Первый Выбор

Глава 24

Мы оставались на Криптоне. Страдание не могла уйти — этот мир притягивал её с силой, против которой она не могла сопротивляться. А я остался, потому что чувствовал, что должен понять. Понять, почему иногда катастрофа неизбежна, почему даже архангелы не могут изменить некоторые судьбы.

Дни текли в своём размеренном ритме, но под поверхностью спокойствие и процветание нарастало напряжение. Джор-Эл продолжал работать над своими расчётами, пытаясь убедить Совет в надвигающейся катастрофе. Дру-Зод собирал сторонников, готовя план действий, который, как он был уверен, спасёт их цивилизацию.

Я наблюдал за обоими, невидимый наблюдатель умирающего мира.

— Ты думал о вмешательстве, — сказала Страдание однажды вечером. Мы стояли на балконе Дома Эл, наблюдая за тем, как Джор-Эл и его жена Лара готовились ко сну. Её живот уже округлился — ребёнок рос внутри, не зная, что родится в последние дни своего мира.

— Да, — признался я. — Я мог бы стабилизировать ядро планеты. Это в пределах моих возможностей.

— Но не делаешь.

— Не делаю.

Страдание повернулась ко мне, и в её глазах было любопытство:

— Почему?

Я долго подбирал слова. Вопрос был сложнее, чем казался.

— Потому что я начинаю понимать кое-что о природе страдания. О его роли. — Я посмотрел на неё. — Ты показала мне, что боль может быть трансформирующей. Что великое страдание рождает великую надежду.

— И ты думаешь, что гибель целого мира — это та цена, которую стоит заплатить за рождение этой надежды?

— Я не знаю. — Признание далось нелегко. — Но я знаю, что не мне решать. Мать и Отец могли бы остановить это, если бы хотели. Если они позволяют этому случиться…

— То это часть большего плана, — закончила Страдание. — Плана, который мы не видим полностью. Никогда не видим.

— Ты согласна с этим?

Она не ответила сразу. Внизу Джор-Эл гасил свет в лаборатории, его силуэт на мгновение застыл в дверном проёме — учёный, который видел конец и не мог его предотвратить. Его мысли были в хаосе, но его ум держал в узде этот хаос. Искал выход, которого не было. На первый взгляд.

— Я не согласна и не несогласна, — сказала Страдание наконец. — Я просто свидетельствую. Но знаешь что, Михаил? Я начинаю видеть узор. В этом страдании есть… красота. Ужасная, болезненная, но красота.

Прошло несколько недель. Джор-Эл наконец убедил нескольких членов Совета в серьёзности ситуации, но было уже поздно для массовой эвакуации. Ресурсов не хватало, времени тоже. Совет принял компромиссное решение — начать подготовку к возможной катастрофе, но не объявлять всеобщую тревогу.

Зод посчитал это предательством.

Я был там, когда генерал собрал своих ближайших соратников в секретном бункере под военной академией. Двадцать три криптонца, лучшие из лучших, преданные своему миру до фанатизма.

— Совет труслив, — голос Зода звенел в тишине бункера. — Они предпочитают надеяться, что Джор-Эл ошибается, вместо того чтобы действовать. Но мы не можем позволить себе эту роскошь.

— Что вы предлагаете, генерал? — спросила одна из офицеров, женщина с резкими чертами лица.

— Переворот Фаора. — Слово повисло в воздухе, тяжёлое и окончательное. — Переворот. Мы возьмём власть силой, мобилизуем все ресурсы Криптона на спасение ядра планеты.

Страдание стояла рядом со мной в углу бункера, невидимая для всех присутствующих.

— Он обречён на провал, — прошептала она.

— Он. Ты знаешь это?

— Я чувствую это. В его словах слишком много отчаяния, слишком мало надежды. Он не верит в успех. Он просто не может принять бездействие.

Я наблюдал за Зодом внимательнее. Страдание была права — в глазах генерала читалась не уверенность военачальника, а отчаяние загнанного в угол зверя. Он знал в глубине души, что уже поздно. Но признать это значило признать свою беспомощность.

