Золото твоих глаз, небо её кудрей

Действие семидесятое. Ашкеназы, или Буратина всё правильно понимает

18 января 313 года о. Х.

Озеро Гарда.

Утро.

Сurrent mood: heroic/пацанское

Сurrent music: Kodo — Spirit of Taiko

— Па-адъём! — достучался до его мозга кислый рыбий голос. Ткань пленительного сна треснула, порвалася плёнка золотая.

Буратина открыл глаза. Без всякого удовольствия.

Первое, что он увидел перед собой — просвечивающую оболочку бумажного пакета. Содрав его с себя, бамбук тут же зажмурился: свет показался ему очень ярким.

Он лежал на узенькой коечке. Над ним возвышалось мокрое зелёное рыло какого-то существа. С рыла свисали неаккуратные водоросли. Одна глазница пустовала. То есть нет, не совсем: глаза в ней не было, зато там свернулась, как в гнёздышке, маленькая змейка с зелёной головкой.

Буратине очень хотелось досмотреть свой сон до конца. Но увы! Так что деревяшкин сжал голову руками и попытался припомнить, что было до того, как он заснул с пакетом на голове.

В общем и целом ничего особо интересного и не случилось. Две полицейские суки бросили его в озеро с камнем на шее. Потом жители озера его спасли и дотащили до какого-то островка. Буратина не разобрал, естественный это островок или искусственный. Так или иначе, его выловили из воды, обсушили у обогревателя и попросили расписаться на каких-то документах. Деревяшкин везде поставил свою подпись и оставил ауру, не вникая, что он там подписал. От пережитых треволнений ему жутко хотелось спать. Когда он об этом сказал, его отвели в крохотную каморку. Где стоял топчан, накрытый простынкой, с дырявым валенком в изголовье, урыльник в углу, а также два крючка и вешалка. Всё сырое, чтобы не сказать мокрое. Но всё-таки здесь было уютнее, чем на дне.

Когда Буратина пристраивал тряпочки на вешалку, он нашёл в кармане штанишек тюбик с «моментом». И подумал, что его сегодня едва не убили, а по такому случаю можно себя и побаловать. Ну совсем чуть-чуть, самую малость.

Проблема возникла с пакетом на голову. Пришлось выйти и искать душу живую. Таковая нашлась — в узеньком коридорчике на углу сидела жаба, назвавшаяся дежурной по блоку. Слово «блок» Буратину насторожило: от него пахло то ли больничкой, то ли карцером. На расспросы жаба ответила, что речь идёт о карантинном блоке. Но ему, Буратине, бояться нечего: завтра придут и проверят, не страдает ли он чем-нибудь на жэ, а потом отпустят. Деревяшкин пожал плечами и сказал, что с жопой у него всё в порядке, он не пидор и глистов у него нет. Жаба посмотрела недоверчиво, но развивать тему не стала.

Что касается пакета, земноводная никак не могла взять в толк, что именно деревяшкину нужно и зачем. В конце концов отыскался старый коричневый конверт из-под каких-то документов. Буратина попытался надеть его на голову, но убедился, что нос опять мешает. Его пришлось отпилить — благо, у жабы нашёлся канцелярский нож. В конце концов бамбук осторожненько накапал в пакет свежего клея, ещё более осторожно надел на голову и отрубился.

И какие же прекрасные виденья его посетили! Малая их часть описана выше, но и остальное было ничуть не хуже. Хотя — увы! — несмотря на всю сладостность этих грёз, Буратина чуял, что он ещё не восчувствовал самого главного, какого-то последнего и безграничного восторга, который ждал его где-то там за гранью. С другой стороны — грань он переходить пока стремался. Предостережения летучей мыши он помнил, помирать не собирался. Пусть даже и очень довольным.

Бамбук смачно зевнул и перевернулся на бочок. Вскакивать резко не хотелось. Хотелось уловить ещё несколько миновений истекающей истомы.

— Вы там чего? Я что сказала? Па-адъём! — напёрло зелёное существо.

— Щаз, — пробормотал Буратина, потягиваясь. И тут же ойкнул — зелёное существо бесцеремонно ущипнуло его за подмышку^{475}.

— Хватит валяться, — строго сказало оно. — У вас сегодня важный день.

Буратина подумал о том, что он уже давно ничего не ел. Пустой желудок немедленно взвыл, требуя корма.

