Золото твоих глаз, небо её кудрей

Действие сороковое / бездействие роковое. Сантименты, или Шушара даёт себе волю, что приводит её в дурное общество

Институт Трансгенных Исследований, корпус Е-bis (общежитие персонала). 
1-й наземный этаж, 52а. — Город Дураков, ул. Кикабидзе, 6, отдел МВД ГД по Вожирарскому району.

Current mood: uncomfortable/не такое, какое хотелось бы

Current music: В. Цой — Следи за собой, будь осторожен

Под утро подушка, как обычно, промокла от слёз, а простыня — от соплей.

Обычно ей это не мешало. Но на этот раз Шушара неудачно ткнулась носом в мокрое пятно и проснулась.

Убедившись, что заснуть обратно уже не получится, крыса села на койку. Продрала глазки. Понюхала воздух. Вокруг неё в темноте плавали запахи её тела: сухой аромат шерсти, сладковатый запах накожного сала, отдушка от пропуканного одеяла. Поперёк этого всего с подоконника настырно воняло свежей зеленью.

В голове колыхались обрывки сна. Снился Аузбухенцентр: чем-то занятый Лев Строфокамилович, пердимонокль в рогах Вежливого Лося окровавленный яйцеклад тщательно выпоротой саранчи. И, конечно же, охальник Гепа, лезущий ей под хвостик. Образы были настолько живые, что крыса снова разрыдалась. Тут же потекли сопли. Да так потекли, что пришлось сморкнуться в простыню.

Потом опустило. Шушара включила свет. В её каморке всё было как всегда, не хуже и не лучше прежнего. Единственной заметной неприятностью оставалась перегоревшая батарея. Чтобы хвост не мёрз по ночам^{282}, крысе пришлось оставляла на ночь включённой электроплитку. На ней же она разогревала еду. В Аузбухенцентре она пристрастилась к горячей пище.

Сейчас она тоже съела бы что-нибудь. Но сначала нужно было осмотреть нос на подоконнике. Судя по запаху зелени, у него там опять что-то выросло.

То и вышло. За ночь нос успел оснаститься двумя веточками с клейкими зелёными листочками. Крыса взяла секатор, подошла к окну и отсекла лишнее. Нос тоненько запищал: он не любил, когда его лишают перспектив развития.

Заботиться о носе ей поручил Замза. Ему, видите ли, было интересно, что из него в итоге вырастет.

Алиса Зюсс так и не узнала, что навязанная ей миссия — заразить Буратину бешеными векторами — увенчалась частичным успехом. После пребывания внутри лисьей вагины обломок бамбучьего носа подхватил-таки заразу. Ему это, впрочем, пошло на пользу. Вместо того, чтобы тихо засохнуть в углу алисиной комнаты, он пустил корни, пророс, а местами даже и процвёл.

Обнаружил его Замза уже после бегства Алисы. Сперва он долго не мог понять, что это такое, а когда всё-таки понял — очень смеялся. В итоге он пересадил нос в горшок, где тот быстро обжился. Когда Шушара вернулась, он препоручил нос ей. Вменив в обязанности держать его на свету, поливать (нос предпочитал раствор глюкозы с азотистыми удобрениями), а также приглядывать, не отрастил ли он чего непотребного. И вовремя пресекать, в самом буквальном смысле.

Нос оказался забавным, хотя и не всегда приятным соседом. Бешеные вектора его как-то особенно полюбили и всё время перепрошивали на разный манер. В начале декабря он три дня подряд цвёл мелкими жёлтыми цветочками с запахом жареной селёдки. Потом у него отросли шевелящиеся усики. Потом зачем-то выросла лапка навроде куриной — крыса её отрезала с особенным удовольствием. А теперь он научился издавать звуки. В основном — противные.

Шушара уже отложила секатор, но вдруг ей показалось, что на кончике носа что-то блестит. Она нагнулась и посмотрела пристальнее. Да, так и было: на самой верхушке прорезались крохотные злобные глазки.

Тут нос хищно изогнулся и попытался вонзиться в крысиное жало. Та успела заметить движение и отскочила. Потом взяла секатор и безжалостно отхватила всю верхушку вместе с глазками. Нос взвыл от боли и злости. Отрезанная часть упала на пол и попыталась уползти. Крыса схватила гадкую проросль за середину и швырнула на раскалённую плитку. Деревяшка подёргалась и затихла. Шушара аккуратно смахнула горелую деревяшку в специальную коробку. Потом она относила всё это на нижний ярус и высыпала в бак с кислотой.

Теперь можно было и покушать. Казённый комбикорм ей выдавали исправно, но после Аузбухена у крысы возросли требования к качеству жизни. Поэтому она крала из институтских холодильников лабораторную мышатину, а соль и специи прихватывала в столовке. Пока ей этого хватало.

Шушара сама удивилась, насколько легко сверчку удалось восстановить её в прежней должности. От неё вообще ничего не потребовалось. Она просто пришла в семь тридцать в хозблок. Знакомый тапир посмотрел на неё без малейшего чувства и интереса, сверился с ведомостью, выдал веник, ведро и швабру и отправил прибираться в столовую.

