Золото твоих глаз, небо её кудрей

Действие сорок второе. Сарбакан, или Алиса в смущении созерцает Ни Что Иное, а также множество других занятных вещей и явлений

Вроде бы всё ещё 30 декабря 312 года о. Х., хотя есть сомнения. О времени суток сказать вообще нечего.

Страна Дураков, Зона, Поле Чудес.

Сurrent mood: weird/неотсюднее

Сurrent music: Магнус Пруст — Мёртвая Рука, вступление

Темнота, темнота, и ти ш и мнота те на пот о м скр ип те мно ну та ло, и лиса об ре ла слух. И вся обратилась в него.

Тьма полнилась каким-то жужжанием, переборами огромного гула, будто гигантский рой мошек мчался прямо на Алису. Та на всякий случай пригнулась, закрыла лицо руками и поджала ушки и хвостик — а вдруг это и в самом деле мошки и они сейчас полезут ей во все места. И набьются туда, и её там искусают.

Гул окружил её со всех сторон. Он был бестелесен, этот призрачный рой голосов, где каждый бормотал своё. Алиса осторожно подняла ушки, попытавшись расслышать и хоть что-то понять -

…я — кейф, он — фейк, он апостол, а я — апостроф; посему я — третий, как Рим, как Рейх, а он — кольский, как полуостров… — зазудело в ухе, и тут же кто-то запищал пронзительно и фальшиво:

— Цурюк! Цурюк! Пиздук — тук-тук! Я самый искренний ваш друг! Я самый преданный ваш враг, как Пастернак, пиздак-так-так!

— Вот паршивое яйцо завалящее, а бывает ведь лицо настоящее… — протянуло наперерез всему вышесказанному — конским, блядским голосом.

— Постельное бельё… Для мам и малышей… — занудело что-то приторно-гнусавое. — Постельное бельё — лежи и хорошей! Пастельное бельё, последнее бабьё, соборно мы её туда-сюда ё-ё…

Лиса прижала уши. Голоса не исчезли, но изменились — пищащие подзаглохли, зато заметней стали басовитые:

— Хочешь похудеть — спаси меня, как товарищ! А не хочешь здесь — с тобою кэша не сваришь! Цены на урюк, хлеб, труд — растууут… — прогудело и растаяло вдали.

— Singen und klingen, singen und klingen, — so-so, la-la, so-so, la-la! — вторглось чьё-то тяжелозвонкое скаканье-плясанье.

— Уебу в мармаляву, считай на халяву, по доступной цене уебу в мармаляву… — попытался прорваться кто-то ещё, но его заглушило как-то совсем уж бессмысленное реготание.

— Да замолчите вы все! — не выдержала лиса.

Голоса как обрезало. Наступила тишина — мёртвая, беззвучная, ватная.

Потом с размаху хлопнула дверь. Шаги, шаги, гневные шаги просвистели мимо неё. То был Базилио, оскорблённый, разгневанный, и он шёл в страшное никуда.

— Постойте, — раздался голос крокозитропа. — Подождите!

Алиса, наконец, поняла, где она и что происходит. Она была в «Трёх пескарях», и это всё было из-за неё, из-за глуп ого пред ё ш и ра ва ни ый ся под дверь ю.

Лиса зажмурилась и помотала головой. На Поле Чудес слова и мысли имели манеру время от времени рассыпаться на кусочки.

— Ну что ещё? — спросила она, садясь неизвестно на что. Впрочем, через пару мгновений оно оформилось как нечто деревянное и удобное для сиденья.

— Не переживайте, Алиса, — неожиданно мягко сказал крокозитроп. — Вы не виноваты, Никто не виноват.

— Это всё тентура, — вспомнила лиса следующую реплику.

— Да, это всё тентура, — печально повторил Розан Васильевич.

— Это мне кажется, или вы правда умерли? — решила уточнить Алиса.

— Да, я умер, — печально сказал крокозитроп. — Это так… неудобно, — добавил он, с трудом подыскав слово.

— Неудобно что? — не поняла лиса.

