложка была почище. Он зацепил кусочек мяса с коричневым соусом и положил его в рот.

— О я пердоле, — только и сказал он, всё же заставив себя проглотить кусок. — Это что такое вообще? Говно какое-то?

— Хуже, — вздохнул Анонимус. — Это секретный советский антикулинарный соус^{422}. Рецепт сохранился чудом.

— Мерзость, — профессор отхлебнул жидкости из стакана. — А это что? В этом половую тряпку мыли?

— Это компот, — объяснил мимокрокодил. — Половую тряпку моют в кофе, а компотом поварихи подмываются. Глотайте быстро. Если хотите и дальше пользоваться телескопом.

Хемуль попытался сосредоточиться на спутниках Юпитера и глотать не жуя. Получалось плохо. Еда была ну очень гадкой. После третьей ложки супа профессор спросил у Анонимуса, можно ли здесь разжиться водкой. Тот вздохнул и сказал «не положено».

Унылая трапеза заняла минут двадцать. После того, как хемуль кое-как справился с компотом, Анонимус отнёс тарелки назад. Пупица их проверила, проворчала «ладно, сойдёт» и сказала уборщице «открой». Та, тяжко колыхая огромной жопою, пошла к стене, где была дверь с амбарным замком. Звякали ключи, дверь никак не открывалась, уборщица материлась и дочерилась как пьяный першерон в эргастуле.

Тем временем Пшибышевский тщетно искал, где бы помыть руки. Увы, в «Дырявой Ложке» не было ни единой салфетки — только подтекающий кран с холодной водой и бурым обмылком на раковине. В конце концов Анонимус отрастил себе длинный язык и облизал профессору руки по локоть.

Наконец, дверь всё-таки открыли, и мимокрокодил вывел хемуля на улицу Нагорная.

Улица — точнее, улочка — показалась профессору интересной. Короткая и кривая, она удивляла ухоженностью и какой-то даже прилизанностью. Мостовая была гранитной, фасады домов выложены майоликовой плиткой. А прямо перед носом Пшибышевского сияла золотом магазинная вывеска: «Дохомокостные артефакты». Заинтригованный профессор сделал было шаг к двери, но Анонимус довольно бесцеремонно взял его за плечи и развернул в другую сторону. Там был магазин «Зонты и шляпы». Витрину украшал цилиндр настолько прекрасный, что даже у Пшибышевского, к таким вещам равнодушного, что-то дрогнуло в душе. Через пару секунд он осознал, что дрогнуло не в душе, а в желудке: мерзкие харчи, съеденные в «Дырявой Ложке», просились наружу.

Судорожное движение кадыком и соответствующий звук, изданный почтенным профессором, от Анонимуса не укрылись.

— Давайте-ка скоренько, — озабоченно сказал он и потащил астронома вперёд. Промелькнуло что-то слева, что-то справа, под ногами образовалось мраморное крыльцо, высокая дверь с бронзовой ручкой, коридор — дверь — налево — и наконец, унитаз! В который хемуль шумно излился.

Потом он долго мыл руки и пасть, вытирался вафельным полотенцем и мысленно клялся, что это его первый и последний визит на улицу Нагорная. И что больше он сюда не придёт — никогда, ни за какие коврижки. Даже за дохомокостными артефактами.

Однако вскорости ему полегчало. На втором этаже клуба они с Анонимусом зашли в небольшой бар, где профессора попотчевали минералочкой. Надменный расхрендыря́мбрий в парике с буклями^{423} вручил ему грелку с горячей водой. Вооружённый этим предметом, он, — всё так же поддерживаемый под локоток Анонимусом — переступил, наконец, порог клубной залы.

Всякий уважающий себя хемуль состоит в каком-нибудь клубе. Профессор посещал преподавательский клуб при университете. Оформлено там всё было солидно — деревянные панели на стенах, блестящие медные краны, светильники, кожаные кресла. Пшибышевский считал клуб идеальным сочетанием роскоши и уюта. Вообразить себе что-то лучшее он даже и не пытался.

И только теперь он понял, что такое настоящая роскошь. И настоящий уют.

С первого взгляда клубный зал казался огромным. Потом до астронома дошло, что впечатление усиливается очень высоким белым потолком с падугами, вознесёнными метров на семь. С потолочного панно, изображавшего аннексию гуситов^{424}, свисали хрустальные люстры. Окна шли в два яруса — одни над другими — и были украшены алыми занавесями, а простенки закрыты картинами.

