Солнечная ртуть

Глава 20 Электрический дракон

То, что он не может управлять огнём, Эрид понял быстро. А когда это дошло до остальных драконов, начался сущий ад. Все, от мала до велика, подняли его на смех, попутно отмечая, что это первый случай в истории. Его гнобили и к себе не подпускали. Потом вдруг выяснилось, это не единственный недостаток змеёныша: прожив на земле уже несколько лет, он так и не научился обращаться в человека. Не так уже постыдно, но тоже вызывает подозрения. Как-никак, огненный народ был по совместительству ещё и народом оборотней.

— Кажется, нам подсунули древнее ископаемое. Один из доисторических ящуров отложил яйцо, и из него вылупилось это, — заявил один старый змей. Публика была в восторге.

Нонсенс! Личный дракон наследницы престола не владеет огнём и похож на ящерицу-переростка.

Его незаслуженно высокий статус вызывал недоумение и злость. Эрид быстро скатился в изгои.

— Ты говорить-то хоть умеешь?

Говорить он умел, но не желал по какой-то причине. Только спустя года четыре Варга застукала драконыша за тем, что он в полголоса напевал грустную детскую песенку, при этом жутко шепелявя. Где только её услышал, ни разу не покидая пределов Огненной земли? Самой горы, которая произвела его на свет, он сторонился, проводя практически всё время в тёплой воде. Забивался где-нибудь среди камней, или находил клочок выгоревшей травы — другой здесь не водилось. Спал больше других, обычно прямо на грязной и пыльной земле, вымазывая лапы и крылья.

Не гордый дракон, а покрытый сажей змеёныш. Ничтожное существо.

Варга высмеяла его, но другим рассказывать не стала. И этим посеяла зёрнышко доверия. Что до остальных, то всё-таки они прознали о его способности вести беседу и, убедившись в том, что Эрид не такой уж отсталый, стали относиться с ещё большим раздражением. Менять обличие детёныш по-прежнему не умел, как и извергать огонь. С каждым месяцем насмешки становились более жестокими. Чем больше драконы не понимали, что он такое, тем больше злились.

— Да он же ничего не жрёт!

От мяса его воротило. Оборотни часто притаскивали туши убитых зверей или же питались в замке. Мысль о том, чтобы разодрать своими когтями зайца или молодого оленя ужасала Эрида. Он видел, как жилистые лапа сородичей разрывали жилы, как их зубы выгрызали сердца — это не обязательное, в общем, действие считалось особым шиком у молодёжи. Обычно они поджаривали добычу огнём из своих лёгких, переняв этот обычай у слишком разборчивых в вопросах еды людей. Раздобытую своими силами дичь чередовали с изысканными блюдами королевского повара. Иногда, смеха ради, ему кидали окровавленный шматок мяса, но драконыш только шарахался и убегал. Варга, не смотря на то, что часто принимала участие в этой травле, пыталась накормить и мирным способом. Куском аккуратно прожаренной ноги — клочки опалённой шерсти почти не бросались в глаза. Тогда драконша казалась доброй, и Эрид едва не расплакался от неожиданного сочувствия. Но ещё больше — от понимания, что это мясо совсем недавно было живым, трогательно блеяло и звало маму.

У самих же драконов мамы не было, и это тоже не добавляло радости.

Благие намерения не увенчались успехом. В конце концов Варга плюнула и проглотила ужин сама, обозвав Эрида тряпкой и идиотом, и позволив ему и дальше ловить мелкую рыбу. К ней он не испытывал сочувствия, и с горем пополам утолял голод. Больше попыток разнообразить скудный рацион не предпринималось.

Изредка на Огненную землю наведывался Нердал. Среди драконов он пользовался непререкаемым авторитетом, хоть и проводил почти всё время в замке. Для такого свободолюбивого создания это необычный образ жизни. Далеко не все правящие королевы могли похвастаться тем, что их монстры имели склонность к государственным делам. Этот — имел. Но это не вызывало ни расспросов ни, тем более, насмешек.