— Не жить. Видите ли, у живущего много возможностей. Он ими почти не пользуется, но они есть. А мёртвый… — он щёлкнул пальцами, — практически беспомощен. У нас даже чувств нет. Кроме чувства долга: нам его оставляют. Я, собственно, по этому поводу. Я вам должен, Алиса. И намерен закрыть хотя бы этот счёт. Если уж мне выпала такая возможность.

— Вы про деньги? — не поняла лиса. — Н-ну ладно…

— К сожалению, не про деньги, — крокозитроп приподнялся с узенькой коечки (оказывается, она была и он на ней сидел) и принялся расхаживать по комнатёнке (которая тоже каким-то образом обнаружилась). — Слухи о богатстве мёртвых сильно преувеличены.

— А со мной что сейчас? — забеспокоилась лиса. — Я не умерла случайно?

— Случайно — вряд ли. Но, скорее всего, вы живы. И находитесь на Поле Чудес. А я — наоборот.

— В смысле наоборот? — не поняла Алиса.

— Ну я же умер. И какие уж тут чудеса, скажите на милость? — грустно сказал крокозитроп.

— Но я же вас вижу и говорю с вами. Это разве не чудо?

— Это мой долг. Я же сказал: я вам должен. И не деньги эти несчастные, а гораздо большее. Я начал посвящать вас в тайное знание рыбонов. Помните?

Лиса на всякий случай сделала большие глаза.

— Значит, не помните. Даже про Пронойю света чистого?

— М-м-м… в общих чертах, — Алиса решила не обижать мертвеца.

— В общих чертах?! — Розан Васильевич неожиданно рассердился. — Я вам открываю величайшие тайны мира, а вы вся такая — «в общих черта-а-ах»!

— Й-извините, но про величайшие тайны я не спрашивала, — сказала лиса твёрдо. — Я спрашивала про тентуру, — она уже не стала добавлять, что задала этот вопрос только лишь из вежливости.

— Ну вот именно. Но чтобы узнать, что такое тентура, надо знать, что такое Аркона. А для этого надо знать о Первом Небе. А для этого надо знать о рождении мира. А для этого надо познать природу времени и основания бытия. Обычно это требует усилий. Душевных, интеллектуальных, нехуёвых при этом. Но от вас не потребуется ничего, кроме внимание. Вы всё увидите непосредственно сами. Учтите, это огромная честь.

Лиса вздохнула. Даже она, при всей её неопытности, понимала, что если на какой-то товар или услугу набивают цену — то обязательно что-нибудь попросят взамен.

— Вам от меня что-то нужно? — спросила она прямо.

— Гм. Вы как-то очень сразу. Но в чём-то вы правы, зачем тянуть. Вы извлекли из моего тела сперматофор? Он у вас?

— Да, — сказала лиса, потянувшись рукой к животу.

— Нет, доставать не нужно. Я вам верю, — голос крокозитропа стал просительным. — Прошу об одном: положить его в Септимию.

— Хорошо, конечно, — сказала лиса. — Если отсюда выберусь.

— Ну да, ну да, конечно, — зачастил крокозитроп. — Но если выберетесь — пожалуйста, дойдите до «Трёх Пескарей» и бросьте сперматофор в Септимию. За это я раскрою вам всё, что могу. Вы узрите тайны миров.

— А может, не надо узревать? — спросила лиса. Что-то ей подсказывало, что ничего особенно завлекательного она не увидит. — Может, вы просто расскажете? Ну, словами.

— Хорошо, буду давать комментарии по ходу дела, — сказал крокозитроп с таким видом, будто делает Алисе большое одолжение -

— и хлоп! — исчез.

Вместе с ним исчезло и всё остальное.

Лиса осталась одна посреди ничего — а там и её не стало.

Сперва не стало её самой: Алисы Зюсс, лисьей основы, двадцати одного года жизни, с APIF 8100, с правовым статусом человека. Всё это не то чтобыуничтожилось или забылось, нет — но перестало быть важным. Чувство было таким, будто с глаза сняли соринку, которая казалась огромной, потому что была слишком близко к глазу.

