Первый Выбор

Глава 22

Мы молчали несколько мгновений, глядя друг на друга через пропасть времени и непонимания. Замечали изменение. Сумасшествие выглядела… уставшей. Её обычный хаотичный наряд — платье из пузырей и теней — казался поблёкшим, а разноцветные волосы свисали безжизненными прядями.

— Давно не виделись, — сказал я осторожно, садясь рядом с ней на край крыши.

— Время… время такая странная штука, — пробормотала она, не отводя взгляда от происходящего внизу. — Для нас, Бесконечных, оно течёт прямыми линиями, которые вы можете крутить, как угодно. Но для меня… — Она махнула рукой, и на секунду воздух вокруг её ладони завибрировал, показав фрагменты различных времён одновременно. — Для меня вчера может быть завтра, а завтра уже прошло.

Внизу Бэтмен исчез с крыши, растворившись в городской тьме. Но смех Джокера всё ещё эхом отдавался между зданиями, и я заметил, как глаза Сумасшествия следят за звуком.

— Почему ты не пришла на собрание? — спросил прямо.

Она наконец посмотрела на меня, и в её разноцветных глазах я увидел боль, которую она пыталась спрятать за безумием.

— А зачем мне было приходить? — ответила она вопросом на вопрос. — Чтобы выслушивать, как вы обсуждаете судьбу Творения? Чтобы наблюдать, как Люцифер строит планы, а ты мучаешься чувством вины?

Её слова ударили точно в цель. Сумасшествие всегда обладала пугающей способностью видеть правду там, где другие видели только поверхность.

— Мы могли бы использовать твою помощь, — сказал я. — Твою перспективу.

— Мою перспективу? — Она засмеялась, и звук был одновременно мелодичным и болезненным. — Михаил, милый, моя перспектива заключается в том, что вы все слишком серьёзно относитесь к себе. Эволюция, изменения, будущее Творения… — Она помахала руками в воздухе. — А что если это просто игра? Что если всё, что происходит — лишь развлечение для сил, которые мы не можем понять?

— Ты не веришь в это, — заметил я.

Она перестала смеяться:

— Нет. Не верю. Вы не поймёте Отца и Мать сколько бы не старались. Но иногда притворяться помогает. Я понимаю.

Мы снова погрузились в молчание. Далеко внизу сирены полицейских машин прорезали ночную тишину — обычная симфония этого города. Города, где порядок и хаос сражались каждую ночь в бесконечном танце. Готэм…

— Расскажи мне о нём, — сказал, кивнув в сторону, где исчез Джокер.

Сумасшествие вздохнула, и её дыхание материализовалось в виде мыльных пузырей, которые лопались в воздухе:

— Он интересный. Смертный, который принял безумие не как проклятие, а как освобождение. Большинство людей борются со мной, пытаются сохранить рассудок. Он… он обнял меня.

— И что ты чувствуешь к нему?

Она долго не отвечала, наблюдая за тем, как её мыльные пузыри превращаются в маленьких рыбок, которые плавают в воздухе.

— Родство, — сказала она наконец. — Он понимает. Понимает, что его мир настолько абсурден, что единственным разумным ответом на него является безумие.

— А он влияет на тебя?

Вопрос заставил её вздрогнуть. Впервые за всё время разговора в её глазах мелькнуло что-то похожее на страх.

— Не влияет. Отражает, — прошептала она. — Он как зеркало, Михаил. Зеркало, которое показывает мне части себя, которые я предпочитаю не видеть.

— Какие части?

— Разрушительные. — Она обняла себя руками, и платье из пузырей стало темнее. — Ты ведь знаешь, что моё безумие может быть… созидательным. Художники, писатели и поэты, провидцы — все они черпают из моего колодца. Но Джокер… он показывает мне другую сторону. Ту, которая уничтожает ради самого уничтожения.