Когда ему на глаза попадался Эрид, Нердал внимательно разглядывал его, отыскивая хоть малейший признак того, что этот зверь может стать опасным. И не находил, хотя интуиция упорно подавала тревожные звонки. Нердал не воспринимал в серьёз это ходячее недоразумение, и нередко забавлялся, насмехаясь над ним. Но в глубине души готов был к сюрпризам.

Они не заставили себя долго ждать. Одним редким дождливым днём Эрид принял человеческий облик.

Рыба не ловилась. Пряталась под воздействием непогоды на самое дно. Затравленный и голодный, змеёныш свернулся клубком, как побитая псина, и уткнулся носом в кожистое крыло. С самого утра на него никто не обращал внимания: в морду не летели куски мяса, ядовитые голоса не шептали обидные прозвища и угрозы, ни одна пасть не извергала огонь, опаляя ему крылья и макушку. Даже Варга не пыталась подбодрить в своём ехидном стиле. После первого и, как он надеялся, последнего полёта во дворец, все были заняты тем, что делились друг с другом впечатлениями. Маленькие драконы ещё не совсем привыкли к своим торитт, а молодые — не могли определиться, где им больше нравится: при дворе, в почёте и роскоши, или в небесах, где они упивались ощущением скорости и свободы. Многие из них мотались по всему королевству, но неизменно возвращались — не позднее, чем через три-четыре недели.

О случае с ягнёнком старались не вспоминать. Самые злые языки пытались разбередить эту рану, но большинство не поддержало их, сочтя, что того унижения, которое испытал Эрид при королевском дворе пока что хватит ему за глаза. Всё-таки он так безобиден, такое ничтожество можно иногда и пожалеть. Сам драконыш не мог без содрогания вспоминать, как его подталкивали к убийству. Люди оказались не менее кровожадны, чем монстры, заключившие с ними невольный союз. Только одна принцесса проявила сострадание — к нему и к обречённому животному. С этой девочкой они могли бы подружиться. Наверное. Не стоило доверять людям, даже таким. Посему Эрид не искал новых встреч.

Пребывая в подобного рода мрачных воспоминаниях, он сидел у озера. Вода была примерно той температуры, которую люди называют комнатной, но тело знобило. Само по себе оно излучало холод. Эрид пытался забыться сном, не считаясь с тем, что день в самом разгаре. Хотя небо навевало сомнения: оно было свинцово-серым от туч и красноватым — от близости Огненной горы. У её подножия вода кипела, чуть подальше — была тёплой и спокойной, и там водилась рыба. Это место казалось первозданным. Странные чувства вызывало оно.

Сон не шёл. Змеёныш чихнул — смешно, как это делают котята. Ветер бросал в морду остывающие капли. Хотелось спрятаться куда-нибудь подальше, но дальше было просто уже некуда. Разве что покинуть Огненные земли, но Эрид слишком боялся того, что встретит в мире людей. Что-то странно зудело под кожей и голод давал о себе знать всё настойчивей. Это хорошо: меньше места занимали мысли об одиночестве. Издалека доносились радостные крики сородичей. Драконы летали и бесились, им было весело и сытно. Его же там никто не ждал.

Резкая боль пронзила всё тело. Он забыл, как дышать, и вспомнил только когда лёгкие объяло огнём. Каждую мышцу скрутила сильнейшая судорога и Эрид закричал.

Желая избавиться от внезапной и жуткой муки, он метался в разные стороны, пока наконец не взобрался на груду массивных камней. Тут, на дующих со всех сторон света ветрах, стало немного получше. И уже в следующую секунду боль затмила всё его естество, затуманила разум, и практически лишила чувств. Дракон упал вниз, и упёрся ладонями в мокрые осколки валунов. На светлой коже остались порезы.

Кожа. Пальцы. Руки. Человеческие руки, а не лапы!

Боль отступила, осталась лишь слабость и чувство голода — где-то на заднем плане, оттеснённое шоком. Неуверенным и непривычным движением Эрид вытер навернувшиеся слёзы и поднялся на ноги.

Да, на свои собственные. На ноги человека!

Он никогда не слышал, чтобы превращение — в том числе и первое — было настолько мучительно. Сердце отчаянно колотилось в щуплой человеческой груди, на которой чётко выступало каждое ребро. Билось и давило на эти рёбра, грозясь раздробить кости, разорвать плоть и вырваться наружу. Эрида затошнило, но пустому желудку было нечего вернуть земле, и его скрутило напрасно.