Более того, на следующий день ей сказали прийти за зарплатой. Крыса пришла. И получила жалованье с конца ноября.

Она попыталась выяснить у Замзы, как ему удалось это провернуть. Сверчок важничал, напускал на себя таинственный вид, но в конце концов признался. Оказалось: пока Шушары не было, сменился начальник службы безопасности Института. Раньше на этом месте сидел какой-то престарелый ракоскорпион, по словам сверчка — педант и зануда. В начале декабря его всё-таки выпихнули на пенсию, а место занял некий сумчатый сурикат с роскошным именем Автандил Анзорович. Который был сверчку чем-то обязан. Так что Замза попросил внести Шушару в список внештатных сотрудников СБ, а длительное отсутствие оформить по служебной линии. По словам сверчка, это была чистая формальность.

Шушара не обрадовалась. Она прекрасно понимала, что выражение «внести в список» означает «быть принятой на службу в качестве агента», а слова про «чистую формальность» особенно настораживали. Крыса отлично знала что за всё приходится платить, и особенно — за бесплатное. Она даже задумалась, кто кому был на самом деле должен — сурикат сверчку или наоборот. Но покамест от неё ничего не требовали, даже аурического отпечатка под документом. А после смерти Семнадцати Дюймов и появления в директорском кресле Фингала Когтеврана она даже стала питать надежды, что про неё забудут. Нет, умом-то она понимала, что никто никогда ничего не забывает, а если что — бумажка-то вот она, бумажка напомнит. Но хотелось верить в лучшее.

Расправившись с мышатиной, крыса снова присела на койку и задумалась, чем ей сегодня заняться.

В любое другое время даже вопрос бы так не стоял. Или идти мыть полы в столовке, или явиться к сверчку за указаниями: тот всегда находил ей работку. Но сейчас была не её смена, а сверчок ещё вчера куда-то отбыл по своим таинственным делам. Крыса была предоставлена сама себе.

Шушара пораскинула мозгами. И решила проехаться в город. В последние дни она несколько раз слышала от столовских краем уха, что в городе творится что-то странное, но вот что именно — оставалось непонятным. Имело смысл посмотреть самой. Кроме того, она давно уже хотела купить наколенники. Некоторые места на кухне можно было вымыть исключительно руками, стоя на коленях^{283}. Раньше её это раздражало, но не волновало. Теперь, вкусив другой жизни, крыса стала больше заботиться о себе. И решила, что ей совершенно не нужен бурсит^{284}.

Наскоро собравшись — просто покидав в сумку зонт, пропуск, кошелёк и брикет комбикорма на всякий случай — она заперла каморку и ушла.

На улице уже рассвело. Воздух был свеж — и по-утреннему свеж, и по-зимнему свеж. Так что у крысы сразу замёрз нос. Шушара даже подумала, не вернуться ли за фуфайкой, но потом решила, что нефиг: распогодится.

До города она добралась довольно быстро: повезло поймать жука-извозчика, который отвозил в Институт какую-то важную шишку. По дороге жук рассказал городские новости. Новый губернатор разрешил селиться в городе электорату из Страны Дураков. Большую часть его разобрали крупные фирмы, нуждающиеся в дешёвом труде. Однако на улицах попадается бродячая джигурда, пристаёт к прохожим и ведёт себя скверно. На вопрос, куда смотрит полиция, жук только усиками развёл. И сказал, что с полицией вообще ничего не понятно, а все вменяемые организации и конторы в спешном порядке нанимают частную охрану. Шушара подумала было в тоске, что, кабы не сверчок, она могла бы предложить свои услуги. Но потом вспомнила, что с её недочеловеческими правами^{285}, несолидной массой тела и отсутствием рекомендаций хорошая работа ей не светила, а плата за жильё и еду съела бы все финансовые бонусы.

Жук довёз её до центра и высадил на углу Рю де ла Пэ и Пречистенки — сказав, что всякая мелкая снаряга типа намордников, нахвостников, гульфиков, гиппосандалий и всего такого прочего продаётся здесь поблизости, в лавке «Сornes et Sabots». Доехать туда жук не смог из-за перекопанной улицы: там велись какие-то непонятные работы. Крыса не стала возражать, расплатилась и пошла по мосткам, в надежде быстро добраться до нужного места.

То ли жук что-то напутал, то ли лавка закрылась, но крыса никак не могла найти вывеску с таким названием. В поисках нужного места она вышла на Пречистенку. Улица ей не понравилась: слишком вычурная и богатая. Тротуары были вымощены пижонской пятиугольной плиткой^{286}, дома были украшены лепниной и напоминали кремовые торты. Однако существ на улице почти не было, только парочка патрульных волков коротала время возле киоска с шаурмой. Волки кушали. Судя по количеству объедков, которые валялись вокруг, можно было сделать вывод, что кушают они уже давно, и, скорее всего, бесплатно. Однако благодушия им это не прибавляло. Видок у них был такой, будто они не прочь к кому-нибудь приебаться прямо сейчас.

