Первый Выбор

Глава 3

Утро встретило меня серым туманом, окутавшим Лос-Анджелес. Я стоял напротив Первого Национального банка на Уилшир, наблюдая за потоком людей, спешащих на работу с чашками кофе и телефонами, прижатыми к уху. Обычные люди с обычными заботами, не подозревающие, что сегодня одна из них пересечёт черту, отделяющую право порядочного гражданина от преступника.

В 6:47 утра я её увидел.

Эмма Картер, двадцать шесть лет, медсестра детского отделения больницы Седарс-Синай. Худая до болезненности, с желтоватой кожей и тёмными кругами под глазами, она сидела на скамейке в парке напротив банка, сжимая в руках мятый конверт. Её тремор был едва заметен для человеческого глаза, но я видел, как болезнь пожирала её изнутри, как раковые клетки множились в её лёгких, печени, костях.

У неё оставалось четыре дня. Максимум пять если не двигаться.

— Пунктуальность — редкое качество среди Архангелов, — послышался знакомый голос за моей спиной.

Диди материализовалась рядом со мной, на этот раз одетая в джинсы и чёрную куртку-косуху. Её волосы были собраны в небрежный пучок, а на носу красовались солнечные очки, несмотря на пасмурную погоду.

— Ты давно здесь? — спросил я, не отрывая взгляда от Эммы.

— Только пришла. Просто хотела убедиться, что ты не передумал. — Она сунула руки в карманы и кивнула в сторону женщины. — Как она?

— Умирающая мать двоих детей, которая собирается совершить глупость ради денег на их образование. Плохо.

— Точнее — отчаявшаяся женщина, которая не видит другого выхода. — В голосе Диди не было осуждения, только печальное понимание. — Её страховка покрывает только базовое лечение. Дом заложен. Муж погиб в аварии год назад, оставив долги. Дети — Лили восемь лет, Томас пять — живут с её матерью, которая едва сводит концы с концами.

Я взглянул на неё.

— Откуда ты знаешь такие детали?

— Я изучила её дело. — Диди пожала плечами. — Когда знаешь точную дату смерти человека, волей-неволей интересуешься, как он проведёт последние дни.

Эмма встала со скамейки, проверила время на телефоне и начала медленно приближаться к банку. Её походка была неуверенной, каждый шаг требовал усилий. В правом кармане джинсов — игрушечный пистолет, купленный вчера в магазине за четыре доллара. В левом — записка с извинениями семье и просьбой использовать страховку в случае её смерти.

— Она действительно думает, что это сработает? — пробормотал наблюдая.

— Люди в отчаянии редко думают логически. — Диди сняла очки и протёрла их тканью. — План простой до примитивности: войти, показать "оружие", потребовать небольшую сумму, позволить себя арестовать. В её представлении, тюремная больница обеспечит ей медицинскую помощь, а арест привлечёт внимание СМИ к её истории. Возможно, найдутся спонсоры для детей.

— Глупо.

— Отчаянно. — Диди поправила меня. — Есть разница.

Эмма остановилась у входа в банк, глядя на стеклянные двери. Её рука дрожала, когда она потянулась к ручке. Сердце билось так быстро, что я слышал его стук на расстоянии. Адреналин смешивался с морфином, который она принимала от боли, создавая коктейль отчаяния и решимости.

— Время действовать, — сказал я и направился к ней.

— Мики, — окликнула меня Диди. — Помни: она не злодейка. Она мать.

Я кивнул и пересёк улицу.

— Простите, — окликнул я Эмму, когда она уже почти дотронулась до двери. — У вас есть минутка?

Она обернулась, испуганно моргая. Вблизи её состояния было ещё очевиднее: синеватые губы, прерывистое дыхание, желтизна склер. Но в её глазах горел огонь — не злости, а любви. Материнской, безоговорочной, готовой на всё ради детей.

— Я… мне нужно войти, — пробормотала она, отступая на шаг.

— Эмма Картер, — сказал я мягко. — Медсестра детского отделения. Мать Лили и Томаса.

Её глаза расширились от ужаса.

— Кто вы? Полицейский? Я ничего не сделала! Ещё не…

— Я не полицейский. — Я поднял руки в жесте примирения. — И знаю, что вы ещё ничего не сделали. Но собираетесь.

Она отступила ещё на шаг, её рука инстинктивно потянулась к карману с игрушечным пистолетом.

— Не знаю, о чём вы говорите.