Я почувствовал, как в груди сжимается эмоции. Сумасшествие — одна из самых непредсказуемых сил в Творении, но она никогда не была злой. Она была хаосом, но хаосом нейтральным. Если Джокер действительно пробуждал в ней разрушительные импульсы…

— Дельта, — сказал я мягко, используя её старое имя, — ты должна быть осторожна.

— Осторожна? — Она повернулась ко мне, и в её голосе прозвучали нотки истерии. — Михаил, дорогой, осторожность — это то, что отделяет безумие от скуки. А я не могу позволить себе быть скучной.

— Но ты можешь позволить себе быть разрушительной?

Вопрос повис в воздухе между нами. Сумасшествие смотрела на меня долгим взглядом, в котором боролись различные эмоции.

— Ты чувствуешь вину, — сказала она внезапно. — Всё это время ты чувствуешь вину за то, что случилось со мной.

Я не мог отрицать очевидное. Я не отвёл взгляд.

— Да.

— Хорошо. — Она кивнула, как будто моё признание что-то решило. — Тогда ты поймёшь, почему я не пришла на ваше собрание.

— Не понимаю.

— Потому что я боялась, — призналась она тихо. — Боялась увидеть тебя. Боялась, что ты попросишь прощения. Боялась, что я его приму.

Её слова ударили меня сильнее любого удара. Я всегда считал, что Сумасшествие винит меня за то, что произошло. За тот момент, когда я позволил ей, тогда ещё Счастье, прикоснуться к всезнанию. За то, что эта встреча с абсолютной истиной сломала её разум.

— Дель…

— Нет! — прервала она меня резко. — Не смей извиняться. Не сейчас. — Она встала, и её платье засветилось яркими красками. — Я стала тем, кто я есть, не из-за тебя. Из-за выбора. Моего выбора.

— Но я дал тебе возможность…

— Ты дал мне возможность увидеть правду. Всю правду. И знаешь, что? — Она засмеялась, и в этом смехе было больше боли, чем веселья. — Это было прекрасно. Ужасно и прекрасно одновременно.

Я встал рядом с ней, подошёл ближе:

— Тогда почему ты злишься?

— Я не злюсь на тебя, Михаил. Я злюсь на себя. — Она отвернулась, глядя на огни города внизу. — За то, что не смогла справиться с правдой. За то, что сломалась вместо того, чтобы стать сильнее.

В её словах была такая искренняя боль, что я почувствовал, как что-то рвётся внутри меня. Всё это время я нёс в себе вину за её состояние, а она винила себя за свою слабость.

— Ты не сломалась, — сказал я твёрдо. — Ты трансформировалась.

— В что? В безумную богиню, которая может свести с ума любого одним прикосновением? — Её голос дрожал от сдерживаемых эмоций. — В существо, которое не может контролировать собственную силу?

— В Сумасшествие, — ответил я просто. — В силу, которая разрушает ложные границы. В хаос, который рождает новые формы красоты.

Она повернулась и посмотрела на меня с удивлением:

— Ты действительно так думаешь?

— Я знаю так. — Я шагнул ближе к ней. — Дельта, ты думаешь, художники создают свои шедевры в состоянии полной рациональности? Ты думаешь, провидцы получают свои видения через логику?

— Но Джокер…

— Джокер — это только одна грань того, что ты есть. Тёмная грань. Но ты больше, чем любая отдельная грань.

Она покачала головой:

— Когда я рядом с ним, эта тёмная грань становится сильнее. Его безумие резонирует с моим, и я чувствую… голод. Голод разрушения.

— А что ты чувствуешь прямо сейчас?

Вопрос заставил её остановиться и задуматься. Она закрыла глаза, прислушиваясь к чему-то внутри себя.

— Усталость, — призналась она. — Такую глубокую усталость. Устала от того, что не могу контролировать то, что делаю с людьми. Устала от одиночества.

— Одиночества?

— Михаил, подумай. Кто может находиться рядом со мной без риска сойти с ума? — Она горько усмехнулась. — Только другие Бессмертные. А вы все настолько серьёзные, настолько сосредоточенные на своих обязанностях…

Я начал понимать. Сумасшествие не просто привлекал Джокер как отражение её силы. Он привлекал её как единственный смертный, который мог быть рядом с ней, не боясь безумия.