Крыса была хорошим бойцом, но связываться с двумя правоохранителями при исполнении было бы, мягко говоря, неумно. Поэтому, не доводя дело до греха, она нырнула в ближайший переулок.

Тот оказался узеньким, с натуральной булыжной мостовой. По правую сторону были две лавочки, судя по витринам — одёжные. На одной было написано «Herm's», на другой — «Индпошив». По левую — стоял сумрачный дом с аркой и двумя подъездами с жестяными козырьками. Дальше улочка круто поворачивала влево.

Шушара заколебалась. Переулочек ей чем-то не понравился. Но возвращаться к волкам тоже не хотелось. Она решила быстренько пройти его насквозь.

Как только она поравнялась с аркой, оттуда высунулась волосатая рука — а скорее даже лапа — и схватила крысу за хвост. Вторая лапа ухватила её за шкирку, где кожа отстаёт от загривка. И рывком втянула её под свод арки, в опасный полумрак.

Лапы были сильны, но неуклюжи. Крыса извернулась, натянув кожу на шее, и впилась в лапу зубами. Раздался рык, лапа дрогнула. Хвост выскользнул из захвата. Крыса сгруппировалась, сбрасывая с плеча ремень сумки, откатилась к стене, вскочила, развернулась лицом к опасности.

Перед ней стоял огромный страшный хомяк, ростом под два метра, весь покрытый рыжей шерстью. Глаза его были пусты, пасть хищно подёргивалась.

Крысе понадобилось полсекунды, чтобы оценить ситуацию. За аркой, похоже, находился внутренний двор. Возможно, там была пожарная лестница, но проверять не хотелось. Другой выход, на улицу, загораживал хомяк. Проскочить мимо него было реально, но мешала сумка. Бросать её здесь не хотелось: кроме зонтика и комбикорма, в ней был кошелёк, а в нём — тридцать соверенов. Без которых она не сможет даже вернуться обратно. Сумку оставлять было нельзя.

Ещё полсекунды ушли на анализ намерений хомяка. Похоже, он голоден и хочет кого-нибудь съесть. В таком случае можно попробовать отвлечь его чем-то съедобным…

Она упала на спину, вытянула ногу, ухватила сумку за ремень и подгребла к себе. Хомяк глухо зарычал и приблизился. Крыса снова отскочила, одновременно разрывая застёжку — крючки полетели во все стороны — и выхватила брикет комбикорма.

— Смотри! — крикнула крыса, вертя перед собой корм, чтобы хомяк его учуял. Тот среагировал — повёл мясистым носом, шевельнул ноздрями.

— На! Жри! — крыса бросила комбикорм ему под ноги, сама приготовившись к прыжку.

Хомяк не повёлся. Он даже не посмотрел на комбикорм. Вместо этого он прыгнул вперёд, больно ударив Шушару о стену.

— Ба… ба… бу… гы… — с трудом выговорил хомяк и швырнул крысу на мостовую. Сам тут же навалился сверху, обдал запахом мокрой грязной шерсти. В живот Шушаре упёрлось что-то горячее и твёрдое, упёрлось и заелозило.

— Дып… дып… — хомяк тяжело дышал и дёргался. Потом неожиданно лизнул ей ухо.

До Шушары, наконец, дошло: её хотят трахнуть.

Это было так неожиданно и нелепо, что она просто растерялась. На какой-то миг, но хомяк почувствовал, что жертва перестала вырываться. И удвоил старания.

Шушара не была избалована мужским вниманием. Она и сама себе не давала воли — желание укусить в момент оргазма она не могла контролировать. Но сейчас ей стукнуло в голову, что хомяк — бродячая джигурда, которую никто не хватится. То есть — его можно.

От этой мысли крысу пробрало до самых печёнок, аж шерсть на хребте вздыбилась. Она развела ноги в стороны и приподняла бёдра.

Насильник торжествующе взвыл, когда, наконец, попал куда хотел. Шушара, наоборот, взвизгнула от боли: член хомяка был очень большим. Но гибкое крысиное тело быстро приспособилось. Движения стали доставлять удовольствие, потом наслаждение.

— Дып… Дып… Ба… ба… бу… — похрипывал хомяк, наращивая темп. Наслаждение росло, становясь почти невыносимым.

— Ррррррррыыыы! — хомяк задрал огромную башку и победно зарычал.

В ту же секунду зубы Шушары вонзились ему в горло. Крыса вырвала ему кадык.

Тут её всю как бы сжало в один комок и ударило снизу, ударило чем-то острым и сладким, подкинуло ввысь. Ужасно захотелось закричать — и она закричала — и крик тот был томителен — а потом пришёл кайф, огромный зыкенский кайф, накрыл и уганошил все мысли и чувства, все до единого, дааа ааа ааа.

Очнулась Шушара от лёгкого пинка. Кто-то попинывал её обутою ногою.

