Золото твоих глаз, небо её кудрей

Действие сорок cедьмое. О́, или Карабас узнаёт плохую новость, а потом рассказывает о том, что же именно передаётся через мтДНК

3 января 313 г. о. Х. Директория, ул. Пятницкая, д. 31 стр. 2. Второй этаж, кабинет 201. Вечер — а далее ночь и утро следующего дня.

Сurrent mood: soulful/душевное

Сurrent music: Тимур Муцураев — Милые зелёные глаза

— Ну почему в этой комнате всё время происходит какой-то разврат? — спросило чудовище, массируя тугим выменем живот Карабаса.

— Чего разврат? — невинно поинтересовалось сокровище, с неудовольствием отвлекаясь от ступней раввина. — Кстати, это вообще что такое?

— Ты всё-таки технарь, Евушка, и ничего не знаешь про старую культуру, — заявила Львика не без нотки самодовольства в голосе. — Ты читала человеческую эротическую прозу? Ты заветного Уэльбека читала? Генри Миллера? Лоуренса? Позднего Хайнлайна? Бегбедера? Анаис Нин? Виктора Ерофеева? Буковского? Алешковского Юза Ефимовича? Жана Жанэ? Эммануэль Арсан? Жапризо? Полин Реаж? Анну Козлову? Ксавьеру Холландер? Михаила Армалинского? Филиппа Хосе Фармера? Линор Горалик с Сергеем Кузнецовым? Ирвина Уэлша? Андре-Пьер де Мандьярга? Чака Паланика? Вилли Кона? Ну хотя бы раннего Лимонова ты читала?^{323}

— Это всё из Сундука? — снова отвлеклась Ева. — М-м-м, пальчики какие солёненькие^{324}… Я классику не очень котирую. Только Маркса, Уэллса и Стругацких. Мне не понравилось.

— Что не понравилось? — не поняла Львика.

— Всё не понравилось. Ну то есть ничего не понравилось. Тьфу, глупость какая. А, ладно. Так разврат-то что такое?

— Разврат — это когда трахаешься не в спальне, — сказала Львика. — У хомосапых с этим строго было.

— Ну мы здесь и спим, — не поняла Ева. — Значит, тут не разврат?

— Вообще-то это кабинет, — напомнила Львика. — Значит, это не спальня.

— Нелогично. Спальня — это место, где спят. Если мы здесь спим, то это спальня, — Ева оторвалась от лакомства и положила голову на карабасову лодыжку.

— Но в сущности это не спальня, — упёрлась Львика.

— А на самом деле — спальня! — заявила Ева.

— Это какой-то прагматизм, — заявила Львика, чуть приседая и прижимаясь выменем к толстому животу раввина. — Вещь есть то, для чего она предназначена. Кабинет не предназначен для того, чтобы в нём спали. Даже наоборот.

— Вещь есть то, для чего она используется на самом деле, — не согласилась Ева. — Если в комнате спят, это спальня. А у тебя идеализм какой-то получается. Оторванный от жизни, — добавила она для полной ясности.

— Если Фридой Марковной забить гвоздь, она от этого не станет молотком, — возразило чудовище.

— Почему же? Станет. Только очень хуёвым молотком, — упёрлось сокровище.

Карабас всё это слушал вполуха. Он лежал, голый, прикрыв глаза, на мягкой подстилке. Под головой у него была цветная подушечка, которую Ева обычно подкладывала себе под подбородок. Раввин отдыхал.

И было от чего. Хорошо ещё, что под утро удалось урвать несколько часов сна. Он бы, наверное, поспал ещё. Но чудовище и сокровище имели на него другие планы. У Евы кончились, наконец, эти дела, и она была полна сил и энтузиазма. Львика, в свою очередь, наслаждалась обществом любимой — и не имела ничего против участия самца. В Понивилле подобные развлечения были известны, но считались нежелательным смешением жанров: нежная женская любовь и грубое физическое удовольствие от члена как бы взаимно компрометировали друг друга. Теперь Львика думала, что она многое упустила. И намеревалась наверстать упущенное. А отдуваться приходилось бедному старому иудею. Во всяком случае, именно так думал о себе бар Раббас в этот момент. Не без доли самолюбования, конечно.

