Солнечная ртуть

Глава 6 Ада

Построенный изначально в стиле конструктивизма, в пятидесятые годы университет переобулся в классицизм. Выглядело странно, но занятно.

Ада шла, не глядя по сторонам. Она привыкла не концентрироваться на лицах и потому, вольно или невольно, игнорировала многих знакомых, которые встречались на пути. К такому они давно уже привыкли и не удивлялись. Как и другим причудам.

Как раз это время, двумя этажами выше, сидели в кабинете профессоры, старшие преподаватели и прочие жрецы храма знаний.

— Две бутылки? Это вы достали запасы на новый год, или у первокурсников опять пересдача?

— Третий курс, восемьсот вторая группа.

— Ну, для третьего-то маловато…

Одну из бутылок незамедлительно открыли, настроение уставших от суеты преподавателей стало улучшаться на глазах. Многие из них выработали привычку приходить сюда во время своих же занятий. На кафедре всегда находился чай, скандалы и свежие сплетни.

— Да вы что такое говорите! Восемьсот втора группа даже на первом курсе ничего не приносила. А теперь их кто-то запугал на два литра крепкого. И ведь кто-то из вас! Признавайтесь.

Дело было в том, что в восемьсот второй группе учились известные раздолбаи. Одни появлялись на занятиях четыре раза за семестр, другие пока даже не дошли. Рейтинги хуже некуда, длина списка на отчисление портила репутацию кафедры. Оказалось, уставший от выходок «вольных художников» декан наорал на днях на старосту и потребовал что-то предпринять.

— И что, все принесли проекты? Или решили, что коньяка будет достаточно?

— Не все, конечно, но принесли. С миру по нитке, некоторые даже старались.

Работы провинившихся студентов штабелями стояли в соседней аудитории в ожидании оценок. Экспликации, генпланы, разрезы. Одним словом, подарок молодых людей был гораздо интереснее их курсовых.

Стильно одетая женщина что-то выводила в журнале, глядя на списки фамилий.

— А что же Ада?

— Кто это? Они ж все на одно лицо.

— Ну такая, угрюмая, с большими жёлтыми глазами. Выдумывает всякое… интересное.

Она сделала жест рукой, будто обрисовывая степень интересности.

— С жёлтыми глазами. От болезни, что ли? А ведь ещё такая молодая.

— Да нет же! У неё радужка необычного жёлтого цвета. Я как-то спросила — это, говорит, липохром, редкая мутация.

— В голове у неё мутация! Курсовую вроде принесла, претензий нет. Я ещё не видел, но там наверняка опять из ряда вон.

Под этим подразумевалось то, что третьекурсница отличалась необычным исполнением работ. Помимо чисто технических и регулярных ошибок, она ухитрялась везде использовать свой стиль, основанный на необъяснимой тяге к рептилиям. В оформление просачивались чешуйчатые узоры или мотивы, напоминающие змеиную кожу. Ада знала меру, блюла визуальную гармонию, хотя особо красивыми её работы не назовёшь. И всё-таки девушка была странной.

Преподаватель, который сосредоточено искал на бутылке страну-производителя, удивился.

— А разве её не отчислили?

— Не за что. Всё вовремя сдаёт. Правда, раза с третьего.

За дверью кто-то то ли плакал, то ли смеялся. Никто не обращал внимания, на защитах курсовых услышишь и не такое.

— Ну а что вы хотите, творческая, прости господи, личность. В каждой группе есть такие, особенно на нашем факультете. Её мать известный фотограф, путешествует по миру, вот дочка здесь и скучает. Кто только дёрнул её поступать на градостроителя.

— Поэтому она смотрит так, словно убить готова?

Выражение лица Ады стало её личным брендом. Девушку считали странной, но в пределах относительной нормы. Так, человек с тараканами. Она не была изгоем среди ровесников, хотя даже с ними соблюдала дистанцию. Нашла круг общения, но постоянных друзей так и не завела. С самого детства, если Ада покидала какой-то коллектив по стечению обстоятельств, то это было навсегда. Никаких встреч выпускников или прогулок с друзьями из летнего лагеря, ничего такого. Людям она казалась диковатой и отчуждённой, но со своими плюсами: не шла на конфликт и не любила заискивать, иногда была уморительно неуклюжей.

— Не наговаривайте на бедную девочку. Она просто слишком застенчива, чтобы быть дружелюбной.

На этой фразе разговор свернул в другое русло, и через минуту об Аде уже позабыли.

***

Как обычно, поставили четыре с тремя минусами. Ей было всё равно. Странное настроение гнало девушку обратно туда, откуда она так спешила уйти — домой. Хотелось просто вернуться в тишину. Вообще-то Аду позвали гулять, а может даже отметить сдачу проекта. Обычно она с лёгкостью соглашалась на такие предложения, хотя не любила толпы. Ей нравилось наблюдать, как веселятся другие, это заряжало энергией на какое-то время.

В квартире стояла тишина, но присутствие другого человека улавливалось сразу. Отец был историком и мог похвастаться ненормированным рабочим днём. Обычно он сидел в своём так называемом кабинете и писал книги, посвящённые малой родине. Город-миллионник до сих пор не мог сбросить атрибуты провинции, однако его считали красивым.

Ада никогда не отвлекала отца. Лет пять назад она поняла, что чем реже попадается родителю на глаза, тем им обоим легче.

Они были похожи: оба угрюмые и задумчивые. Но никакого родства душ тут нет и в помине. Наверное, где-то в подсознании Ада до сих пор хотела угодить ему, понравиться, хотя сознательно решила больше не принимать таких попыток. Хватит уж. Они всегда оборачивались крахом: с детства ей удавалось только разочаровывать и раздражать отца.