Крыса открыла глаза. Увидела сползшее с неё тело хомяка, неподвижное, безопасное. Из-под него подтекала кровь. Рядом валялся кусок мяса с хрящом, чуть дальше — раскрытая сумка, А перед ней самой стоял полицейский волк с довольной рожей.

— Гражданочка, — начал он, — вы что же такое творите? Аморалочка^{287}, порча имущества, нарушение общественного спокойствия. Ай-ай-ай. Пройдёмте, гражданочка.

— Меня изнасиловали, — возмущённо заявила Шушара. — Меня выебла какая-то джигурда, а вы где были?

— Это мы в участке разберёмся, кто где был, — волк ухмыльнулся во все свои сорок два зуба. — А это у нас что? — он перевёл взгляд на сумку. — Никак вещдок? Изымаем… — он подхватил сумку и засунул в неё лапу.

Шушара категорически не хотела лишаться своего добра. И уж тем более — идти в полицейский участок, где с ней могли сделать что угодно. Она прикидывала, как ловчее вырвать сумку и убежать, когда волк достал из сумки пропуск ИТИ. Морда у него тут же сделалась такая, будто он говнеца поел.

— Сотрудница? — буркнул он.

— Угу, — подтвердила крыса, готовясь к атаке.

— Звиняйте, гражданочка, — уныло сказал волк, отдавая сумку. — Ваших не трогаем. Заяву писать будете?

— Не буду, — сказала Шушара. — Я думаю, вы тоже в этом не заинтересованы. Мясо ваше, — добавила она, показывая на хомяка.

Волк посмотрел на тушу скептически, понюхал.

— Вроде ничего, — сказал он. — Только куда мне это? Я сырого не ем.

— Позовите напарника, — посоветовала крыса, — и отнесите в шаурму. То есть позовите этих, из шаурмы. Они сами отнесут, разделают и вам поджарят.

Полицейский посмотрел на крысу уже не столь уныло.

— Дельно, — оценил он. — Можете покараулить, пока мы подойдём? А то скобейда какая-нибудь набежит, обглодает. Существа тут вороватые. Если чего, скажите — вещдок, полицейское имущество… Мы две минуты, — посулил он.

— Не вопрос, — легко согласилась крыса. Идти куда-то ей сейчас совершенно не хотелось. Хотелось чуть-чуть посидеть, пережить, прийти в себя.

Когда полис скрылся за углом, Шушара первым делом проверила сумку. Кошелёк оказался на месте, деньги тоже. Потом она присела на труп и принялась вылизываться: спереди всё было испачкано. Труп был тёплым и мягким, движения языка успокаивали. Крыса подумала: всё хорошо, что хорошо кончается. Жаль только — слишком быстро. Разбуженное тело просило ещё.

Полицейские — на этот раз оба-два — пришли вместе с двумя лошариками, енотом и брезентом. Тушу хомяка закатили на брезент, с трудом подняли и понесли. Полисы вежливо спросили, не желает ли гражданочка слегка перекусить, ну и заодно угостить служителей порядка пивасиком. Шушара не хотела злить волков. Она прикинула свои финансовые возможности и предложила зайти в какую-нибудь питейную лавку, где и затариться.

Лавка нашлась вотпрямтут: за гламурным «Индпошивом» скрывалась неприметная дверь с простой табличкой «Питейная». Оттуда волки вышли, нагружённые флягами с пивом. Шушаре доверили самое драгоценное — водку. Обошлось ей всё это в соверен с мелочью. Это была, конечно, конская цена. Но соседство с модными лавками тоже, небось, не в пару сольди обходилось.

Вся компания устроилась в шатре у шаурмяншиков. Волки и крыса ели горячее мясо и предавалась обильным возлияниям. Хомяк, несмотря на джигурдовость, оказался душистым, сочным. Волки от выпитого и съеденного расслабились и заблагодушествовали. Захмелевшей крысе они казались даже симпатичными.

Тем не менее, ума она вроде как не растеряла. И всячески старалась выяснить, что в городе творится.

По словам полицейских, где-то с нового года в город хлынули дураки — ну то есть существа с айяйкой меньше семидесяти. Как ни странно — волки сами удивлялись — властям удалось каким-то образом упорядочить этот поток, так что электоральная масса электората сразу же оказывалась в эргастулах и на рынках. Однако отдельные особи всё-таки терялись по дороге или сами прятались. Полиции было дано разрешение на их отлов и присвоение, с самым минимумом формальностей. Полицейское начальство с удовольствием обзаводилось бесплатной челядью. У рядового состава появилась подработка — отлов потеряшек и приведение их к покорности. Трудно было ловить опытную, хитрую джигурду вроде давешнего хомяка. Про него полицейские знали: на районе уже находили обглоданные трупы. Крысе повезло: хомяк был сыт и хотел не заправиться, а разрядиться.

