Королевская канарейка (СИ)

85. Жуки и песни

Муж, прокручивая фарш, сочувственно-понимающе спрашивает плачущую жену:

— Что, свинку жалко?

Жена, хлюпая носом:

— Угу.

Муж:

— Так может, ты и пельмени не будешь?

Жена, сквозь слёзы:

— Буду!

© анекдот

Ночь стояла ледяная и прозрачная. Тоненький серпик тающей луны не рассеивал мрака, а звёзды горели далеко и бесполезно, и ветер швырял острую снежную пыль в лицо. Эльфы сливались с ночью — тени среди теней.

Волосы мои обмерзлыми стекляшками шуршали друг об друга, но чувствовала я себя сносно. Иногда думалось, что, конечно, обряд, проведённый в Середину Лета, сделал меня выносливей. Может, эльфы проводят его не с мыслью, что богиня проживёт долго, а для того, чтобы её труднее было уморить. Я радовалась, что можно обвиснуть в руках Трандуила и не нужно самой держаться на олене — мне было бы тяжко. С тоской подумалось, что уже весь зад себе отбила, и ноги затекли, и неужто мы так всю ночь и будем скакать; но спрашивать ни о чём сил не было. Трандуил, которого никогда не нужно было спрашивать — он благополучно в мыслях рылся, тут же эдак заботливо, обволакивающим своим баритоном утешил:

— И не собирались. Мы почти на месте. Тебе нужно поесть, поспать… и другое.

Волшебный костёр гудел на поляне в центре рощицы, и возле него кругом ещё несколько костров зачем-то. И нас там ждали. В отряде, который меня встречал, было эльфов двадцать, и здесь примерно столько же. За приехавшими тут же начали ухаживать — подносить немаленькие такие фунтики с каким-то питьём, уводить и рассёдлывать лошадей. Трандуил сам протянул мне стаканчик из коры — внутри был натуральный глинтвейн.

— Сейчас будет еда, — голос короля был предвкушающ.

Открыла рот сказать, что не хочу — и закрыла. Есть хотелось, как… очень хотелось.

— Ты такого никогда не пробовала! — Трандуил, по-прежнему весёлый, как пришедший к детсадовцам Дед Мороз и все детсадовцы, вместе взятые, довольно кивнул, — раскапывайте!

Костры, окружавшие большой центральный, тут же были закиданы снегом, а потом уголья раскопали ножами и начали выволакивать из горячей земли что-то дымящееся. Мне поднесли и положили на ствол, на котором я сидела, тёмный непонятный ком, завёрнутый в тлеющие листья. Трандуил торжественно объявил:

— Фаршированный своими же личинками жук крэ! Величайший деликатес, сейчас как раз сезон! Попробуй в эту радостную ночь, valie!

Жук, фаршированный личинками… грёбаные алиены! Я, скуксившись, хотела было спросить, нет ли сухариков, но тут король развернул листья.

Как он пах, этот жук!

— А’maelamin, выковыривать его из панциря нужно кусочком отломленного надкрылья… позволь, я помогу, — Трандуил с хрустом оторвал кусок жёсткого хитина и протянул мне импровизированную ложку. — Жуки крэ хороши как раз к середине осени, традиционное эльфийское лакомство на Самайн. Они в это время жирные и вкусные. Их раскапывают из-под земли, где они в холодное время спят, и запекают в собственном панцире.

Порадовалась, что живьём этих здоровенных тварей не видела. Ковырнула, всё-таки сомневаясь — и о-о-о! Я в жизни ничего вкуснее не ела. В одиночку приговорила жука размером с хорошую дыню. На вкус он напоминал краба, но был лучше.

Доковыривая жука и удивляясь, как это я его съела и радуясь, что есть и дышать вдруг стало очень приятно, раздумчиво поинтересовалась у Трандуила:

— Владыка, а как такие гиганты жить могут? Я читала, что насекомые дышат не лёгкими, а дыхальцами, и их размеры как раз и ограничиваются способом дыхания. Дыхальца не способны насытить воздухом большой организм… если бы у насекомых были лёгкие, они не были бы ограничены размерами… и, наверное, властвовали над миром. Или это магические твари?