— Кушать хочется, — сообщил бамбук зелёному существу. — Можно что-нибудь?

Существо задумалось.

— Значит, вы здоровы, — заключило оно. — Это хорошо. Тогда начнём с прогулки, потом оправка, а после этого беседа со специалистом.

— Да я жрать хочу как конь! — возбух бамбук.

— Вы что тут себе позволяете? — разгневалось существо. — Вы считаете, что я глупа и не способна понять ваши слова?

— Э-э… не считаю, — Буратина решил немного сдать назад.

— То-то же! — сказала зелёная пакость. — Я также в курсе того обстоятельства, что наличие аппетита у существ вашей основы свидетельствует о том, что вы, вероятно, здоровы. То есть у нас нет причин откладывать адаптацию.

Последняя фраза Буратине чем-то не понравилась.

— Это что за адаптация? — спросил он.

— Адаптация, — сказало существо, — это результат прохождения карантина.

— А это ещё что за карантин? — бамбук решил докопаться до самой сути.

— Обыкновенный гостевой карантин, — ответило существо. — Вы находитесь на территории Кооператива «Озеро», и мы должны вас проверить. Что вы не из… — она сделала многозначительную паузу, — …ЭТИХ.

— Ккк ка-каких? — Буратина аж поперхнулся.

— Тех самых. Разорителей и погубителей всего на свете. Вы же понимаете, что мы обязаны заботиться о безопасности нашего анклава и Всенародно Избранной? — существо посмотрело на Буратину пустой глазницей со змейкой. — Тогда скажите честно: вы из каких будете?

— Я, эта… доширак, — доложился Буратина. — Отношусь к бамбукам по основе. Ещё сосна есть и водоросли. А больше ничего вроде и нет…

— Водоросли — очень подозрительно, — зелёное существо пожевало губами. — Кстати, а почему у вас такой короткий нос?

— Нос как нос, деревянный, — сказал Буратина. — Я его того… спилил.

— Зачем? — существо подалось вперёд.

— Мешал, — сказал Буратина. Ему очень не хотелось вдаваться в подробности.

— Чем именно мешал? — не отставало существо.

Деревяшкин подумал, что бы такое соврать.

— Торчал, — наконец, сказал он. — И цеплялся, — добавил он для правдоподобия.

— Ага, цеплялся! Очень подозрительно! ОНИ тоже любят цепляться… Я обязана доложить об этом специалисту.

Буратине мечтнулось ещё разочек подышать «моментом». Чтобы увидеть хотя бы коротенький сон с участием зелёной падлы. Ух что бы он с ней там, во сне, — где он всемогущ — сотворил бы! Для начала, разумеется, избил. И выеб. Он покосился на жёлтые шортики существа, прикидывая, как у неё там обстоит с дырками. И с некоторым удивлением разглядел недвусмысленно выглядящий бугор. По всему выходило, у зелёной тётки имелся немаленький хуец.

«Педовка, что ли?» — первым делом подумал бамбук. Потом перевёл взгляд на зелёную морду, снова увидел угнездившуюся в глазнице змейку. И понял, с кем он, собственно, разговаривает.

«Ишь, скобейда, даже не прячется» — подумал он.

Мозговое паразитирование существует столько же времени, сколько и сам мозг — который, впрочем, тоже можно рассматривать как паразита тела. Вынос мозга в обмен на материальные блага — обычный стиль отношений между существами^{476}. Но здесь мы будем говорить об очень частном случае мозгового паразитизма — когда мозговой паразит (далее МП) живёт в чужом теле в самом прямом смысле этих слов, соединяясь с ним нервами, сосудами и т. п. — то есть буквально прирастает к организму-хозяину. Такой паразитизм называют также стационарным^{477}.

Подобный modus vivendi в Директории был запрещён ещё при Константине Багряномордом. Собственно, он-то его и запретил. На то у Багряномордого были серьёзнейшие причины: его приближённая советница Мандона (сетчатокрылая) однажды попыталась отложить ему в ухо свои личинки. В результате пострадала не только Мандона — её скормили волнистым попугайчикам — но и все подобные существа: их выпиздили из Директории со свистом. Соответствующий запрет был наложен и законодательно. Что характерно, его никто никогда не отменял. Правда, Абракадабр Мимикродон одно время увлекался подсаживанием МП ленивым и нерадивым подчинённым. Однако ж после того, как мозговые слизни проели голову его лепшего кореша и полюбовника Педюшеньки Басманова, тиран такие шутки бросил, а старые законы ещё более устрожил. И даже ЛИС, отменивший вековые устои Директории — и тот политики в этом вопросе не менял.