— Потому что он уже безумен, — понял я вслух.

— Именно. — Она кивнула. — Он не может сойти с ума, потому что уже находится там. И это даёт мне… компанию.

В её голосе звучало такое одиночество, что у меня защемило сердце. Я протянул руку к её плечу, но она отшатнулась.

— Не стоит, — сказала она быстро. — Даже ты не застрахован от моего влияния полностью.

— Я рискну.

— Михаил…

— Дельта. — Я осторожно коснулся её руки. — Ты моя сестра. Не по крови, не по сущности, но по выбору. И никакое безумие не может этого изменить.

Момент прикосновения был странным. Я почувствовал, как что-то в моём разуме дрогнуло — не разрушилось, а просто… сдвинулось. Мир на секунду показался другим, более ярким, более хаотичным. Но затем моя природа архангела стабилизировала восприятие.

Сумасшествие посмотрела на меня с удивлением:

— Ты… ты выдержал.

— Конечно выдержал. — Я улыбнулся. — Для этого и нужны братья.

Впервые за весь вечер она улыбнулась искренне:

— Я скучала по тебе, Михаил.

— А я по тебе.

Я обнял её полностью. Мы стояли на крыше в тишине, держась за друг-друга, брат и сестра, воссоединённые после долгих веков разлуки. Внизу город продолжал свою ночную жизнь, не подозревая о том, что мы здесь.

— Что теперь? — спросила она.

— Теперь ты решаешь. — Я сжал её руку. — Хочешь ли ты участвовать в эволюции, которая началась? Хочешь ли ты помочь Творению измениться?

Она задумалась, и я видел, как в её глазах сменяют друг друга различные эмоции.

— А если я всё испорчу? Если моё безумие внесёт слишком много хаоса в процесс?

— Тогда мы исправим то, что можно исправить, и примем то, что нельзя изменить, — ответил я. — Но ты не можешь прожить вечность, боясь своей собственной силы.

— Джокер сказал мне как-то, что безумие — это как гравитация. Достаточно одного плохого дня, и любой может упасть. — Она посмотрела вниз, туда, где мелькали огни полицейских машин. — Что если я стану тем плохим днём для всего Творения?

— А что если ты станешь освобождением от старых оков? — парировал я. — Что если твоё безумие — именно то, что нужно для следующего шага эволюции?

Она долго не отвечала. Затем засмеялась — не истерично, а с лёгкой грустью:

— Знаешь, что самое странное? Джокер говорит почти те же слова, что и ты. Только он говорит о разрушении старого мира, а ты — о создании нового.

— Может быть, это одно и то же?

— Может быть. — Она освободила свою руку и сделала шаг к краю крыши. — Хочешь узнать секрет, Михаил?

— Какой?

— Когда я прикоснулась к всезнанию в тот день… я увидела не только правду о Творении. Я увидела все возможные варианты будущего одновременно.

Я удивился от этих слов:

— И что ты увидела?

— Хаос. Порядок. Рождение. Смерть. Эволюцию. Застой. — Она повернулась ко мне, и в её глазах плясали отражения всех звёзд вселенной. — Я видела будущее, где Люцифер создаёт новое Творение и становится добрым богом. Видела будущее, где ты падаешь, а он поднимается. Видела будущее, где Мать и Отец начинают новую войну против…

— Боже… — Я прервал её. — Не надо говорить об этом.

— Ладно. Я видела будущее, где всё это неважно. — Она улыбнулась с безумной мудростью. — Где единственное, что имеет значение — это то, что мы продолжаем расти. Продолжаем меняться. Продолжаем быть живыми в самом глубоком смысле этого слова.

Я смотрел на неё, пытаясь постичь глубину того, что она говорила. Сумасшествие не просто видела хаос — она видела картину настолько большую, что рациональный разум не мог её охватить. Не удивительно что она сошла с ума. Лишь я мог выдержать всё это. Но не она.

