Солнечная ртуть

Глава 29 Разбиваясь о камни

Гранит и мрамор разъедала тьма. Покоряясь воле человека, электричество и огонь слабели, и также отступали перед мраком. Только луна и звёзды омывали замок светом, будто в серебряной купели.

Агата не спала. Фрейлины за её дверью долго шептались и ворочались, но наконец умолкли и они, проверив перед этим запоры на дверях. Почти сутки прошли после той страшной ночи, в которую принцесса одним махом умудрилась обокрасть, опозориться, а также убить человека и собаку. И пусть последние деяния свершила не её рука, но именно Агата несла за них ответственность.

Прошлым утром делегации скельтров и фьёлов покинули двор. Баар остался ни с чем, но вовсю лелеял планы мести. Расправа над Тофи не в счёт — мимолётная отдушина для униженного кагана, крохотный нож в спину королеве. Нет, теперь у него в голове прочно засела мысль о войне за острова, а в будущем — кто знает? — и за господство во всей империи. Со скельтров станется пойти против Йэрии, и даже огненные чудовища им не помеха.

Королева посетила самые неотложные мероприятия и больше не подавала признаков жизни. Она удалилась в излюбленную башню, окна которой выходили на горы, и что она там делала, никто не знал. В башне находился небольшой читальный зал, кабинет и несколько полупустых комнат в окружении круглых стен. Там не было ни одного мягкого предмета мебели, и всё носило печать аскетизма. Идеально место для политических заключённых или тех, кому по какой-то причине запретили свободу, но не имели право отказать в просторе и минимальном комфорте.

Несколько встреч Сиена отложила, обедать и ужинать не пожелала. Прошлой ночью Агата сама не помнила, как покинула Малый зал, Последнее, что запечатлелось в памяти — королева на коленях пред болонкой. А вокруг них — кровь, эссенция, шокированные взгляды… Теперь на руках Сиены должны остаться волдыри от соприкосновения с белой шерстью. Для её величества вечер оказался богат на происшествия: присяга, торжественный приём, предательство дочери. И, мнимое или нет, нарушение этой самой присяги. И всё в рекордный срок! Но Сиену вывела из строя именно смерть Тофи. Остальное она выдержала с каменным лицом.

В ушах ещё звучал короткий крик, а перед глазами, стоило их только закрыть, возникал образ сломленной Железной королевы.

Девочка не могла больше оставаться здесь. Знает ли весь замок о том, что она сделала? А вся столица? На то, чтобы оповестить королевство, потребуется немногим больше суток. Фьёлы уж точно растрезвонят на своих островах, как вероломно их подставила наследная принцесса. Скельры же наоборот — даже не заикнутся. Они до последнего будут утверждать, что фьёлы нарушили клятву и предприняли попытку навредить своим врагам. Не важно. Сама Агата знала, какой позор навлекла на себя, и этого было достаточно, чтобы пожалеть о своём существовании.

Той ночью она вернулась в покои в полном одиночестве. Мира встретила её бурно и встревожено, но по лицу воспитанницы догадалась, что произошло нечто ужасное. Гувернантка не стала терзать её вопросами. Надо отдать должное её выдержке, ведь женщина так любопытна и болтлива. Стоило только Агате позволить уложить себя спать, как первые лучи рассвета заглянули в стрельчатое окно. Как всегда, нежные и золотистые — как волосы и глаза девочки. Её не стали поднимать слишком рано, но сомкнуть глаз она так и не смогла. Просто лежала, забившись в угол как раненый зверь. Потом принесли поесть. От ритуала с кровью и водой на этот раз решили воздержаться. Фрейлины смотрели как-то иначе, чем обычно, более отчуждённо. Принцесса не спрашивала. Покопалась в тарелке и снова уселась в углу кровати. Так прошло время до обеда. Занятий не было в честь выходного дня и минувшего праздника. Только в одном из внутренних двориков Агату должен был ждать учитель фехтования, а после обеда в расписании стоял урок танцев. Но балетмейстер давно привык, что принцесса прогуливает каждое второе его занятие, и с радостью поощрял такое разгильдяйство, а фехтовальщику придётся попросту теряться в догадках. Кроме того, изначально Агата планировала заглянуть в библиотеку. Но теперь при одном только воспоминании об этом месте принцессу замутило, и страх вцепился в позвоночник и желудок. Впрочем, это мог быть попросту голод: к ужину девочка не притронулась, как и к обеду, и уговаривать её, вопреки обыкновению, никто не стал. Мира исчезла с поля зрения, но на выходные гувернантку и раньше отпускали к родне.