— Ева, душенька, — попросил он. — Ты не могла мы вернуться к моим ногам?

— Подождёшь, — легкомысленно заявила Ева, устраиваясь поудобнее. — Ты мне лучше вот что скажи: как это ты Львику поимел, ни в какую воду её не окуная? И еврейкой не делая? Она лучше меня?

— Гммм… Хммм… — раввин несколько смутился. — Видишь ли, Ева…

— Я его немножко някнула, — призналась Львика. — Совсем чуть-чуть. Он был не против.

— Пфффф! — Ева постригла ушами. — И сейчас тоже?

— Нет, тут другое, — принялся объяснять Карабас, накручивая себе на палец конец растрёпанной бороды. — Я справился с еврейским чипом при помощи логических рассуждений. Смотри. Если подходить совсем формально, я не могу к вам даже прикасаться. Львика не еврейка, а ты только-только после месячных, что делает тебя ритуально нечистой… Ева, не кусайся! К тому же с двумя сразу вообще нельзя. Однако если бы мне приснился сон, что я сплю с двумя лошадьми… Ева, ну не кусайся же, я не назвал тебя лошадью, я в метафорическом смысле… в общем, если бы я увидел такой сон, это не было бы грехом, так как это сон. Ну, если я при этом, гм… невольно переусердствую, придётся после пробуждения сходить в микву. Не спрашивайте!

— Львика, про микву я тебе потом расскажу, — пообещала Ева. — Ну и дальше-то что?

— А дальше вот что. Как отличить сон от яви? Например, во сне могут появляться фантастические существа. А разве вы не фантастические существа? Значит, всё это сон и я могу делать всё что угодно. Главное потом помыться.

— Это я, значит, фантастическое существо? — Львика как бы в шутку вытянула шею и прихватила зубами — совсем чуть-чуть — мясистый уд раввина.

— Ты фантастически прекрасна, — вывернулся Карабас.

— А я? — обиделась Ева.

— А ты фантастически совершенна, — тут же сымпровизировал бар Раббас. — Ну и прекрасна, конечно, тоже. А это значит, что тебя не может быть. Потому что нельзя быть на свете красивой такой^{325}!

Цитата из святого песнопения на Еву подействовала сильно. С Дочкой-Матерью её ещё никто никогда не сравнивал. Она почувствовала, как растекается в груди сладкое тепло восторга — и мысленно поклялась любить Карабаса вечно, сильно и часто.

Львике это тоже понравилось. Она заурчала по-кошачьи и потёрлась о плечо Карабаса частями тела, не покрытыми шерстью.

— Правда, в мой чип встроена функция толкования снов, — продолжил раввин. — Но я сразу включил опцию истолковать этот сон про двух прекрасных кобылок в благоприятном смысле.

— А что, так можно? — заинтересовалась Львика.

— Так делают умные евреи, — объяснил Карабас. — И чип выдал мне, что это сон про успешное достижение сразу двух целей, которых и по отдельности непросто достичь.

— Вот это мне, пожалуй, нравится! — заявила Писториус и облизала раввину свод ступни.

— В-в-вув, щекотно. А подмышки можешь? — спросил Карабас.

— Они у тебя кислые какие-то, — сказала Ева. — Вот если бы ты их выщипывал…

Львика вытянула шею и лизнула подмышечную впадину Карабаса, покрытую жёстким чёрным волосом.

— А мне по вкусу, — заявила она и принялась за дело. Вымечко заёрзало уже не над животом Карабаса, а повыше, в районе солнечного сплетения. Раввин не удержался и погладил его.

— Ай! Ещё! По соскам! — попросила Львика.

— Лучше я, — сказала Ева, встала и протянула шею под круп любимой.

— Кхм-кхм, — донеслось откуда-то из левого угла комнаты.

