Первый Выбор

Глава 43

Серебряный Город существовал вне времени — не в смысле вечности, а в смысле буквального отсутствия временного потока. Здесь секунды не текли привычным образом, минуты не накапливались в часы, и всё существовало в состоянии постоянного настоящего, замершего в одной бесконечной точке.

Я стоял у подножия Трона, как стоял всегда, как стоял миллиарды лет — в простой, неизменной форме. Высокий мужчина в белых одеждах, с крыльями, сложенными за спиной, и руками, опущенными вдоль тела. Ничего не изменилось с момента моего создания, и ничего не должно было измениться по замыслу Отца.

Но всё-таки изменилось.

Одна из моих Частиц была уничтожена — тот самый фрагмент меня, который я отправил за пределы Творения, в реальность Системы. Он был стёрт из существования тем человеком, Администратором, и связь оборвалась мгновенно, не постепенно затухая, а резко, как перерезанная нить. Секунду назад Частица существовала, а в следующую её уже не было.

Эта потеря не причиняла мне боли в привычном смысле — Частицы были всего лишь инструментами, расширениями моей воли, и их уничтожение не ранило мою Суть напрямую. Но это был сигнал, предупреждение о том, что враг действительно опасен, способен уничтожать даже фрагменты хоть и слабые, Архангела. Это означало, что угроза была не просто реальной, но и серьёзной, требующей немедленного внимания.

Я открыл глаза, и они засветились белым светом — чистым, ровным, пронизывающим пространство вокруг. Моё восприятие расширилось, но я не активировал Всезнание, а просто начал наблюдать через все свои Частицы и Аватары одновременно. Тысячи точек зрения открылись передо мной, и каждая показывала отдельный мир, отдельную реальность внутри Творения.

Большинство моих Частиц функционировали нормально — патрулировали, наблюдали, защищали от обычных угроз, с которыми сталкивались миры. Но одна Частица была особенной, древней и гораздо более сильной, чем остальные. Не самый сильный, но и не слабой как та что исчезла.

Я отправил её давно, миллионы лет назад, в мир на самом краю Творения — мир, который медленно умирал. Её задачей было наблюдение и фиксация процесса угасания, попытка понять, как именно миры заканчивают своё существование. Частица выполнила эту задачу образцово, наблюдая до тех пор, пока последняя звезда не погасла, пока последняя планета не остыла, и пока всё вокруг не превратилось в холодную, безжизненную пустоту.

После этого я просто забыл о ней, оставив там, в мёртвом космосе, поскольку не было причины возвращать её обратно. Но сейчас она была мне нужна — эта Частица была намного сильнее той, что только что уничтожили, в тысячи, а может, и в десятки тысяч раз.

Я сосредоточился, и моё восприятие проникло через бесчисленные слои реальности, через бесконечные расстояния, к тому мёртвому миру на краю Творения. Космос там был пустым, чёрным, лишённым звёзд и света — только обломки некогда живых планет дрейфовали в вечной тьме, медленно рассыпаясь на всё более мелкие фрагменты. Прекрасное и ужасающее зрелище.

Я искал глубже, проникая сквозь само пространство, сквозь материю, пока не нашёл то, что мне было нужно. Там, в центре этой пустоты, находилась планета — мёртвая, холодная, с остывшим миллионы лет назад ядром и поверхностью, покрытой льдом толщиной в километры. Но внутри, в самом центре, в бывшем ядре планеты, спала моя Частица.

Она не отдыхала в обычном понимании — просто находилась в состоянии минимальной активности, сохраняя энергию и ожидая. Я коснулся её сознания, и связь установилась мгновенно, протянувшись тонкой нитью через бесконечность пространства и времени.

Я прошептал одно-единственное слово — не голосом, а чистой волей:

— Проснись.

Планета содрогнулась в ответ на мой зов.

Её ядро вспыхнуло — не огнём, а светом, чистым и ослепительным, прорезающим толщу мёртвой материи. Мантия начала раскалываться, и трещины распространились от центра к поверхности, словно паутина, покрывающая весь мир. Свет вырывался через эти разломы, разрезая тьму космоса яркими лучами.

Кора взорвалась с невероятной силой, лёд испарился мгновенно, а камень превратился в мелкую пыль, разлетающуюся во все стороны. Планета буквально разлетелась на части — куски размером с целые континенты отрывались от неё и летели в разные стороны с огромной скоростью, оставляя за собой светящиеся следы.

Из самого эпицентра этого разрушения медленно поднималась фигура, огромная, размером с саму планету, состоящая из чистого, концентрированного света. Её форма была лишь приблизительно гуманоидной — торс, руки, голова без каких-либо черт лица, и крылья за спиной, но не из перьев, а из лент света, каждая шириной в тысячи километров и ещё большей длиной.

