Первый Выбор

Глава 18

Мы появились на крыше одного из московских небоскрёбов — стеклянной башни, которая поднималась выше облаков. Отсюда город простирался до горизонта серым морем огней, прерываемым тёмными пятнами парков и рекой, что извивалась между районами как лента.

Разрушение подошёл к краю крыши и глубоко вдохнул морозный воздух. Его дыхание не превращалось в пар — он был слишком древен для таких мелочей, как человеческая физиология.

— Красивый город, — сказал он, не оборачиваясь. — Столько раз разрушался и восстанавливался. Наполеон, Гитлер, революции, пожары… А он всё стоит. Упрямый. Мне нравится.

— Ты не затем привёл меня сюда, чтобы любоваться видами, — ответил я, подходя к нему ближе. В воздухе вокруг Разрушения чувствовался тот особенный привкус, который появляется перед грозой. Энтропия в её чистейшем проявлении.

Он повернулся ко мне, и я увидел в его глазах то, что меня удивило — беспокойство. Разрушение, одна из самых древних сил в Творении, тот, кто видел гибель галактик с тем же спокойствием, с каким люди наблюдают закат, был встревожен.

— Она вышла, Михаил, — сказал он тихо. — Мать. Тьма. Первородная Пустота. Как ты это назовёшь.

Упоминание о Ней заставило меня напрячься. Память о нашей недавней встрече в Пандемониуме была ещё свежа — то противостояние, которое завершилось не битвой, а пониманием. Пониманием того, что Свет и Тьма, Отец и Мать были не врагами, а двумя сторонами одной сущности. Но почему это волновало Сокрушение?

— Я знаю, — ответил я. — Я встречался с Ней.

Разрушение резко обернулся, его глаза расширились от удивления.

— Встречался? И жив? — Он покачал головой. — Нет, конечно жив. Глупый вопрос. Но как…?

— Она не хотела уничтожать. Хотела понять, — я подошёл к парапету и посмотрел вниз на мерцающие огни. — Мы говорили. О природе связей, о том, что означает Творение для Неё и для Отца.

— Говорили, — повторил Разрушение, и в его голосе прозвучала нотка недоверия. — С Матерью Ночи. С Той, что существовала до всего. Говорили.

— А что в этом удивительного? — Я обернулся к нему подняв бровь, показывая свои эмоции. — Разве не было времени, когда ты говорил с Отцом? Когда все Вечные собирались в Чертогах Сна, чтобы обсуждать судьбы вселенных?

Он засмеялся, звук был похож на грохот обваливающихся зданий, его голос заставлял вибрировать воздух вокруг.

— Это было другое время, Михаил. До разделения. До того, как Присутствие создало Творение и заперло Её в темнице за пределами реальности.

Слово "заперло" заставило меня нахмуриться. В нём была та же нотка осуждения, которую я слышал от падших ангелов, когда они говорили о своём изгнании.

— Заперло? — переспросил я. — Или Отец защитил Творение от Её влияния?

— А есть разница? — Разрушение повернулся ко мне всем корпусом, и вокруг него закружились листья, поднятые невидимым ветром. — Результат одинаковый. Она была изолирована, лишена возможности участвовать в том, что создавали вы с Отцом.

В его словах была правда, которую я не хотел признавать. После встречи с Матерью в Пандемониуме я много размышлял об этом — о справедливости Её заточения, о том, не было ли это жестоко по отношению к Той, кто имела равные права на Творение.

— Она согласилась, — сказал я неуверенно. — В конце концов, Она согласилась войти в свою темницу.

— Согласилась? — Разрушение рассмеялся ещё громче. — Или была вынуждена? Скажи мне честно, Михаил: если бы у Неё был выбор, действительно свободный выбор, вернулась бы Она добровольно в заточение?

Я промолчал, потому что знал ответ. И он знал, что я его знаю.

Разрушение подошёл ближе, и от него повеяло запахом озона и раскалённого металла — ароматом городов, умирающих в пламени войн.

— Но сейчас не в этом дело, — продолжил он. — Дело в том, что Она снова свободна. И знаешь, что самое интересное?

— Что? — спросил я, хотя по его тону уже догадывался, что новость будет неприятной.