— Это страдание воина, который не может защитить то, что любит, — сказала Страдание тихо. — Самое мучительное для таких, как он.

Переворот начался через три дня. Зод и его сторонники захватили Цитадель Совета на рассвете. Сопротивление было минимальным — криптонцы не привыкли к насилию, их общество давно переросло примитивные конфликты. Или так они думали.

Я стоял на площади, наблюдая, как военные корабли зависают над центральными зданиями. Страдание была рядом, её тёмная фигура почти сливалась с тенями.

— Чувствуешь? — спросила она.

— Что?

— Страдание множится. Каждый криптонец сейчас чувствует страх, предательство, неопределённость. Мир, который они считали стабильным, рушится на глазах. — Она закрыла глаза. — Это… питательно.

В её голосе не было злорадства. Только констатация факта и что-то похожее на грусть.

Зод вышел на балкон Цитадели, его фигура в военной форме была чёткой и прямой. Голос, усиленный техникой, разнёсся по всей столице:

— Граждане Криптона! Я взял власть не из жажды контроля, а из необходимости. Совет отказывается видеть правду — наш мир умирает. Но мы можем спасти его! Вместе, объединив все ресурсы, мы стабилизируем ядро и сохраним нашу цивилизацию!

Толпа на площади была разделена. Одни кричали в поддержку, другие в гневе. Большинство просто стояли в молчаливом шоке.

— Он верит в то, что говорит, — заметил я.

— Да, — согласилась Страдание. — И это делает его страдание ещё глубже. Когда он поймёт, что его план невыполним, это сломает его.

Джор-Эл не стал частью переворота. Зод предлагал ему присоединиться, но учёный отказался. Не потому что не хотел спасти Криптон — а потому что знал: план Зода не сработает. Физика была неумолима. Ядро планеты распадалось по цепной реакции, которую невозможно остановить их силами.

Я наблюдал их последнюю встречу в лаборатории Джор-Эла. Два друга, которые когда-то мечтали о звёздах вместе, теперь стояли по разные стороны непреодолимой пропасти.

— Присоединяйся ко мне, Джор, — голос Зода был почти умоляющим. — Вместе мы можем это сделать. Твой разум и моя воля.

— Дру, я перепроверял расчёты сотни раз. — Джор-Эл положил руку на плечо друга. — Это невозможно. Нам нужно сосредоточиться на эвакуации.

— Эвакуация — это признание поражения!

— Эвакуация — это спасение нашего народа!

— А что останется от нашего народа без их мира? — Зод отстранился. — Мы станем беженцами, скитальцами. Как и все отбросы! Криптон — это не просто планета, это наша душа!

— Криптон — это идея, — возразил Джор-Эл тихо. — Идея может жить в сердцах, даже если планета умрёт.

Зод посмотрел на него долгим взглядом, и в его глазах я увидел момент, когда дружба окончательно переломилась.

— Значит, ты со мной не пойдёшь.

— Не могу.

— Тогда ты станешь препятствием.

Страдание дрожала рядом со мной.

— Это… это так больно, — прошептала она. — Разрыв между ними. Чувствуешь? Каждый из них теряет часть себя в этот момент.

Я чувствовал. Даже для меня, архангела, боль их разорванной дружбы была ощутима в воздухе. Для нас, бессмертных, чувства были сильнее чем для них.

План Зода занял четыре недели. Четыре недели лихорадочной работы, мобилизации ресурсов, попыток стабилизировать ядро. Я наблюдал, как лучшие умы Криптона работали без сна, как инженеры опускали огромные зонды в кору планеты, как физики пытались замедлить распад.

Ничего не помогало.

Страдание и я были везде — в лабораториях, где учёные плакали от бессилия; в домах, где семьи прощались на всякий случай; в военных казармах, где солдаты готовились к битве, которую невозможно выиграть.

— Он всё понимает, — сказала Страдание однажды, когда мы наблюдали за Зодом в его командном центре. Генерал сидел один, окружённый экранами с данными, каждый из которых показывал неудачу. — Глубоко внутри он знает, что проиграл. Но не может остановиться.