Отныне Эрид имел полное право называться оборотнем.

Когда он выпрямился и отдышался, то обратил внимание на то, что стоит голышом. Это закономерно: когда драконы меняют обличье на людское, то оказываются в той одежде, которую надевали последней. Так как сам он ещё ни разу не превращался в человека, то просто-напросто оказался в том, в чём мать родила. Так сказали бы люди. Только вот чудовища появлялись на свет иначе, чем они.

Эрид чувствовал себя незащищённым, к тому же, новое тело оказалось донельзя хрупким. Он уже заметил ссадины у себя на коленях и то, как впиваются в ступни осколки камней. Сделав шаг, драконыш упал. Встал, прошёл пару метров и упал снова. Другие драконы имели возможность попрактиковаться в более раннем возрасте, когда суставы гибче и можно быстро научиться управлять ими. К тому же, они не изнуряли себя голодовкой.

Он нагнулся к воде, с замиранием сердца готовясь познакомиться с собственным лицом. Озёрная гладь показала Эриду мальчишку лет девяти — растрёпанного и чумазого, с большими впалыми глазами и синяками под ними.

Чуть поодаль от берега под водой чернели водоросли. Стоило достать их на поверхность, и через час они высыхали как солома, но не теряли прочности. Из этого сомнительного материала Эрид соорудил одежду, по привычке орудуя больше зубами, чем руками. Получилось вполне сносно. Новое одеяние напоминало погрызенный мышами холщовый мешок с отверстиями для рук и головы.

Потом он всё-таки поймал себе рыбу, чуть не утонув и дважды едва не свернув шею. Мальчик съел её сырой. Затем попытался проследовать по прямой линии в сторону пустоши, на которой резвились драконы. Ноги заплетались и колени норовили подогнуться. Запнувшись об очередной камень, Эрид взвыл и швырнул его со всей силой, какую только позволили практически отсутствующие мышцы. Булыжник отлетел недалеко, но — мальчишка застыл на месте, сомневаясь, что ему не померещилось — в окружении какого-то сияния. Фиолетовые вспышки треснули и тут же погасли, но Эрид был уверен: их источником был он. В пальцах слегка покалывало, от ногтей исходил чуть уловимый запах гари.

Он тряхнул головой и упрямо побрёл в сторону общего сборища. Ему было страшно оставаться одному. И плевать, что там его наверняка снова ждут насмешки, для которых поводов теперь гораздо больше. Взять хотя бы то, что при попытке вернуть привычное для себя обличие, мальчик в очередной раз упал и почувствовал дурноту. Но стоило ему смириться и прекратить эти потуги, как его тело ни с того, ни с сего принялось трансформироваться из одной формы в другую, чередуя человека и зверя, подводя мозг к последней грани безумия. Со стороны оно, ясное дело, выглядело комично: Эрид падал, взмахивая руками, а в следующую секунду обнаруживал на их месте крылья; разбитые колени больно врезались в острые и скользкие булыжники, а не успевшие исчезнуть когти царапали ладони. Периодически из этого живого, противоречившего всем законам биологии клубка, вылетали фиолетовые молнии. Это было похоже на беспорядочный вихрь, сумасшедший аттракцион. Ребёнок не хотел ничего иного, кроме как освободиться от власти собственной магической природы. Пусть даже для этого потребуется умереть. Он малахольно соглашался и на это.

Вдруг всё закончилось. Порвав в некоторых местах своё убогое платье, Эрид поднялся сначала на четвереньки, потом, дрожа от страха, что оно вернётся, выпрямился в полный рост. Отдышавшись, новоявленный оборотень заковылял к остальным.

Его появление вызвало фурор. Это было видно по наступившей гробовой тишине, стоило только большеглазому, покрытому ссадинами мальчишке появиться на горизонте. Он вышел из-за каменного завала и, на фоне грозового неба, сделал пару нетвердых шагов в сторону разинувших пасти драконов.

На его пальцах что- то потрескивало.