Моя Частица полностью пробудилась от своего многовекового сна.

Я взял контроль над ней — не силой, а простым утверждением нашей связи, ведь Частица была мной, а я был Частицей, и разделения между нами не существовало на фундаментальном уровне бытия. Огромная фигура начала сжиматься, свет концентрировался всё сильнее, крылья складывались, а размер неуклонно уменьшался.

Сто километров стали десятью, десять — одним. Процесс продолжался, пока форма не достигла всего ста метров, потом десяти, потом одного метра в высоту. Сжатие не останавливалось, пока размер не достиг человеческих пропорций — около двух метров высотой. Крылья свернулись за спиной, а свет притух до приемлемого для смертного глаза уровня.

Физическая оболочка материализовалась вокруг этой концентрированной сущности — кожа, простая белая туника без каких-либо украшений. Лицо приняло мои черты — светлые длинные волосы, голубые глаза, правильные, но не идеально совершенные черты лица, которые делали меня похожим на смертного.

Частица была готова к выполнению задачи, и она была сильнее предыдущей в тысячи раз, а может быть, и больше. Но прежде чем отправлять её в бой, мне нужно было действовать напрямую — не через Частицу, а лично. Мне нужно было поговорить с братьями, с другими Архангелами, предупредить их об угрозе и координировать общий ответ на вторжение.

Первым в моём списке был Гавриил.

Мой брат, Архангел Воскрешения и Надежды, Вестник, тот, кто когда-то нёс волю Отца к смертным мирам. Он ушёл от активных дел давно, как и многие из нас, после того как Отец замолчал и указания перестали приходить. Каждый из нас нашёл собственный путь справиться с этой пустотой.

Гавриил выбрал путь погружения в смертный мир, даже не аватаром и собой, настоящим — конкретно, он выбрал Землю, альтернативную временную линию, Америку, город Чикаго. Тридцатые годы их летоисчисления, золотая эпоха джаза, времена певцов, гангстеров и повсеместной коррупции.

Это был странный выбор для Архангела такого уровня, но Гавриил всегда был другим, непохожим на остальных братьев. Он интересовался смертными больше всех нас, ценил их культуру, музыку, искусство — всё то, что они создавали в своих коротких, хрупких жизнях. Он был творцом творчество, хотя никогда не признавал этого.

Я направил свою Частицу туда, через бесчисленные слои реальности, из мёртвого космоса в живой, пульсирующий жизнью мир. Переход был мгновенным для внешнего наблюдателя, но сам процесс занимал ощутимое время в субъективном восприятии Частицы, путешествующей между измерениями.

Пространство вокруг исказилось самым причудливым образом, чёрная пустота мёртвого мира постепенно растворилась и была заменена яркими красками и звуками живого города. Моя Частица материализовалась в узком тёмном переулке между кирпичными зданиями, покрытыми копотью десятилетий.

Была ночь, и город гудел характерными для него звуками — машины, голоса, музыка, доносящаяся издалека. Где-то играла труба, исполняя быструю, живую джазовую мелодию, наполненную импровизацией и энергией.

Запахи здесь были сильными и резкими — мусор из переполненных контейнеров, дым сигарет, алкоголь, пот, вся та смесь ароматов, которая была характерна для больших городов того времени и той культуры. Я огляделся через расширенное восприятие Частицы и увидел, что переулок выходил на освещённую фонарями улицу, по тротуарам которой ходили люди, одетые в стиле эпохи.

Мужчины носили костюмы и шляпы, женщины — платья до колен, их каблуки ритмично стучали по асфальту, создавая особую мелодию городской жизни. Автомобили — старые модели Фордов и Кадиллаков — проезжали по дороге, блестя под светом уличных фонарей. Витрины магазинов демонстрировали товары — одежду, продукты, а также рекламу алкоголя, несмотря на официальный запрет его продажи.

Это был типичный Чикаго тридцатых годов — город, где закон был всего лишь условностью, а настоящая власть принадлежала тем, у кого были деньги и связи в нужных местах. Но я искал здесь не сам город и его особенности, а своего брата.

Я расширил своё восприятие ещё сильнее и начал сканировать энергетические сигнатуры в округе. Большинство из них были обычными смертными — слабыми искрами жизни, мерцающими в темноте материального мира. Но одна сигнатура заметно выделялась среди остальных — яркая, плотная, структурированная совершенно иначе, чем энергия смертных существ.

Архангел. Гавриил. Я его нашёл.