Потом не стало того, что было ей — того глаза, того духа, который некогда принял вид её и образ. И он тоже не исчез совсем, но перестал заслонять собою всё.

Потом просветлело и истаяло то невидимое, из-за чего было то, что было ей, — сама основа её существования.

Потом — не стало и самого существования как такового. Оказалось, и оно лишь покров.

На какой-то ничтожный миг она стала всем, потом — началом всего, а потом исчезла и сама идея начала, и осталось лишь безначальное: чистая НЕВЫНОСИМОСТЬ.

То, что осталось от сознания Алисы, соприкоснулось с ЭТИМ на ничтожно малую долю мгновения. Но этого хватило. Она шарахнулась от ЭТОГО прочь, как схватившийся за раскалённую вещь отшвыривает её от себя — не думая, сразу.

Нет, это была даже не боль. Это было то, что стояло за всякой болью. Это было бесконечное отрицание, отвержение, самая суть страдания. И причиной страдания было оно само. ОНО состояло из страдания, оно состояло из ненависти к себе. Оно было проклятием, проклинающим себя самоё, ибо больше нечего было проклясть — так как ничего, кроме него, и не было. Не было и его самого, ибо оно было небытием, мучительным и вечным, и при том бесконечно отвратительным самому себе.

Имени у него не было. То есть было, но Алиса сразу же забыла это слово^{298}. И схватилось за описание: оно было НИ ЧЕМ ИНЫМ, КАК ИМ САМЫМ. Желало оно лишь одного — перестать быть ЭТИМ САМЫМ, стать иным, ну хоть в чём-нибудь иным. Но ничего иного не было и быть не могло.

И тогда ОНО САМОЕ, не в силах выносить самого себя — положило себе конец. Разорвалось, сжалось и побежало.

На самом деле это было единым действием, просто не было слова, описывающего это разом. А также и того, что оно на самом деле не смогло этого сделать, потому что разорванные части начали изливаться друг в друга. И оно бежало — само в себя, само от себя. Ничто, которого ещё не было, изливалось в ничто, которого уже не было.

— Греки называли это π ρ ό ο δ ο ς, а латиняне — emanatio, но всё это одно и то же, но всё это одно и то же, — сообщил крокозитроп. — Ибо ОНО САМОЕ изблевало себя из уст своих же, ибо мучилось от отвращения к себе. И оно же испило свою блевоту, ибо блевать оно могло только в себя. Это и есть Изначальное Время, — заключил он.

И лиса увидела и постигла Изначальное Время. Оно состояло из переливания пустого в порожнее — то, чего ещё не было, становилось тем, чего уже не было. Это был поток пустоты, плещущий из тьмы во тьму.

Но тут из ничего протянулась Руки, которые схватили этот поток в двух местах, и скрутили петлёй. Ничто стало тереться о ничто, и в этом месте начало разгораться багровое сияние.

— Изначальное Время состоит только из прошлого и будущего. Будущее, вдавленное в прошлое, рождает настоящее, — откомментировал крокозитроп. — Настоящее же есть чистая неопределённость, — добавил он назидательным тоном.

На какой-то миг Алиса увидела структуру времени: чёрную полосу прошлого и белую полосу будущего, сжимаемую Рукой, и алую дугу там, где чёрное вжималось в белое.

Что-то вспыхнуло и осыпалась огненными искрами, и Алиса снова увидела Руку. Она продавливала чёрное и белое внутрь красного, и там они распадались на точки, на чёрные и белые точки.

— Это сотворение Материи и Духа, — сказал Розан Васильевич. — Материя состоит из прошлого, оставшегося в настоящем, а дух — из будущего в настоящем. Соединение их частиц порождает жизнь.

— А чьи это руки? — не поняла Алиса. — Которые сжимают время?

— А вот об этом, — серьёзно ответил крокозитроп, — лучше не говорить. Но ты же понимаешь, что руки — это такая метафора? Время сжимает воля. Чья она — не нашего ума дело. Смотри дальше.

Ещё одна Рука проникла внутрь красного, и там начала сжимать чёрное и белое. Точки начали сближаться, и наконец, одна чёрная точка коснулась белой…

Пустоту расколол гром, сметающий всё.

