Золото твоих глаз, небо её кудрей

Действие семьдесят четвёртое и последнее. Эпилог, или Добрая дорога

18 января 313 года о. Х.

Озеро Гарда.

День — вечер.

Сurrent mood: good / нормалёк

Сurrent music: Валерий Зубков — Добрая дорога

Подготовлен и экипирован к полёту Буратина был по полной. Как ему и не мечталось.

Во-первых, его накормили. Буратина нашамался до такого состояния, что глаза б его не смотрели ни на какую пищу. Единственное, чего ему не хватало для полного збс — так это спиртного. Все его намёки на эту тему были проигнорированы.

Во-вторых, ему собрали в дорогу мешок комбикорма.

В-третьих, Тортилла расщедрилась — и разрешила ему взять с собой стимулирующих пиявок. Буратина, по простоте душевной, выгреб всех, что были в дежурке. А на вопрос Тортиллы, зачем ему так много, ответил в том духе, что много не мало, да и вообще — мало ли что. Старая рептилия покачала головой, но возражать не стала.

И наконец, Буратина получил десять соверенов. Которые ему выдал зелёный воин, сказав, чтобы он был в расходах умерен.

Деревяшкин, по простоте своей, спросил у черепахи, нельзя ли ему подкинуть ещё пару монеток. Тортилла на это ответила, что для всякого существа есть генетически определённое количество золота, которым он может владеть без дурных последствий для себя. И что, по её мнению, у Буратины на лбу написано, что больше десяти монет ему давать категорически нельзя, иначе ему же хуже будет. Буратина обиделся и сказал, что у него были сотни соверенов, вот только они все высыпались у него из карманов и растворились в воде. Тут ему пришло в голову, что, может быть, не все они были ненастоящие, и что часть золота до сих пор валяется на дне озера. Каковой мыслью и поделился с черепахой.

Черепаха засмеялась. Сперва Буратина принял это на свой счёт, но когда смех перешёл в громовой хохот, то он понял, что у Всенародно Избранной наступил отходняк. Тортилла смеялась так, что чуть не перевернулась на спину. После чего заявила Буратине, что она вотпрямща поползает по дну и что-нибудь поищет.

Ползала она по нему весь день до вечера, а вынырнула в своём обычном — то есть маловменяемом — состоянии.

— Деньги твои, Буратина, украли кот и лиса, кот и лиса, — бормотала она. — Эти кот и лиса — не просто кот и лиса, они ж-жы-жы, я их ненавиж-ж-жу… Они пришли на озеро, пришли пить мою воду, мерзкие, мерзкие, они напустили в озеро липкую слюнь… Слюнь… Тянется, тянется, кислое гадкое кхх-кххх жы жы… Они хвастают, как они обманули тебя, Буратина, как украли твои деньги… А потом они подерутся, подерутся из-за денег твоих, Буратина… Ж-ж-ж всегда дерутся из-за денег… Гадкие, слюнявые жжж… кхххппп… — тут черепаху одолели судороги и она снова ушла под воду, пуская крупные пузыри.

Буратину этот разговор смутил. Вообще-то он помнил, что у лисы в животе есть тайник, а там столько золота, сколько не было даже у папы Карло. Вряд ли она позарилась бы на его монеты. Понимал он и то, что черепаха не в себе. Но всё-таки какая-то гадкая мыслишка у него в голове зародилась. Монеты с Поля Чудес оказались ненастоящими — а если у лисы они тоже были ненастоящие? В самом деле, откуда она могла достать столько золота? Да и кот вёл себя как-то подозрительно… В общем, бамбук решил при случае рассказать об этом Карабасу. К которому он, собственно, и направлялся. После чего намеревался вернуться к папе Карло, рассказать о своих приключениях, получить заслуженных пиздюлей, и пойти, наконец, учиться.

Во всяком случае, именно это порекомендовали ему утята, с которыми он разговорился, пока черепаха ползала по дну.