Одни переглядывались, другие застыли, как каменные горгульи кафедрального собора. Никто не ожидал подобного, хотя эти метаморфозы были в порядке вещей для такого существа, да к тому же, им следовало произойти много раньше. Только Нердал не выглядел ошарашенным. На смену облика ему было плевать, но молнии — а это, несомненно, именно они вдруг покорились маленькому паршивцу — молнии могли стать проблемой. Теперь это уже не забитый и беспомощный детёныш, с которым можно не считаться.

Нердал всё понял. В тот день в мире стало на одного монстра больше.

***

Через год девятилетний мальчишка уже казался четырнадцатилетним. Вместо постыдной туники, сплетённой из водорослей, он обзавёлся одеждой по вкусу. Проще говоря — украл, нимало не заботясь о репутации королевского дракона. Как и у всех оборотней одежда была кожаной и чёрной.

Он научился контролировать свои превращения и в любом облике свободно управлять своим телом. Это было здорово. Но — что, как и многое другое в жизни Эрида, являлось отклонением от нормы — дал о себе знать побочный эффект.

Иногда, при длительном пребывании в человеческой ипостаси, в плечах дракона разгоралась нестерпимая боль. Порой припадки не повторялись по нескольку месяцев. Но когда они возобновлялись, то могли быть сравнимы с пыткой. Дракон чувствовал, что из него вырвали кусок плоти и долю костей. Лопатки словно припекли огнём, а потом посыпали перцем. Эрид искал свои крылья и, разумеется, не находил их, как бы не шарил тыльной стороной руки по спине. Они отсутствовали по той простой причине, что человек — тварь бескрылая. В такие минуты попытки принять обличье дракона не приносили успехов, но зачастую доставляли ещё больше страданий.

Конечно, это видели другие. Больше они не развлекались, оскорбляя его: подросток долго, но упорно учился обуздывать электрическую энергию, которой был пропитан насквозь. Первый раз он поразил себя током ради любопытства. Второй и третий — чисто случайно. Это изрядно повеселило остальных, но все они уже поняли, что имеют дело с чем-то принципиально новым, неизведанным, опасным. Многие столетия оборотни считали себя непобедимыми, не сомневаясь, что не найдётся во всем мире ничего, что могло бы противостоять силе огня или даже сравниться с ней. И вдруг — появилось это. Многим хотелось уничтожить Эрида, пока он был слаб и неопытен. Но они не смели: дракон принадлежал наследнице и фактически был третьим лицом в королевстве. Выше него стояли лишь торитт, Нердал и королева.

Они злились, не доверяли и опасались. И не зря.

После мучительных тренировок, змеёныш научился использовать необычный дар по своему усмотрению. Стоило кому-то открыть рот для очередной колкости, как он получал разряд током. Стоило кому-то просто попасть под горячую руку — и он тоже рисковал испытать на своей шкуре действие фиолетовых молний.

Характер Эрида стремительно портился. Пару раз, потехи ради, он до смерти пугал крестьян ближайших деревень, разрушая склады и колокольни. Из тихого как рыба мальчика он превратился в резкого, острого на язык юнца, который то и дело изводил своих «товарищей». Только с Нердалом оборотень сохранял видимость почтения, хотя взгляды, которыми они обменивались, выдавали обоих с головой.

Когда приходила боль, дракон старался скрыться от посторонних глаз, но утаить свою болезнь не сумел. Слухи быстро разносились по Огненным землям, их отголоски проникали в столицу.

Эрид корчился в судорогах, а все остальные, если оказывались рядом, молчали и отходили подальше. На задворках сознания вспыхивала мысль, что где-то далеко находится кто-то, страдающий вместе с ним — не так сильно, но всё же. Это не мог быть никто иной, кроме Агаты.

После случая с ягнёнком, они больше не виделись. Плюс один к его странностям: другие драконы хоть иногда, да навещали торитт. В противном случае их начинало снедать острое чувство беспокойства и вины. Они ничего не могли поделать — такова суть проклятия. Эрид же спокойно себе разгуливал вдали от замка на протяжении нескольких лет. Может быть, платой за это служила болезнь. В любом случае, чем дальше он находился от Йэра, тем слабее были её симптомы. На Огненных землях дракон появлялся всё реже, но не спешил покинуть их навсегда. Всё же, какой-никакой, а дом.