И не стало страшных и скверных образов. Алису окружала смеющаяся вода, исполненная веселья и славы. Она видела эту воду, и вода была светом, и в каждой капле отражалась она сама, Алиса — но Алиса вечная, лёгкая, совершенная. Она казалась себе живым зеркалом, готовым принять свет и отразить свет.

— Что это? — спросила лиса тихо и благоговейно.

— София Пронойя, Первый Ум, Провидение, — так же тихо ответил крокозитроп. — Первое живое существо во Вселенной. Если быть совсем точным, она родилась через миллионную долю секунды после начала мира. Материя тогда была, гм, в несколько ином состоянии, чем сейчас. Собственно, в нашем понимании её и не было. И лишь когда распалось единое поле, электрослабое взаимодействие отделилось…

— Оппаньки! Чем это вы тут занимаетесь? — подозрительно прищурилась Красная Королева.

— Да уж понятно чем, — буркнула лиса, поднимая крекер. — Я его третий час размачиваю, и что?

— Сейчас проверим, — Красная Королева взяла крекер, попробовала, хрустнула зубиком. — Действительно, скотинство какое-то. Кто хозяин заведения?

— Вот, — Алиса протянула Королеве чайник с варёной Соней на дне.

— Собственно, это мой партнёр, — поправил её Болванщик. — А так я владею частью бизнеса. Но за крекеры отвечаю не я, моё дело — создание атмосферы доверия.

Красная Королева легонько стукнула его по затылку, и Болванщик превратился в болванчика. Разница была не столь уж заметной, но существенной: болванчик оказался бурятским идолом и обиженно замолк.

— Атмосфера у них тут, — буркнула Королева. — Надо бы как следует проверить вашу сомнительную лавочку. Я ещё вернусь.

— Почему она нам мешает? — осторожно спросила Алиса крокозитропа.

— Тентура не любит, когда о ней много болтают, — ответил Розан Васильевич. — вот и строит нам всякие пакости.

— А можно мне снова туда? — попросила Алиса. — Где вода смеётся?

— Уже нет, — вздохнул крокозитроп. — В нашем эоне Первая Мысль отсутствует. Говоря языком тентуры, после разделения единого поля взаимодействий она погибла. То есть нет, конечно. Это для нас это одно и то же — перестать занимать время и погибнуть. Но тогда всё было не так. Время было пределом восприятия и действия. То есть существо не могло видеть события до своего начала и после своего конца и участвовать в них. Но внутри отведённого ему времени оно существует вечно. Поскольку же София Пронойя обладала предвидением, то в каком-то смысле она и сейчас есть…

— Я так и думала! Разговорчики! — крикнула Красная Королева.

— Вздор, — сказала Алиса и сделала последний глоток из чашки.

— Что вздор? Где вздор? — не поняла Королева.

— Везде вздор, — пояснила Алиса. — Я не могу добиться элементарного обслуживания!

— Я этого так не оставлю, — пообещала Королева. — Но и у вам, милочка, есть вопросы. Вы разговариваете с мёртвыми, а это не благословляется.

— Диверсификация общения является неотъемлемой частью концепции клиентоориентированного бизнеса, — внезапно заявила Соня.

— Ах же ты скобейда дефолтная! — удивилась Королева, ухватила Соню за хвост и крепенько приложила о подоконник.

От этого удара сломалось всё вообще. Лиса полетела вниз спиной вперёд и внезапно впёрлась в хрен знает что. Которое, сцуко, ещё и разговаривало.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ: Внимание! Говорит Хемуль, первая свободная территория Страны Дураков!

ГОЛОС ЗА КАДРОМ: Специальный новостной выпуск! Целиком посвящён бывшей Директории!

ПУПИЦА: Привет! Я Нюка, и у меня для вас свежие новости.

ПУПИЦА (за кадром): Обстановка в Городе Дураков, бывшая Директория, продолжает оставаться напряжённой.