— Поэтому ты не пришла на собрание, — понял я. — Потому что знала, что любое решение, которое мы примем, будет правильным. И неправильным одновременно.

— Именно. — Она кивнула. — Но теперь… теперь я думаю, что готова принять участие. Не потому, что наше решение что-то изменит в глобальном смысле. А потому, что процесс принятия решения изменит нас самих.

— И Джокер?

Её лицо помрачнело:

— Джокер… он часть моей эволюции. Тёмная часть, которую я должна принять и интегрировать, а не бороться с ней. — Она посмотрела в направлении, где исчез безумный клоун. — Он показал мне, что разрушение тоже может быть формой творчества. Болезненной, ужасной, но всё же творчества.

— Это опасный путь.

— Любая эволюция опасна. — Она пожала плечами, и её платье замерцало новыми красками. — Но знаешь, что? Я устала бояться себя. Устала прятаться от собственной силы.

— Что ты собираешься делать?

— Для начала… попрощаюсь с ним. С Джокером. — В её голосе была решимость, которой я давно не слышал. — Скажу спасибо за то, что он научил меня не бояться тьмы в себе. И объясню, что пришло время идти дальше.

— А если он не поймёт?

— Он поймёт. — Она улыбнулась печально. — Безумие всегда понимает безумие. Даже когда оно не хочет понимать.

Сумасшествие поднялась в воздух, её тело стало полупрозрачным, готовое раствориться в ночи.

— Михаил?

— Да?

— Спасибо. За то, что пришёл. За то, что не побоялся прикоснуться ко мне. За то, что напомнил мне, что я не одинока.

— Всегда пожалуйста, сестра.

— И Михаил? — Её голос стал тише, почти шёпотом. — Прости меня за то, что заставила тебя нести вину все эти годы. Это было… жестоко.

— Ты уже прощена. Давным-давно.

Она кивнула, но не исчезла. Вместо этого опустилась обратно на крышу, и в её глазах появилось новое выражение — решимость, смешанная со страхом.

— Пойдёшь со мной? — спросила она тихо. — К нему. Я… я не хочу делать это одна.

Я не колебался:

— Конечно.

Мы спустились в лабиринт готэмских улиц, следуя за эхом смеха, который всё ещё отдавался между зданиями. Сумасшествие шла рядом со мной, её платье из пузырей и теней переливалось тревожными цветами. Я чувствовал её напряжение — она готовилась к одному из самых важных разговоров в своей вечной жизни.

Мы нашли Джокера на крыше заброшенной фабрики химикатов. Он сидел на краю, болтая ногами в воздухе, и насвистывал какую-то мелодию. При нашем приближении он обернулся, и его белое лицо расплылось в широкой улыбке. Его глаза загорелись всеми цветами радуги.

— О! Дорогая Дель привела друга! — Он захлопал в ладоши. — Как мило! Позвольте угадать… — Он прищурился, изучая меня. Его глаза окрасились в белый. — Архангел. Нет, не просто архангел. Михаил! Правая рука Всевышнего собственной персоной!

Я промолчал, наблюдая за ним. Даже в безумии в нём чувствовалось острое понимание происходящего.

— Джек, — мягко сказала Сумасшествие, — мне нужно с тобой поговорить.

— Конечно, крошка! — Он подпрыгнул на ноги, с грацией которая не доступна смертным. — Только давай без официальностей. Мы же друзья по безумию, правда?

Она подошла ближе, и я заметил, как воздух вокруг них начал мерцать — два разных типа хаоса встретились в одном пространстве.

— Джек, ты помог мне понять кое-что важное, — начала она. — Ты показал мне, что я не должна бояться тёмной стороны своей природы.

— Естественно! — Джокер развёл руками. — Тьма — это весело! Тьма честна! Тьма не притворяется, что мир имеет смысл!

— Но теперь пришло время идти дальше.