И снова темнота вступила в свои права, а Агата всё лежала одетой и смотрела то в потолок, то на окно. Перед тем как уснуть, одна из фрейлины заглянули к ней и спросила, не желает ли её высочество переодеться. Вопрос был формальным. Чего бы там не желала Агата, строго в определённое время ей приносили еду, поднимали и укладывали спать. Нынешний день отличался небольшими поблажками, и если бы девочка молча покачала головой — сегодня она общалась преимущественно этим способом — то возможно, её бы оставили в покое. Но она не догадалась. Агата позволила себя переодеть, а потом терпеливо ждала, когда возня за дверью смолкнет. И, как только это случилось, самостоятельно сменила ночную рубашку на простое, выцветшее платье, в котором ей не давали выходить дальше собственных покоев. Пришлось повозиться с пуговицами на спине, но Агата справилась, чуть не вывернув себе руки, застёгивая пуговицы вкривь и вкось.

Полная луна находилась ровно по центру стрельчатого окна, почти врезаясь в его острое завершение. Платиновый, идеальной формы апельсин. Принцесса подумала об Эриде. Цитрусы — яд для драконов, а она заставила его это есть. Мало того, принудила украсть, ненароком убить и перескочить в параллель — мир, опасности которого им неизвестны. Просто так — потому что захотелось. В свете последних событий оборотень, наверное, возненавидел торитт, а ведь ещё недавно они вместе гуляли по крыше, и девочка видела, что он готов стать ей настоящим и верным другом. Даже после всего, что наворотила наследница, Эрид предлагал показать ей весь мир, чтобы развеять печаль принцессы.

Раскаивалась ли Агата за то, как поступила с драконом? Она и сама не знала. Часть её готова была плакать от осознания того, что сделанного не вернуть, но другой части было плевать. Это заявило о себе мёртвое озеро в сердце принцессы: если в него что-то попадало, то отравлялось безразличием. Ясно только одно: отныне лучше не тревожить Эрида. Никогда. Пусть скитается вольным ветром по всей громадной империи, пусть забудет о том, что когда-то был драконом королевской дочери.

Исчезнуть из его жизни, исчезнуть из воспоминаний гранитных и мраморных стен. Мать не простит её, а если бы и простила — от стыда Агате не скрыться. Она просто не могла сидеть и ждать, пока её отправят в темницу, или накажут каким-либо другим способом. А потом всю жизнь станут напоминать об этом позоре, даже если она в самом деле взойдёт на трон. Лучше уж самой себя наказать, не откладывая. Ничего лучше девочка просто не могла придумать.

Раньше она никогда не задумывалась о самоубийстве. Только представляла, как по той или иной причине умирает в расцвете лет. Каким будет её гроб, насколько пышную устроят церемонию? Уронит ли королева хоть одну слезу, а отец оторвётся от своих минералов? Может даже Пьера уколола бы совесть за все насмешки, которыми он осыпал сестру. А Эрид… нет, реакцию оборотня не предугадать.

И вот настал тот час, принцесса смотрела на платиновый апельсин луны. Что она собиралась делать, неужто правда сводить счёты с жизнью? Девочка опять-таки не представляла. Наследница, которая ничего не знает — это может аукнуться ещё большим презрением к её персоне. А в целом, что может быть лучше такого искупления? Для начала Агате хотелось просто подняться наверх — так высоко, как только получится. И там, где ветер и дожди полируют гранит — она решит, шагнуть ли вниз. Если, конечно, не оступится и не упадёт, разрешив тем самым все вопросы.