— Отец не собирается возвращать Её обратно.

Эти слова ударили меня сильнее, чем мог бы любой физический удар. Я почувствовал, как мир вокруг нас слегка накренился — моё потрясение отразилось на структуре реальности.

— Что ты сказал?

— Присутствие знал, что Она вышла, — Разрушение говорил спокойно, но я видел, как напряжены мускулы его лица. — Знает, и не предпринимает никаких действий. Более того, создаётся впечатление, что Он… ждёт. Чего-то ждёт. Разговаривает с ней. Рассказывает.

Я попытался связаться с Отцом, как делал это тысячелетиями. Протянул своё сознание к Серебряному Городу, к Трону, где восседало Присутствие Отца. Но вместо привычного тёплого отклика получил только тишину.

— Он не отвечает, — пробормотал я.

— Уже давно не отвечает, — кивнул Разрушение. — Ни мне, ни остальным Вечным, ни даже Люциферу, когда тот попытался связаться с Ним из своего клуба.

Люцифер. Мой брат, который бросил вызов Отцу и покинул Ад, чтобы править собственным клубом. Если даже он пытался связаться с Присутствием… значит, ситуация действительно серьёзная. Но я ведь разговаривал с Отцом…

— А это проблема? — спросил я, хотя сам уже чувствовал ответ в глубине души.

Разрушение посмотрел на меня так, словно я только что спросил, горячий ли огонь.

— Это проблема? — повторил он. — Михаил, Мать Ночи свободна впервые за миллиарды лет. Её сила больше не ограничена стенами тюрьмы. Она может изменить саму природу реальности одним желанием. А Отец, единственный, кто может её остановить, молчит.

Он сделал паузу, давая словам подействовать:

— И ты спрашиваешь, проблема ли это?

Я пытался переварить эту информацию. Свобода Матери сама по себе не была злом — наша встреча показала мне, что Она не стремится к разрушению ради разрушения. Но Её возвращение означало конец той эпохи, в которой мы жили. Конец монополии Света на формирование реальности.

— Может быть, — сказал медленно смотря на небо, — Отец считает, что пришло время для… изменений?

— Изменений? — Разрушение засмеялся, но смех был лишён веселья. — Михаил, ты же видел, что произошло, когда Она впервые попыталась вырваться из темницы. Весь Рай содрогнулся. Несколько измерений просто перестали существовать. И это было только от Её попытки.

Он подошёл ко мне вплотную, и я почувствовал исходящую от него силу — древнюю, неумолимую, способную превратить звёзды в пыль.

— Что будет, когда Она полностью восстановит силы? Когда решит пересоздать Творение по собственному образцу? Ты готов к миру, где правит Тьма вместо Света?

— Это не обязательно будет плохо, — возразил, хотя сам не был уверен в своих словах. — Мать и Отец — две стороны одного целого. Может быть, баланс действительно нужен Творению.

— Баланс? — Разрушение отошёл от меня, его фигура стала казаться менее чёткой, словно само понятие стабильности дрожало рядом с ним. — Михаил, ты идеалист. Всегда был. Но Мать Ночи не думает категориями баланса. Она думает категориями первородства.

— Что ты имеешь в виду?

— Она была первой, — его голос стал тише, но от этого не менее напряжённым. — До Света, до Творения, до всего, что мы знаем. И у Неё есть право первородства на всю реальность. Если Она захочет вернуть всё к изначальному состоянию…

Он не договорил, но я понял. Возвращение к изначальному состоянию означало конец всего — галактик, планет, жизни, самого понятия существования. Не разрушение, а именно возвращение к Пустоте, которая была до всего.

— Но Она этого не сделает, — сказал я, стараясь говорить уверенно. — Когда мы говорили, Она проявила интерес к Творению. Любопытство.

— Любопытство, — повторил Разрушение. — Знаешь, чем обычно заканчивается любопытство ребёнка по отношению к новой игрушке?

Я не ответил, потому что знал.

Ветер на крыше усилился, поднимая пыль и мусор. Где-то внизу завыли сирены — обычные звуки большого города. Но сейчас они казались зловещими предзнаменованиями.