Ева вскочила и завертела головой. Львика недоумённо оглянулась. Один лишь Карабас не выразил никаких чувств, а только сказал:

— Подсматривать нехорошо.

— И завидовать тоже дурно, — признал бесплотный голос. — Но уж, извини, старик: завидую.

— Это кто? — нервно спросила Ева.

— Это Дуремар Олегович Айболит, он же Болотный Доктор, — вздохнул раввин. — Надеюсь, у тебя что-то срочное и очень важное?

— Не то чтоб срочное. Но есть кое-что, — сказал доктор, медленно прорисовываясь в воздухе. — Я смотрю, у тебя с рыженькой всё в порядке? До чего же у неё попа волшебная! Извините, — добавил он торопливо.

Ева возмущённо фыркнула. Однако телепат Карабас почувствовал, что грубоватый комплимент её не особенно возмутил. Она даже чуть-чуть развернулась — так, чтобы её круп из левого угла лучше просматривался. Чисто автоматически, на подсознанке.

— Тут такое дело, — начал Дуремар Олегович. — Мои работодатели очень сердиты на твоего кота с лазерами. Не знаю почему. Досадил он им чем-то.

— Я не знаю, где сейчас Базилио, — сказал Карабас, рассеянно поглаживая спинку улёгшейся на него Львики.

— Зато я знаю. На Поле Чудес. Во всяком случае, когда мы последний раз виделись, он собирался именно туда. И что-то мне подсказывает, что он там. Он очень упорный. И подруга его тоже не кисейная барышня. Я даже думаю, что они оттуда выберутся. Есть у меня такое чувство.

— Понятно, — это раввин сказал после некоторого раздумья. — Давай не будем дальше. Не хочу о Базилио говорить. Он… — тут бар Раббас замолчал.

— Предал тебя, да? — прервал молчание Болотный Доктор. — Как будто ты никого не предавал.

— Нет, он меня не предал, — Карабас тяжело вздохнул. — Разочаровал. Я думал, он всё-таки поступит по-мужски. Обещал — сделал.

— Обещал? Тебе? Ну то есть ты его запрессовал и вынудил сказать какие-то слова? — уточнил Болотник.

— Какая теперь разница?

— Так тебе на него всё равно? Отлично, это я и хотел услышать. Потому что я-то своё обещание выполню. Если кот ко мне придёт — живым не выйдет. Извини, если что.

— А ты можешь сделать так, чтобы он к тебе не пришёл? — поинтересовался Карабас.

— Постараюсь, но ничего обещать не могу, — сказал Дуремар. — Он очень упорный. И ему везёт. Так что он придёт. А я его приморю. Ещё раз извини, прямой приказ. Под угрозой увольнения. Что в моём случае совершенно неприемлемо.

— Кто заказал Базилио? — несколько нервно спросил раввин.

— Полковник Барсуков, — сказал Болотник.

— Скобейда! — не сдержался Карабас.

— Да, неприятный тип. И главное — с ним ничего не сделаешь. Даже ты со своими возможностями.

— Вот кто, значит. А зачем ему?

— Ему — незачем. Его просил Алхаз Булатович.

— Мультимедиев? — Карабас по-настоящему удивился. — А ему-то что за дело?

— Барсуков и сам не знает. За что-то Мультимедиев на кота взъелся. Это всё. Ухожу, Извини, что так скомкано, но у меня «хакамада» старенькая, догорает уже. Счастливо оставаться. И вам тоже, девочки.

Призрачная фигура дёрнулась и исчезла.

Карабас мощным рывком оторвался от пола и сел.

— Простите, — сказал он. — Я, кажется, это… того.

— Чего? — не поняла Львика.

— Он хочет сказать, что у него на нас больше не стои́т, — откомментировала Ева, которой было всё видно.

— Ну не так, — промямлил раввин.

— Так-так, — строго сказала Писториус.

— Ну если так, то я, наверное, пойду, — совсем уж печально закончил Карабас. — Мне бы это… посидеть где-нибудь. Я недолго.

Он подобрал с пола носок паучиной вязки^{326} и, кряхтя, принялся натягивать на ногу.