Её всегда называли безрассудной. Как это, всё-таки, верно!

Подоконник был высоким и холодным. Ладони упирались в тёмно-серый камень, он приятно остужал их. Совсем рядом — только высунься в окно — маячил один из ярусов кровли. Небольшой черепичный скат прикрывал одну из галерей. Если как следует потянуться и крепко ухватиться за дыру, оставленную выпавшим гранитным блоком…

Принцесса карабкалась по стене вверх и наискосок. Сердце у неё пропускало удары, а разум ревел белугой о том, что следует вернуться, пока она не забралась непоправимо высоко. Агата его не слушала. Единственное, что всерьёз беспокоило принцессу, это то, что несмотря на прохладу ночи, от страха её руки вспотели. Что может быть проще, чем соскользнуть вниз, в пропасть садовых дорожек, обрамлённых геометрическими кустами? На земле они выглядят прелестным дополнением дворцового ансамбля, местом отдыха для тела и для глаз. Но отсюда кажутся бездной. Каменным пластом, который раздробит человеческие кости. Воображение девочки услужливо подкидывало картины, в которых судорожно перебирающие пальцы скользят, скользят — и вот уже последний миллиметр отделяет её от падения. Да, в какой-то степени она до сих пор собиралась прыгнуть вниз. Но не так — не глупо, не из-за предательски потных ладоней. Агате нужно добраться до конька крыши. Это всё, что она знала.

Черепица упиралась в круглый водосток. Он был надёжнее камней. Девочка карабкалась всё дальше и дальше, ещё немного, и она сможет ухватиться за него. Страх не позволял ни передохнуть, ни оглянуться, ни повернуть назад или посмотреть на далёкую землю. Появилась новая проблема: пальцы одеревенели от чрезмерного напряжения. Принцесса не была акробаткой, но, как и все женщины в их роду, отличалась силой и выносливостью. Окажись на её месте другой ребёнок, он не проделал бы и половину этого пути. Эта мысль ободрила Агату. Пальцы нащупали водосток.

Подтянувшись на руках и зацепившись ногой, девочка перекинула весь свой вес на черепицу. Теперь можно и отдохнуть. Тут, где конструкция позволяла просто лежать, не напрягая каждый мускул, Агата наконец почувствовала, как болит всё тело. Распластавшись на животе, она не смела взглянуть на собственные руки, на которых кожа содралась, а из пары ссадин вытекало что-то тёплое и тёмное. Частицы золота, которые содержались в её крови, слегка мерцали при лунном свете. Завораживающее зрелище, но не при таких обстоятельствах. Платье сильно мешало: не смотря на простую юбку, эта одежда не предусматривала таких прогулок. Глупая оплошность. Как минимум два костюма мужского покроя хранилось у принцессы в сундуке — в них она выезжала на охоту и иногда гуляла. Но теперь приходилось довольствоваться тем, что есть. Да и какая разница, если она всё-таки решит прыгнуть?

Отдышавшись, она поднялась. Ноги подчинялись плохо и неохотно. Шаг. Ещё. Одна из черепиц не выдержала удара ботинком и с тарахтеньем покатилась вниз, застряв на водостоке. Девочка проводила её взглядом, пошатнулась, и чуть не отправилась следом. Да, теперь возвращаться уже поздно. Здравый смысл самоустранился, не дожидаясь, пока остальные составляющие Агаты не отправятся в смертельный полёт. Ещё шаг. Черепицу покрывал налёт от дождевой воды, а между швами засели паутинки грязи. И снова кусочек керамики откололся и поспешил за собратом. Но на этот раз он миновал все безопасные участки и подбитой птицей полетел на встречу с землёй. Девочка напрягла все силы, чтобы услышать звук падения — то, как разбиваются кусочки её дворца. Но ничего не вышло: только ветер и её собственное дыхание нарушали тишину. Да ещё неподалёку развевался флаг, а где-то внизу выдыхала пар самоходная коляска. Кто приехал на ней, или же решил покинуть замок? Ночь полна тысячью звуков, а нужного не отыскать.