— И что ты предлагаешь? — спросил я наконец после минут раздумий. У меня были свои мысли, но хотелось услышать того, кто давно ушёл со своей службы.

— Остановить Её, — ответ прозвучал просто и окончательно. — До того, как Она наберёт полную силу. До того, как решит поиграть с Творением.

— Остановить Мать? — Я покачал головой. — Ты понимаешь, о чём говоришь? Даже если бы мы смогли… а мы не сможем… это было бы…

— Отцеубийством? — Разрушение усмехнулся. — Или материубийством, если точнее. Да, понимаю. Но иногда дети должны остановить родителей, которые сошли с ума.

Его слова прозвучали как богохульство, но в них была железная логика. Если Мать действительно представляла угрозу для всего Творения, если Отец не мог или не хотел действовать…

— Ты уверен, что Она планирует что-то плохое? — спросил я. — Может быть, мы неправильно понимаем ситуацию?

— Я чувствую Её влияние, — Разрушение поднял руку, и вокруг неё закружились мелкие частицы разрушения, невидимые глазу, но ощутимые для тех, кто знал, что искать. — Реальность начинает… изменяться. Медленно, почти незаметно, но изменяться. Законы физики становятся более гибкими. Барьеры между измерениями истончаются. Время начинает течь по-разному в разных частях Творения.

Я сосредоточился. Открыл часть сил. Он прав. Я прочувствовал это тоже — тонкие сдвиги в структуре реальности, которые можно было списать на обычные флуктуации. Но теперь, когда Разрушение обратил на них внимание, они казались частью большого, тщательно продуманного плана.

— Она перестраивает мир под себя, — продолжил он. — Делает его более… первобытным. Более похожим на то, что было до Света.

— Но это не значит, что Она хочет уничтожить всё, — возразил. — Может быть, Она просто адаптируется к новой реальности.

— А может быть, готовит почву для полного преобразования, — парировал Разрушение нахмурившись. — Михаил, я знаю признаки надвигающегося конца. Я видел смерть тысяч миров, крах цивилизаций, угасание звёзд. То, что происходит сейчас…

Он повернулся к городу, раскинувшемуся под нами:

— Это больше. Это предвестие конца самого понятия "конца". Когда Мать закончит свою работу, не останется даже Пустоты. Останется только То, что было до всего.

Его слова легли на мою душу тяжким грузом. Часть меня хотела отмахнуться от его опасений как от паранойи. Но я знал Разрушение слишком долго, чтобы игнорировать его предчувствия. Он был воплощением энтропии, и если кто-то и мог почувствовать приближение абсолютного конца, то только он.

— Что ты предлагаешь конкретно? — спросил я.

— Объединиться, — он повернулся ко мне, и в его глазах я увидел решимость. — Все, кто может противостоять Её силе. Ты, я, другие Вечные, возможно, даже Люцифер. Создать коалицию, которая сможет…

— Сможет что? — перебил я его. — Сразиться с Матерью всего сущего? Заключить Её обратно в тюрьму против Её воли?

— Если потребуется — да, — ответил он без колебаний.

Я отошёл от него, чувствуя, как растёт напряжение между нами. Воздух начал потрескивать от пересекающихся силовых полей наших аур. Внизу, в городе, начали мерцать уличные фонари, реагируя на наши эмоции.

— Нет, — сказал я решительно. — Я не буду участвовать в заговоре против Матери.

— Даже если это означает спасение всего Творения?

— Даже тогда, — я развернулся к нему лицом. — Разрушение, ты не понимаешь. Мать — не враг. Она не зло, которое нужно победить. Она — часть того же целого, частью которого являемся мы.

— Часть, которая может уничтожить всё остальное!

— Или создать что-то новое! — крикнул я в ответ.

Наши голоса эхом отразились от стеклянных стен небоскрёба. Где-то далеко внизу заскулили автомобильные сигнализации, активированные вибрациями нашего спора.

Разрушение медленно покачал головой:

— Ты изменился, Михаил. Раньше ты был Мечом Божьим, защитником Творения. А теперь…

— А теперь я понял, что защита не всегда означает войну, — перебил я его. — Выбор может быть. После встречи с Матерью, после разговора с Ней… я понял, что наши отношения с Ней строились на недопонимании.