Шушара намотала всё это на ус и осторожненько поинтересовалась, почему полисы не трогают сотрудников Института. Выяснилось, что это распоряжение самого ЛИСа. По слухам, ЛИС встречался с и.о. директора Института, Фингалом Когтевраном. Они имели длительную беседу и о чём-то договорились. В частности, Фингал вроде как пообещал избавить ЛИСа от скверного запаха, причём быстро, честно и без генетических сюрпризов^{288}. ЛИС, в свою очередь, профинансировал ведущиеся исследования и посулил охрану и защиту всем институтским сотрудникам. Что и было было доведено до сведения всех силовых структур города. Крыса про себя подумала, что какие-то тупорылы полицейские оказались более информированы, чем институтские интеллектуалы. Что-то в этом было неправильное.

По мере насыщения волки всё больше налегали на водку и становились всё фактурнее. Они подкалывали друг друга, рассказывали смешные истории из жизни. Потом захотели музыки. Енот принёс старую пластинку с сундучной песней «Я в весеннем лесу пил берёзовый сок», под которую полицейские пытались танцевать. Во время танцев лапы их всё время сползали с крысиной талии на попу, а расточаемые комплименты становились всё более скабрёзными. Шушара прекрасно понимала, к чему дело идёт. Но не знала, как это прекратить, а если честно — то и не хотела прекращать. Внимание — пусть даже волчье, позорное — возбуждало её. Она бы давно уже отдалась, вот только опасение искусать полицейского в пылу страсти тому препятствовало.

В конце концов волкам надоело ждать, и они сказали прямо, что пара молодых и бравых парней соскучились по женской ласке. Так что не будет ли она столь любезна угостить их собственной персоной.

Шушара, тоже отбросив экивоки, ответила, что ничего против не имеет. И что дала бы и взяла бы — но есть проблема. После чего откровенно рассказала насчёт укусов.

Волки пошептались, потом один сказал другому что-то такое, что у второго аж глазки заблестели. После чего сообщил, что проблема решаема, если только Шушара проедется с ними до участка. «Буквально на пару минеточек», добавил волк и сам же зафыкал.

Доехали на пролётке. По дороге волки стали вести себя совсем уж разнузданно, так что крыса аж подпрыгивала от нетерпения.

Вид участка её несколько отрезвил и даже напугал. Это было двухэтажное жёлтое строение с зарешеченными оконцами второго этажа. Первый этаж скрывала свежевозведённая стена из бетонных блоков, над которой возвышались кронштейны с колючей проволокой в четыре ряда, искрящей от тесла-наводок. На вопрос, зачем всё это нужно, полицейские ответили, что сами того в душе не ебут и что это какая-то начальская дурь. Дескать, под самый новый год пригнали множество лемуров, землероек и всякого прочего мускулистого электората — и за трое суток авральной работы стена была построена. Сначала, правда, трудились без энтузиазма. Но потом участок посетила с экспресс-инспекцией какая-то черепаха с полномочиями от самого ЛИСа. Которая откусила голову ответственному за строительство забора, а его заместителю отъела конечности. И пообещала заглянуть через пару дней. После чего строительство понеслось какими-то невероятными темпами. И завершилось вовремя.

Сам участок был даже менее уютным, чем стена с проволокой. Особенно угнетали серые стены из пенобетона и прутья на окнах толщиною с бычий палец. Судя по проводам заземления, это было настоящее суровое железо^{289}. Толстый мент-дежурный посмотрел на крысу так, что той стало не по себе. Другой мент, проходя по коридору с кучей папок, как-то нехорошо засмеялся ей вслед. Бородатая гусеница, чинящая на потолке лампочку, решила посрать именно в тот момент, когда крыса проходила под ней. Она уклонилась, но приятного было мало. В этой обстановке пыл Шушары как-то поугас. Но метаться было поздно и бесполезно.

Один из волков провёл крысу каким-то левоватым коридорчиком, заставленным поломанной мебелью, и своим ключом открыл раздевалку возле тренировочного зала. В ней крепко пахло кровью, потом и перегоревшим адреналином. Зато пол и стены были деревянные, а окно — без решётки.

За шкафчиками было место, где лежала парочка матов. Крыса пошевелила носом и поняла, для чего они здесь. Судя по въевшимся запахам, на них регулярно кого-то имели, сношали, дрючили, натягивали, тулулили, барали, пользовали, трахали, пердолили и просто ебали во все дыры. Ей снова захотелось.

Тут появился второй волк. Он вёл за собой пожилого интеллигентного зайца, сутулящегося и прихрамывающего. Тот семенил за ним, мелко-мелко дрожа. Чувствовалось, что с ним тут обошлись без лишних сантиментов.

— А это наш нарушитель, — сообщил волк с какой-то нехорошей радостью в голосе.

На физиономии зайца тут же проступило извечное интеллигентское неприятие окружающей действительности.

