Летописец Мертвого Бога

Глава 54: Уроки на Краю Могилы

В тот день во дворе старого дерева началась самая странная тренировка, которую когда-либо видело Пристанище Великанов.

Лиан не задавал вопросов. Он не спрашивал, кто такой Кайен, откуда он знает его стиль, почему он здесь. Старый мастер был за пределами мирской суеты. Он увидел перед собой идеальный, незапятнанный холст, и единственным его желанием было успеть написать на нем свою картину, прежде чем его рука окончательно откажет.

— Не то, — хрипел он, когда Кайен повторял движения. — Ты копируешь форму, но не понимаешь сути. Лист не думает, куда ему лететь. Он слушает ветер. Ты должен стать ветром и листом одновременно.

Их уроки были жестокими в своей простоте. Лиан не мог сражаться. Вместо этого он использовал свою трость. Он не атаковал Кайена. Он просто двигался вокруг него, и его трость, казалось, жила своей жизнью. Она появлялась там, где Кайен меньше всего ожидал, не ударяя, а лишь легко касаясь его — плеча, колена, спины. Каждое касание было отметкой о провале. О бреши в его защите.

— Ты пытаешься предугадать мой удар, — говорил Лиан, когда его трость в очередной раз коснулась шеи Кайена. — Это ошибка. Не предугадывай. Чувствуй. Твой противник сам скажет тебе, куда он ударит. Его плечо. Его бедро. Его дыхание. Все это — слова. Научись их читать.

Дни превращались в недели. Кайен полностью погрузился в обучение. Он забыл о клане Алого Кулака, о деньгах, даже о Лире. Существовал лишь этот маленький двор, старое дерево и угасающий мастер, который отчаянно пытался вырвать свое наследие из лап смерти.

Кайен прогрессировал с нечеловеческой скоростью. Его тело, привыкшее к разным стилям, легко адаптировалось. Его разум, способный анализировать и деконструировать, впитывал философию стиля. А его новая сущность, Эпитафия Пустоты, позволяла ему не просто учиться, а становиться этим стилем. Он не запоминал движения. Он вписывал их в свой собственный кристалл.

Но время было их главным врагом. Болезнь Лиана прогрессировала. Его приступы кашля становились все дольше и мучительнее. Иногда он не мог подняться с лежанки по несколько часов. Но даже тогда он продолжал учить, его хриплый голос направлял движения Кайена во дворе.

— Твой центр тяжести слишком высок. Ты — скала, которую легко опрокинуть. Стань водой, которая обтекает камень.

— Твой взгляд слишком сфокусирован. Ты видишь клинок, но не видишь руку, что его держит. Смотри на все и ни на что одновременно.

Однажды вечером, когда они сидели во дворе, Лиан долго смотрел на свое дерево.

— Знаешь, почему этот стиль так называется? — тихо спросил он.

Кайен покачал головой.

— Потому что осенний лист — самый красивый в момент своей смерти. Он не борется с ветром. Он танцует с ним свой последний, великолепный танец. И в этом его сила. Принять неизбежное и превратить его в искусство.

В тот вечер Лиан впервые не пошел на арену. Он знал, что ему больше нечему там учиться.

Прошел почти месяц. Кайен изменился. Он стал тише, его движения — плавнее. Он научился не просто сражаться, а чувствовать мир вокруг себя. Он мог стоять с закрытыми глазами и ощущать, как ветер огибает ствол дерева, как муравей ползет по камню.

Но Лиан угасал.

Однажды утром он не вышел во двор. Кайен нашел его в доме, на лежанке. Он тяжело дышал, его глаза были полузакрыты.

— Кажется… мой последний танец подходит к концу, — прошептал он.

— Нет, мастер, — сказал Кайен, присаживаясь рядом. — Вы должны…

— Тихо, — прервал его Лиан. Он с трудом протянул свою иссохшую руку и коснулся груди Кайена. — Я передал тебе форму. Я передал тебе философию. Но я не успел передать тебе сердце стиля. Его душу.

Он посмотрел Кайену прямо в глаза, и в его взгляде не было страха. Лишь спокойная, ясная решимость.

— Ты знаешь, что должен сделать, Летописец. Я чувствую твою природу. Ты — стервятник, что питается душами. Не отрицай этого.

Кайен молчал.

— Я не хочу, чтобы мое искусство умерло со мной, — продолжал Лиан. — Я не хочу, чтобы оно стало лишь набором движений в твоем арсенале. Я хочу, чтобы оно жило. По-настоящему.

Он сделал глубокий, хриплый вдох.

— Поглоти меня, Кайен. Забери мою Эпитафию. Стань не просто исполнителем «Танца Осеннего Листа». Стань им самим. Это мой последний урок. И моя последняя просьба.

Он закрыл глаза, его дыхание стало прерывистым. Он был готов. Он принял свою судьбу и хотел превратить ее в свое величайшее наследие.

Кайен смотрел на своего учителя, на человека, который отдал ему все, что у него было. Он пришел сюда как охотник, искавший жертву. А теперь эта «жертва» добровольно предлагала ему свою душу.

Он положил свою ладонь на грудь угасающего мастера. Он не чувствовал себя хищником. Он чувствовал себя преемником, принимающим последнюю волю.

Он закрыл глаза и позволил своей силе пробудиться.