Первый Выбор

Глава 21

Обратный путь проходил в молчании. Каждый из нас был погружён в собственные размышления, переваривая услышанное. Мост из чистого намерения нёс нас через слои реальности, и с каждым шагом мы всё больше возвращались к привычному существованию.

Но что-то изменилось. Не внешне — мы выглядели так же, как и раньше. Изменилось что-то глубинное, фундаментальное. Словно встреча с Матерью и Отцом открыла в каждом из нас дверь, которая долгое время была заперта. Я видел, как меняется Суть у всех созданий что поговорили с Высшими Созданиями. Не это ли доказательство того что Мать не желала зла?

Когда мы наконец вернулись в наше карманное измерение, атмосфера была иной. Не было больше напряжения, готовности к битве. Было что-то другое — предвкушение перемен, смешанное с неопределённостью. Многие не понимали, чего ожидать.

Как и я.

Судьба первой нарушила тишину, открыв свою книгу. Страницы светились мягким золотым светом, но текст на них был размытым, неопределённым.

— Будущее изменилось, — сказала она тихо. — Линии судьбы переплелись по-новому. Я вижу пути, которых раньше не существовало.

— И что они показывают? — спросил Сокрушение. В его голосе больше не звучала привычная ярость — только усталость и что-то похожее на облегчение.

— Выборы, — ответила Судьба. — Множество выборов. Для каждого из нас. И все они ведут к… — Она помолчала, всматриваясь в светящиеся строки. — К становлению.

Сон покачал головой, его человеческие черты казались ещё более изможденными:

— В грёзах смертных я чувствую изменения. Их сны становятся ярче, глубже. Словно сама возможность эволюции пробуждает в них что-то новое.

Страсть обняла себя руками, её аура мерцала разными оттенками эмоций:

— Я чувствую это тоже. Желания становятся сложнее, многослойнее. Не просто базовые потребности, а стремления к чему-то большему. Всё Творение начинает меняться.

Мы стояли в кругу, семеро древнейших существ Творения, и каждый из нас ощущал начало конца одной эпохи и рождение другой.

— Что теперь? — спросил Люцифер, и в его голосе я услышал знакомые нотки. Не бунтарства — просто решимости идти своим путём.

— Теперь мы делаем выбор, — ответил я. — Каждый свой собственный.

Сокрушение кивнул:

— Я знаю свой путь. Я пойду к краям Творения, туда, где старые миры умирают. Помогу им завершить свой цикл с достоинством, а не в хаосе. Если эволюция неизбежна, пусть она будет мягкой для тех, кто готов отпустить прошлое.

Судьба закрыла книгу:

— А я вернусь к своим нитям. Но теперь я буду ткать не только судьбы, но и возможности. Помогать тем, кто готов к переменам, найти свой путь в новой реальности.

Сон встал, готовясь раствориться в воздухе:

— Мне пора в царство грёз. Там много работы — нужно помочь спящим разумам подготовиться к тому, что грядёт. Сделать переход менее болезненным через понимание во сне.

Страсть усмехнулась, но в её улыбке была теплота:

— Я найду тех, кто горит желанием измениться, и дам им силу для трансформации. Пусть их страсть станет топливом для эволюции.

Один за другим мои братья и сёстры начали исчезать, возвращаясь к своим обязанностям. Но эти обязанности уже были иными — не просто поддержание существующего порядка, а помощь в его трансформации.

Смерть подошла ко мне ближе:

— А что с нами, Михаил? Что с тобой и мной?

Я посмотрел на Люцифера, который всё ещё стоял в стороне, не торопясь уходить. Что-то в его позе настораживало — он выглядел слишком задумчивым, слишком сосредоточенным на чём-то внутреннем.

— Люцифер? — позвал я. — Какой путь выберешь ты?

Он медленно повернулся ко мне, и я увидел в его глазах выражение, которого не видел уже очень давно. Решимость, граничащую с одержимостью.