— Я ничего не нарушал! — заявил он. — Я стоял в одиночном пикете на площади Пляс Пигаль, с плакатом, на котором было написано «Доколе?». Это выражение моей личной гражданской позиции по поводу этого всего, — заяц обвёл взглядом это всё и поморщился. — Я эту позицию уже сорок лет занимаю. Но я не совершал никаких насильственных действий и не нарушал законы. В предыдущее годы я неоднократно участвовал в пикетах и иных общественных выступлениях^{290}, и претензий ко мне не было. То, что вы делаете со мной здесь — это должностное преступление, — закончил он таким тоном, будто доказывал не очень сложную математическую теорему и успешно довёл рассуждение до логического конца.

Второй волк всё это выслушал с самой постной физиономией.

— Вот и наше начальство, — сказал он с печалью в голосе, — того же мнения. Мы приносим вам официальные извинения. И сейчас же отпустим.

— Так-то лучше, — Борис Алексеевич приосанился.

— Также вам полагается моральная компенсация от наших сотрудников, — продолжил волк ещё печальнее. — Конкретно — минет с проглотом.

— Что-то я раньше не слышал о таких компенсациях, — заяц подозрительно прищурился.

— Новые правила, — очень натурально вздохнул волк. — Вы же сами знаете, сейчас большие перемены.

— Это уж точно, — согласился заяц.

— А может, откажетесь? — в голосе волка прозвучала мольба. — Зачем это вам? Вы уже на возрасте. Подпишите только бумажечку об отказе от компенсации. По причине полового бессилия. Ну что вам стоит? А?

Борис Алексеевич возмущённо распушился.

— Половое бессилие? — пропищал он. — Нет уж! Я намерен, — тут помятое лицо его стало важным, даже торжественным, — получить компенсацию сейчас же. Немедленно.

Волк вздохнул.

— Тогда пожалуйста, вот наша сотрудница, она всё сделает, — он показал на Шушеру. — А мы проконтролируем.

До крысы, наконец, дошло, что задумали волки. Она встревоженно посмотрела на того, кто зайца привёл. Тот ухмыльнулся и кивнул — дескать, давай-давай, можно-можно.

Заяц, не чуя худого, подошёл поближе. Крыса встала на четвереньки, уткнулась в спутанную заячью шерсть — и в этот самый момент ей отодвинули хвост и засадили.

— Это ещё что такое? — недовольно сказал заяц.

— Вагинальная стимуляция, — сообщил волк, овладевая крысой. — Никаких насильственных действий, никакого нарушения закона. Она не против.

Шушара действительно была не против. Она нашла у зайца то, что искала, и принялась за дело.

Когда член интеллигента, наконец, ожил, первый волк уже успел кончить. Второй занял его место, но засадил выше. Такое с крысой делали только в вольере. Однако ей неожиданно понравилось. Было больно, но было в этой боли что-то такое, волнующее. Она быстрее заработала языком, и заяц начал тихонько попискивать.

Из-за частой смены партнёров — волки, похоже, были чемпионами по скоростному спуску — она шла к оргазму довольно долго. Заяц уже начал качать права и требовать работать поэнергичнее — когда она, наконец, почувствовала, что готова сжать челюсти.

Через несколько секунд раздевалку оглушил душераздирающий вопль.

— Сдох, — констатировал волк, переворачивая тушку. Крови было много.

— Ну что, гражданочка, — весело сказал другой волк. — Что ж вы такое натворили? Незаконное проникновение на территорию полицейского участка, аморалочка, убийство. Зайчик-то наш был с правами человека, между прочим^{291}.

— Вообще за такие художества полагался принудительный дефолт мозга, лишение прав и перевод в электорат, — сообщил первый волчара. — Но это раньше. А теперь, я думаю — маналула.

Крыса сначала было подумала, что волки шутят. Но когда в руках одного из них появилась дубинка, а у другого — наручники, она поняла, что шутить здесь никто и не собирался.

Шушара отпрыгнула, забилась в угол. Дальше хода не было, разве что в окно. Но оно было маленьким и слишком высоко находилось. К тому же крыса догадывалась, что стёкла тут закалённые.

Волки не торопились. Они чувствовали себя хозяевами положения. И, в общем-то, были ими.

— Что, гражданочка? Есть жалобы? — ехидно спросил тот, что с наручниками.

— Зачем вы со мной так? — спросила крыса.

— У нас в отделении показатели не очень, — сказал тот, что с дубинкой. — Раскрываемость низкая, то-сё. Нам шеф сказал постараться. Ну вот мы того… стараемся.

— Ты, это, не надейся, — посоветовал другой волк. — На суде эмпаты покажут, что это ты зайцу причиндалы откусила. Заметь, правда. И мы тебя этого делать не заставляли. Тоже правда. Так что лучше начинай сотрудничать. Прямо сейчас и начинай. Мордой в угол, руки за спину, — он выразительно потряс наручниками.

— Я сотрудница ИТИ, — сказала крыса. — Вы сами говорили, сотрудников ИТИ трогать нельзя.

Волк с дубиной аж взвыл от смеха.

— Мы говорили! Слышь, — он повернулся к напарнику, — мы говорили! Она дефолтная, что-ли? Нет, ты прикинь — она сказала, мы сами говорили, а?