Он очарованно прикусил губу:

— Рад, рад, что тебе интересна, — он не сказал «такая фигня», но мне показалось, что подумал, — фауна нашего мира. Ты значительно живее, чем была с утра. Хорошо. А, про жуков: они не магические, просто в этом мире в воздухе содержание кислорода повыше, чем в твоём, и жуки крэ — максимум, до которого может вырасти насекомое в Арде. Возможно, такие вещи тебе было бы интересно обсудить с эру Глоренлином. Он спец по насекомым.

Да, а ведь любопытно было бы обсудить с ним… хотя бы то, насколько легко вегетарианские сиды едят насекомых и как это обосновывается.

Трандуил очень как-то удовлетворённо опустил глаза. Странно, раньше он не приветствовал такое.

— Ах, valie, тебе должно быть интересно жить. Поэтому я радуюсь любому проявлению этого интереса. Можешь сколько угодно общаться с кем хочешь, в том числе и с эру Глоренлином. Просто если он перейдёт грань, я его убью — наш с ним договор уже не в силе. Но тебе должно быть весело и интересно.

Ну душка же.

Трандуил ухаживал, как когда-то во дворце в Эрин Ласгалене, и я оглянуться не успела, как мне поднесли ещё один кулёк с вином. Отказалась — но король мягко настаивал. Что-то в его тоне показалось подозрительным, и я отказалась категорично. И немного напряглась, подумав, что он имел в виду под «и другое». Мне, честно говоря, больше никогда не хотелось этим заниматься. Да, стало не так больно, как было, но по-прежнему хотелось побыстрее добраться до места и сгинуть. То есть, пардон, встретиться с собой. В бытность свою бабочкой я помнила, что душонка у той не болела ни о чём.

— Божественная, это глупости. Тебе ещё рано…туда. Иначе бы ты по-другому на это смотрела. Просто жизнь так сложилась… приедешь в Ласгален, с сыном моим… побудешь — глядишь, и задержишься ещё на столетие-другое.

Почувствовала, как гневно затрепетали ноздри — неужто он думает, что если б я могла побыть ещё, так не побыла бы со своим сыном!

— А и думаю, — голос стал очень циничным. — Ты богиня любви, а не материнства.

На это я ничего ни сказать, ни подумать не могла, кроме того, что нет — не хочу я владыку. А ведь это высший фэйри, способный очаровывать человеческих простушек с полувздоха… видимо, просто всё. Кончилась во мне любовь.

— Нет, — и печально убрала руку, которую он сжал в своей, — можно, я спать пойду?

Трандуил потемнел. Я спокойно смотрела, зная, что силой он принуждать не станет. Разве что споить или афродизиака подлить попробует.

— Нет, еmma vhenan, это слишком просто, — сквозь зубы. — Что ж, пойдём другим путём.

И глазами приказал охране, чтобы провели к спальному месту. Сам провожать не стал.

Что бы там ни было, но живее я себя чувствовала — как будто плёнку, закрывающую мир, убрали. Поворочалась, раздумывая, как это получается, но ничего умного не надумала и почти уснула, когда они запели. У дедушки Толкина, да и не только у него, эльфийское пение подавалось, как длинные и, прости господи, бесполые тягомотные баллады. Как эдакий неотмирный звон хрустальных колокольчиков; может, они и так умели, но сейчас это было иначе.

Музыки не было никакой, мотив создавало многоголосие. Солировал один голос — очень тёплого тембра. Очень живой, тоскующий… мужественный.

Не нравилось, что в палатке слышно не так хорошо, и я вылезла. Постояла, подумала, идти ли к костру — и не пошла. Заинтересованность моя могла стоить певцу жизни, а я меньше всего хотела принести неприятности этому чудесному существу.

И так и замерла, стоя у палатки, не смея поискать, где присесть, чтобы своим шуршанием не спугнуть песню. Какая мягкость и какая глубина! Стояла, потихоньку начиная плакать — уже от счастья, что бывает такое на свете.