— Я тоже сделал свой выбор, — сказал он спокойно. — Но мой путь… несколько отличается от ваших.

— В чём смысл? — спросила Смерть, и в её голосе прозвучала тревога.

Люцифер улыбнулся — той самой улыбкой, которая когда-то очаровывала ангелов и приводила к восстаниям:

— В том, что я не собираюсь просто помогать в эволюции существующего Творения. Я собираюсь создать своё собственное. Если точнее, уже создаю.

Тишина, которая последовала за этими словами, была оглушающей. Мы с Смертью переглянулись, пытаясь понять, серьёзно ли он говорит.

— Люцифер, — начал я осторожно, — что ты имеешь в виду?

— Именно то, что сказал, брат, — ответил он, развернув серые крылья. — Мать и Отец говорили об эволюции, о становлении большим. Но их видение — лишь один из возможных путей. А что, если существуют другие пути? Другие способы роста?

— Ты создаёшь альтернативное Творение? Ещё один мир? — спросила Смерть, и в её голосе было недоверие. Она знала, что Люцифер без моей помощи не может Творить. Но и я не понимал, что он имеет ввиду.

— Не альтернативное, — покачал головой Люцифер. — Параллельное. Отдельное. Другое. Место, где идеи могут развиваться иначе, где эволюция может пойти по другому пути.

Я почувствовал, как в груди зарождается знакомое беспокойство. Не потому, что идея Люцифера была плохой — она была дерзкой, амбициозной, возможно даже гениальной. Но потому, что я знал своего брата. Знал его склонность к крайностям.

— И где ты создаёшь это параллельное Творение? — спросил я.

— За пределами существующей реальности, — ответил он, указывая в направлении, которое не было направлением. — В пространстве между пространствами, в том месте, которое мы только что покинули. Там, где встречаются все возможности.

Смерть покачала головой:

— Это безумие, Люцифер. Даже для тебя это слишком амбициозно.

— Безумие? — Он рассмеялся, и звук был одновременно мелодичным и пугающим. — Смерть, дорогая сестра, разве не безумием было создание самого Творения? Разве не безумием было моё восстание против Отца? А твоё существование как воплощения конца?

— Это другое, — возразила она. — То было частью плана. А это…

— А это моя попытка выйти за пределы любого плана, — закончил Люцифер. — Создать что-то действительно новое, не предопределённое, не заложенное в изначальный замысел.

Я долго смотрел на него, пытаясь понять истинные мотивы. Люцифер всегда был сложным, многослойным. За его словами почти всегда скрывалось что-то большее.

— В чём настоящая причина? — спросил я прямо. — Ты боишься эволюции? Или тебе не нравится, что она происходит не по твоей воле?

Выражение лица Люцифера изменилось. Маска лёгкой иронии спала, обнажив что-то более сырое и честное.

— Я не боюсь эволюции, Михаил. Я боюсь потерять себя в процессе эволюции. — Он помолчал, подбирая слова. — Мать и Отец говорят о становлении больше, чем мы есть. Но что, если в процессе становления мы потеряем то, что делает нас… нами?

— Ты думаешь, что изменения уничтожат твою сущность?

— Я думаю, что некоторые аспекты моей сущности могут быть… нежелательными в новой реальности, — признался он. — Мой бунтарский дух, моя потребность в независимости, моё желание идти против течения. Если все станут частью единой гармонии, что станет с теми, кто по природе своей дисгармоничен?

В этих словах была болезненная честность. Люцифер боялся не изменений как таковых — он боялся, что изменения сделают его не нужным. Что в новой, совершенной реальности не будет места для мятежника.

— Поэтому ты хочешь создать своё Творение, — понял я. — Место, где дисгармония будет не препятствием, а особенностью.

— Место, где различия будут не сглаживаться, а культивироваться, — подтвердил он. — Где эволюция будет происходить через конфликт идей, а не через их слияние. Я буду новым Богом. Честным.