— Вообще-то правильно говорили, — спокойно сказал второй. — Сотрудников Института мы не трогаем. Вот только ты не сотрудница. У тебя пропуск синий. Такой прислуге выдают. Ты даже не лаборантка. Уборщица или подавальщица. Нам на инструктаже про итишные документы всё рассказали. Тебя тогда не было, — повернулся он к волку с дубиной, — поэтому ты лажанулся. Чуть не отпустил эту скобейду поебучую. А я проверил. Пока она ссать ходила, помнишь?

Шушара тут же и вспомнила, как она пошла в туалет отлить и оставила сумку на столе. Она подумывала захватить её с собой, но было как-то неудобно.

Тут в голове прощёлкнулась идейка. Так себе идейка, но ничего лучше не было.

Она постаралась взять себя в руки. Выровняла дыхание. Постаралась задвинуть подальше всякие чувства.

— Я сотрудница ИТИ, — сказала она спокойно. — Другая сотрудница. Давайте так. Или вы меня попытаетесь схватить. Тогда я кому-то попорчу шкуру сильно. Я смогу.

Волки переглянулись. Видимо, перспектива их не радовала.

— Или, — продолжила крыса, — вы оставляете меня здесь и посылаете в Институт бэтмена. К Автандилу Анзоровичу. Это наш безопасник. Бэтмену скажите, что задержали новенькую, Шушару. И готовы обсудить вопросы.

Волки переглянулись.

— Пиздит, — уверенно сказал тот, что с дубиной.

— Если пизжу, вы немного времени потеряете и всё, — сказала крыса. — А если не пизжу — у вас будут проблемы. И сейчас, и потом. Автандил Анзорович недавно назначен, ему нужно авторитет зарабатывать, — сымпровизировала она. — Будет меня искать. Свидетели могут найтись. Да мало ли чего. Оно вам надо?

— Заткнись, — бросил волк с наручниками и что-то тихо сказал второму.

Они пошептались, после чего огласил вердикт.

— Вот чего. Сейчас ты пойдёшь в хомосапник^{292}. Тихо, спокойно и без глупостей.

— Хомосапник — это что такое? — не поняла крыса.

— Предвариловка, — ответил волк. — Посидишь там, погреешься. А мы тут посмотрим, что за Автандил такой. Или так — или так.

Шушара понимала, что бежать из участка ей всё равно не удастся. Пришлось смириться.

Хомосапник оказался небольшой камерой без окон, очень холодной. В ней крыса просидела дотемна. Впрочем, «просидела» — это громко сказано: там не было ни мебели, ни подстилок. Обитатели хомосапника тоже не радовали. Половину камеры занимал огромный як: он спал на полу, покачивая рогами, и оглушительно храпел. От него дичайше разило перегаром.

В углу сидела на полу, сжавшись, тощая, ободранная овца, непрерывно бормочущая что-то бредовое. До крысы доносилось что-то вроде «спи-усни, моя голубка, спи-усни, мой голубок… дыши глубже, сон глубок… как дыра татарина, как дыра татарина… беее…». Что такое «татарина», крыса не знала, да и вообще овца производила впечатление ебанутой. В конце концов Шушара попыталась забиться яку под бок и немного покемарить — за неимением других осмысленных занятий.

Покемарить не получалось. Крыса мёрзла. Уши терзал бредок овцы.

— Начинайте штурм немееедля… во всех направлееениях… — блеяла она. — Бееейте братьев, бееейте, громите, поджигайте… Стремительным палом очистим землю от мееерзости… мучают нас на задворках вееечности… говно! говно! братья — говно! тентура — говно! мир весь тоже говно! Трееебуйте знания! Бееееее!

Як заворочался, рыгнул, придавил крысу толстым боком.

— Всеее на улицы… всеее… — стенала ебанутая овца. — Нам не нужно солнце говённой вселееенной! Пусть встанет настоящее солнце нашей свободы! Это пожары! Поджигайте всееех! Всееех! Жги и смотри! Как в глазах твоих соратников пляшет твоя будущая свобода под свееетом огня! Жгите поодиночке! Жгите в группах! Поджигайте подъееезды! Киоски с газеееетами! Траву, траву, траву поджигайте на газонах — гори гори ясно! Беее!

Туша яка сдвинулась, освобождая полоску нагретого пола. Шушара тут же её и заняла. На этот раз ей удалось отключиться.

Разбудили её вопли овцы:

— Трееебуйте знания! Владееейте знанием! И получите абсолютную свободу! Беее!

Она только-только успела встать и протереть глаза, как появился знакомый волк. В руках у него были блестящая струна-удавка и небольшая изящная пила.

Волк открыл дверь в хомосапник, положил пилу, подошёл к овце. Та выпучила на него бессмысленные глаза.

— Скоро мы доберёмся и до татарина! — завизжала она.

Волк молча упёрся ей коленом в грудь, накинул удавку. Овца захрипела и быстро поникла.

Тогда волк взял пилу, подошёл к яку и отпилил ему рог. Повертел его в руках, вздохнул и отпилил второй.