— Почему?

— Потому что остановиться значит принять. А принятие для него равносильно смерти.

На пятой неделе Совет, которому удалось частично восстановить контроль, послал силы для ареста Зода. Произошла короткая перестрелка — первое настоящее сражение на Криптоне за столетия. Три человека погибли. Для цивилизации, которая почти забыла насилие, это было немыслимой трагедией.

Зода схватили в его командном центре. Он не сопротивлялся — просто стоял, глядя на экраны, которые показывали окончательный провал его плана. Ядро планеты продолжало распадаться. Может быть, даже быстрее из-за их вмешательства.

— Я пытался, — сказал он тихо, когда силы безопасности надевали на него сдерживающие браслеты. — Я пытался спасти нас всех.

— Мы знаем, — ответил командир отряда, и в его голосе была печаль, а не гнев. Он также понимал.

Суд над Зодом и его сторонниками был быстрым. Не потому что Совет желал мести — а потому что времени не оставалось. Каждый день на счету, каждый час мог быть потрачен на подготовку к эвакуации вместо судебных процессов.

Я стоял в зале суда, невидимый свидетель. Страдание была рядом, её присутствие тяжёлым грузом давило на пространство.

— Генерал Дру-Зод, — главный судья смотрел на подсудимого с выражением глубокой скорби. — Вы признаны виновным в государственном перевороте, незаконном захвате власти и действиях, приведших к гибели невинных. Обычно такие преступления караются…

— Я знаю наказание, — прервал Зод. Его голос был спокойным, почти отрешённым. — Фантомная Зона.

— Да. — Судья кивнул. — Вы и ваши двадцать два соратника будете заключены в Фантомную Зону. Там вы проведёте… — Он замолчал, осознав абсурдность того, что собирался сказать.

— Остаток наших жизней? — Зод горько усмехнулся. — В мире, который скоро перестанет существовать, это не такой уж долгий срок.

Тишина в зале была абсолютной.

Страдание положила призрачную руку мне на плечо:

— Ирония, — прошептала она. — Они отправляют его в тюрьму, которая может оказаться единственным местом спасения.

Я вздохнул, понимая её мысль. Фантомная Зона существовала вне нормального пространства, в кармане между измерениями. Когда Криптон взорвётся…

— Они выживут, — сказал я тихо. — Зод и его люди. Единственные криптонцы, кроме…

— Кроме детей, — закончила Страдание, глядя в направлении Дома Эл.

Лара родила через два дня после суда. Я был там, невидимым в родильной палате. Джор-Эл держал руку жены, его лицо было смесью радости и отчаяния.

Ребёнок закричал — сильный, здоровый крик, полный жизни и обещаний. Настоящий крик ребёнка за сотни лет искусственности.

— Кал-Эл, — прошептала Лара, прижимая сына к груди. — Наша надежда.

Страдание стояла в углу комнаты, её тёмная фигура контрастировала с яркими медицинскими огнями.

— Чувствуешь это? — спросила она меня.

— Что?

— Момент, когда страдание трансформируется. — Её голос дрожал. — Они знают, что их мир умирает. Знают, что этот ребёнок может быть последним криптонцем, рождённым естественным путём. Их боль огромна. Но в этот момент боль превращается во что-то другое.

— В любовь, — понял я.

— В надежду, — поправила она. — Надежду настолько яркую, что она будет светить через галактики.

Я посмотрел на младенца в руках Лары. Кал-Эл. В его маленьких глазах отражался свет красного солнца. Последний свет умирающего мира.

Джор-Эл работал, не переставая следующие недели. Он строил корабль — маленький, рассчитанный только на одного. Все ресурсы, которые он мог собрать, все связи, которыми располагал, всё пошло на это единственное судно.

— Почему только один корабль? — спросил я Страдание однажды, когда мы наблюдали за работой учёного в его секретной лаборатории.

— Потому что он понял что-то важное, — ответила она. — Спасти можно только одного. И он выбрал своего сына. Не себя, не жену. Сына.

— Это жестокий выбор.