Тораборский Король подошёл к данной проблеме не менее серьёзно. Население Подгорного Королевства регулярно проходило диспансеризацию, причём в обязательном порядке. Поражённых паразитами существ лечили или забивали, в зависимости от их ценности. Все обнаруженные гнёзда мозговых тараканов, слизней, припиздней и т. п. уничтожались. Впрочем, дерево Вак-Вак — тоже являющееся своего рода МП — приходилось терпеть honoris causa^{478}. Но саженцы его истреблялись нещадно.

Примерно так же вели себя авторитеты в большинстве доменов Страны Дураков. Никому из них не хотелось стать жертвой какого-нибудь приблудного мозгососа. Даже в Бобруйске, где ментальное воздействие друг на друга было нормой жизни, насельников чужих тел — типа тех же припиздней — систематически травили дихлофосом. Потому что имели место случаи, когда заражённые ими обыватели совершали деяния, представляющие угрозу для установленных порядков. Чего в Бобруйске не приветствовали, ага-ага.

Несколько беспечнее относились к этому вопросу в Хемуле. Вриогидра Морра паразитов не боялась — они в ней дохли. Зато её ближайший сподвижник Березовский, будучи наростом на берёзе, сам мог считаться таковым. Так что особых законов или систематических мер против МП не принималось. Однако же и никаких признаков массового заражения в Хемуле тоже не наблюдалось. Похоже, этот вопрос в Хемуле всё-таки как-то решался — вероятнее всего, помаленьку, а может и как-то так. Кто их, хемулей, разберёт.

У рыбонов всё было сложно. Верхушка береглась, а что там творилось в глубинах — то дело тёмное. Но, во всяком случае, откровенного и явного господства МП и там не было.

Что касается Буратины, он ещё не забыл, как висел меж ветвей Малика Абд-ар-Рафи ибн Вак-Вак. Кроме того, в вольере он проходил курс ОБЖ (основы безопасности жизнедеятельности), где про мозговых паразитов рассказывали и самих паразитов показывали.

Так что правильно он всё понял.

Первым побуждением Буратины было — раздавить угнездившуюся гадину прямо в глазнице. Однако подчинённый ею зелёный самец казался сильным и опасным. К тому же дело происходило не в родном вольере, а в чужом озере. Лучше уж играть по местным правилам, подумал он.

Тогда Буратина решил попробовать давануть на чувство собственной важности (паразитам обычно свойственное) и одновременно на жалость (даже паразитам не вовсе чуждую).

Он сел на койку и, таращась на змеючку, заныл:

— Тётенька-тётенька, вы тут начальник, вас все слушаются… Прикажите дать мне поесть немножечко… Умираю — не могу — кушать хочу…

— Ну, — задумалось зелёное, — я даже не знаю… В принципе, полный желудок может помешать адаптации, — с сомнением в голосе сказало оно. — Хотя это смотря кто вас возьмёт…

Буратине так хотел есть, что пропустил фразу мимо ушей и заныл ещё жалестнее:

— В Институте все мальчики и девочки напились молока, спят на тёплых подстилках… Один я тут сижу на мокром… Прикажите мне принести что-нибудь поесть, добрая тётенька… А то я голодный в обморок упаду….

Этот последний аргумент почему-то подействовал. Зелёное существо вызвало жабу и и распорядилось «организовать кормление».

Та, в свою очередь, напрягла каких-то лягушек. Они принесли на подносе дохлого жука-плавунца размером с брикет комбикорма. Жук так пах, что даже Буратину стошнило — хорошо хоть блевануть ему было нечем. Зелёное существо удивилось и съело жука само. Ещё и упрекнув лягушек в том, что «плавунцу не дали вызреть». Похрустывая гарниром из стрекозиных крылышек.