Самое большое полотно висело на торцевой стене. Огромное, вознесённое почти под потолок, оно изображало старого хемуля в зелёной юбке, восседающего в кресле-качалке перед камином. Выражение лица у хемуля было такое, будто он только что всех продал, потом снова купил и вотпрямща́ собирается продать ещё раз, но дороже.

Зал был не пуст. У стен дожидались своего часа кресла, пуфики, насесты, подстилки и декоративные горшки — в общем, седалища на всякого-якого. Некоторые были заняты. Например, у самой двери сидели хорёк с двумя сурками, курили преогромные трубки и о чём-то тихо разговаривали.

— Нам туда, — поторопил мимокрокодил, слегка подталкивая растерявшегося интеллектуала вперёд.

Предназначенное им место находилось под самым портретом старого хемуля. Там стояло огромное кресло, в которое астроном с наслаждением и погрузился. Анонимус пристроил ему в ноги грелку и положил на колени пледик. Как-то образовался и столик с чашечкой, распространяющий аромат хорошо сваренного кофе. Рядом скромно стояла рюмочка с можжевёловой. Композицию завершала пенковая трубка с длиннейшим чубуком, длинные спички и початая пачка табака.

— Располагайтесь, — шепнул Анонимус, — а я тут рядом буду.

Профессор не стал спорить. Он отдал должное кофе, потом водке, после чего, попыхивая трубкой, предался наблюдениям и размышлениям.

Странно, но огромный светлый зал уже не подавлял размерами. Напротив, отсутствие тесноты и возможность сесть в любом месте оказались весьма удобными. Пшибышевский почувствовал себя в привычной роли наблюдателя за удалёнными объектами. Для полноты ощущений не хватало только подзорной трубы — или хотя бы бинокля.

— Это кто вон там в углу? — тихо спросил профессор, используя трубку в качестве указки.

Анонимус, расплывшийся по всему креслу, поднял глаз над спинкой и покрутил им.

— Эти по застройке и недвижимости, — сообщил он профессору. — Вон тот крот — очень влиятельный, решает вопросы с выделением земли. Вон та землеройка занимается разрешениями на строительство. А вон видите хемуля с трубкой? Этот по коммуникациям и всему такому. Хотя во-он тот попугай у окна тоже с коммуникациями может решить. Но он только с птичьими основами работает.

— Другие основы не любит? — неприятно удивился профессор. Он был интеллектуалом, расизм ему был чужд.

— Не понимает, — Анонимус весьма правдоподобно изобразил тяжёлый вздох. — Ответственное лицо на то и ответственное, чтобы клиента понимать. Хорошее он существо или обычное. Хорошему существу нужно помогать по совести. Обычному — по возможности. Я понятно выражаюсь?

— Мне с телескопом, значит, помогли по возможности, — проворчал хемуль. — А вон там кто? — он повернул чубук к окну, где на насесте расположилась какая-то жирная птица со следами былой миловидности. В клювике её блестел брюлик. Перед ней на коленях стоял верблюд и что-то ей нашёптывал.

— О! Это сама мадам Лотерейчик! — уважительно прошептал Анонимус. — Она ведает прессой и издательскими вопросами. А вон там, левее, — он вытянул глаз из орбиты и устремил его несколько далее, — видите в синем костюме опоссума? Это не кто иной, как…

— Извините меня, пожалуйста, — раздался тихий, слегка пришёптывающий голос. — что я, не будучи знаком, позволяю себе… Разрешите мне, так сказать, присоседиться?

Профессор с неудовольствием повернул голову и увидел прямо перед собой голову змея.

Пресмыкающийся был стар. Чешуя его выцвела почти до белизны. Морда была и вовсе седой, кожа по бокам свисала дряблыми складками. Однако янтарные глаза, затянутые плёнкой, были ясными и смотрели внимательно. Пшибышевскому даже почудилось, что у змея в зрачках вращаются крохотные буравчики. Которые нечувствительно пронзают профессора насквозь^{425}.

Впрочем, это чувство как возникло, так и пропало. Остался симпатичный старый поползун, взирающий на астронома с рассеянной ласковостью, свойственной добродушным старикам.

Зато Анонимус буквально растёкся от любезности.

— Милости просим, дорогой наш патриарх, — прямо-так пропел он, весь изгинаясь и завиваясь какими-то бурунчиками^{426}. — Вы оказали нам честь…

— Да бросьте, ну что вы, какая честь, скажете тоже, — улыбнулся змей, показав жёлтые клыки. — Мы же столько знакомы. Я просто старик с причудами. Хотя какие причуды в моём-то возрасте? Остался у меня один грешок — люблю поговорить с умными существами. Только вот нечастно мне такая возможность выпадает. Здешним-то, — он поводил рылом туда-сюда, показывая на зал, — я уже до смерти прискучил.