Где-то через полчаса Карабас сидел за угловым столиком в педобирском заведении «Прекрасное далёко»^{327}. Он не любил святош, но здесь были столики подходящего размера, недурное тёмное пиво и солёные крекеры. Но на этот раз пиво его не интересовало. Он пришёл за водкой, с которой и решил начать.

Решил, но не начал. Раввин тупо жевал крекер, смотрел на но́литый всклянь лафитничек. И понимал, что даже пить ему не особо-то и хочется. Хотелось сидеть, смотреть на водку и думать. О том, что он сделал не так.

Карабас не страдал сентиментальностью. Но вот сейчас, именно сейчас ему было нехорошо, тоскливо. Его доставала мысль, что по отношению к Базилио он что-то упустил и где-то был неправ.

«Надо было убрать лису» — в конце концов сформулировал он. Все проблемы с Базилио начались, когда появилась эта рыжая скобейда. Ну, допустим, не скобейда. Карабас отдавал себе отчёт, что Алиса ни в чём не виновата. Кроме желания вылечиться от очень скверной болезни. По чести говоря, осуждать её за это было бы нелепо. Как и кота, который в неё влюбился по уши.

С Болотным Доктором Карабас не мог сделать ничего — ни переубедить, ни напугать, ни заставить делать что-либо насильно^{328}. И не только потому, что он находился далеко. Но и потому, что это было бы крайне глупо. Именно на Доктора были завязаны важнейшие аспекты операции — например, доставка Карабаса к черепашьему озеру. Да и вообще, они слишком долго и слишком хорошо знали друг друга. Раввин понимал, что Дуремар Олегович и без того повёл себя куда лояльнее, чем мог бы.

С полковником Барсуковым тоже сделать было ничего нельзя. Иначе с ним давно бы уже всё сделали. Что касается Алхаза Булатовича, он был и вовсе недосягаем, поскольку пребывал в местах столь отдалённых, что для них и названия-то не имелось.

Однако и себя Карабас тоже ни в чём не мог упрекнуть. Он всё сделал правильно.

Какой-то внешний импульс побеспокоил раввина. Чья-то мысль была направлена на него. Подняв глаза, он приметил тощего, со свалявшейся шерстью педобира у стройки, с интересом присматривающимся к нему, Карабасу. Заглянув ему в голову, бар Раббас понял — педвед подумал, что бородатый хомосапый собирается заливать водочкой какую-то неприятность. И собрался уже к нему в нужный момент подсесть, чтобы угоститься на халяву.

Опять же, ничего особенно плохого в этом не было. Однако Карабаса это почему-то задело. Возможно — потому, что это была правда.

Он задумчиво прикидывал, устроить ли халявщику микроинсульт или заворот кишок интереснее. Но тут ему постучали по основанию спины чем-то твёрдым. По ощущениям — копытом.

Обернувшись, он увидел Еву. Вид у неё был решительный и целеустремлённый.

— Вот что, — сказала она. — Мы тут с чудовищем подумали. Тебе одному в таком состоянии нельзя.

— В каком состоянии? — не понял Карабас.

— Ты расстроился из-за кота, — объяснила поняша. — Нажрёшься, убьёшь кого-нибудь, остальных узлами завяжешь. Ну зачем это? Пошли с нами. Выпьем по-нормальному, по-нашему, по-понячьи. Мы тебя расслабим. Вот увидишь.

— Куда пошли? — не понял раввин.

Вместо ответа Ева выразительно мотнула чёлкой, приглашая заглянуть в голову. Карабас так и сделал. Увиденное показалось ему небезынтересным.

Добирались недолго^{329}. Заведение было маленькое и незаметное — просто дверь без вывески.

Потом пришлось пройти по какому-то коридорчику и открыть ещё две двери. Зато в самом зале было очень даже неплохо. Три столика разной высоты. Красные с золотом стены со старинными гравюрами. И стойка с тремя пивными кранами, судя по всему — декоративными.