На второе подали блюдо из тины с рачьей икрой. Тина и икра были хотя бы свежие, так что Буратина заставил себя съесть горсточку. Вкус оказался даже не противным, а просто никаким. На вопрос о соли и перце зелёное существо спросило, уж не любит ли Буратина чеснок. Деревяшкин честно сказал, что к чесноку равнодушен. Хотя признался, что пробовал — папа Карло как-то раз угостил его горячей бараньей похлёбкой с чесноком. А так по жизни ему милее комбикорм и маргарин. И ещё водка… Тут бамбуку снова вспомнился сон, где всего этого было в изобилии — и он взгрустнул.

Кормление завершал компот из селёдочной чешуи. Буратина пить его отказался.

После зелёное существо вывело деревяшкина на прогулку. Тот сначала обрадовался, но потом выяснилось, что гулять, собственно, негде: для физических упражнений ему предоставили квадрат пять на пять метров, огороженный дощатыми стенками. Сквозь щели можно было разглядеть воду. Вероятно, они находились на каком-то островке. Или искусственной конструкции — что для него лично было без разницы.

Зелёная мымра внимательно следила, чтобы Буратина ходил по стеночкам от угла до угла. Что он и делал — понимая, что ничего более интересного его не ждёт.

После прогулки Буратину отвели обратно в каморку и велели справить большую нужду. Деревяшкин вздумал было протестовать, но зелёная достала урыльник и потребовала, чтобы он немедленно сделал что сказано, угрожая в ином случае вёдерной клизмой. Пришлось бамбуку сидеть на горшке и тужиться. На все вопросы зелёная отвечала «у нас порядок» и «кто не какает, тот ЭТОТ».

Наконец, она получила что хотела, выдала бамбуку подтирку и ушла куда-то, неся горшок перед собой. Бережно и аккуратно.

Сначала Буратина собрался было залечь на койку и натянуть на себя пакет. Увы, старый был порван, склеить его не удалось. Хуже того — возясь с «моментом», деревяшкин слишком сильно сжал тюбик и капля желтоватой жидкости упала ему на правую коленку. Что самое скверное — он этого не заметил. И дальше не замечал. Ровно до того момента, пока не попытался усесться на койку, закинув ногу за ногу. Ноги склеились. Деревяшкин потратил три часа, расскрёбывая ногтями кожу, слипшуюся намертво. В конце концов расскрёб, но дорогой ценой: на правой коленке и под левой образовались кровоточащие язвы. Пришлось идти к дежурной жабе, на сей раз за медицинской помощью. Та смазала его раны собственной слизью и перебинтовала. Слизь плохо пахла и пощипывала, но кровотечение остановила.

В этот момент опять заявилась зелёная. И сообщила, что у Буратины всё складывается ну просто прекрасно.

— Вас согласился вести сам Аркадий Рудольфович, — сказала она ему таким тоном, будто выписывала сто баллов за соцприспособленность.

Деревяшкин в восторг не пришёл — так как понял, что он тут застрял не на один день. Но всё же поинтересовался, кто такой Аркадий Рудольфович и куда он Буратину намерен вести.

— Аркадий Рудольфович — заслуженный коучер, — строго сказала зелёная. — Он поможет адаптироваться к нашим реалиям. Очень опытный специалист, настоящий мастер. Это вам невероятно повезло, что он сейчас оказался свободен… Если на профсессии всё пройдёт нормально, то я за вас спокойна.

Дальше она сообщила, что минут через десять у него начнётся профилактическая сессия, и что проведёт её специалист по этологии. Результаты будут иметь для Буратины большое значение, так что в его интересах отнестись к ней со всей серьёзностью.

Бамбук так и сделал — поскрёб ногтями подбородок (на котором опять проросли иголочки) и натянул на себя штанишки, чтобы не показывать специалисту пипку. Однако зелёной это почему-то не понравилось и она потребовала штаны снять. Деревяшкин подумал, что нравы тут странные. Но спорить не решился.

Специалист по этологии оказался пожилой оплывшей жабледроткой. Из её ноздрей торчали рожки огромного мозгового слизня, который, похоже, в жабледротке навеки поселился. Буратина понял, что общаться придётся именно с ним.

Жабледротка назвалась Лилией Львовной. Она уселась возле койки, удобно сложила жирненькие лапки. И капризно сказала, что ей не нравится, что Буратина сидит выше её. Тот решил не чиниться и устроился рядом на кортах. Это жабледротке понравилось, а слизень внутри неё даже окрасил рожки в розовое.