— Это выбор отца. — В её голосе была нежность, которую я редко слышал. — Самое чистое страдание — это страдание родителя, отдающего жизнь за ребёнка. Не физическую смерть, а отказ от возможности жить ради того, чтобы ребёнок жил.

Я наблюдал, как Джор-Эл программировал навигационную систему корабля. Координаты вели к маленькой голубой планете на окраине галактики. Земля. Мир с жёлтым солнцем, где криптонец станет богом среди людей.

— Он выбрал хорошо, — сказал я.

— Знаешь почему? — Страдание подошла ближе к экрану с изображением Земли. — Не только из-за жёлтого солнца. Но из-за людей. Они научат его страдать. А через страдание — состраданию. К эмпатии.

Был ещё один корабль. Я узнал об этом случайно, следуя за странным потоком энергии в северной части Криптона. Там, в секретном ангаре, я нашёл Зор-Эла, брата Джор-Эла.

Он работал над своим судном. Большим, чем у брата, рассчитанным на подростка или взрослого.

— Для кого? — спросил я Страдание, хотя она не могла знать.

Но она знала.

— Для его дочери. Кары. — Страдание указала на спящую девочку в соседней комнате. Ей было около тринадцати лет, светлые волосы, решительное лицо даже во сне. — Зор-Эл тоже видит конец. И он тоже делает выбор.

Я наблюдал, как учёный настраивает систему корабля. Но что-то было не так. Энергетические потоки шли неправильно, расчёты содержали ошибки.

— Он не успеет, — сказала Страдание тихо.

— Что?

— Корабль запустят, но он попадёт в ловушку. Временную аномалию на краю взрыва. Девочка выживет, но прибудет на Землю позже. Намного позже.

— Ты захотела видеть будущее?

— Я вижу паттерны страдания. — Она посмотрела на спящую Кару. — Эта девочка потеряет всё — семью, мир, время. Когда она проснётся, её младший кузен будет старше её. Это… особый вид боли.

Я хотел вмешаться, исправить ошибки в расчётах Зор-Эла. Но рука Страдания остановила меня.

— Нет.

— Почему?

— Потому что её страдание — часть её пути. Часть того, кем она станет. — Страдание отвела руку. — Иногда даже мы должны позволить боли идти своим путём.

Последние дни Криптона были хаотичными. Землетрясения участились, красное солнце начало мерцать нестабильно. Совет наконец объявил всеобщую эвакуацию, но было слишком поздно. Кораблей не хватало, времени не было. Никто не успеет.

Страдание и я ходили по улицам, наблюдая за агонией цивилизации.

— Это самое тяжёлое, — говорила она, когда мы проходили мимо семей, собирающихся вместе в последний раз. — Коллективное страдание целого мира. Осознание конца не просто жизни, но всего, что они построили, всего, чем были.

Я видел стариков, которые отказывались эвакуироваться, желая умереть в своих домах. Видел молодых родителей, отдающих свои места в кораблях детям. Видел художников, уничтожающих свои работы — если Криптон умрёт, пусть его искусство умрёт с ним.

— Почему они это делают? — спросил я, наблюдая, как один скульптор разбивает свои творения.

— Потому что это даёт им контроль, — ответила Страдание. — Они не могут контролировать смерть своего мира, но могут контролировать, как они встречают эту смерть.

В последний день Джор-Эл и Лара принесли Кал-Эла к кораблю. Младенец спал, не подозревая о том, что происходит. Лара прижимала его к груди, словно пытаясь напечатать его образ в своей памяти навечно.

Страдание плакала. Я никогда не видел, чтобы она плакала. Тёмные слёзы катились по её белому лицу, каждая капля несла в себе частичку боли этого прощания.

— Это слишком, — прошептала она. — Даже для меня это слишком.

Джор-Эл уложил сына в капсулу. Его руки дрожали, когда он закрывал крышку.

— Ты будешь лучше нас, — сказал он тихо, зная, что младенец не может понять. — На Земле ты станешь богом. Но помни — твоя сила не в твоих способностях. Твоя сила в твоём сердце. В том, что ты выберешь делать с этой силой.