Смерть фыркнула:

— И ты думаешь, что Мать и Отец позволят тебе это сделать?

— Я думаю, что Мать и Отец поймут необходимость альтернативы, — ответил Люцифер улыбнувшись. — В конце концов, разнообразие — это тоже форма совершенства.

Я задумался. Логика Люцифера была порочной, но в ней была доля истины. Если эволюция приведёт к единообразию, к потере индивидуальных различий, то что-то важное действительно будет потеряно.

С другой стороны, я знал Люцифера достаточно хорошо, чтобы понимать — его планы редко ограничивались заявленными целями. За желанием создать альтернативное Творение могли скрываться более амбициозные замыслы.

— Ты собираешься работать в одиночку? — спросил я.

— Я уже работаю один, да, — кивнул он. — По крайней мере, на начальном этапе. Создание параллельного Творения потребует… экспериментов. Проб и ошибок. Не все захотят участвовать в таком процессе.

— Люцифер, — сказал я осторожно, — я мог бы пойти с тобой. Помочь. Убедиться, что твои эксперименты не выйдут из-под контроля.

Он посмотрел на меня долгим взглядом, и я увидел в его глазах благодарность, смешанную с чем-то ещё. Решимостью? Сожалением?

— Нет, брат, — сказал он мягко. — Твоё место здесь, в основном Творении. Ты нужен для того, чтобы помочь эволюции пройти гладко. А я… я нужен для того, чтобы создать запасной план.

— Запасной план?

— На случай, если эволюция пойдёт не так, как планируют Мать и Отец. На случай, если понадобится место, где можно будет начать заново.

В этих словах была мрачная логика. Люцифер, как всегда, думал на несколько шагов вперёд, предусматривая возможные катастрофы.

Но я также слышал в его голосе что-то ещё. Что-то, что он не говорил прямо. Усталость? Или… одиночество?

— Люцифер, — сказал я, делая шаг к нему, — ты уверен, что хочешь делать это в одиночку? После всего, что мы прошли, после того, как мы наконец начали понимать друг друга…

— Именно потому, что мы начали понимать друг друга, я должен идти своим путём, — прервал он меня. — Михаил, ты — воплощение порядка, гармонии, божественной воли. Я — воплощение хаоса, дисгармонии, свободной воли. Мы можем работать вместе временно, но наши пути в конечном итоге всегда расходятся.

— Не обязательно, — возразил я. — Мы могли бы…

— Нет, — сказал он твёрдо, но не без доброты. — Мы не могли бы. И мы оба это знаем.

Он развернулся, готовясь уйти, но затем обернулся ещё раз:

— Но знай, Михаил, что я всегда буду помнить этот момент. Момент, когда мы стояли по одну сторону. Когда мы были братьями, а не противниками.

— Мы всегда были братьями, — сказал я тихо.

— Да, — согласился он, улыбнувшись. — Просто не всегда помнили об этом.

И с этими словами он исчез, растворившись в воздухе нашего карманного измерения. Но перед тем, как полностью исчезнуть, он оставил за собой нечто — не физический след, а отпечаток намерения. Направление, по которому ушла его сущность.

За пределы Творения. В пространство неосуществлённых возможностей.

Смерть и я остались одни в пустоте нашего импровизированного совещательного зала. Тишина растянулась между нами, наполненная неразделёнными мыслями.

— Он солгал, — сказала Смерть наконец.

— О чём? — Спросил не посмотрев на неё.

— О своих мотивах. Создание альтернативного Творения — лишь часть правды. — Она повернулась ко мне, и в её глазах было понимание, которое приходит только к тем, кто имеет дело с концами вещей. — Он боится не эволюции. Он боится близости.

Я задумался над её словами. Смерть всегда видела то, что другие упускали — не потому, что была мрачной или циничной, а потому, что её работа требовала видеть вещи такими, какими они были на самом деле, без прикрас.