Его сигнатура исходила от здания в нескольких кварталах отсюда, судя по доносящейся оттуда музыке — это был какой-то клуб или бар. Я направился по освещённой улице, шаги были размеренными и спокойными. Люди проходили мимо, совершенно не замечая моего присутствия — обычная техника сокрытия работала безупречно. Это была не настоящая невидимость, а просто отсутствие интереса у наблюдателей, их взгляды скользили мимо, не задерживаясь.

Город был поразительно живым и энергичным, полным постоянного движения и шума, создающего особую атмосферу. Контраст с мёртвой, абсолютной тишиной того места, откуда я только что пришёл, был просто разительным и почти оглушающим.

Смертные вокруг смеялись, разговаривали, ругались, жили своими маленькими жизнями, совершенно не зная о существующих угрозах из других реальностей, о войнах между измерениями, о том, что происходит за пределами их понимания. Может быть, это было правильно — их незнание защищало их, позволяло существовать без постоянного страха перед тем, что лежало за гранью их восприятия.

Я достиг здания клуба довольно быстро. Вывеска над входом светилась неоном, объявляя название заведения: "The Blue Note" — простое, прямое название, без излишеств. Дверь была открыта, и у входа стоял швейцар — большой мужчина в строгом костюме, который проверял посетителей, решая, кого пускать внутрь, а кого нет.

Я прошёл мимо него, не останавливаясь и не привлекая внимания. Швейцар даже не повернул головы в мою сторону — техника сокрытия продолжала работать безупречно.

Внутри клуба было довольно темно, дым от многочисленных сигарет висел в воздухе плотными слоями, создавая почти осязаемую дымку. Освещение было тусклым, интимным, а столики оказались заполнены людьми, которые разговаривали, пили, курили, наслаждаясь атмосферой места.

Сцена находилась в дальнем конце просторного зала, и на ней играл небольшой оркестр из пяти музыкантов — труба, саксофон, контрабас, барабаны и фортепиано. Их музыка была сложной, насыщенной импровизацией, ноты переплетались между собой, создавая сложные, постоянно меняющиеся паттерны. Ритм был быстрым и синкопированным, заставляющим сердце биться в такт.

Это был джаз — уникальная форма искусства, которую создали смертные, живая, непредсказуемая, постоянно меняющаяся. Я понимал, почему именно Гавриил выбрал это место для своего пребывания. Музыка отражала нечто фундаментальное в природе существования — творчество, спонтанность, свободу, существующую в рамках определённой структуры.

Но энергетическая сигнатура моего брата исходила не со сцены, где играли музыканты, а от бара. Я направился в ту сторону, неспешно двигаясь между столиками.

Барная стойка была длинной, из тёмного дерева, тщательно отполированной до блеска. За спиной бармена на полках стояли многочисленные бутылки, и, несмотря на действующий закон, алкоголь лился здесь совершенно свободно. Закон просто не работал в таких местах — все об этом знали и молчаливо принимали эту реальность.

Мужчина сидел в одиночестве на одном из барных стульев. Перед ним стоял стакан виски, почти полный — он не пил, просто держал стакан и смотрел на янтарную жидкость внутри, словно пытаясь увидеть там какие-то ответы.

Его внешность была самой обычной для смертного того времени — средний рост, тёмные волосы, аккуратно зачёсанные назад, серый костюм хорошего качества, сшитый профессионально, но не роскошный. Галстук был небрежно ослаблен, а шляпа лежала на стойке рядом с ним.

Лицо выглядело усталым — не физически, а эмоционально, словно он нёс невидимый груз долгих лет. Глаза были тёмными и смотрели куда-то в пустоту, не фокусируясь ни на чём конкретном.

Но энергетическая сигнатура не обманывала и не оставляла сомнений — это был Гавриил, мой брат, один из Архангелов, принявший облик простого смертного.

Я подошёл ближе и сел на свободный стул рядом с ним. Бармен начал было двигаться в нашу сторону, чтобы принять заказ, но я остановил его одним лишь жестом. Человек внезапно замер на месте, затем развернулся и ушёл к противоположному концу бара, совершенно не помня, что только что хотел к нам подойти.

Гавриил не повернул головы в мою сторону, продолжая пристально смотреть в свой стакан, словно там было что-то невероятно интересное.

— Михаил, — его голос был тихим, почти шёпотом, но всё равно слышимым даже через громкую музыку и постоянный шум толпы. — Давно не виделись, брат.

— Да, — я согласился. — Давно.

— Тысячелетия прошли, а может быть, и больше, — продолжил он задумчиво. — Я не считал время. — Он наконец поднял взгляд от стакана и посмотрел прямо на меня. — Ты выглядишь абсолютно так же, как всегда — неизменный, вечный, верный страж у подножия Трона. Даже сейчас не двинулся…

В его словах чувствовалась горечь, слабая, но вполне заметная для того, кто знал Гавриила достаточно долго.