До конька осталось немного. Принцесса догадалась помогать себе руками. И сразу пожалела об этом: стало только хуже. Уже лишённая всяких чувств и эмоций, девочка достигла своей цели. Даже страх почти притупился. С горем пополам сделав завершающий рывок, Агата взобралась на вершину крыши и там села, позволяя безмерной усталости вгрызться в каждую связку и жилку.

Больно. Боль притупляет стыд. А пока принцесса сюда лезла, то почти забыла зачем она это делает! Не лучший способ снять стресс, но действенный уж точно: всего-то и потребовалось сменить источник страха.

Агата прикрыла глаза. Ветер был приятным, не тёплым и не холодным. Только лёгкая примесь дыма портила впечатление. Но столичные трубы давно уже стали естественной частью жизни.

Навалившаяся усталость навевала мысли о сне. Но здесь уснуть нельзя, иначе свалишься вниз. Но и спуститься уже не получится. Выход остался один — прыжок, и золотистая кровь на камнях.

Внезапно с очередным порывом ветра пришло озарение. Если девочка сейчас отдаст приказ у себя в голове, сможет как следует направить энергию мысли, то Эрид услышит её призыв и прилетит сюда. А уж забрать с крыша замка человеческое недоразумение, которое досталось ему в качестве торитт — дело плёвое. Только вот Агате не хотелось ни мыслить, ни приказывать. Странное головокружение, которое поначалу пряталось за сонливостью, сковало её, не позволяло даже пошевелиться. Всё-таки тут хорошо. Здесь не было ни Баара, ни мёртвой собачки, ни осуждающих взглядов. И не было зеркал, в которых Агата видела красивое юное лицо, которое не хотела бы ни сама видеть, ни другим показывать.

Постепенно все звуки смешались в одно гудение, а сидеть стало проще — Агата уже не цеплялась мёртвой хваткой за черепицу. Вселенная сжалась в одну точку, а девочка стала большой-пребольшой, потеряла свою личность и стала чем-то другим. На секунду они со вселенной поменялись местами и было это, пожалуй, что здорово. И могло продолжаться бесконечно, если бы не резкий шорох — такой, будто посреди лестницы опрокинули ящик глиняной утвари.

Агата поняла, что это звук её падения с крыши.

***

Боль не хотела уступать. Она вела страшную битву за тело и жизнь принцессы. Иногда сознание разрывало окутавшую его пелену и позволяло Агате составить хотя бы примерное представление о том, что произошло, и что происходит. Из смутных голосов, силуэтов и собственных ощущений складывалась нерадостная картина.

Она упала на балкон. Он находился с противоположной той, по которой девочка совершила своё восхождение, стороны. Его могло тут и не быть, но зодчие украшали замок как могли. Этот архитектурный нюанс спас жизнь принцессы, но нещадно покалечил её тело.

Руки, ноги и позвоночник — пострадало всё, кроме головы, и это удивительно. Лёгкое сотрясение мозга не в счёт, ведь череп мог расколоться как дыня, а разум — не вернуться в норму.

Она не знала, кто и когда её нашёл. Наверное, это случилось достаточно быстро, потому что нельзя же целую вечность валяться на обагрённом собственной кровью камне. То и дело рядом возникали силуэты лекарей и их странных приспособлений. Самое диковинное из них перебегало с одного вывихнутого сустава на другой, перебирало лапками, заставляя кости срастаться так, как нужно. Механические сороконожки, чудо техники, гордость медицины. Если бы девочка не испытывала приглушённой, но не прекращающейся боли каждый раз, как приходила в себя, она бы сказала, что эти точечные прикосновения благородного металла щекочут её. Золото в своём составе имеет целебные элементы, поэтому многие врачебные машинки были сделаны именно из него. Во дворце было вдоволь золота — настоящего, мнимого, на любой вкус. Странно, что при этом замок не казался вычурным. Сусальная позолота, слитки — всё это разбавлял камень и не позволял роскоши взять верх над величием. В самом организме девочки, как у её матери, брата и сестёр, содержались частицы этого вещества — отсюда цвет глаз и волос. Если бы не оно, то выздоровление могло затянуться ещё больше, а может, оказалось бы невозможным.