— Что ты имеешь в виду?

— Подумай, Михаил. Когда в последний раз Люцифер позволил кому-то по-настоящему приблизиться к нему? — Она села на землю того, что в нашем измерении условно считалось полом. — Его восстание, его падение, его изгнание — всё это были способы дистанцироваться. Создать препятствия между собой и остальными.

Я начал понимать её логику:

— А сегодня мы преодолели эти препятствия. Впервые за эоны мы действовали как единая семья.

— Именно. И это его напугало. — Смерть грустно улыбнулась. — Люцифер привык быть изгоем, мятежником, тем, кто стоит особняком. Но сегодня он почувствовал, каково это — быть принятым. Быть частью целого.

— И это его испугало больше, чем любая угроза, — понял я.

— Гораздо больше. Потому что принятие означает уязвимость. Означает возможность потерять то, что он получил. А Люцифер не выносит мысли о потере.

Я опустился рядом с ней, чувствуя тяжесть понимания:

— Поэтому он создаёт ситуацию, где потеря неизбежна. Уходит сам, прежде чем его могут оставить.

— Или прежде чем эволюция может изменить отношения так, что они станут неузнаваемыми, — добавила Смерть. — Он предпочитает контролировать разлуку, чем позволить изменениям решить её за него.

Мы сидели в тишине, обдумывая сложность мотивов нашего брата. Люцифер всегда был загадкой, но теперь я начинал понимать, что эта загадочность была не природной чертой, а защитным механизмом.

— Думаешь, он действительно создаст альтернативное Творение? — спросил я.

— О да, — ответила Смерть без колебаний. — Он сделает именно то, что сказал. Уже сделал. Люцифер никогда не лжёт о своих планах, только о своих мотивах. Он создаст параллельную реальность, и она будет грандиозной.

— И опасной?

— Любое Творение опасно, — пожала плечами Смерть. — Наше собственное достаточно доказало это. Но опасность не в самом акте создания. Опасность в том, что Люцифер будет делать это в изоляции, без сдерживающих факторов.

Я кивнул, понимая её беспокойство. Люцифер в одиночестве мог быть непредсказуемым. Его гений был неоспорим, но без балансирующего влияния других его идеи могли принимать экстремальные формы.

— Мы должны следить за ним, — сказал я.

— Следить — да. Вмешиваться — нет, — ответила Смерть. — По крайней мере, не сразу. Люцифер должен пройти этот путь сам. Это часть его эволюции, даже если он сам этого не понимает.

— А что, если он создаст что-то, что угрожает основному Творению?

Смерть долго размышляла над этим вопросом:

— Тогда мы остановим его. Но я не думаю, что это произойдёт. Несмотря на всю свою мятежность, Люцифер не разрушитель. Он создатель. Его альтернативное Творение будет отражением его природы — сложным, противоречивым, но не злобным.

— Ты так в этом уверена?

— Я видела его сердце сегодня, Михаил. В момент, когда он согласился встретиться с Матерью и Отцом, когда он рисковал всем ради возможности истины. — Она встала, отряхивая с себя пыль несуществующего пола. — Люцифер может быть многим, но он не зло. Он просто… другой.

Мы начали готовиться к уходу из нашего карманного измерения. Совет Бесконечных закончился, решения были приняты, пути выбраны. Но прежде чем мы покинули это место, я ещё раз посмотрел в направлении, где исчез Люцифер.

— Диди, — сказал я задумчиво, — а что, если мы ошибаемся? Что, если его мотивы действительно чисты, а мы просто проецируем на него собственные страхи?

— Тогда он создаст нечто удивительное, — ответила она. — И нам останется только радоваться за него. Но, Михаил… — Она положила руку мне на плечо. — Даже если его мотивы чисты, это не означает, что его методы будут безопасными. Люцифер всегда играл по высоким ставкам.

— И всегда был готов заплатить цену за свои убеждения, — добавил я.