— Ну что вы такое говорите, — ещё сильнее изгнулся и расплылся Анонимус, — наш гость может ведь и за чистую монету принять… Кстати, позвольте вас представить. Мой друг, профессор астрономии Йофан Кшиштоф Дариуш Пшибышевский. — Глаз переместился на старика. — И мой — смею сказать — доброжелатель и покровитель Амвросий-Атаульф-Вигилий фон Вюртемберг Саксен-Готфский. Доверенное лицо доверенных лиц. Прошу любить и жаловать.

Змей снова улыбнулся.

— Просто Амвросий, — сказал он. — Все эти длинные имена — одно расстройство. Их запоминать надо, ещё и по порядку, да чтобы не ошибиться. Много хлопот, мало толку. Вот вы, Кшиштоф, что об этом думаете? — колючие буравчики в глазах змея снова завертелись.

Профессор пожал плечами.

— У меня тоже имя длинное, — сказал он. — И мне оно нравится.

Буравчики исчезли.

— Это вы просто замечательно сказали, — Амвросий слегка наклонил голову. — Сразу понятно — вы честное существо. Другой бы сманеврировал. Сказал бы что-нибудь — дескать, и я того же мнения. Чтобы только отделаться от старого дурака. А вы нет, вы не такой. Примите же уверения в совершеннейшем моём почтении. — Да какая беседа, мы же и не начинали, — змей слегка потянулся. — Нам уделил время настоящий астроном. Давайте же поговорим о делах небесных. Пан Кшиштоф, я слышал от нашего друга, что вы сейчас занимаетесь спутниками Юпитера? С ними всё в порядке? Особенно я волнуюсь за Ганимед. Что не так с его орбитой?

В башмакообразной голове Пшибышевского столкнулось сразу несколько мыслей. Во-первых, ему было приятно, что Амвросий назвал его паном. Во-вторых, он удивился, откуда змей знает о Ганимеде, а также о его, Кшиштофа, к нему интересе. Насколько ему помнилось, он даже Анонимусу ничего о том не рассказывал. В третьих, ему захотелось объяснить суть дела. Да так, чтобы собеседник понял и проникся.

— Ну понимаете, — начал он, — все спутники Юпитера синхронные. То есть они вращаются так, что обращены к планете всегда одной стороной. Это как наша Луна. Мы видим всегда одну и ту же сторону. Потому что период обращения Луны вокруг Земли совпадает с её периодом обращения вокруг своей оси…

— Как интересно, — змей пододвинулся чуть ближе. — Я-то думал, что Луна вообще не вращается, поэтому к нам повёрнута всё время одним боком…

— Нет, не так, — сказал астроном и принялся объяснять.

Через пару минут он увлечённо возил чашкой из-под кофе вокруг стопки, демонстрируя, что чашка должна крутиться, чтобы быть всё время повёрнутой к стопке ручкой. Змей смотрел, уважительно кивал. Раздухарившись, профессор принялся объяснять теорию приливного захвата^{427}. Для этого ему понадобилась бумага и карандаш, каковые Анонимус тут же где-то и раздобыл. Потом — ещё бумага. Потом ещё кофе. Змей слушал с интересом, задавал правильные вопросы.

— И вот представьте, — закончил он, — наблюдения показывают, что Ганимед вышел из приливной синхронизации! Его орбита изменилась, а скорость вращения — нет!

— Так вы же сами только что объяснили, что это никоим образом не возможно? — удивился змей.

— Невозможно, — согласился Пшибышевский. — Однако это факт наблюдаемый. Видимо, действует какой-то внешний фактор. Сейчас я пытаюсь вычислить его параметры… Мне бы пару помощников. А ещё лучше — дохомокостную вычислительную технику, — вздохнул он.

— Увы, ничем помочь не могу, — вздохнул Амбросий. — Хотя лично сам заинтригован. И были бы у меня личные средства, я бы ваши изыскания поддержал. Но вот беда какая — нет их у меня. Мы, ответственные лица, деньги не копим. Не принято это у нас. Живём с того, что привлекаем в проекты. А ваша обсерватория… Ну сами посудите, кто-нибудь в неё вложится? Как в проект?

— Нет, конечно, — с горечью сказал Пшибышевский. — Какая может быть прибыль от небесных явлений? Они же бесполезны.