Карабас совершенно не удивился, увидев за стойкой Лэсси Рерих. Черепаха попивала тёмное пиво, время от времени лениво откусывая пальцы от чьей-то оторванной конечности.

На безмолвный вопрос раввина черепаха ответила вслух:

— Я устроила это место для наших девочек. Чтобы они после выхода не буянили на Тверской и не някали кого попало. С вами тоже могут быть проблемы. Это не нужно ни мне, ни вам, уважаемый Карабас бар Раббас. Так что лучше здесь. В каком бы вы состоянии ни были, за эти стены ничего не выйдет.

Послышался шум спускаемой воды, и из коридорчика за стойкой появилась Львика.

— Ого, все собрались, — сказала она голосом громким и не вполне трезвым. — Ну так чего?

Тут же откуда-то выскочил лемур с выпученными глазами. Раввин посмотрел ему в голову и понял, что тот не особо надеется пережить эту ночь, но готов приложить к тому все возможные старания. В руках лемура было два подносика. На одном стояла бутылка лимонной настойки, на другом — горочка горячих пирожков с грибами, зеленью и говяжьим фаршем. Всё это перекочевало Карабасу на столик. Другой лемур расстелил рядом мягкие матрасики и подушки для поняш. Третий — поставил полоскательницы, в которых что-то плескалось. Вероятнее всего — пивасик.

— Согласитесь, у нас мило? — тоном радушной хозяйки сообщила Лэсси. — Кстати, тут и выспитесь. Я уже распорядилась постелить. В соседней комнате. Для вас и для девочек.

Карабас думал недолго. Собственно, вопрос был один — если он нажрётся, попытается Лэсси что-нибудь узнать о его миссии или нет? Вероятно, да, решил он. Но ничего конкретного он ей не скажет даже очень пьяным, а попытку телепатического вторжения в разум почувствует даже спящим — тут он в себе не сомневался. В таком случае, решил он — да пошло бы оно всё лесом!

— Благодарю за приглашение. Тут и вправду мило. Ну, за присутствующих здесь дам! — провозгласил он.

И немедленно выпил.

— Вот такусенький был к… комочек, — вздыхал раввин, тихонечко икая с перепою, — у меня на ладошке… С бирочкой на ушке…

— Ой как жалко… — бормотала Львика, — ну как же так… Ну как же…

— И чтобы вот так измениться… — вторила ей Ева, у которой от рассказа раввина глаза давно уже были на мокром месте. — Ну зачем это было? Зачем? Из-за этой вашей религии?

— Не моей, — решительно заявил Карабас. — Он хр… христианин. И, чтобы без этого самого… — он не нашёл слова и покрутил толстыми пальцами в воздухе, — не еврей. Хромосома моя, пр… признаю, а еврейство передаётся через м-м-м… митохондриальную ДНК, — он с трудом выговорил он сложное слово: язык уже ощутимо заплетался.

— Он теперь без глаз, — расчувствовавшаяся Ева всхлипнула. — А какие они были?

— Зелёные, — пробормотал раввин. — Зелёные были глаза…

Ева привстала и потёрлась о колено раввина. Тот опустил руку и погладил любимую чёлочку.

— Хорошая моя… умница… — пробормотал он, уже весь неясный и смутный.

— А я? — возмутилась Львика и закинула на руку Карабаса гибкий хвост.

— И ты, — сказал раввин с чувством пьяным, но искренним. — И ты… ещё вчера… дорогие мои хар-рошие^{330}…

Черепаха окинула всю картину скептическим взором и сочла за лучшее удалиться. У неё ещё были дела.

Карабас спал.

Под левым боком у него похрапывало чудовище, под правым — посапывало сокровище. Чудовище обвило его руку хвостом, сокровище — накрыло своим его ноги. Сверху их переплетённые покрывало тонкое, но тёплое одеяльце, заботливо наброшенное Лэсси Рерих.

Сама Лэсси стояла за стойкой — спала она быстро — и доедала лежащую на полотенчике голову лемура, который оказался менее расторопным, чем другие.

О чём она при этом думала, нам неизвестно.