Зрение скрывало правду о том, какое время суток за окном. Агата даже сомневалась, что здесь были окна. Ей представлялось, что вокруг нескончаемая ночь и свечи вместе с тусклыми жёлтыми лампами еле-еле разгоняют мрак. Возможно, у неё сбился какой-то ритм, и девочка приходила в себя только когда солнце исчезало. Да и свет, вполне вероятно, специально приглушали чтобы не раздражать нервы больной.

Помимо врачей возникали и другие силуэты. Первой Агата узнала Миру. Добрая гувернантка что-то причитала над ней — не то плакала, не то молилась, или просто что-то бубнила. Запутаться просто, когда кажется, что в уши напустили воды. Иногда девочка могла очнуться и обнаружить себя в одиночестве — только сороконожки с тихим жужжанием продолжали работу. Металл был тёплым: наверное, маленьким машинкам передавалась высокая температура пациента.

Не забыл появиться и Эрид. Смутной тенью он промелькнул лишь единожды, и сразу пропал.

Потом пришли родители — оба сразу. "Ого — подумала Агата — видно, мои дела плохи". Папа в принципе не часто баловал её своим вниманием, как и вообще любого другого человека. Учёный, что с него взять, одержимый минералами король. Но он отличался мягкостью и добротой, и каждый раз, когда говорил с Агатой, одаривал её тёплыми словами и улыбкой. Сиена уделяла дочери куда больше времени, из которого минимум треть уходила на жёсткую критику каждого действия принцессы.

Они пришли вместе, пришли ради неё. Отверженная, как она думала, Агата не ожидала такого. Визит чуть не нанёс новую травму и без того расшатанным стрессом и падением нервам. Кажется, отец гладил дочь по голове и бормотал утешения. Фернан был уверен, что девочка слышит его, и почти угадал. Общий смысл улавливался, пусть даже форма, в которую его облекли, ускользала. Агата была благодарна и боялась заплакать.

Королева приходила к ней трижды. Это было иначе, чем с отцом. В первый раз принцессе показалось, что она видит мираж — ведь мать не может простить. Эта мысль всё вертелась и вертелась в голове и не давала проникнуться счастливой благодарностью, как это получилось с отцом. Только робкая радость и пугливое недоумение. Интересно, родители заметили такую разную реакцию?

И чем продиктовано решение королевы навещать дочь так часто — переживаниями политического толка, или чем-то большим? Папа, узнав, что жизни Агаты уже ничего не угрожает, со спокойной душой вернулся к минералам. Он искренне желал девочке поправиться, спасибо и на том.

Потом Сиена появилась в одиночку. Ни лекари, ни свита, ни кто-либо ещё, не присутствовал при этом свидании. Никто не видел, как Железная королева села в изголовье чудом избежавшей смерти дочери, и взяла в свои руки её разгорячённую ладонь. «Моя бедная девочка». Вот всё, что сказала правительница огромной страны. Вряд ли она вообще думала, что принцесса может это услышать. Но и этим мать сделала многое. Одной простой, для многих семей обыденной фразой Сиена разрушила собственный образ в душе Агаты. Никогда прежде такие слова не срывались с её уст. «Моя» — значит, королева признавала дочь, не отворачивалась от неё. «Бедная» — жалела Агату так, как только мать может жалеть дитя. И «девочка» — так просто, даже глупо. Это сотворило брешь в броне обиды и тайной злости, в которую столько лет уже облачалась Агата. Неужто матушка её в какой-то мере любит? Или просто жалеет? Даже второй вариант оставлял ком в горле. Ей не наплевать — возможно ли! Строгость была всего лишь вынужденной мерой, одним из правил, по которым жила династия. Значит, Агата зря лелеяла злобу. Значит, наступит день, и принцесса наберётся смелости и назовёт эту красивую, несокрушимую женщину мамой. Ей уже тогда хотелось попробовать, но сил говорить попросту не было, Агата даже видела с трудом и нечётко. Только невнятное бормотание, несколько полусжёванных букв — всё, чего добилась принцесса. Догадалась ли Сиена, с юности игравшая в военные и дворцовые игры, как это следует перевести? Говорили, по губам она читать умеет.