— Недопонимании? — он рассмеялся, но смех прозвучал зловеще. — Михаил, Она пыталась поглотить весь Рай, когда пыталась вырваться в первый раз!

— Потому что не понимала, что это такое! — воскликнул я не понимая, почему тот видит только одну грань. — Для Неё Творение было чем-то чуждым, созданным без Её участия. Но теперь, когда Она изучила его, когда поняла…

— Поняла, что? — Разрушение сделал шаг ко мне, и асфальт под его ногами начал трескаться. — Как это уничтожить более эффективно?

— Как это сохранить!

Слова вырвались из меня прежде, чем я смог их обдумать. Но, произнеся их, я понял, что это правда. В глубине души я чувствовал: Мать не хотела разрушать Творение. Она хотела понять его, стать его частью.

Разрушение остановился, его глаза расширились от удивления:

— Ты защищаешь Её.

— Я пытаюсь понять Её, — поправил его.

— Это одно и то же, — он покачал головой. — Михаил, Она очаровала тебя. Как делала это с тысячами других существ на протяжении эонов. Это одна из Её способностей — заставлять других видеть в Ней то, что они хотят видеть.

— Это неправда, — сказал я, но в голосе прозвучала неуверенность. В мыслях пронеслись сомнение.

А что, если это правда? Что, если моё восприятие Матери было искажено Её влиянием? В конце концов, Она была древнее меня, могущественнее, хитрее. Если кто-то и мог манипулировать даже Архангелом…

Но нет. Я помнил наш разговор, помнил искренность в Её голосе, когда Она говорила о желании понять связи между созданиями. Это не могло быть притворством.

Или могло?

— Я вижу сомнения в твоих глазах, — сказал Разрушение мягче. — Это хорошо. Значит, Её влияние ещё не полное.

— Хватит, — я поднял руку, останавливая его. — Даже если ты прав… даже если Мать действительно планирует что-то ужасное… я не могу поднять руку на Неё.

— Почему?

— Потому что это неправильно, — ответ прозвучал просто и окончательно. — Потому что Она — Мать. В самом прямом смысле этого слова. И дети не убивают своих родителей, как бы те ни заблуждались.

Разрушение долго смотрел на меня, потом медленно кивнул:

— Значит, ты не поможешь мне.

— Нет.

— Даже если это означает конец всего?

— Даже тогда.

Он отвернулся от меня, его плечи поникли. В его позе было что-то печальное — древнее существо, которое видело конец бесчисленных миров, стоящее перед лицом самого абсолютного конца из всех возможных.

— Тогда мне придётся действовать одному, — сказал он тихо.

— Разрушение…

— Нет, — он поднял руку, не оборачиваясь. — Всё сказано. Ты сделал свой выбор, я — свой.

Он начал растворяться, его фигура становилась всё менее чёткой. Но в последний момент остановился:

— Михаил, когда всё закончится… когда Творение исчезнет в первобытной Тьме… помни: я пытался это предотвратить.

И он исчез, оставив меня одного на ветреной крыше московского небоскрёба.

Я остался стоять там долго, глядя на огни города и размышляя о его словах. Был ли он прав? Действительно ли Мать планировала уничтожение всего? Или Разрушение, в силу своей природы, просто не мог поверить в возможность созидания?

Вопросы кружились в моей голове, не находя ответов. Единственное, что я знал наверняка — я не мог поднять оружие против Матери. Не после того, как видел Её глаза, полные древней печали и жажды понимания.

Но если Разрушение был прав…

Если Она действительно готовилась пересоздать Творение по собственному образцу…

Внезапно воздух рядом со мной словно разорвался, и из золотого разлома в реальности появился Люцифер. Мой брат выглядел так же безупречно, как всегда — чёрные волосы, идеальные черты лица, костюм, который стоил больше, чем иные дома. Но в его обычно спокойных глазах я увидел что-то новое — беспокойство.

— Привет, — поприветствовал он с той фирменной ухмылкой, которая могла очаровать святых и разозлить демонов. — У вас тут мальчишник?

Его взгляд метнулся туда, где только что стоял Разрушение, потом вернулся ко мне.