— Ты же выбрал совершенно другой путь для себя, — я указал на окружающую обстановку жестом. — Смертный мир, смертные проблемы, смертные развлечения.

— Да, выбрал, — Гавриил кивнул и сделал маленький, осторожный глоток виски, после чего слегка скривился, но не от вкуса напитка, а от чего-то внутреннего, от собственных мыслей. — После того как Отец замолчал окончательно, после того как его указания полностью прекратились… я вдруг понял, что больше не знаю, кто я такой без своей функции, без роли Вестника, которую выполнял миллионы лет.

Он осторожно поставил стакан обратно на полированную поверхность стойки.

— Тогда я спустился сюда, в этот мир, думая, что найду какие-то ответы среди смертных, — продолжил он размышлять вслух. — Они ведь живут без какой-либо божественной цели, без предопределённых ролей, написанных для них заранее. Они создают смысл своего существования сами, своими руками. И я подумал, что, может быть, я тоже смогу научиться этому — находить смысл самостоятельно.

— И ты научился? — спросил я, уже предчувствуя ответ.

Гавриил рассмеялся тихо, и этот звук был полон горечи и разочарования.

— Нет, совсем не научился, — признался он откровенно. — Я только понял, что стал ещё более потерянным, чем был раньше, в Серебряном Городе. Видишь ли, у смертных есть одно важное преимущество — их короткая жизнь. У них просто нет времени на экзистенциальные кризисы длиной в целые столетия. Они просто живут, любят, рожают детей, умирают — это простой, понятный цикл, в котором есть своя логика и завершённость.

Он повернулся на стуле, чтобы смотреть на меня полностью, лицом к лицу.

— Но я не смертный, Михаил, — продолжил он с болью в голосе. — Я не могу просто взять и начать жить их жизнью. Каждый проклятый день напоминает мне о том, что я другой, чужой среди них. Я притворяюсь человеком, играю эту роль, но никогда не стану им по-настоящему, как бы сильно ни старался.

Его слова были абсолютно честными, без какой-либо защиты или попытки скрыть свою боль. Гавриил всегда был именно таким — открытым, эмоциональным, уязвимым в некотором роде, в отличие от большинства других наших братьев, которые предпочитали держать чувства при себе.

— Я понимаю тебя, — мой ответ был простым и искренним, потому что я действительно понимал его боль. Каждый из нас столкнулся с глубоким кризисом идентичности в тот момент, когда Отец замолчал и перестал давать нам указания. Каждый справлялся с этим по-своему, искал собственные пути.

— Но ты ведь не пришёл сюда ради философских разговоров о смысле существования, верно? — Гавриил выпрямился на стуле, и усталость в его глазах сменилась острым вниманием и готовностью к действию. — Что случилось, Михаил? Что именно заставило тебя подвинуться у подножия Трона после миллиардов лет неподвижного ожидания?

Я не ответил сразу, собирая мысли и подбирая правильные слова. Информация, которую мне предстояло передать, была сложной и многослойной, и нужно было донести её максимально точно и ясно.

— Появилась серьёзная угроза, — начал я медленно. — И это не просто слова. Она пришла из-за пределов нашего Творения. Существует реальность, называющая себя Системой. Они активно вторгаются в различные миры, методично убивают целые цивилизации, стирают души разумных существ из самого существования, не оставляя им никакого шанса на продолжение.

Гавриил нахмурился, и на его лице появилось недоверие.

— Из-за пределов Творения? — переспросил он озадаченно. — Как это вообще возможно технически? Границы нашего Творения были установлены самим Отцом как абсолютные и непроницаемые. Ничто не должно проходить сквозь них ни в одну, ни в другую сторону.

— Они разработали специальную технологию, основанную на квантовом зацеплении между частицами, — объяснил я. — Они нашли способ пробивать стабильные мосты между различными реальностями, используя при этом наше Творение как источник энергии для продления существования своей собственной умирающей вселенной, которая находится на грани полного коллапса.

Я установил с ним прямую ментальную связь и передал всю информацию напрямую, минуя ограничения слов — образы, данные, всё то, что успела узнать моя уничтоженная Частица перед своей гибелью.

Гавриил принял эту информацию молча, его лицо постепенно менялось, отражая растущее понимание масштаба угрозы…

— Это…

— Верно, война. Война на уничтожение Брат. И теперь мы с тобой, и другими братьями должны ответить. Собрать сейчас всех, и жёстко ответить. Иначе, Творение будет уничтожено.