— О двадцати тысячах долларов, которые вы хотите получить, чтобы оставить детям хоть что-то на будущее. О том, что врачи дали вам неделю. О том, что вы готовы пожертвовать оставшимися днями ради Лили и Томаса.

Эмма покачнулась, как будто я её ударил. Слёзы навернулись на глаза.

— Вы не понимаете, — прошептала она, проговорив сквозь всхлипы. — У меня нет выбора. Они останутся ни с чем. Моя мама едва выживает на пенсию, а дети… Лили хочет стать врачом, как её папа. Томас такой умный, он мог бы поступить в любой университет. Но без денег…

— Сядем, — предложил я, указывая на скамейку неподалёку. — Поговорим.

— У меня нет времени на разговоры!

— Эмма, у вас есть время. — Я говорил осторожно, стараясь не напугать её ещё больше. — Четыре дня. Возможно, пять. Разве не стоит потратить полчаса на то, чтобы убедиться, что вы делаете правильный выбор?

Она смотрела на меня долго, изучающе. В её взгляде была смесь страха и любопытства. Слёзы остановились.

— Откуда вы знаете про четыре дня?

— Это сложно объяснить. — Я мягко взял её под руку, направляя к скамейке. — Но поверьте мне: я хочу помочь. И вам, и вашим детям.

Мы сели. Эмма сжала конверт в руках так сильно, что побелели костяшки пальцев.

— Знаете, что самое страшное в смерти? — спросила она, глядя в небо. — Не боль. Не страх перед неизвестным. А мысль о том, что твои дети будут думать, что ты их бросила. Что ты могла бы бороться дольше, но не захотела.

— А что они подумают, если их мать умрёт в тюремной больнице после попытки ограбления?

Она вздрогнула.

— Но у них будут деньги…

— Какие деньги, Эмма? — Я повернулся к ней. — Страховка выплачивается только в случае естественной смерти. Если вас арестуют за попытку ограбления, даже если потом умрёте от рака, компания найдёт способ не платить. А детям останется только память о матери-преступнице.

Её лицо побледнело ещё больше.

— Но в СМИ… люди иногда помогают, когда видят такие истории…

— А иногда не помогают. — Я говорил мягко, но твёрдо. — Иногда людей осуждают за попытку обмануть систему. Иногда дети страдают от травли в школе, потому что их мать "грабила банки".

Эмма закрыла лицо руками и заплакала. Тихо, сдержанно, как плачут люди, привыкшие скрывать боль.

— Тогда что мне делать? — всхлипнула она. — Я перепробовала всё. Обращалась в благотворительные фонды, писала письма богачам, создавала страницы в интернете для сбора средств. Ничего не работает. А время уходит…

Я посмотрел через дорогу, где Диди стояла, прислонившись к фонарному столбу. Она наблюдала за нами с выражением заинтересованного любопытства, как будто смотрела увлекательный фильм, финал которого знала только она.

— А что, если я скажу, что есть другой путь?

Эмма подняла голову, в её глазах мелькнула искорка надежды.

— Какой?

— Расскажите мне о своей работе. О том, что вы делали в больнице.

— Я… я работала в детском отделении онкологии. — Её голос дрожал. — Ухаживала за маленькими пациентами, помогала им справляться со страхом, объясняла родителям процедуры…

— Вы спасали жизни.

— Не я. Врачи спасали. Я просто… была рядом.

— Эмма, — я наклонился к ней, — вы не представляете, сколько людей помнят вас с благодарностью. Сколько детей чувствовали себя увереннее, потому что вы держали их за руку во время процедур. Сколько родителей нашли силы продолжать борьбу, потому что вы им объяснили, что происходит с их ребёнком.

— Но это моя работа была…

— Нет. Ваша работа была вводить лекарства и следить за показателями. А то, что вы делали — утешали, поддерживали, дарили надежду — это был ваш выбор. Ваш дар.

Я встал со скамейки и протянул ей руку.

— Пойдёмте со мной.

— Куда?

— Доверьтесь мне. Всего на час.

Эмма колебалась, глядя то на меня, то на банк. Потом медленно взяла мою руку и поднялась.

Мы пошли по улице, я поддерживал её под руку, когда приступы слабости заставляли её остановиться. Диди следовала за нами на расстоянии, иногда исчезая из виду, но я чувствовал её присутствие.

— Куда мы идём? — спросила Эмма, когда мы свернули к больнице.

— К вашим коллегам.

— Но я уволилась две недели назад. Когда поняла, что… что долго не протяну.

— Знаю. Но они скучают по вам.