ПУПИЦА (за кадром): По неподтверждённым данным, в ночь на пятое января контрольно-пропускные пункты и таможенные посты на евском направлении были прорваны многотысячной толпой эмигрантов, желающих попасть в Город Дураков.

ПУПИЦА (в кадре): Однако руководительница губернаторских служб безопасности Лэсси Рерих это опровергает. По её словам, при всей сложности ситуации город успешно справляется с наплывом пришельцев.

ПУПИЦА (за кадром): В Евске мигранты-индюшки устроили погром в местах компактного проживания индеек. Использовалось холодное и тесла- оружие. Сведения о жертвах уточняются.

ПУПИЦА (за кадром): Лифтовое хозяйство Города Дураков парализовано массовой забастовкой ленточных червей — рабочие демонстрируют солидарность с их безработными соплеменниками, требующими бесплатно обеспечить их организмами-хозяевами, размерами не меньше злопипундрия.

ПУПИЦА (за кадром): В связи с чем цена на лифтовые паровики выросла в четыре с половиной раза.

ПУПИЦА (в кадре): Институт трансгенных исследований получил грант на выведение большой партии котегов для проверки боевых навыков будущих бойцов Нацгвардии.

ПУПИЦА (за кадром): Начальница Генерального штаба армии бывшей Директории Дженни Эренверта найдена мёртвой на взморье. По официальной версии причиной смерти стало отравление — покойная, будучи бурой гиеной по основе, злоупотребляла падалью, в особенности несвежими тюленьими мозгами. По слухам, Эренверта имела многолетние связи с рыбонами и собиралась просить у них политического убежища.

НЕТ ГАВИАЛЕЙ

ЕБАТЬ БРАТЬЁВ ЕБАТЬ

ПЕНДЕЛЬШВАНЦ СКОБЕЙДА ВЕРНИСЬ

ПУПИЦА (за кадром): Общественные настроения в Городе Дураков…

…смыло разом, ну просто разом смело.

— Алиса, очнись, — сказал Базилио. — У нас проблема.

— Я заметила, — пробормотала лиса, открывая глаза. — У меня голова набита какой-то хренью. Мне её показывают.

— Кто? — деловито спросил кот.

— Крокозитроп. Он умер, но не весь. А может, весь, но не совсем. Или совсем, но не вполне. В общем, ему кое-что от меня нужно, и он мне за это всякие вещи объясняет.

— Мне он тоже кое-что обещал объяснить, — заметил кот. — Тайное рыбонское знание.

— Вот его-то, — вздохнула лиса, — он мне и впихивает. Хотя его всё время прерывает эта… Красная Королева. И ещё какая-то ерунда из Хемуля, про ленточных червей… Слушай, — внезапно сообразила она, — а мы-то с тобой тут что делаем?

— Соверен, соверен, а вот что с ним делать — не помню, — признался кот. — Деньги мы, что-ли тут забыли…

— Точно не деньги, — уверенно сказала Алиса. — Розан Васильевич говорил, что не деньги.

Кот не слушал: он мучительно, напряжённо, натужно мыслил.

— Для начала, — наконец, выдал он, — нам нужно сесть и как следует поду ть мыс ле ше ещё луч пом ать, уч мари мыс фонку ть м уч ар ть, к а е ное соп ни…

Лиса как обычно, встряхнулась, и мысли встали на место.

— Этого нам не позволят, — уверенно сказала она, вот только непонятно о чём и кому: мысль убежала, оставив по себе только трупик из слов. Да и кот, честно говоря, куда-то задевался.

— Ну конечно, всегда виноват кто-то другой, — ядовито заметил крокозитроп.

— Это вы о чём? — не поняла лиса, но тут -

— её накрыл золотой купол.

Потом Алиса задумывалась, почему она решила, что это купол — и что он золотой. То, в чём она находилось, не имело ни цвета, ни формы. Но чувство было такое, что если бы оно всё это имело, оно было бы похоже на купол, и было бы именно золотым. Невидимый, но ощутимый — каким-то непонятным чувством — блеск наполнял его. Это было величие, мощь — и знание, знание. Купол был средоточием мудрости. Даже не вековой, нет, а какой-то запредельной. Здесь было всё, что можно знать — и всё обо всём, что можно знать, и даже то, чего знать нельзя, но если очень хочется, то всё-таки можно. И это была лишь оболочка, а там, в глубинах сияния, скрывалось что-то невыразимое, тайное, прекрасное.

