— Ага, пришёл спасать Грани от кражи демоном? — спрашивает Доментиан, когда я заглядываю к нему на обеденном перерыве.
— Именно, — киваю я. — Но тебя, как вижу, уже не догнать, только пятки сверкают. Артефакт заработал, кстати?
Не то чтобы это важно теперь, но вдруг, пока меня не было, Лайон всё-таки смогла.
— Увы. — Доментиан впускает меня в гостиную. — Ты где был?
— Думал.
— Молодец! Полезный навык. Но в следующий раз, когда так глубоко задумаешься, друзей предупреждай, пусть они тебе хоть раз в два дня еду в окно закидывают. И что же ввергло тебя в такую глубокую задумчивость? Открыл учебник, а там картинок мало, а букв слишком много?
— Пф-ф. — Я усаживаюсь на диван, бросая на столик блокнот с набросками. — Рад, что в мире есть что-то вечное, твои искромётные шуточки, например. Мы вечером с ребятами в паб собираемся, хочешь с нами? Отточишь юмор на Роне, чего я один отдуваюсь.
Доментиан смеряет меня странным взглядом и качает головой.
— Нет, не хочу. И тебе не советую. Или ты уже помирился с Шантиль и идёшь это отпраздновать?
Я понимаю, к чему он клонит, и внутри поднимается злость.
— Кажется, я задал простой вопрос, Доментиан. А советов не просил. Либо молча откажись, либо покажи мне работающие Грани. А? Что? Не можешь? Вот и не лезь! И без тебя тошно!
— Надо же, дракон вылез из колыбельки и показывает зубки! Ты сюда поорать пришёл?
— Нет, я… А что ты делаешь?
Я с любопытством кошусь на столик: на нём впервые появились посторонние предметы. Раньше всегда было пусто, лишь гордо стояла бутылка с настойкой, а теперь ещё лежат лунный кристалл и справочники по… магическому искусству?
Что случилось, пока я был в башне? Либо демон ударился головой, либо…
— Хочу сделать кулон, — бурчит он себе под нос.
— Хм… Здесь пара неточностей.
Не «пара», а весь кристалл — одна большая неточность. Мертвенно-бледные искры вспыхивают неравномерно, поверхность местами мутная, а мрачный тёмно-синий цвет напоминает саван моей бабушки. Как раз для похорон такой кулон и сгодится.
— Да что ты… — недовольно начинает Доментиан.
— Да что я могу знать о красоте, гармонии и форме? Всё! Ты забыл, на кого я учусь? Это кулон для кого-то?
Я и так уже понял, но пусть ответит сам. Если начнёт увиливать, то хоть посмеюсь.
— Для Лайон.
— Почему ты выбрал тёмно-синий и… кхм-кхм, серебристо-белый цвета?
— Потому что они похожи на воду. Я хочу, чтоб ей понравилось и чтоб этот кулон напоминал ей о чём-нибудь хорошем.
— Не обязательно же брать цвет морских глубин. Он холодный и слишком мрачный. Сделай небесно-голубой, например. Тогда белые искры будут похожи на облака над её родным Бальбиэном. Или вообще откажись от голубого, возьми… возьми зелёный! Мягкий зелёный, белые всполохи, получатся почти цветы, жасмины. У них там растут жасмины?
— Не знаю, — отвечает Доментиан куда-то в сторону. — Я там не цветочки собирал. Занят был совсем другими делами.
— Тогда сделай нежно-зелёный, как молодая листва, и жёлтый, как летнее солнце.
— А вот это хорошая мысль! — Он весь прямо-таки сияет. — В её комнате висит картина с деревушкой фейри. Там много зелени и солнца, играющего лучами в брызгах водопадов.
— Вот видишь. А по какому поводу подарок? У неё день рождения?
— Я должен дарить ей подарки и такие, чтоб подруги видели. Если она не будет притаскивать от меня подарки, то в наши отношения никто не поверит. И ещё я собираюсь извиниться.
— Ты?! Извиниться? Ты заболел? У тебя какая-то демонская горячка?
— Отстань! Без тебя справлюсь.
Я смеюсь и тянусь к кристаллу, но Доментиан пихает его к себе в карман.