Мы вошли в больницу через главный вход. Эмма шла неуверенно, явно не понимая, зачем я её привёл сюда. У лифта нас встретила молодая медсестра в голубой форме.

— Эмма! — воскликнула она, бросившись обнимать мою спутницу. — Боже, как хорошо тебя видеть! Как ты?

— Привет, Сара, — Эмма попыталась улыбнуться. — Я… держусь.

— Мы все так по тебе скучаем. Отделение не то же самое без тебя. — Сара взяла её за руки. — А помнишь маленького Джейсона Милера? Того мальчика с лейкемией, который всё время плакал?

— Конечно, помню.

— Он выздоровел! Полная ремиссия! И знаешь, что он сказал маме перед выпиской? Что хочет снова увидеть "ангела Эмму", которая читала ему сказки по ночам.

Глаза Эммы наполнились слезами.

— Он… выздоровел?

— Да! И Софи Кларк тоже. И близнецы Родригес. — Сара сияла. — Эмма, ты не представляешь, сколько детей спрашивают о тебе. Некоторые до сих пор рисуют тебе открытки.

Мы поднялись на четвёртый этаж, в детское онкологическое отделение. Как только Эмма появилась в коридоре, к ней подбежали медсестры, врачи, даже уборщица, которая работала здесь уже двадцать лет.

— Эмма! Наш ангел вернулся!

— Мы так волновались за тебя!

— Дети постоянно спрашивают, когда ты придёшь их навестить!

Я стоял в стороне, наблюдая, как лицо Эммы светлело с каждым объятием, с каждым тёплым словом. Она не просто работала здесь — она была частью семьи, которую сама не подозревала.

— Эмма, — подошла к ней главврач отделения, доктор Женевьева Хартман. — Можно поговорить с тобой наедине?

Они отошли в сторонку. Я слышал каждое слово их разговора, но делал вид, что изучаю детские рисунки на стене.

— Мы знаем о твоём диагнозе, — тихо сказала доктор Хартман. — Сара рассказала. Эмма, я хочу предложить тебе кое-что.

— Если это о работе, то я не могу. Я слишком слаба…

— Не о работе. О наследии. — Доктор взяла её за руку. — Мы хотим создать фонд имени Эммы Картер для помощи семьям детей с онкологическими заболеваниями. На уход, лечение, поддержку. И мы хотим, чтобы ты стала его первым попечителем.

Эмма остолбенела.

— Но я… у меня нет денег…

— У нас есть деньги. Администрация больницы выделила стартовый капитал. Несколько частных спонсоров уже заинтересовались. Нам нужно твоё имя, твоя история, твой опыт. — Доктор Хартман улыбнулась сквозь печаль. — Эмма, ты можешь помочь сотням семей. Даже после… даже когда тебя не станет, твоя помощь продолжится.

— А мои дети?

— Фонд обеспечит их образование. Полностью. От школы до университета. — Доктор достала из кармана папку с документами. — Это уже решено, Эмма. Независимо от того, согласишься ты возглавить фонд или нет.

Эмма села на ближайший стул, бумаги выпали из её дрожащих рук.

— Почему? Почему вы это делаете?

— Потому что за пять лет работы здесь ты изменила больше жизней, чем многие за всю карьеру. — Доктор Хартман присела рядом. — Дети помнят твою доброту. Родители помнят твою поддержку. Мы, коллеги, помним твою преданность. Ты думаешь, что не важна, но ты ошибаешься.

Я подошёл к Эмме и осторожно тронул её за плечо.

— Видите? — сказал я тихо. — Вы всё это время искали способ оставить детям наследство. А оно уже существует. В каждом ребёнке, которого вы утешили. В каждой семье, которой дали надежду. В каждой жизни, которую вы сделали чуть лучше.

Эмма подняла на меня глаза, полные слёз и изумления.

— Кто вы?

— Кто-то, кто учится понимать, что настоящая сила не в том, чтобы судить, а в том, чтобы видеть лучшее в людях.

Мы вышли из больницы час спустя. Эмма несла папку с документами фонда и букет цветов от коллег. Её лицо сияло так, как не сияло, наверное, уже месяцы.

— Спасибо, — сказала она, останавливаясь у входа. — Я не знаю, кто вы, но… спасибо. Вы показали мне, что я значила больше, чем думала.

— Не я вам это показал. Я просто привёл вас к людям, которые это знали.

— А банк?

— Что банк? — Я улыбнулся.

Она также улыбнулась и достала из кармана игрушечный пистолет.