— Именно. Вопрос в том, готов ли он позволить другим заплатить эту цену вместе с ним.

С этими словами мы покинули карманное измерение, возвращаясь каждый к своим обязанностям. Но теперь эти обязанности были окрашены новым пониманием. Эволюция началась, и каждый из нас должен был найти своё место в изменяющейся реальности.

Мне предстояло стать проводником изменений, помочь основному Творению адаптироваться к новым условиям. Смерти — научиться работать с новыми формами перехода, которые принесёт эволюция.

А Люцифер… Люцифер отправился создавать свой собственный мир, где правила будут написаны его рукой, а эволюция пойдёт по пути, который он сочтёт правильным.

Я мог только надеяться, что, когда наши пути пересекутся снова — а они обязательно пересекутся — мы всё ещё сможем узнать друг друга. И что то, что создаст мой брат в своём изгнании, станет дополнением к существующей реальности, а не угрозой для неё.

Но пока что мне оставалось только ждать и готовиться к тому будущему, которое мы все помогли выбрать. Будущему, полному возможностей и опасностей, надежд и страхов.

Будущему, где даже бессмертные боги должны были учиться расти.

Я стоял в тени между высокими зданиями, наблюдая за разворачивающейся передо мной сценой. Город погрузился в ночь, и на его улицах началось представление, которое привлекло моё внимание при прибытии в этот мир.

По крышам скользила тёмная фигура — человек в костюме летучей мыши. Его движения были точными, отточенными, каждый прыжок рассчитан до сантиметра. Даже на расстоянии я чувствовал исходящую от него железную решимость, граничащую с одержимостью. Этот смертный посвятил себя своей миссии так полно, что почти утратил человечность.

А потом раздался смех.

Высокий, пронзительный, безумный смех заставил меня насторожиться. Не звуком от смертного — от чего-то знакомого, что таилось в его глубине. Из тени выступила фигура в ярком фиолетовом костюме с выбеленным лицом и зелёными волосами. Безумный человек, от которого веяло чем-то до боли знакомым, чем-то древним и первобытным.

Началась их игра. Человек в костюме летучей мыши преследовал смеющегося безумца по крышам и переулкам. Порядок гонялся за хаосом, методичность пыталась поймать непредсказуемость. Они обменивались ударами, словами, взглядами полными взаимного понимания и ненависти.

Я наблюдал, заворожённый этим танцем противоположностей. Здесь, в этом мрачном городе, разыгрывалась вечная история — борьба между силами, которые не могут существовать друг без друга. Историю стара как первые миры.

Битва подходила к концу. Безумец, оказался хитрее. Взрыв какого-то газа, дымовая завеса, и он исчезает в лабиринте улиц, его смех эхом разносится в ночи. Человек в костюме летучей мыши остался стоять на крыше, сжав кулаки в бессильной ярости.

Ещё одно поражение. Ещё одно доказательство того, что хаос нельзя победить окончательно.

Услышал другой смех. Тонкий, мелодичный, наполненный нотами, которые я и искал.

Обернувшись, я заметил движение в тени соседнего здания. Там кто-то сидел, наблюдая за представлением и тихонько хихикая. Фигура казалась неприметной, почти растворяющейся в темноте, но я чувствовал исходящую от неё ауру — знакомую, древнюю, полную скрытой силы.

Бесшумно я оказался рядом с ней и протянул руку, мягко коснувшись её плеча.

Фигура вздрогнула и обернулась. В тусклом свете луны я увидел лицо, которое не видел целые миллионы лет. Растрёпанные волосы, разноцветные глаза, полные древней печали и безумного веселья одновременно.

— Привет, сестра.

Она грустно вздохнула, и в этом звуке было столько усталости и боли, что я почувствовал укол сочувствия в груди.

— Привет, братец, — ответила Сумасшествие, и её голос прозвучал совсем не так игриво, как в древние времена.