Прошёл год, затем второй. Теперь на вид Эриду можно было дать лет девятнадцать. Варга лежала у него на груди и выводила ногтём какие-то лишь ей понятные рисунки. Ногти драконши казались острыми как когти, и после них оставались незаживающие неделями шрамы. Эрид не возражал. Тем более, что по сравнению с отметинами на спине они не шли ни в какое сравнение.

Дракон принцессы по-прежнему всех раздражал, но делал это с некоторым шиком. Несколько раз Нердал нехотя звал его в замок, выполняя поручение королевы. Это не было приказом, а лишь напоминанием, а стало быть, и исполнять его не обязательно. Он и не исполнял. Вместо этого Эрид улетел в восточные пустыни, где чуть не умер от жажды среди красных песков. Примерно в это же время ему начали сниться странные сны. Их видели и другие драконы, но никто — как можно было понять из обрывочных рассказов — особо не интересовался их природой. А ведь страны и города, которые являлись в видениях, были далёкими, но вполне реальными. Наверняка существовали тропы, по которым можно в них проникнуть.

Вернулся он измотанным, но довольным. У человеческого обличья кожа как была, так и осталась бледной. А перья на плечах чудовища немного выгорели. В остальном же всё пошло по-старому.

Когда у Варги было особо хорошее расположение духа, она рассказывала о дворце. От драконши Эрид узнал нравы придворных, родословные первых лиц государства, азы этикета и наиболее захватывающие сплетни. Варга говорила бойко и дерзко, подмечая слабые стороны людей. Однажды она притащила хрустальный кубок, набрала воды из ручья и протянула любовнику.

— На, попробуй выпить.

Эрид послушно взял кубок, заранее подозревая какую-то шутку и поднёс было ко рту. Какого оказалось его удивление, когда тонкий хрусталь лопнул прямо в руках. А Варга, казалось, только того и ждала.

— В замке много хрупких вещей. Люди намного слабее нас и без труда обращаются с ними. А вот тебе придётся привыкать не хлопать дверью, не плюхаться в кресло и не сжимать крепко пальцы. И если ты не задаёшься целью кого-либо убить — не ввязывайся в драки. Как-то я отвесила оплеуху кое-какому придурку. Его зубы собирали по всей лестнице.

Она улыбнулась тёплым воспоминаниям, потом вспомнила о своём ученике.

— Рано или поздно ты всё равно что-нибудь сломаешь, мы все это периодически делаем. Один только Нердал как-то умудряется быть образцово аккуратным. Кстати, знать такие нюансы веселят, а вот прислуга оборотней не только боится, но ещё и проклинает: им не охота лишний раз чинить мебель и подметать осколки.

Миновало ещё несколько лет. Они с Варгой пришли к выводу, что лучше поддерживать сугубо дружеские отношения, иначе один рискует испепелить другого — настолько оба были своенравны. В определённые моменты это лишь усиливало наслаждение, но в остальном — угрожало и им и окружающим.

А в замке про дракона снова вспомнили. Сиену наконец достало безалаберное поведение оборотня. Она без обиняков приказала явиться ко двору: наследной принцессе настала пора отправиться в первый полёт. К этому моменту Эрид казался ещё старше и немного спокойнее, что не мешало ему время от времени устраивать показательные сцены безумства. Апогеем стало нападение на адмирала и его откушенная рука. Последовавшее за этим заточение в темнице выбило из дракона последнюю дурь. Всё это время он томился в человеческом теле, да ещё в самом центре столицы — такой боли в плечах ему ещё никогда не доводилось испытывать. Она терзала Эрида, но этого было мало: его болезнь достигала верхних этажей и перекидывалась на принцессу. Девочка мучилась почти так же как, а ведь была куда более хрупкой. Её мать знала об этом, но не захотела сократить срок заключения.

Железная королева. Что с неё взять?

Как только ему даровали свободу, Эрид вновь умчался странствовать. Сиена позволила, она хотела отдохнуть от его присутствия, и заняться более неотложными вопросами. А Агату никто и не спрашивал.