— А вот сейчас вы очень узко посмотрели, — пожурил его змей. — Мало ли что бесполезно. Вот, скажем, водка. Полезности от неё организму никакой, вред один. Однако же её производство чрезвычайно выгодно. Потому что пропустить рюмочку бывает весьма приятственно. Или, скажем, книжки художественные. Ну какая от них польза? В любом справочнике по садоводству пользы больше, чем во всей мировой литературе. Однако же книжки покупают. Почему? Потому что читать книжки интересно. А ведь звёзды и планеты тоже очень интересны. Ну, вы-то понимаете?

Хемуль задумчиво кивнул.

— А почему? Почему вам интересно, а другим не очень? — продолжал Амвросий.

— Дураки потому что, — буркнул астроном.

— Ну так уж и дураки. Вот вы, профессор, интересовались ли когда-либо геологией?

— В общих чертах, — обтекаемо ответил Кшиштоф.

— Допустим. То есть вы в курсе споров фиксистов с мобилистами^{428}? И о роли астеносферной конвекции в движении плит?

— Я вообще не знаю, что это такое, — признался Прибышевский.

— Вот! — обрадовался змий. — Я же говорил — вы существо честное! Это у вас черта фундаментальная, пан Пшибышевский! При всех-то других основных свойствах вашего характера и сердца, которые, я льщу себя надеждой, что отчасти постиг. А могли бы ведь и соврать, только чтобы отвязаться. Ну да это всё так, психологизмы. Я вот о чём. Основы геологии, в сущности, просты. Но мы ими не интересуемся, потом что они никак на нашу жизнь не влияют. А если бы влияли? Если бы вопрос о движении тектонических плит затрагивал бы жизнь обывателя? Хоть в какой-то степени?

— Не могу себе такого представить, — сказал хемуль, лихорадочно соображая, к чему всё это.

— И опять вы правы! — Амвросий прямо-таки лучился доброжелательством. — Потому что разжечь интерес обывателя к геологии можно только в обстоятельствах совершенно исключительных. Ну, скажем, если от этого будут зависеть права на какие-то территории. Хотя сейчас это совершенно невозможно. А вот с астрономией? Именно сейчас? Вы подумайте. Подумайте. Подумайте… — шептал змий, медленно обвиваясь вокруг кресла с хемулем и как бы окружая его собой со всех сторон. Голова его, однако же, висела неподвижно перед лицом профессора.

— Вы хотите сказать… — пролепетал Пшибышевский, сжимая голову руками.

— Календарный вопрос сейчас невероятно важен, именно сейчас важен, — нашёптывал змий, — и если вы откроете, что в году образовалось три лишних дня… вы привлечёте огромное внимание к астрономии как науке… и не только в Хемуле, везде… и даже если с вашей гипотезой не согласятся… вы уже сделали открытия, великие открытия… вы станете известным… знаменитым… великим… — змей говорил всё тише, но профессор слышал его всё лучше, — вы откроете массам астрономию… это ваш долг… вы должны… вы станете великим… должны… великим… должны…

— Но как же моя научная репутация! — вскричал астроном.

— Репутация? — Амвросий величественно изогнулся, изображая вопросительный знак. — О да, репутация! О ней-то и речь. Будет она у вас или нет. Или вы останетесь в истории великим астрономом, который один раз ошибся… и признал свою ошибку… или вас забудут раньше, чем вы умрёте. Потому что астрономия никому не будет интересна.

Воцарилось молчание.

— Ну если вопрос стоит так… — промямлил хемуль. — Да. Ради такой цели я могу высказать недостоверную гипотезу. Но я сам же её потом опровергну! Сам!

— Как вам будет благоугодно! — сказал змий. — Можно сразу же после собрания тридцатого числа. Но я бы советовал повременить. Нужно разжечь интерес публики к проблеме орбиты Земли. А также и орбитам других небесных тел. Понимаете?

— Н-ну допустим… — профессор чувствовал себя сбитым с толку — и в то же самое время обнадёженным. — Я вот только не пойму — зачем вам был этот разговор? Вы ж меня уже купили и запугали. Я на всё согласился. Тогда зачем?

— Ну если вы так ставите вопрос… Хорошо, попробую объяснить. Вы разбираетесь в небесных телах, не так ли? А я разбираюсь в существах. Вот вы — честный, я вам это уже дважды сказал и третий раз повторю. Честный. Это не в том смысле, что вы солгать не можете. Можете, конечно. Вас можно запугать, купить, обмануть. И вы солжёте. Но после этого вы будете чувствовать себя нехорошо. А перед этим — ещё хуже. Другой-то соврёт — как с гуся вода. Некоторые даже удовольствие получают от вранья своего. А вы нет. У вас на ложь реакция физиологическая. А с физиологией спорить — что переть против рожна. Вот вы даже собрались было соврать, встали, рот раскрыли… И так-то вам тошно станет, что вы возьми да и ляпни правду. И гори оно всё синим пламенем… Вот этого нам не надо.