После этого Львовна произнесла вступительную речь. Из неё Буратина узнал, что этология — особая наука, которая изучает ЭТИХ^{479}. На вопрос, кто же такие «эти», Лилия Львовна ответила, что ненаучный ответ на этот вопрос в Озере не благословляется, а научный требует солидной подготовки и всестороннего изучения. Что она сейчас и продемонстрирует.

После чего она прокашлялась — из-за чего рожки слизня недовольно посинели — и потребовала:

— Скажите мне сразу, честно и откровенно — вы ИЗ НИХ?

— А я почём знаю? — ответил Буратина вопросом на вопрос.

Ответ понравился: рожки слизня аж зарумянились.

— Это хорошо, что вы осознаёте свою некомпетентность, — заявила жабледротка. — Сейчас многие не знают, кто они такие на самом деле. Но мы вам поможем. Итак, вы не можете точно сказать, из НИХ вы или нет. Хорошо, второй вопрос: как вы к НИМ относитесь?

— К кому? — деревяшкин попытался достичь хоть какой-то ясности.

— К НИМ, — терпеливо повторила жабледротка.

— Да я ж в душе не е… не знаю, кто такие ОНИ, — пожал плечами Буратина.

— На данном этапе этого от вас и не требуется. Вы скажите именно о своём отношении! Вот я говорю — ОНИ РЯДОМ. Что вы чувствуете? Страх? Ненависть? Отвращение? Гнев? Уныние? Принятие факта?

— Ничего не чувствую, — совершенно честно сказал бамбук. — Я, наверное, к НИМ не отношусь, — предположил он.

Жабледторка погладила лапкой пузико.

— Или наоборот — относитесь, поэтому и не чувствуете. То есть вы — из ЭТИХ САМЫХ, не так ли?

— Яюшки! — закричал Буратина. — Доширак я! Обычный доширак. Не видно, что ли? Чего пристали?

— Дошираки тоже могут быть ЭТИМИ, — строго заметила жабледротка. — Которые ж-ж-ж-ж-ж… ну вы же понимаете?

— Мухи, что ли? — спросил Буратина.

— Ж-жы, — подсказала зелёная хрень. — Ж-ж-ж-жы.

— Не понимаю совсем… — вздохнул деревяшкин.

— То есть прямая интроспекция вам недоступна. Но этологические методы позволяют заглянуть в самую суть жжж-вопроса. Который, в свою очередь, подразделяется на семь разрезов. Начнём, пожалуй, с бытийного разреза. Являетесь ли вы, по вашим представлениям, сущностью, существующей без необходимости?

— Чччего? — Буратина вытаращил глаза.

— Это онтологическое определение ЕГО САМОГО, — несколько туманно объяснила Лилия Львовна. — Вижу, оно вам недоступно. Тогда возьмём разрез космологический. Вы — то ничто, которое ничтожит? Попробуйте ответить честно и объективно…

— Ничего я не чтожил! — возмутился бамбук.

— Аркадий Рудольфович прибыл, — сообщила зелёная — которая, оказывается, куда-то уходила.

— Очень хорошо. Он как работать будет? По инструкции или в своей манере? — уточнила жабледротка.

— Аркадий Рудольфович сегодня собирается тряхнуть стариной, — улыбнулась зелёная. — Так что вы уж постарайтесь.

— Для Аркадия Рудольфовича я приложу все возможные усилия, — томно протянула Лилия Львовна. После чего обернулась к Буратине и продолжила:

— Перейдём к следующему вопросу, а именно к этическому. Скажите, милейший — а не предпочитаете ли вы в любой непонятной ситуации, прикрываясь законом, уклоняться от исполнения долга?

Буратина понял только первую половину фразы, и то неверно.

— Я не прикрывался! — заявил он.

— То есть уклоняетесь от исполнения долга в открытую, — решила Лилия Львовна. — Ну-ну. Кстати, ИМ тоже свойственно бравировать своими преступлениями. Что подводит нас к вопросу моральному. Вы виновны?

На этот раз Буратина решил быть кратким.

— Не-а, — сказал он со всей возможной убедительностью.

— Не что? — тут же вцепилась жабледротка. — Вы хотите сказать, что ни в чём не виноваты? Такое бывает?

— Яюшки! Ну чего вам надо?! — не выдержал бамбук. — Что я вам сделал?