Скорость, расстояние и красота империи хорошо лечили душевные раны, и возвратили подорванное здоровье. Скорость была как наркотик. Такое лекарство могло вернуть и былую бесшабашность, помогло бы забыть дорогу во дворец и никогда не вспоминать всех его обитателей — в том числе и принцессу. Пусть этот ребёнок единственный ни в чём виноват, но в их встречах нет смысла. Однако вскоре произошли события, которые вынудили Эрида признать, как непрочна человеческая жизнь и как горько её терять лишь потому, что не оказался рядом в нужный момент.

***

В своих скитаниях без цели и смысла, Эрид повидал всё королевство, изучил каждый его уголок. Он знал степи и моря, леса, озёра и равнины, испытал жизнь в скалах и пустынях. Даже начал понимать Нердала, патриотизм которого раньше вызывал усмешку и казался одержимостью. Старший дракон знал, что говорил. Видимо, и сам успел вкусить радость путешествий, прежде чем безвылазно засел в стенах замка. Успел — когда-нибудь очень давно.

Не узнал Эрид лишь одного: людей. После краткого знакомства со знатью, обитающей при дворе, желания продолжить общение так ни разу и не возникло. Дракон людей не ненавидел, но относился к ним как к паразитам или, в лучшем случае, странным, суетливым существам. Он предпочитал наблюдать издалека за тем, как работали крестьяне в полях, смотреть, как они возвращались в свои лачуги или дома среднего достатка. Незамеченным, оборотень не раз присутствовал на их незатейливых праздниках, позволяя себе раствориться среди простых, наполненных жизнью танцев, хороводов, надрывных песен и пылающих чучел. Чем тяжелее жизнь работяг, тем больше страсти отдавали они этим торжествам.

Крестьяне нравились ему больше герцогов и принцев. Они были как-то затейливее. Особенно умиляли их суеверия и необразованность в том, что касалось народа огня. Несколько раз случалось так, что Эрид пролетал над каким-либо селением два или три раза. Добросердечные люди переживали, что дракон мог обидеться, если не оказать ему знаков внимания. И в качестве оных выбирали девиц — привязывали их к столбам и со спокойной совестью отправлялись на работы в поле. Что он должен, по их мнению, делать с такими подарками, оборотень не знал: то ли есть, то ли что-то другое. Первая девушка, которую он великодушно развязал, объяснила, что в понимании крестьян, дракон с ней делать мог всё, что угодно, но людоедства лучше избежать. А на счёт остального ни она, ни те, кто был после, ничуть не возражали. И даже напротив — активно проявляли инициативу. Эрид ухмылялся, и учитывал все пожелания.

Но каким бы интересным всё это не казалось, дракон быстро уставал от человеческого окружения. Динамичного, красочного, пропитанного потом и горечью. Он понимал людей, но вместе с тем они оставались для него загадкой. Постыдная трусость сочеталась в них с безрассудной отвагой. Ради забавы Эрид не раз представал перед взором обалдевших от такой встречи крестьян — вблизи, во всей своей драконьей красе. Обычно они принимались носиться, словно перепуганные куры, но случалось и так, что пытались дать отпор, вооружившись вилами, топорами и чёрти чем ещё. Даже ружья доставали из каких-то закромов. Непостижимо уму было то, что паника и воинственность проявлялась у них одновременно. Как бы не смеялся Эрид, покинув место преступления, в глубине души он не мог не отдавать должное этим странным людям, будущее которых так же серо, как и настоящее. Скорее всего, самым ярким событием их жизни было его появление.

Разинутые рты свидетельствовали об этом. Так близко! Сверкающая чешуя, молнии, пляшущие на когтях и бесинка в золотых глазах. Об этом ещё услышат их внуки.

Оборотень решил, что никогда не сойдётся с человеком. И не в счёт предложенные в жертву девушки. Но он ждал чего-либо нового, необычного. Статичность не устраивала дракона, и он хотел перемен. Хотя бы каких-то. Но где искать их, не во дворце ведь, в самом деле? Эрид думал над этим и в одиночестве мотался по всему королевству. Он был уверен, что сами по себе перемены не ворвутся в его жизнь. Надеяться на такое — удел людей.

Он ошибся.