Золото твоих глаз, небо её кудрей

269

Даже и не знаю, как и сказать-то. Ладно, скажу правду.

В общем, это действие никак не хотело начинаться. То есть основной текст написался легко и непринуждённо, а вот с первым абзацем получался полный затык. Я его и так и так переписывал. И всякий раз выходило не то.

Отчаявшись, я решил применить методу писателя С. Лукьяненко. Который в подобных случаях пишет в начале главы пару абзацев какой-нибудь заведомой хрени, а потом, разогнавшись, уже приступает к самому делу. Ну вот и я так же поступил. Но тут меня поджидала другая засада: хрень никак не хотела кончаться, а всё извергалась и извергалась из-под бойкого пера моего. Напрасно я бил себя по лбу, напрасно кричал я «горшочек, не вари!» и напоминал себе афоризм о краткости и таланте. Не помогло даже чтение Фейсбука, в коем встречаются прекраснейшие образцы лаконизма. Хрень лилась себе и лилась, пока не заполнила собою десять страниц мелким шрифтом и не приобрела своего рода законченность.

После нескольких радикальных правок мне удалось ужать хрень до половины страницы. Лучше от этого она, однако же, не стала. Предлагать такое блюдо взыскательной публике — а читатели моего романа, уж верно, взыскательны — я не мог. С другой стороны, надо же было с чего-то начитать повествование?!

Хорошенько поразмыслив, я решил так: хрень из основного текста убрать, изъятие честно отметить, а для особенно любознательных — опубликовать в примечаниях, дабы никто не думал, что автор чего-то скрывает.

Изъятый кусок текста — ниже. Извольте ознакомиться, кто желает.

(О ЕСТЕСТВЕ ВЕЩЕЙ)

Естество вещей округло. Нету у него ни начал, ни концов, а только одна сплошная посерёдка. А уж какой стороной она к тебе повернётся — мякоткой или ежатиной — ну, это зависит.

Однако ж опыт и разум, природные учители наши, согласно утверждают, что все вещи прямолинейны. Вот А, вот Б, и что Б — то не А, а что А, то не Б. Всё жёстко; всё очень жёстко; откуда же изгибистость?

А изгибистость от того-то и происходит, что естество вещей промыслительно устраивает между А и Б всякого рода перегородочки, прокладочки, серёдочки, которые вроде и не А, но и Б их тоже назвать нельзя. Вот тут-то и кругленько; вот тут-то оно и заворачивается.

Ежели к примеру. Поделив животный мир на самок и самцов, естество премудро создало пидарасов — кои, конечно, не самки, но и не то чтобы самцы. Промеж начальниками и подчинёнными поставило оно всякого рода советников и консультантов, которые вроде как и имеют какую-то власть, но начальниками отнюдь не являются. Между монархиями и республиками оно воздвигло монархии конституционные. И даже промеж двух известных дыр, украшающих круп всякой самки, естество положило промежуток, не позволяющий оным срастись.

И заметьте: то же самое касается и всех прочих областей бытия. Возьмём, скажем, кухню. Есть кухня домашняя и есть кухня ресторанная, и вместе им не сойтись. Но промеж ними существует особенная область кухни домашней праздничной. Образуют её всякие салатики, прихотливые закусочки, выпечка и т. п. Ну в общем всё то, что каждый день делать лениво, но ради праздника можно и постараться. И настают такие дни, когда самые ленивые хозяйки — даже поняши, вечно брезгующие лишний раз шевельнуть холёными своими копытцами — трут на тёрочке сырик и чесночок, месят тесто, прессуют зелень. Чтобы сделать салат «Мимоза», домашнюю уточку с яблоками и морквою, канапе с костровой икрой, маринованные берёзовые почки в кисло-сладком соусе. Или вот, скажем, розовые хинкали — классика эквестрийской праздничной кухни.

Примечание 1. Многие знатоки вопроса отметили бы, что пассаж о промежутке между дырами анатомически недостоверен, ибо его лишены птицы и некоторые другие создания. На это мы заметим, что промежуток ещё надо заслужить, а птицы его, вероятно, не заслужили.