— Важно не то, что вы сделали, — не моргнув глазом, заявила жабледротка, — а то, чем вы являетесь. То есть — являетесь ли вы одним из ЭТИХ. Или, проще, ЭТИМ. В конечном итоге, ВСЕ ОНИ являются ЭТИМ.

— Кем? — Буратина попытался успокоиться и навести какую-то ясность хоть в одном вопросе.

— Тем, кто виновен, — терпеливо повторила жабледротка. — ЖЖЖ. Всякий ж-ж-ж есть телесная проекция единого, единственного и самодовлеющего мирового ЖЖЖ^{480}. Который ВИНОВЕН. Это понятно?

— Нихуя не понятно, — признался Буратина. — Кто виновен? В чём виновен? Почему виновен?

— По определению! ОН виновен в том, что ОН — это ОН. Его бытие и есть его вина. А его вина и есть его суть… Перейдём тогда к вопросу антропологическому. Вы враг человека?

Тут Буратина впал в настоящий ступор. Он молчал минуты три, пытаясь догадаться, чего же от него хотят.

— Ежели вы про Карабаса, — наконец, сказал он, — то вроде как нет. Он меня в биореактор не засунул, отпустил и денег дал. Я только не знаю, он точно человек или просто хомосапый на вид. Людей-то настоящих вроде как не осталось?

— По ИХ вине! — жабледротка воздела длинный суставчатый палец с рудиментарной перепонкой. — Но перейдём к разрезу одоратическому. Сейчас мы выясним, исходит ли от вас foetor judaicus, то есть присущее ИМ зловоние.

В вольерах такие оскорбления Буратина не спускал никому. И сейчас деревяшкину остро захотелось вытащить из жабледротки слизня и как следует его отмудохать. Вместо этого он буркнул:

— Занюхните вот. — И протянул ногу.

Слизень высунулся, поводил рожками и забрался обратно.

— М-да-с, — с крайним разочарованием сообщила жабледротка. — Не могу сказать ничего определённого. Этология не отрицает, что ОНИ могут пахнуть чем угодно, в том числе сырым поленом. А от вас несёт именно поленом. Хотя гнильца чувствуется. Есть она у вас, гнильца… Ну, перейдём, наконец, к аспекту биосоциальному. Вы — паразит на теле общества?

Такого честный бамбук уже не выдержал.

— Кто тут паразит? — заорал он. — Да вы на себя-то посмотрите!

Жабледротка и зелёная переглянулись.

— Что вы имеете в виду? — очень, очень холодно спросила жабледротка. — Вам чужды добровольные и равноправные симбиотические отношения?

Бамбук собрал в кулак всю свою волю.

— Мне не нравится, — сказал он серьёзным мужским голосом, каким кидают предъявы — что вы тут ебёте мне мозги. Обвиняете во всякой хуйне. И толкуете про каких-то ж-ж-ж. Вы мне прямо скажите, без фуфлогонства. Вы кого в виду имеете? Словами скажите, без этого самого! ОНИ — это кто?

— Да сами вы всё понимаете! — вскричала Лилия Львовна. — ОНИ! Семиты! Пархатые! Иудеяне! Ветхозаконники! Монички! Юды! Картавые! Обрезанцы! Кучерявые! Носачи! Жестоковыйные! Космополиты! Сионисты! Сефарды! Абраши! Израэлиты! Отказники! Христопродавцы! Кацманы! Мойши! Ашкеназы! Моржи — морды жы! Пятый пункт! Избранный народ! Шмули! Колено Авраамово! Сыны юристов! Спецнация! ЭТИ САМЫЕ!!!

Буратина зажмурился и отчаянно затряс головой. Из всего потока слов ему были знакомы только «моржи» и «юристы». И то не лично — сам-то он в жизни не видал ни одного моржа и ни одного юриста. Он хотел было об этом сказать — но тут вдруг почувствовал нечто нехорошее в районе своих тылов.

Ему и раньше казалось, что попа как-то совсем уж одеревенела. Но сначала не придал этому значения: просто решил, что отвык от сидения на кортах. Однако сейчас всё было очевидно: кто-то лез ему прямо в очко.

Хлопая себя по заднице, Буратина ощутил ладонью что-то живое и склизкое. Оно извивалось, сокращалось, сопротивлялось. И только когда бамбук ухватил существо двумя руками, ему удалось вытащить его из кишки. В которую оно стремилось проникнуть.