С утятами Буратина познакомился наутро, когда проспался и вылез из дежурки. И увидел на пирсе троих — мышку в перьях, небольшого кудрявого ёжика и какую-то птицу, покрытую мелкой рыбьей чешуёй. Все они представились как утята. На наивный вопрос, кто же из них утка, они ответили, что утятами они являются в галактической реальности, а не здесь. Этого бамбук не понял. Но во всём остальном они показались ему существами симпатичными и безобидными, к тому же очень вежливыми: даже к Буратине они обращались на «вы». Хотя и разговаривали чудно́ — например, всё время упоминали в разговоре какой-то «морковный сок» и посмеивались. Буратина решил было, что речь идёт о морквяной выжимке, которой иногда потчевали в вольерах. Но утята стали настаивать, что сок именно морковный. Когда же Буратина вспомнил, что древнюю морковь уничтожил Ясный Перец, утята стали говорить, что моркови-то, может, и нет, а вот сок морковный — очень даже есть. На все остальные вопросы они отвечали загадочными фразочками типа «многого мы ещё не знаем». Буратине почему-то показалось, что это самое «мы» звучит как «ты, дурак деревянный», но по всем понятиям придраться было не к чему.

Тортилла поднялась со дна ближе к вечеру — вся такая свеженькая, вменяемая. Судя по всему, она хорошо отдохнула и напиявилась. Она тут же начала командовать и распоряжаться.

А потом на черепаху приводнился аннулипалп.

Собственно, сам момент Буратина прохлопал. Он сидел на пирсе и болтал с курчавым ёжиком, когда сверху потемнело, а потом над озером снизилось странное существо. Снизилось и деликатно присело на черепаший панцирь.

Аннулипалп был на вид очень лёгким. Тело его — метра четыре на вид — было скрыто в чём-то вроде улиточной раковины, только очень вытянутой. Из неё выглядывала изящная головка с огромными чёрными глазами. Она была бы даже симпатичной, кабы не внушительные жвалы. Стоял аннулипалп на тонких высоких ножках, числом шесть. Но это всё было ничто по сравнению с крыльями. Их было четыре и они были огромные, серо-зелёные. Они мелькали над аннулипалпом, как мельничные крылья, и шумели, как осенний ливень. Буратина аж залюбовался.

— Добрая дорога, — сказал аннулипалп. Точнее — очень громко прошептал: у него как будто не было горлового голоса. Так обычно разговаривают инсекты. Но аннулипалп инсектом быть не мог — хотя бы из-за размеров.

Присутствующие утята подошли поближе, завели какие-то невразумительные разговоры. Черепаха занялась какими-то своими вопросами. Буратина тоже не скучал: его готовили к полёту.

Для начала пришлось раздеться. Зелёные затянули его деревянное тельце сложной системой ремней с крючками и кармашками. На крючок сзади подвесили комбикорм, с правого бока расположили торбочку с выстиранной, отглаженной и упакованной одеждой, с левого — водонепроницаемый мешочек с пиявками. В кармашки Буратина упрятал золото и тюбик с «моментом».

Наконец, Тортилла подозвала его к себе.

— Ну что ж, Буратина, пришло время, — сказала она. — Сейчас я тебе передам ту вещь. Она называется золотой ключик. Наклонись и возьми.

Черепаха открыла пасть. На языке блестела какая-то маленькая блестящая штучка. Бамбук потянулся к ней очень осторожно: хотя Тортилла и вела себя нормально, он ещё не забыл её рассказ про откушенные конечности.

Но ничего плохого не случилось. Блестящая вещица осталась у Буратины в руке, а рука — при владельце.

— Запомни хорошенько, — сказала старуха наставительно. — Если ты привезёшь ключик Карабасу, он очень обрадуется и тебя наградит. Но — только он. Для всех остальных это просто маленький кусочек золота. Тебе за него даже соверена не дадут. Так что спрячь его хорошенько и постарайся не потерять. Ну всё, иди.

Буратина начал было вежливо прощаться и благодарить Тортиллу и лягушек. Но тут сзади его подцепили за ремни тонкие конечности аннулипалпа, загудели сильнее крылья, и он почувствовал, что поднимается в воздух.

Когда аннулипалп уже возносился над озером, черепаха, усмехнувшись, пробормотала «мы тоже кой-чего могём» и крепко зажмурилась.

И тут же со всех концов озера грянуло:

— Буратина! Не потеряй ключик!