— Первое Небо, — сказал крокозитроп. — Вот так оно примерно и выглядит. Ну то есть воспринимается.

Лиса промолчала: золотая мощь подавляла её.

— Хммм, н-да, — Розан Васильевич грустно усмехнулся. — Вы совершенно не цените то, что видите, Алиса. А вот полковник Барсуков за право хоть одним глазком заглянуть сюда отдал бы очень многое. И, смею полагать, распорядился бы полученными знаниями с гораздо большей пользой, чем вы.

Алиса попыталась вспомнить, кто такой полковник Барсуков. И почувствовала, что может узнать о нём всё — достаточно обратиться к этому золотому свету. Она знала, что там есть ответы на все вопросы, в том числе и об этом самом Барсукове, всё до мельчайших подробностей, а также и о том, как связаны Розан Васильевич и Барсуков, и почему он вспомнил о нём именно сейчас, и о ней самой…

О ней самой. Лиса почувствовала, что золотой свет знает и о ней. Причём знает бесконечно больше, чем она сама. Прошлое и будущее её было запечатлено в этом золоте, всё что с ней было и будет — а также и всё то, что могло бы быть при других обстоятельствах, а также и все обстоятельства, и всё то, на что она могла повлиять любым своим действием… и она потянулась к этому знанию, уверенная, что золотое сияние её услышит и поймёт.

Но ничего не произошло. Золотое сияние её не услышало. До лисы донёсся лишь отзвук, эхо, и оно было совершенно неразборчивым.

— Хотели познать себя на халяву? Понимаю. Я бы тоже не отказался, — грустно признал крокозитроп. — К сожалению, ни вы, ни я этого не можем. Наши запросы блокируются тентурой. Кстати, вы должны были спросить меня, где вы и что это такое.

— Й-извините, — выдавила из себя Алиса.

— Не за что. Попробую объяснить. Когда ракушка умирает, остаётся раковина. Она может пролежать на дне очень долго. В ней даже может кто-то поселиться. И, конечно, она в известной мере повторяет форму моллюска, который в ней жил. Теперь представьте себе, что вы можете оставить после себя раковину сознательно. Разумные существа часто так делают. Например, пишут книги или совершают значительные дела. Так вот: это раковина. Она была создана Софией Пронойей, пережила разрыв единого поля и рождение вещества. Здесь — всё, чем София была и что София знала. Если же учесть, что София Пронойя обладала провидением и видела прошлое и будущее этого мира, то можно сказать — здесь всё. Вплоть до знания о каждом существе во Вселенной и его судьбе. Это и есть Первое Небо.

— Зачем оно? — спросила Алиса.

— На сей счёт существует множество разных мнений, — глубокомысыленно изрёк крокозитроп. — Люди, например, считали, что в конце времён София родится снова, познает себя прошлую, и соединится с ней. Мы, губки, думали, что это мы должны её воскресить и сделать негибнущей и бессмертной во всех временах. А трилобиты, насколько мне известно, полагали, что это — послание их виду. Они считали себя совершеннейшими существами во Вселенной. И были уверены, что Первое Небо откроется им. Когда они очистятся от недостаточно совершенных представителей, — добавил Розан Васильевич.

— И как, очистились? — заинтересовалась лиса.

— Даже слишком успешно, — крокозитроп вытянул оранжевую трубу и сыграл на ней пару тактов какой-то печальной музыки.

— А кто-нибудь добрался сюда по-настоящему? — Алиса с тоской взглянула на золотое сияние.

— Ну вот я к тому и веду… Аркона…

— Ага! Попались! — закричала Красная Королева и пульнула в Розана Васильевича из преогромного сарбакана^{299}.

Крокозитроп внезапно раздулся и лопнул, а ошмётки провалились в тартарары.