Астроном промолчал.

— Но есть обстоятельства, — продолжал разглагольствовать змей. — Которые даже для хорошего существа выше правды. Вот, скажем, вы сегодня обедали в «Дырявой Ложке». Вам было противно. Но вы всё съели. Потому что наш дорогой Анонимус убедил вас, что вам обязательно нужно попасть на важную встречу. И вы физиологию свою успешно преодолели.

— Потом я проблевался, — сказал Пшибышевский.

— Потом, — кивнул змей. — Но всё-таки вы здесь. Вы смогли всё это съесть. Потому что у вас была перспектива. И сейчас я вам тоже дал перспективу. О которой вы даже и не думали. И заметьте — я говорил вам чистую правду. «Казус тридцатого февраля» вызовет огромный интерес к астрономии. Я гарантирую это.

Пшибышевский собрался с мыслями.

— Два вопроса можно? — на этот он не стал уклоняться от взгляда змея.

— Можно, — сказал змей.

— Почему вы хотите отстранить от власти Морру? Она мешает вам править?

Змей молча размышлял несколько долгих миновений.

— Вы понимаете, кто я? — спросил он, наконец.

— Главный, — сформулировал Пшибышевский. — Принимающий решения.

— Нет, — Амвросий решительно мотнул головой. — Я не принимаю никаких решений. У меня нет административной жилки, совсем. Да и вообще, не царское это дело — управлять.

Впоследствии, вспоминая этот момент, Йофан Кшиштоф Дариуш Пшибышевский не мог отделаться от одной иллюзии: ему показалось, что над головой змея вспыхнула зубчатая золотая корона. Хотя, скорее всего, это был случайный солнечный блик.

— Моё дело, — продолжал змий, — выдавать лицензии ответственным лицам. На то, чтобы быть ответственными лицами. А для этого нужно разбираться в существах.

— И что же? Какое это имеет отношение к Морре? — астроном наморщил лоб, отчего тот пошёл складками.

— Я был не против Морры, — медленно проговорил Амвросий. — Не потому, что на том первом собрании нас, так сказать, загипнотизировали. Хотя это было. Но на меня такие штуки не действует. Я позволил Морре стать нашей правительницей, потому что она — существо хорошее и полезное. Мы с коллегами решили, что она будет хорошо заботиться о Хемуле. И до последнего времени так оно и было.

— А теперь она стала плохой? — астроном внезапно обнаружил, что его трубка давно погасла, и принялся раскуривать её заново.

— Она попала в плохую историю. Поссорилась с Братством. Хочет отомстить. И теперь смотрит на Хемуль как на материальный ресурс. Который может потратить на войну с Ха' брат Церех Аур Бохер. Мы подумали и решили, что благополучие Хемуля дороже амбиций госпожи Морры. Нам не нужна война с Братством. Нам нужен мир и благополучие. Поэтому мы намерены отстранить Морру от власти. Разумеется, законным путём. Законность — это фундамент нашей системы. Поэтому нам нужно тридцатое февраля. Помогите нам, профессор.

Пшибышевский, наконец, справился с трубкой и выпустил первый клуб дыма.

— Я уже сказал! Я сделаю то, что вам нужно, — сказал он с раздражением почти напускным.

— Не «вам». Нам нужно, — нажал Амвросий. — Кажется, у вас был ещё какой-то вопрос?

— Да. Чей это портрет? — хемуль задрал рыло вверх.

Змей вытянулся — оказавшись удивительно длинным — и снова опустился.

— А, вы об этом… Бывший владелец этого дома. Ростовщик. Завещал свою недвижимость доверенным лицам. С тем условием, что мы сохраним его портрет.

— И как его звали? — зачем-то поинтересовался профессор.

— Про то, чтобы помнить его имя, в завещании сказано не было, — сухо заметил змей. — А теперь, когда мы всё обсудили, я предлагаю вместе пообедать.

— Прекрасная мысль, — подал голос Анонимус, до этого момента сидевший тихо.

— Тем более, — Амвросий многозначительно поднял кончик хвоста, — что сегодня в нашем ресторане — знаменитые порционные судачки а-ля натюрель^{429}.