Улыбка на лице Джокера дрогнула, стала менее искренней:

— Дальше? А что может быть дальше безумия, дорогуша?

— Принятие. — Сумасшествие протянула к нему руку. — Интеграция. Я больше не хочу быть просто хаосом или просто разрушением. Я хочу быть… всем, чем могу быть.

Джокер посмотрел на её протянутую руку, затем на меня. В его глазах мелькнуло что-то, что можно было бы назвать болью, если бы не его природа.

— А-а-а, понимаю, — протянул он. — Семейная терапия! Большой брат пришёл забрать сестричку домой, верно?

— Дель принимает решение сама, — спокойно сказал я.

— Конечно, конечно! — Джокер засмеялся, но в смехе слышались фальшивые нотки. — И что же, наши маленькие игры закончились? Больше никаких танцев на грани хаоса?

Сумасшествие покачала головой:

— Не закончились. Трансформировались. — Она шагнула ещё ближе. — Джек, ты научил меня, что разрушение может быть формой творчества. Теперь позволь мне показать тебе, что творчество может включать в себя разрушение, не растворяясь в нём.

Джокер долго смотрел на неё, и я увидел, как под маской безумия мелькает нечто более глубокое — понимание, принятие и даже… гордость?

— Знаешь что, куколка? — Он внезапно улыбнулся по-настоящему. — Я всегда знал, что ты слишком хороша для такого маленького пруда, как мой разум.

— Джек…

— Нет-нет, не надо сентиментальностей! — Он помахал рукой. — Я же Джокер! Мне не положены трогательные прощания!

Но затем его лицо стало серьёзнее, чем я когда-либо видел:

— Просто… просто пообещай мне кое-что, Дель.

— Что?

— Когда будешь там, наверху, со своими братьями и сёстрами, решая судьбы вселенных… — Он указал вниз, на город. — Помни про таких, как я. Про маленьких безумцев, которые не могут быть богами, но всё равно пытаются найти смысл в хаосе.

Сумасшествие подошла к нему и, к моему удивлению, обняла. На секунду вокруг них вспыхнул ослепительный водоворот красок и звуков — два безумия слились в прощальном объятии.

— Я никогда тебя не забуду, — прошептала она.

— И я тебя, крошка. И я тебя.

Когда они разняли объятия, Джокер снова был самим собой — улыбающимся, непредсказуемым, опасным.

— А теперь убирайтесь отсюда, пока я не передумал и не попытался взорвать половину города в честь нашего прощания! — засмеялся он.

Сумасшествие кивнула и поднялась в воздух. Я последовал за ней, но перед тем как мы исчезли в ночи, я обернулся назад.

Джокер стоял на краю крыши, маленькая фигурка в фиолетовом костюме на фоне огней города. Он помахал нам рукой, и его смех эхом разнёсся в темноте. Но в этот раз в нём не было безумия — только грусть и… освобождение.

Мы поднялись над городом, и Сумасшествие оставила после себя подарок — мыльный пузырь, который медленно опустился к крыше. Внутри пузыря Джокер увидел бы, если бы посмотрел, образ всех Бесконечных, стоящих вместе. И себя среди них — не как одного из них, но как часть более широкого узора безумия и смысла, который пронизывает всё Творение.

Пузырь лопнул, но я знал, что образ останется в памяти безумного клоуна.

— Готова? — спросил я, когда мы парили высоко над Готэмом.

— Да, — ответила Сумасшествие, и в её голосе звучала уверенность, которой я не слышал уже очень давно. — Теперь я готова вернуться домой.

Мы растворились в ночи, оставляя за собой город, где порядок и хаос продолжали свой вечный танец. Но теперь этот танец обрёл новое измерение — понимание того, что эволюция требует не отказа от тьмы, а её принятия и трансформации.

И где-то внизу Джокер начал планировать свою следующую игру с Бэтменом, неся в себе частичку божественного безумия, которая навсегда изменила его понимание хаоса.

Потому что иногда даже безумие должно расти.

Особенно безумие.