Летописец Мертвого Бога

Глава 53: Танец Осеннего Листа

Старик Клинок, чье настоящее имя, как выяснил Кайен, было Лиан (Lian), жил в тихом, забытом уголке города. Его дом был маленьким, почти аскетичным, с небольшим внутренним двором, в центре которого росло одинокое, старое дерево с багряными листьями.

Кайен не приближался. Он нашел идеальный наблюдательный пункт на крыше заброшенного склада напротив. Оттуда, скрытый в тени, он мог видеть все, что происходило во дворе. И он начал свое бдение.

Дни складывались в недели. Лира, как и договорились, не возвращалась, полностью поглощенная своей собственной, огненной охотой. А Кайен наблюдал.

Он изучал рутину мастера. Лиан просыпался с первыми лучами солнца. Он выходил во двор и часами просто сидел, глядя на свое дерево. Затем, когда его тело немного согревалось, он начинал свою «тренировку».

Он был слишком слаб для меча. Вместо него он брал тонкую бамбуковую трость. И начинался танец.

Это не было похоже ни на один стиль фехтования, который Кайен когда-либо видел. В нем не было агрессии, не было прямых атак. Все его движения были плавными, круговыми, уклоняющимися. Он двигался, как лист на ветру — то резко срывался в сторону, то замирал, то кружился на месте. Его трость не рубила, а обвивала воображаемого противника, отклоняя его удары, используя его же силу, чтобы вывести его из равновесия.

Это был стиль, доведенный до абсолюта в своей защитной философии: «Нельзя победить того, по кому невозможно попасть». Танец Осеннего Листа.

Кайен не просто смотрел. Он впитывал. Его разум, отточенный наследием Райкера, деконструировал каждое движение, анализировал каждый шаг. Он видел не танец, а сложнейшую геометрию, где каждый поворот был математически выверенным ответом на любую возможную угрозу.

Ночью, в своей комнате на постоялом дворе, он практиковался. Без меча. Он пытался повторить эти плавные, текучие движения. Сначала его тело, привыкшее к резким, эффективным ударам, сопротивлялось. Но постепенно, день за днем, он начал понимать. Он начал чувствовать поток.

Он наблюдал уже почти две недели, когда это случилось.

Однажды утром, во время своей тренировки, Лиан внезапно остановился. Его сковал приступ жестокого, сухого кашля, который, казалось, разрывал его изнутри. Он согнулся пополам, его бамбуковая трость выпала из ослабевших пальцев. Он тяжело опустился на колени, пытаясь отдышаться.

Это был его шанс. Рискованный, наглый, но, возможно, единственный.

Кайен беззвучно спрыгнул с крыши и через несколько мгновений уже стоял перед калиткой во двор мастера. Он не стал врываться. Он просто стоял и ждал.

Лиан, немного придя в себя, почувствовал его присутствие. Он медленно поднял голову, и его острые, как иглы, глаза впились в Кайена.

— Кто ты? — прохрипел он, его голос был слаб, но в нем все еще звенела сталь. — Что тебе нужно от умирающего старика?

Кайен не ответил.

Он молча вошел во двор, наклонился и поднял с земли не бамбуковую трость, а один-единственный багряный лист, упавший с дерева.

Он зажал его между двумя пальцами.

И, на глазах ошеломленного мастера, начал танцевать.

Он исполнил вступительную форму «Танца Осеннего Листа», ту самую, которую Лиан повторял каждое утро. Его движения не обладали той глубиной и мудростью, что были у мастера. Они были лишь копией, оболочкой. Но эта копия была идеальной. Каждый шаг, каждый поворот, каждое движение кисти были воспроизведены с нечеловеческой точностью.

Это была его визитная карточка. Его вызов. Его просьба. Она говорила громче любых слов: «Я вижу твое искусство. Я понимаю его. Я достоин».

Когда он закончил, багряный лист, неповрежденный, опустился на землю.

Лиан смотрел на него, и приступы кашля были забыты. Его изможденное лицо выражало абсолютное, громогласное изумление. Он видел перед собой не просто талант. Он видел чудо. Сосуд, способный вместить все его наследие прежде, чем болезнь окончательно сожрет его. Он посвятил свою жизнь поиску идеального ученика, но так и не нашел. И вот теперь, на пороге смерти, ученик нашел его сам.

Старик медленно поднялся, опираясь на ствол своего дерева. Он смотрел на Кайена, и в его глазах горел огонь, который, казалось, мог бы сжечь саму его болезнь.

— Еще раз, — прохрипел он. — Покажи мне. Еще раз.