Лара положила руку на стекло капсулы:

— Будь добрым, Кал-Эл. Будь храбрым. Но прежде всего — будь надеждой. Для них и для памяти о нас.

Корабль запустили, когда первые трещины начали расходиться по поверхности планеты. Я наблюдал, смотря наверх, как маленькое судно вырывается из атмосферы Криптона, оставляя за собой след света.

— Он успел, — сказал я.

— Да, — Страдание смотрела на удаляющийся корабль. — Надежда спасена.

На северной станции Зор-Эл запускал свой корабль. Кара кричала, не желая оставлять отца, но капсула уже закрывалась. Я видел в будущем, как корабль стартовал, но траектория была неправильной. Судно попало в волну энергии от разрушающегося ядра и исчезло в складке пространства-времени.

— Она застряла, — прошептала Страдание. — В петле времени. Для неё пройдут мгновения. Для остальной вселенной — десятилетия.

Затем началось.

Планета вздрогнула. Не землетрясение — нечто большее. Сам мир начал разваливаться. Страдание упала на колени, её тёмная фигура содрогалась.

— Это… это… — она не могла говорить.

Я ощутил это тоже. Смерть целого мира — не просто разрушение материи. Умирала сама идея Криптона, все мечты, все надежды, все воспоминания миллиардов существ за тысячи лет. Всё это умирало разом.

Трещины расползлись по всей планете. Лава вырвалась на поверхность. Города начали проваливаться в разверзающиеся бездны. Криптонцы, которые не успели эвакуироваться, смотрели на небо в последний раз.

Джор-Эл и Лара стояли в своей лаборатории, держась за руки. Они наблюдали через окно, как их мир умирает.

— Думаешь, он доберётся? — спросила Лара.

— Да, — ответил Джор-Эл. — Я уверен.

Они поцеловались в последний раз. Мягко, нежно, полные любви, которая переживёт смерть их мира.

Страдание кричала рядом со мной. Не от боли — от переполняющего её страдания миллионов умирающих душ.

Я обнял её, пытаясь дать опору. Её тёмная форма растворялась и собиралась снова, не в силах удержать структуру под таким грузом.

— Это… рождает… Надежду, — прошептала она сквозь крики. — Самое великое страдание… рождает самую яркую надежду. Я вижу… я вижу его будущее. Мальчик в красном плаще. Человек, который будет символом. Он осветит всю галактику.

Ядро планеты достигло критической массы. На секунду всё замерло — последний вдох умирающего мира. Потом Криптон взорвался.

Волна энергии расширилась во всех направлениях. Я видел, как материя превращается в свет, как города испаряются, как сама ткань реальности рвётся под давлением катаклизма.

Маленький корабль с Кал-Элом внутри летел сквозь волну разрушения, его защитные поля едва выдерживали. Но он выдержал. Держался и летел к далёкой голубой точке.

Страдание лежала в моих руках, её форма была почти прозрачной.

— Оно того стоило, — прошептала она. — Всё это страдание… оно родило нечто прекрасное.

— Ты уверена?

— Я видела. В момент взрыва я видела всё его будущее. — Она посмотрела на меня, её глаза были полны слёз и света одновременно. — Он станет величайшим героем, которого когда-либо знала эта вселенная. Не из-за силы. Из-за сердца. Сердца, которое научилось страдать и превратило это страдание в сострадание.

Мы парили в пространстве, где когда-то был Криптон. Теперь здесь было только облако обломков и пыли — всё, что осталось от великой цивилизации.

— А Зод? — спросил я.

— Фантомная Зона выжила. Они все там, заключённые между измерениями. — Страдание медленно собирала свою форму. — Они увидят, как их мир умирает, снова и снова в вечной петле. Это их страдание. И их спасение.

Я смотрел на удаляющийся корабль. Внутри спал младенец, не зная, что он последний. Не зная, какая судьба ждёт его на чужой планете под жёлтым солнцем.

— Пойдёшь со мной? — спросила Страдание. — Посмотреть, как он приземлится?