— Я сам сделаю! Спасибо за советы, а теперь проваливай.
— Ладно, ладно! Ты только когда извиняться будешь, не забывайся. А то по привычке опять шутить начнёшь.
Я тянусь за своим блокнотом, но он падает со стола и раскрывается на середине, там, где зарисовки с фейри и демоном. Доментиан поднимает его и хмурится.
— Это что? — удивлённо бормочет он. — Брам, я спрашиваю, что это?
— Рисунки. Сам не видишь?
Там должен быть полёт Лайон на фоне полумесяца. Я рисовал по памяти — красивый был момент, невозможно забыть. Ещё Лайон и демон, окутанные туманной дымкой, стоят в объятиях и улыбаются. И тот вечер, когда им удалось включить Грани хотя бы частично. И ещё несколько особенно ярких трюков и мечтательно-влюблённых лиц.
Чем быстрее Доментиан листает страницы, тем мрачнее выглядит. Я подхожу и тяну руку.
— Полюбовался? Теперь давай сюда.
— Нет, даже не думай. — Он отшатывается. — Я всё это сожгу.
— Это ещё почему?! Хорошо же получилось.
— Твои рисунки — готовая улика. Ты бы ещё нарисовал, как мы Грани добыли. Забыл уже?
Я раздражённо вздыхаю.
— Ладно. Тогда вырви, что тебе нужно, а блокнот отдай. Там же не только вы. Ещё не хватало сжигать портреты…
— Мадлен?
Я вздрагиваю от звука её имени. Когда это началось? После того, как она призналась, что целовалась с грифоном? Или когда сказала, что любит, а потом отказалась простить?
— Да. И Козетты. Её забрали, хоть рисунки оставь.
Доментиан вырывает нужные листы, кидает мне блокнот, и я ухожу дожидаться конца занятий.
Андреас, Рон и Ольгерд ждут у главного входа, как мы и договаривались. Ольгерд хлопает меня по плечу и радуется, что я наконец-то вышел из башни. Он предвкушает, как побьёт собственный рекорд и выпьет пять пинт подряд, «ни разу не пьянея». Рон фыркает:
— Знаем мы, как ты не пьянеешь. В последний раз в газеты попали, когда ты «трезвым» полез на балкон к какой-то фее.
— Так сказали бы сразу, что это фея! Я бы остался. У них же на лбу не написано.
— Хорошо, в Ионеле нет газет, — тянет Андреас, на ходу разминая шею.
— Вообще-то есть одна, — отмечаю я. — Не совсем же они тут дикие, нужно что-то по утрам читать.
Рон усмехается:
— Вот и почитают. Как трезвый дракон залез на почтамт и целовался с гарпией. — Он толкает Ольгерда локтем в бок.
Мы решаем отправиться в город пешком. Погода отличная, несмотря на октябрь: воздух тёплый, ветер лёгкий, на небе редкие облака, а низкое солнце вот-вот скроется за горизонтом. Но чем дальше мы идём, тем сильнее порывы ветра. Облака сгущаются, превращаясь в тучи.
Андреас ловит на ладонь каплю дождя.
— Надо быстрее. Похоже, скоро ливень начнётся.
Единственный паб в Ионеле расположен на окраине города, как можно дальше от Академии. Не знаю, случайно так вышло или владельцев попросили переехать, чтобы студентам приходилось преодолевать не только расстояние, но и лень, чтобы напиться.
На подходе к пабу мы с Роном вырываемся чуть вперёд. Меня всё сильнее колет изнутри щемящее беспокойство. Оно похоже на далёкий звон набата, тревожный сигнал приближающейся беды. Но здоровяк мнётся и спрашивает, отвлекая от мрачных мыслей:
— Брам, а ты… ну… уверен?
— В чём именно?
— В том, что это хорошая — идти в паб. Ты же ещё не помирился с Мадлен.
Я хочу рявкнуть, что уверен в этом, как ни в чём в своей жизни, но рядом — будто из ниоткуда — возникает огромная бабочка и с размаху врезается мне в лицо. Я отшатываюсь, ругаясь.
— Брамион? Ты же Брамион, да? — пищит тонкий голосок. — Точно, вроде ты. Скорее! Скорее! Помоги Мадлен! Её нужно спасти!