— Глупость какая-то. Не знаю, что на меня нашло.

Эмма бросила пластиковую игрушку в урну и пошла к остановке автобуса. Я смотрел, как она удаляется — всё ещё смертельно больная, всё ещё с четырьмя днями жизни, но теперь знающая, что её смерть будет не концом, а началом чего-то важного.

— Неплохо для первого раза, — сказала Диди, материализуясь рядом со мной.

— Ты была там всё время? — Спросил чувствую от неё эманации Силы.

— В палате с Джейсоном Милером. Милый мальчик, кстати. Действительно называл её ангелом. — Диди проследила взглядом за удаляющейся Эммой. — Хотя технически мы схитрили.

— Как это?

— Фонд имени Эммы Картер не существовал до сегодняшнего утра. — В её голосе звучало веселье. — Кто-то вчера вечером навестил доктора Хартман во сне и подкинул ей идейку.

Я посмотрел на неё и просто спросил. Сам я такого не делал.

— Ты?

— Я лишь… подтолкнула процесс. Идея витала в воздухе, просто нужен был катализатор. — Диди пожала плечами. — Ты же сказал, что хочешь помочь ей найти лучший путь. Я просто убедилась, что путь существует.

— Это нечестно.

— Почему? Потому что ты не использовал небесные связи? — Диди рассмеялась. — Мики, милый, ты Архангел. У тебя есть сила влиять на мир. Вопрос в том, как ты её используешь.

Мы медленно пошли по улице. Солнце наконец пробилось сквозь утренние тучи, освещая город тёплым светом.

— Знаешь, что самое интересное в этой истории? — продолжила Диди. — Эмма и так умрёт через четыре дня. Рак не остановить. Но теперь она умрёт героем, а не преступницей. Её дети получат не только деньги, но и наследие, которым смогут гордиться.

— А разве смерть не всегда трагедия?

— Смерть — это переход. — В голосе Диди была древняя мудрость тысячи веков. — Трагедия — когда люди умирают, не успев понять, зачем жили. Эмма теперь знает.

Мы остановились на углу, где наши пути должны были разойтись.

— Что дальше? — спросил я.

— А что ты хочешь делать дальше?

Я задумался. Ещё вчера мой план был прост: судить грешников, восстанавливать справедливость. Сегодня всё изменилось. Я увидел, что иногда помощь важнее наказания, понимание важнее суда. Выбор важен.

— Я хочу больше таких историй, — сказал я наконец. — Хочу научиться видеть не только грех, но и причины, которые к нему ведут. Хочу помогать людям делать правильный выбор, вместо того чтобы карать их за неправильный.

— Звучит как план. — Диди улыбнулась. — А что насчёт Серебряного Города? Рано или поздно Папочка заметит, что ты пропал.

— Пускай заметит. — В моём голосе была новая уверенность. — Я нашёл своё предназначение. Не то, которое мне назначили, а то, которое выбрал сам.

— Бунт? — В её глазах заплясали озорные огоньки.

— Эволюция.

Диди расхохоталась — звонко, радостно, заразительно. Несколько прохожих обернулись на её смех и невольно улыбнулись.

— Мне нравится эта версия тебя, Мики. — Она поднялась на цыпочки и чмокнула меня в щёку. — Увидимся ещё.

— Обязательно?

— О да. — Диди отступила на шаг, её фигура начала растворяться в воздухе. — У меня есть предчувствие, что твой новый путь приведёт к очень интересным последствиям. А я обожаю интересные последствия.

Она исчезла, оставив лишь запах осенних листьев и едва слышный смех.

Я стоял на углу Уилшир и Бункер-Хилл, в самом сердце Лос-Анджелеса, город жил своей обычной жизнью вокруг меня. Люди торопились по делам, влюблялись, ссорились, мирились, принимали решения. Каждый из них нёс в себе потенциал как для добра, так и для зла. Каждый заслуживал шанса на лучший выбор.

Впервые за миллионы лет существования я чувствовал не долг, а призвание. Не обязанность, а желание.

Настоящее собственное желание.

Я направился в сторону центра города, где уже чувствовал новую историю, требующую внимания. Где-то там молодой человек принимал решение, которое могло разрушить его жизнь. Где-то там пожилая женщина теряла веру в человечество. Где-то там ребёнок нуждался в защите.

И я шёл им на встречу — не как судья, а как учитель. Не как каратель, а как наставник.

Я учился быть живым. И это было самое важное обучение в моём бесконечном существовании.