Это было чувство, невероятно близкое к эйфории, но оно не умещалось в это понятие. Признание, прощение, теплота — столько всего в одной короткой фразе. Это, вкупе с подорванным здоровьем, уничтожило какую-то часть Агаты, и заменяло освободившееся место.

Только долго наслаждаться новым открытием не вышло. Радость, помогавшая бороться с болью, исчезла в третий визит королевы.

Её величество пришла не одна. Сначала, обрадованная, Агата не разобралась, кто с королевой. По наивности решила, что это снова отец или Мира. Но взгляд сфокусировался, и девочке захотелось любым доступным способом выразить протест, но слабость по-прежнему сковывала по рукам и ногам. Мать привела с собой Нердала. Не было в этом ничего из ряда вон выходящего: драконы нередко сопровождали торитт, и в трудные моменты находились рядом. А эти двое неразлучны будто сиамские близнецы. После потери Тофи у королевы не осталось никого более близкого по духу, чем оборотень. Принцесса это понимала. Но здесь, в такой момент! Нердал Агату презирал, ему нельзя позволять видеть, в каком состоянии находится принцесса. Разбитая, её кости собирают механические сороконожки, а лекари кружат сороками! Да, Агата ошибалась в матери, думала о ней неоправданно плохо. Но в Нердале ошибиться не могла.

В общем-то он держался тихо. Не высказывал своего мнения о том, что сделала принцесса, не напоминал, что в принципе о ней думает. Отойдя чуть подальше, дракон наблюдал, как королева снова села рядом с дочерью. Взяла ли она её за руку в этот раз — Агата не помнила. Мужской и женский голоса тихо переговаривались. Девочка уже достаточно хорошо себя чувствовала, чтобы не впадать в забытье каждую минуту, и понимала, о чём речь. Конечно же, о ней.

— Лекари сказали, она идёт на поправку, — принцесса это знала и сама. Силы по крупицам возвращались к ней. — После всех потрясений ей будет нелегко вернуться к обычной жизни. Она сама спрыгнула вниз? Может думала, что это искупит вину? Моя сестра была в детстве такой же импульсивной. Как только подросла, её сразу выдали за эрцгерцога и отправить к нему на родину, с глаз подальше. Ты и сам всё помнишь, она могла себе позволить быть такой. А этот ребёнок… достоин сочувствия. Травмы едва не убили мою дочь.

Невероятно грустный голос королевы снова пробудил в Агате чувство благодарности за эту доброту. Она сделает всё, чтобы заслужить уважение и любовь матери. Отрешится от всех своих желаний и обид. Станет послушной не только с виду, как было до этого, но и на самом деле. Только потому, что Сиена простила. Это разбивало сердце, но в хорошем, живительном смысле.

— Но лучше бы она и вправду умерла.

Сначала девочка не могла понять смысла этих слов. Кто умер? Ведь не она же, в самом деле. Мать только что обнаружила свои светлые чувства к Агате, с чего теперь желать смерти?

— Столько проблем устроила твоя дочь своими выходками. Твоя сестра и половины не успела, — заметил дракон. Что он делал там, в углу? Кажется, разглядывал цветы в серебряной вазе. У Агаты путались мысли.

— Я не стану наказывать её так, как следовало бы. Она уже сама себя наказала, прыгнув с крыши. И пусть это было всего лишь очередным безрассудным поступком, но эта боль пойдёт на пользу. А проблемы, которые создала наследная принцесса, только предстоит решить.

Сердце разбилось второй раз. Но уже без радостных мотивов. Лишь пелена нескончаемого мрака. Теперь всё снова стало на свои места.

Они ещё обменивались словами — другими, но с тем же смыслом. Агата не вникала. Прежде чем уходить, Сиена нежно провела рукой по волосам девочки, и та дёрнулась, как от раскалённого железа. Мать ничего не сказала и даже не удивилась. Вместе с Нердалом она покинула комнату.