Он хотел сына, а получил неказистую дочь. Обычная история. Необычно то, что не он семью бросил, а мать.

К Аде папа относился хорошо — как мог, как умел. Она мало походила на его жену, но что-то от неё определённо унаследовала — тоже витала в облаках, вернее сказать, в тучах. Странная девочка, которая не любила сказки. Повзрослев, она по-прежнему живёт в своём мирке и слава богу, если он хоть отчасти связан с реальностью.

В детстве Ада носила мальчишескую одежду, пытаясь казаться кем-то другим. Она жалела о своём поле, тем более, что и характер, как ей казалось, у неё мужской. Раньше это выглядело забавно, потом стало грустно. Со временем она подкорректировала свой стиль, но так и не приучилась к платьям и красивым причёскам. Стригла волосы, носила кеды. Частенько посещала бары и другие «злачные места». Пока что это было нормально, но девушка подозревала, что уже никогда не сможет выйти из образа трудного подростка.

И папа часто этим попрекал. Никогда не повышая голоса, как настоящий интеллигент. А когда дочь уже готова была раскаяться и пообещать бросить сигареты и алкоголь, серьёзно заняться учёбой или карьерой — ему вдруг становилось всё равно. Он уходил писать свои книги. «Да делай ты что хочешь. Взрослый человек, в конце концов».

Она и делала, да ещё с самых пелёнок. Это мама была инициатором воспитательной системы, при которой ребёнку позволялось всё. Отец не возражал. Когда Ада подросла, он непрестанно критиковал её и относился как-то брезгливо. Однако запретов по-прежнему избегал. Но таким было бы отношение сыну?

В кабинете Ада часто ловила его взгляд на старой фотографии. Оттуда улыбались двое детей — он и его брат, без вести пропавший много лет назад. Ребёнку шёл всего седьмой год, и вряд ли он сейчас жив.

Детство, кажется, единственное время, когда папа был счастлив. После той трагедии оно успешно закончилось.

Ада отродясь не проявляла способностей к психологии, но тут не сомневалась: он хотел сына, чтобы отчасти вернуть себе брата. Она была готова ненавидеть, завидовать мёртвому мальчишке, на которого не смогла стать похожей. Но не могла: снимок был прекрасен, хотя даже лица там получились нечёткими. Счастье, юность, мутные черты и потускневшая рамка. В углу фотографии бурые пятна, будто её подожгли или залили йодом.

Не переодеваясь, девушка опустилась в кресло, размотала наушники. Музыка действовала на душу как целебный ликёр.

Древнее фото, чем не повод для поехавшей крыши? Мать как раз работала фотографом. Ну как работала — прекрасно проводила время. Она охотилась за потаёнными уголками природы, иногда — за перспективами красивых городов. Её интересовало настоящее, в то время как Ада не могла перестать думать о прошлом. За каждой фотографией она угадывала историю. На лицах давно умерших людей отпечаталась тень событий, которые до сих пор являли последствия. Когда она смотрела на прабабушек и прадедушек, сердце замирало при мысли о том, что они оставили частичку своей души на этих картинках. Чем больше девушка знала об этих людях, тем тяжелее становилось выносить это чувство. Те, с кем она знакома лично, сейчас дряхлые старики или унылые люди средних лет, а когда-то они были юны и полны надежд. Как непостижим переход от одного состояния человеческой души к другому! Так отчётливо это видно в старом фотоальбоме.

Разумеется, та детская фотография имела над ней особую силу, как и над отцом. В своём роде это был предмет поклонения для них обоих.

Ада мечтала протянуть руку и схватить воспоминания, увидеть чужими глазами малознакомые, но такие близкие жизни. Мучительно хотелось понять, почему судьба сложилась так, а не иначе. Что из прошедшего заставляло этих чёрно-белых или сотканных сепией призраков страдать и быть счастливыми? В их глазах отразилось то, чего они и сами не подозревали. Иногда Аду мучило желание не просто узнать прошлое, а проникнуть в их черепа. Распутать чувства и порывы, которые создавали реакцию, формировали уникальный характер. Девушка почему-то была уверена, что пусть и отчасти, но такое возможно.

Хотя это так же неуловимо как музыка, которая отзвучала и стихла. Казалось, вот оно, рядом, надо только как следует изловчиться и схватить! Но звук поймать невозможно, как шлейф духов или время.

Отец что-то скрывал, она знала. А его родственники не любили ворошить прошлое. Хотя если сгруппировать их скудные рассказы, особо страшных картин не найти. Всё как у всех — трагедии в личной жизни и переломные исторические моменты. Кто-то умирал от болезни, кто-то на войне. Одни разводились, другие оказывались вдовцами, третьи разрывали отношения с родителями или детьми. Пьяницы, преступники, самоубийцы, одарённые врачи и инженеры. Парочка разорений и один пожар. Ну и, конечно же, пропавший мальчик, папин брат. Ничего такого, чем не мог похвастать чей-нибудь род за последние сто лет. Только две вещи особо привлекли внимание Ады: метеорит, упавший давным-давно в какой-то огород, и тот факт, что за весь двадцатый век, на который распространилась память её родственников, не произошло ни одного счастливого события. В других семьях хоть о чём-нибудь вспоминают с улыбкой, в отцовской — нет. В детстве Ада решила, что они прокляты, и с возрастом не отучилась верить в это.

А что до метеорита, то говорили о каком-то людском стоянии и массовом гипнозе. Большего девушка не добилась, и пришлось довольствоваться этой странной фразой.

Так что да, старинные фотографии очень много значили для Ады. Ещё при звуке часов её охватывало особое волнение, но уж это попросту нервозность.

Девушка закрыла ноутбук, прекращая парад музыкальных клипов и пошла перекурить.