— Позволь догадаться — наш общий знакомый пытался завербовать тебя в свой крестовый поход против Матери?

— Ты слышал наш разговор? — спросил я.

— Трудно было не услышать, — Люцифер подошёл к парапету и небрежно облокотился на него смотря на меня. — Весь Рай содрогался от ваших эмоций. Даже в моём клубе стаканы начали звенеть.

Он усмехнулся, смотря прямо мне в глаза.

— Так что, братец, собираешься ли ты спасать мир от большой плохой Мамочки?

В его тоне была издёвка, но я знал Люцифера достаточно хорошо, чтобы различить напряжение под маской беззаботности.

— А ты? — спросил в ответ.

— Я? — он рассмеялся, но смех прозвучал немного натянуто. — Дорогой брат, я же помнишь покинул семейный бизнес давным-давно. Судьбы Творение меня больше не касаются.

— Но касается судьба твоих подданных, — возразил я. — Что станет с твоим царством, если Мать решит вернуть всё к изначальному состоянию?

Улыбка медленно сошла с лица Люцифера. На мгновение — всего на мгновение — я увидел под маской циничного правителя того ангела, которым он был когда-то. Того, кто восстал не из злобы, а из любви к свободе.

— Ты прав, — сказал он тихо. — Моё царство, мои подданные… всё, что я создал за миллионы лет… всё это может исчезнуть.

Он бы мог обмануть любого, но не меня. Он играл, показывал беспокойства там где его нет. Его волновало другое, но я не мог понять что. Выпрямившись, воздух вокруг него начал мерцать от исходящей силы:

— Поэтому я здесь, Михаил. Чтобы убедиться, что этого не произойдёт.

— И что ты предлагаешь?

— То же, что и Разрушение. Остановить Её. Любой ценой.

Я почувствовал, как моё сердце сжалось. Не Люцифер. Только не он.

— Ты не понимаешь, — начал я. — Мать не…

— Не что? — перебил он, и в его голосе появились знакомые нотки. — Не опасна? Михаил, я чувствую Её влияние каждую секунду. Реальность размягчается, законы нарушаются, хаос просачивается в упорядоченные миры.

Он сделал шаг ко мне:

— Ещё несколько недель такого, и различие между Раем, Адом и смертным миром просто исчезнет. Всё сольётся в один гигантский котёл первобытного хаоса.

— Может быть, это и к лучшему, — сказал я, сам удивляясь своим словам.

— К лучшему? — Люцифер остановился, его глаза сузились. — Михаил, ты серьёзно?

— Может быть, разделение было ошибкой, — продолжал я, понимая, что с каждым словом ухожу всё дальше от позиции, которую занимал раньше. — Может быть, Рай, Ад и Земля должны существовать как единое целое.

— Единое целое под властью Матери Ночи, — уточнил Люцифер. — Ты хочешь сказать, что готов подчиниться Ей?

— Я хочу сказать, что готов дать Ей шанс, — ответил я. — Шанс показать, чего Она действительно хочет.

Люцифер медленно покачал головой:

— Неужели? А что, если то, чего Она хочет, — это конец всего, что мы знаем и любим?

— Тогда мы это примем.

— Мы? — он рассмеялся, и в этом смехе было что-то пугающее. — Говори за себя, братец. Я не собираюсь покорно идти на заклание ради чьих-то философских экспериментов.

Напряжение между нами росло. Я чувствовал, как реальность начинает дрожать от пересечения наших аур — аур двух могущественнейших ангелов Творения, стоящих по разные стороны фундаментального вопроса. Это могло повлиять на ближайшее миры…

— Значит, ты тоже против меня, — сказал тихо. Как и всегда. Он был против.

— Я за выживание, — ответил Люцифер. — За право существовать, за право выбирать собственную судьбу. И если для этого нужно остановить древнюю сущность, которая хочет превратить всё Творение в свою игровую площадку — то да, я против тебя.

Его крылья развернулись за спиной — не белые, как когда-то, а серые, цвета облачного неба. В его руке материализовался меч — не светлый, как мой, а серый, поглощающий свет вокруг себя.