— Шеф хочет расчёску, — пояснил он, обращаясь к крысе. — Из ячьего рога. Увидел где-то. Говорит, стильная вещь.

Крыса ничего не сказала.

— А эта пьянь всё валяется, — продолжил волк, легонько проминая сапога в брюхо яка^{293}. — Прикинь: проснётся, а рогов-то нет! О, кстати! Может, и уши ему отчекрыжить? Свиные уши я люблю. А ячьи не пробовал. Ты не знаешь, они вкусные или так се?

Шушара промолчала.

— Ты чё? Обиделась? — удивился волк. — Да лана, бывает. Выходи, что-ли. Свободна.

— Сумку верните, — сказала крыса, не двигаясь с места.

— Какую сумку? — весьма натурально удивился волк.

— Сумку. Верни. Сейчас, — сказала крыса, оскалясь. — Со всеми. Вещами.

Волк ничуточки не испугался.

— Да говорю ж тебе — не помню, где сумарь твой. Искать нет времени. Пошла.

— Пропуск! — заорала крыса. — Мой пропуск! Мне пизды дадут за утерю пропуска! Я не уйду без пропуска!

Этот аргумент, как ни странно, подействовал. Волк буркнул «лана, погодь, ща», ушёл и довольно быстро вернулся с сумкой.

Как и ожидалось, кошелёк был пуст. Крыса устроила ещё один скандал, напирая на то, что деньги казённые и даны не просто так. В конце концов волк вернул ей десять соверенов, насчёт остального сказал «извини, ребята уже поделили».

Понимая, что легко отделалась, крыса пошла вместе с волком на выход.

— Проверяли меня? — спросила она, пока волчара расписывался в тетради дежурного.

— Да нахуй надо, — сказал волк. — Я к шефу заглянул, доложился. Он сказал отпустить. Сейчас время сложное, мало ли. Вдруг ты правда сотрудница. Кстати, а вот так, по чесноку — ты правда сотрудница?

— Ну, — Шушара постаралась произнести это «ну» очень уверенно.

— Я бы на месте твоего шефа гнал бы тебя ссаной тряпкой, — искренне сказал волк. — Фишку не сечёшь.

— Я новенькая, — ответила крыса.

— Ну-ну, — волк показал пропуск второму дежурному, в будке. — Да, вот ещё что. Овцу помнишь, что с тобой была? Ты слушала, чего она там бебекала?

— Нет, — крыса нервно дёрнула ухом.

— Вот и не слушай. А если на улице что-то такое услышишь — сразу зови полицию.

— Я думала, она того, — крыса покрутила пальцем у виска.

— Она в эфире была, — сказал волк. — В неправильном. Хемули эту дрянь на нас гонят. Скобейды дефолтные. Не связывайся с этими делами.

— С какими делами? — крыса не поняла.

— Ты не интересуйся. Ты не связывайся. Добрый совет даю, — эти слова волк произнёс с таким выражением, что крыса поняла: совет и впрямь добрый.

Она вышла за ворота и пошла по направлению, противоположному тому, откуда её привезли.

По дороге Шушаре попался на глаза магазин спорттоваров для хомосапых. Ни на что особенно не рассчитывая, она туда заглянула. И увидела на самом видном месте наколенники под её тип ноги. Стоили они четыре соверена пятьдесят сольдо. Продавец, молодой симпатичный обезьян, легко скинул эти пятьдесят — а когда паковал товар, то честно признался, что эта пара чашечек валяется здесь уже полгода, потому что они не для спорта, а для хозработ. Покупка была удачной, но после всего пережитого (и утраты двадцати золотых) она как-то не особо радовала.

На площади Пляс Пигаль крыса снова столкнулась с правоохранителями: менты и волки винтили жиденькую демонстрацию проституток с баннерами «Долой профсоюз!» и «За свободу ценообразования». Никакого желания вторично попасть в эти добрые лапы у крысы не возникло.

Она ещё немного побродила по улицам. В маленькой лавочке выпила глинтвейна. Состояние у неё было какое-то странное. Крыса даже не могла понять, хорошо ей или плохо. Она ощущала себя бутылочкой, до горлышка налитой всякими чувствами: тут были облегчение, злость, стыд, телесное удовлетворение, обида, любопытство и много ещё чего. Всё это смешивалось, пузырилось, булькало и никак не могло улечься, осесть. А сверху плавало осознание собственной дурости. И ещё кое-что, совсем уж нелестное.

В Институт она вернулась поздно вечером. Все сложные чувства до голой физиологии: она замёрзла и устала. Хотелось спать. Одной. В тёплой постели. В безопасности.

Шушара сбегала в душ, смыла с себя кровь и грязь. Потом долго стояла под струями горячей воды, ни о чём не думая. Вернулась, прошлась по телу феном, включила плитку на полную. И легла, укуталась в самое тёплое одеяло, которое только смогла найти.

Она не посмотрела, что там отросло у носа в горшке.

Этого она не сделала совершенно зря.