Мадлен нахваливает меня перед уборщицей на все лады. Я стою, прижавшись к двери затылком, и слышу каждое её слово, каждый всхлип. Когда Марина спрашивает, почему мы до сих пор не помирились, раз я такой хороший, голос Мадлен падает.
— Если бы вам изменил жених…
Проклятье! Она действительно в это верит? До сих пор? Или продолжает настаивать на измене из чистого упрямства? Ведь если допустить, что я не виноват, Мадлен придётся признать, что больше месяца она меня мучила без всякой причины. А у её поцелуя с грифоном нет и не было оправдания.
Её слова про измену странным образом задевают уборщицу, и та рассказывает о каком-то монстре со смешным именем Пет… Пьетка, кажется, который портил ей жизнь, пока она не попала в наш мир.
— Он обвинял меня в том, что спился из-за моего тюремного срока! А ещё воровал мои детективы и продавал их на книжных развалах. Воткнул мне вилку в руку! Это он так отреагировал на развод. Вон, даже шрам остался.
Сначала мне хочется ворваться в студию, чтобы пронырливая блондинка прекратила пугать Мадлен. Но ту странным образом успокаивает рассказ о монстре. Она больше не плачет, лишь изредка шмыгает носом и причитает:
— Наверное, в его роду были орки… Так же нельзя!
— … если бы Петька просто изменил мне по пьяни, как твой Брам, да и всё, — заключает Марина, — я, может, даже не стала бы подавать на развод! Я не хочу сказать, что ты зря переживаешь. Просто если бы мой муж всего лишь изменил, думаю, я бы даже не заметила этого на общем фоне.
Они прощаются. Иномирная уборщица выходит, окидывает меня взглядом, а потом открывает рот и снова, в тысячный раз я слышу имя Лизель!
— Эта шлюха сказала, что прыгала на мне, — рычу я, теряя терпение, — но этого не может быть! Истинные не изменяют.
— Плевать на Лизель! Ещё раз, Брам, вы убивали Галгалею?
— Ректорскую жену? Да сдалась мне эта дура!
Не хочу больше тратить время на эту чушь. Я вхожу обратно в студию, хорошенько хлопнув дверью перед носом уборщицы. Кто ей дал право лезть к студентам с такими личными вопросами?
Мадлен стоит у стола, её щёки блестят от слёз. Я подлетаю к ней, беру её лицо в свои руки, не обращая внимания на слабый протест.
— Ты нарушила правило. Значит, мне тоже можно.
Её губы слегка солёные, когда я целую их. Мадлен сопротивляется, но вскоре её тонкие пальцы хватаются за мою шею, и я усаживаю её на стол, сметая оттуда всё.
— Брам, беспорядок… — шепчет Мадлен сквозь поцелуй.
— Потом уберём.
— Сюда могут войти.
— И пусть.
Пусть заходят, пусть видят, сейчас мне всё равно. Единственное, что меня волнует, это её тёплые губы, прерывистое дыхание, запах пудры и шёлка, исходящий от её волос. Платье Мадлен испачкалось в синей краске, но я куплю новое. Хоть сто новых платьев, лишь бы она не отказывалась меня целовать.
Мадлен прижимается ко мне с застенчивой готовностью, заставляя мою кровь кипеть. Ещё немного, и я потеряю рассудок, подниму её юбки до талии, но нужно сделать над собой усилие и задать ей вопрос…
— Ты любишь меня? — шепчу я, пока наши губы соприкасаются.
— Ч-что…
— Ты меня любишь?
— Брам…
Я отстраняюсь ровно настолько, чтобы видеть её глаза.
— Очень сложный вопрос, Мадлен?
Горечь поднимается к горлу, и я готовлюсь отпустить её, но Мадлен хватает меня за плечи и целует. Сама.
— Да. Да, я люблю…
Я прижимаю её крепче, одна рука на талии, другую запускаю в волосы.
— Давай поженимся. Сегодня, сейчас. В Ионеле есть храм, пойдём туда. Ты забываешь про Лизель, я про Леона, и мы будем вместе, как и хотели.
Мадлен напрягается. Выставляет ладони вперёд, а на её лице — смесь удивления, страха и… разочарования?
— Вот твоё решение? Предлагаешь сделать вид, что ничего не было?
— Почему нет?
Она отводит взгляд, и в уголках её глаз снова появляются слёзы. Я продолжаю:
— Мадлен, ты же знаешь, что мы истинные. И ты только что рассказывала этой… Марине, какой я замечательный. — Я глажу её щеке, ловлю одну слезинку. — Если ты меня любишь, разве имеет значение…
— Имеет! — кричит она так резко, что я вздрагиваю. — Имеет значение, Брам! Я должна смириться, что всякий раз, когда ты захочешь напиться, мне придётся охранять твою кровать? Я что, похожа на сторожевого пса? — Она тычет в меня указательным пальцем, а слёзы катятся и катятся по щекам. — Или мне заранее пригласить всех желающих к тебе в постель? Проходите, дорогие путаны, вам всё равно ничего светит. — Она морщится и продолжает паясничать. — Видите ли, мы с Брамионом истинные! Кто хочет, может проверить!
Я перехватываю её руку и встряхиваю, чтобы пришла в себя.
— Хватит. Нести. Чушь.
— А ты не требуй невозможного! Я… я видела, как ты обнимал её. Как я могу забыть?
— А мне как забыть, что ты целовала грифона?! — Теперь я тоже кричу.
Мадлен обмякает, её рука безвольно повисает в моей.
— Вот видишь, — тихо говорит она. — Мы не можем просто пожениться…
— Могли бы. Я готов. Точнее, был готов, а сейчас…
Я отпускаю её и отступаю к двери, разводя руки в стороны. Хочется рассмеяться. Любви ей недостаточно, но мне больше нечего предложить. Могу ли я заставить её поверить мне? Нет. Так же, как и не могу удерживать рядом силой. Наши проблемы и взаимные обиды свернулись в настолько тугой узел, что вряд ли найдётся способ его разрубить.
Надо всё ей рассказать про обряд и закончить это безумие, но сначала… О, сначала, я сделаю так, чтобы Мадлен и не подумала ни о чём жалеть. Когда мы разорвём истинность, она будет полностью уверена в своей правоте. Как будто сейчас не так, но всё же…
— Когда в следующий раз увидишь уборщицу, придётся тебе взять слова обратно. Обо мне. А то тебя послушать, так лучше меня драконов свет не видывал.
— Брам…
— Всё, Мадлен.
Я покидаю студию и иду искать Рона. Это дело не хитрое — здоровяк прохлаждается в своей комнате. Когда я врываюсь, он роняет себе на лицо учебник.
— Брам? — Рон поднимается мне навстречу. — Ты чего? Я думал…
— Есть планы на вечер?
— Ну такие…
— Отменяй. Увидишь Андреаса с Ольгердом, скажи, я жду их у главного входа после занятий.
— Зачем?
Я хлопаю его по плечу.
— В Ионеле паршивый паб, но это лучше, чем ничего. Надо туда наведаться, а? Мы давно не веселились.