В руке Буратины оказалась огромная гусеница отвратительного вида — зелёная с чёрным, мохнатая, с мощными челюстями, измазанными кровью. Она мерзко шипела и вырывалась.

Бамбук швырнул её на пол и занёс ногу с намерением растоптать. И получил сильнейший удар в грудь от зелёной твари.

Не ожидавший такой подставы Буратина упал на спину. Зелёная тут же схватила гусеницу, прижала к себе и запричитала:

— Аркадий Рудольфович, миленький! У вас всё в порядке?

— Этот хулиган, — зашипела гусеница, — так меня схватил, так сжал! Я думал, он разорвёт меня… кххх… напополам!

— Аркадий Рудольфович, — причитала зелёная, — я же говорила, надо было по инструкции… мы бы его подержали… мыльцем входик помазали…

— Я мастер! — гордо заявила гусеница. — Я влезаю в любую жопу безо всякого мыла! И прочих искусственных средств! И если бы у меня в желёзках было больше анестетика, всё прошло бы успешно…

Буратина тем временем поднялся, сел и сделал серьёзное лицо. На самом деле ему было ссыкотно. Но решение он принял твёрдое: сопротивляться банде паразитов до последнего.

Жабледротка посмотрела на него с грустью.

— Ну как вы могли, — сказала она расстроенно, — хуже всякого ж-ж-ж! Аркадий Рудольфович — интеллигентнейшее существо! А вы его руками!

— Он мне в жопу лез, — прорычал Буратина.

— Что значит лез? — вступила в разговор зелёная. — Он занимал своё рабочее место! Откуда вы его буквально выдернули! Как так можно?

— Какого хуя эта тварь мне в жопу лезет?! — заорал бамбук.

— Да как вы смеете называть Аркадия Рудольфовича тварью! Сами вы тварь! — нешуточно возмутилась зелёная. — Он мастер-коучер! У него два высших образования! А вы деревяшка! Да вы в ножки поклониться должны, что Аркадий Рудольфович согласился с вами работать!

— Уже нет, — заявила гусеница. — Я с этим хамлом взаимодействовать категорически отказываюсь. Пускай займётся этим бревном Роберт Самойлович. Уж он-то всё дерьмо из него выбьет.

— Роберт Самойлович занят, — сказала жабледротка, — у него переаттестация. Так что на вас вся надежда.

— Я же сказал — нет! — гусеница возмущённо сократилась. — К тому же у этого деревянного слишком твёрдая задница. Боюсь, внутри мне тоже будет некомфортно.

— Ну мы вас очень просим! — зелёная добавила в голос мёда и патоки. — А этого дикаря мы сейчас зафиксируем…

Зелёная пакость деревяшкина недооценила. Он всегда получал хорошие баллы за спарринг.

Не дожидаясь, пока тварюшка перейдёт от слов к действиям, он вскочил на ноги и одним стремительным движением вырвал у неё из глазницы змейку.

За змейкой потянулась кровавая жила и тут же лопнула. Брызнула кровь, тварь страшно закричала и выронила Аркадия Рудольфовича. Прямо на пол… Освободившееся от паразита зелёное тело секунды три стояло неподвижно, а потом издало жуткий вой и принялось Аркадия Рудольфовича топтать. Тот лопнул, во все стороны полетели ошмётки внутренностей.

Лилия Львовна попыталась было скрыться — но Буратина, потрясая змейкой, её настиг и пнул в брюхо. Та упала, издала мерзкий звук и открыла пасть, из которой вывалился слизень. Деревянная пятка его тут же и настигла.

Жабледротка посмотрела на Буратину круглыми от ужаса глазами.

— Что же вы наделали… — проговорила она, дрожа губами. — Вы… вы… вы ударили Лилию Львовну! Она может обидеться!

Буратина посмотрел на жаботку с презрением^{481}. И несколькими ударами слизняка добил.

Жабледротка пала на коленочки и поползла к издыхающей горке слизи, причитая:

— Лиля! Лилечка!

В этот миг змейка в руке Буратины извернулась и попыталась укусить его за палец. Увы — годы паразитизма отразились на силе челюстей не лучшим образом. Её зубки только оцарапали бамбучью кожу.

Буратина потянулся было оторвать гадине головёнку. Но в последний момент удержался: в бедовом его мозгу вдруг всплыло полезное слово «заложник».