— Нет, — покачал я головой. — Пусть его встретит его новый мир. Мы уже видели достаточно. Видели конец одной истории и начало другой.

Страдание кивнула. Мы развернулись, готовые покинуть место катастрофы. Но перед уходом я обернулся в последний раз.

Там, где был Криптон, теперь сияло облако из триллионов фрагментов — красное, как кровь умершего мира. Но в центре этого облака пульсировал свет. Не физический свет, а нечто другое. Эхо всех душ, всех жизней, всех мечтаний, которые когда-либо были здесь.

— Криптон мёртв, — сказал я тихо. — Да здравствует память о Криптоне.

— Да здравствует Надежда, рождённая из его пепла, — добавила Страдание.

Мы исчезли, оставляя мёртвый мир позади. Впереди нас ждал корабль с младенцем, летящий к новой судьбе. Новая глава в истории галактики начиналась с крика новорожденного под чужим солнцем.

Но это уже была не наша история.

Мы материализовались в моём личном пространстве — месте между мирами, где архангелы отдыхают от своих обязанностей. Белые колонны, бесконечное небо, тишина, нарушаемая только шёпотом ветра, которого на самом деле не существовало.

Страдание опустилась на ступени, её тёмная фигура контрастировала с окружающей белизной. Она всё ещё дрожала от пережитого.

— Ты в порядке? — спросил я, садясь рядом.

— Нет. — Ответ был честным. — Я никогда не буду в порядке после этого. Смерть целого мира… — Она закрыла лицо руками. — Это оставляет шрамы даже на бессмертных.

Я молчал, давая ей время собраться. Вокруг нас пространство мерцало — реакция на интенсивность её эмоций.

— Но ты была права, — сказал я наконец. — О надежде. Я видел это тоже в последний момент. Кал-Эл станет символом. Не только для Земли, но и для всей вселенной.

— Из пепла Криптона родился Супермен, — прошептала Страдание. — Величайший герой, рождённый из величайшего страдания. — Она подняла голову. — Теперь я понимаю, Михаил. Понимаю, почему Мать и Отец не остановили катастрофу. Почему ты не вмешался.

— Потому что некоторые вещи должны произойти именно так, как происходят?

— Потому что эволюция требует жертв. — Она встала, её форма стала более стабильной. — Криптон пожертвовал собой, чтобы родить надежду для других миров. Это… благородная смерть.

Я тоже поднялся. Мы стояли в тишине моего убежища, два древних существа, ставших свидетелями конца и начала.

— Что теперь? — спросил я.

— Теперь я возвращаюсь к своим обязанностям. — Страдание подняла голову ко мне, и в её глазах появилась решимость. — Но по-другому. Ты и Дель показали мне, что страдание можно трансформировать, направлять. Я буду делать это. Помогать тем, кто страдает, находить смысл в своей боли.

— Ты присоединишься к эволюции?

— Да. — Она кивнула. — Я больше не боюсь измениться. Потому что видела — даже в смерти есть рождение. Даже в величайшем страдании есть семена величайшей надежды.

Она начала растворяться, возвращаясь к своим обязанностям. Но перед исчезновением остановилась.

— Михаил?

— Да?

— Спасибо. За то, что остался со мной. За то, что позволил мне пройти через это не одной.

— Всегда, сестра.

Она исчезла, оставив после себя только лёгкий запах соли — след её слёз.

Я остался один в своём убежище. Закрыл глаза и на мгновение позволил себе почувствовать весь груз увиденного. Смерть Криптона. Рождение Надежды. Эволюция, которая требует жертв.

Где-то далеко, на маленькой голубой планете под жёлтым солнцем, корабль приземлялся в поле пшеницы. Фермеры находили младенца. Новая история начиналась.

А я, Архангел Михаил, воин Бога, понял что-то важное: иногда наша роль не в том, чтобы предотвращать трагедии. А в том, чтобы свидетельствовать их. Помнить их. И помогать тем, кто выживает, найти смысл в своей боли.

Эволюция продолжалась. И каждый из нас, Вечных, находил своё место в этом процессе.

Даже через страдание.

Особенно через страдание.