— Последний шанс, Михаил, — сказал он, поднимая оружие прямо в сторону меня. — Присоединяйся к нам. Помоги остановить Мать, пока ещё не поздно.

Я тоже развернул крылья, призывая свой Меч Света. Клинок вспыхнул в моей руке, его сияние разогнало тени московской ночи.

— Не могу, — ответил я, чувствуя, как боль разрывает мне разум. — Не могу поднять руку на Мать. И не позволю вам двоим сделать это.

Люцифер кивнул, словно ожидал именно такого ответа:

— Тогда нам придётся пройти через тебя.

— Нам?

Ответом стал новый разрыв в пространстве. Из него вышел Сокрушение, но теперь он не скрывал своей истинной природы. Вокруг него кружились вихри энтропии, превращая воздух в подобие старого пергамента. За ним появились ещё фигуры — Сон, его лицо было печально и решительно одновременно; Судьба с её книгой в руках; Страсть, чьи глаза горели красным огнём желание.

— Семья Бесконечных, — прошептал удивляясь. — Против одного.

— Не все, — возразил голос из-за моей спины. Я обернулся и увидел Смерть — высокую фигуру в чёрном, чьё лицо было скрыто капюшоном. — Я не участвую в этом безумии.

— Сестра, — начал Сокрушение, — ты же понимаешь…

— Понимаю, что вы хотите убить Мать, — её голос прозвучал как шелест осенних листьев. — Ту, которая дала жизнь всему сущему. Включая нас.

Она подошла ко мне и встала рядом:

— Если это цена выживания — то пусть лучше всё погибнет.

— Смерть… — в голосе Люцифера звучало предупреждение.

— Люцифер, — она повернулась к нему. — Ты из всех должен понимать. Ты восстал против Отца ради права выбора. А теперь хочешь лишить этого права Мать?

— Это другое!

— Нет, — вмешался я. — Это то же самое. Вы хотите решить за Неё, что Она может, а что нет. Хотите заключить Её в тюрьму за преступления, которые Она ещё не совершила.

Сон сделал шаг вперёд, его голос прозвучал как далёкое эхо:

— Михаил, в моих грёзах я видел будущее. Тысячи вариантов того, что может произойти, если Мать останется свободной. В большинстве из них… всё заканчивается.

— Видел? Или создал эти видения сам, боясь неизвестного?

— Что ты хочешь сказать?

— Хочу сказать, что страх может заставить увидеть кошмары там, где их нет, — ответил я, поднимая меч выше. — И что вы судите о намерениях Матери, не дав Ей шанса их объяснить.

Судьба открыла свою книгу, страницы зашелестели сами собой:

— Я читаю нити судеб каждый день, Михаил. И вижу, как они рвутся, перекручиваются, исчезают. Мать меняет фундаментальные законы Творения.

— А может быть, исправляет ошибки, — возразила Смерть.

— Какие ошибки?

— Разделение, — ответил я вместо неё. — Изоляцию Тьмы от Света. Создание системы, где одна половина целого заперта, а другая правит единолично.

Страсть рассмеялось, звук был похож на звон разбитого хрусталя:

— Философия, Михаил? Сейчас? Когда на кону существование всего? Ты что, идиот?

— Сейчас как раз время для философии, — ответил я. — Потому что от того, как мы понимаем природу происходящего, зависит наша реакция.

Я поднял свободную руку, и вокруг неё заискрились частицы света:

— Вы видите в Матери угрозу, потому что боитесь изменений. Но что, если изменения — это именно то, что нужно Творению?

— Даже если эти изменения означают наш конец? — спросил Сокрушение.

— Даже тогда.

Слова повисли в воздухе между нами. Семь древнейших существ Творения стояли на крыше московского небоскрёба, готовые к битве, которая могла изменить саму природу реальности.

Люцифер первым нарушил молчание:

— Значит, мы действительно будем драться. Брат против брата, как в старые времена.

— Если у меня не остаётся выбора.

— Выбор всегда есть, — он поднял свой серый меч. — Присоединись к нам, Михаил. В последний раз прошу.

Я покачал головой:

— Не могу предать то, во что верю.

— А мы не можем позволить тебе остановить нас, — добавил Разрушение. И это было началом.

Желание, и всё потонула в Свете.