И стояла, стояла — не чувствуя ни холода, ни усталости, ни затёкших ног, не вытирая слёзы. Всё-таки фэйри — дивные, сказочные, невозможные…

Солист умолк, я слегка пришла в себя и поняла, что рядом стоит Трандуил. Молчала, ни о чём не спрашивая, слушая продолжающееся многоголосие — песня казалась такой естественной и вносила такую гармонию, что мир переставал казаться юдолью печали. Эти горячие слёзы — они как будто растопили замёрзшее сердце, и вместо тоски и обиды на жестокость судьбы ощущалась признательность за милости её.

Да, мне пришлось оставить сына — но он есть у меня. А могло не быть (с благодарностью покосилась на Трандуила). Ребёнок жив-здоров, в безопасности, о нём есть кому позаботиться и воспитать. Сказочный подарок судьбы. Ритуал, который сегодня проводили, он был придуман для эльфиек, потерявших детей. Их дети погибли. Моя судьба очень милостива ко мне — пока, по крайней мере. Но как же всё равно больно… Ну почему так рано, так быстро?

— Ты устала, тебе нужен отдых. Посиди, — Трандуил придвинулся и усадил на поваленный ствол, который я в темноте не видела. Уселся рядом, помолчал и тихо сказал:

— Ты права, и того могло не быть. И да, ритуал притупляет боль, но больно будет всегда, сколько бы лет не прошло, и всё время будешь беспокоиться о нём.

С сочувствием посмотрела — да, теперь я понимала, что он чувствует, когда его сын пропадает в дипмиссиях и рискует собой на поле боя.

И осторожно начала:

— Владыка, мы оба имеем детей. И понимаем друг друга в этом вопросе. Мне становится лучше, я это чувствую. И мне хочется вернуться к ребёнку. Умоляю понять…

Он повернулся, прижал палец к моим губам:

— Молчи, молчи. Ты не понимаешь. Вернуться — нельзя. Улучшение тут же сойдёт на нет, снова начнёшь развоплощаться. Я не лгу тебе; хотя не вернул бы в любом случае, даже если бы это было возможно. Но проживи с нами подольше — и он сможет приехать к тебе. Эльфийские принцы начинают путешествовать рано, чтобы познакомиться с другими государствами, обзавестись связями… Ты сможешь увидеть его. А элу Ганконер очень ревнив, он держал тебя в клетке. Помнишь, я предлагал ему… слегка разжать когти?

Я помнила эту двусмысленную ситуацию и реакцию Ганконера, и только вздохнула.

— Ну вот. Так сильно на хрупкую бабочку твоего духа давить нельзя, я считаю. Ты поэтому… начала улетать. И… valie, ты, я думаю, начала понимать, что ты — фигура политическая. Видимо, небесам было угодно не уничтожить Мордор, о чём мечтали эльфийские владыки, а принести мир в эти земли иным способом. Когда твоё предназначение было выполнено, дух стал проситься на свободу. Такие дела.

Скептически перекосилась, но возражать не стала. Возможно, ему виднее. Я не рада такому раскладу.

— Лучше, чем ничего. Не горюй ни о чём в такой вечер, — шепнул владыка.

Солист снова вступил, и мы умолкли. Я не знаю, сколько времени так прошло. Мы сидели рядом. В промежутке, когда пел только хор, Трандуил спросил:

— Пойдём к костру? — я покачала головой.

Не хочу видеть певца, смотреть с восхищением и навлекать грозу на его голову.

— Ах, tuile, весна моя… не бери в голову, тебя ведёт судьба. Не отказывай себе ни в чём, пусть всё будет, как будет. Ты не можешь принести несчастье никому…

Угрюмо перебила:

— И матери мальчишки, который умрёт на поединке в мою честь?

Трандуил быстро возразил:

— Valie, мальчишки, как ты выражаешься (что смешно, потому что они старше тебя на сотни, а то и тысячи лет), как правило, становятся избранниками богини и обретают статус неприкосновенности. Если, очень редко, случается так, что богиня никого не полюбила с первого взгляда — сражаются за неё, как правило, лучшие воины, взрослые, чаще всего уже осиротевшие и имеющие детей. Маленькому маминому жучишке к тебе не подойти, не подпустят и близко. И есть, кроме почти невыносимой радости быть рядом с тобой, ещё кое-что… даже если мужчина погибает на поединке, даже если ты на него толком не посмотрела — всё равно, его род становится сильнее и обретает устойчивость во времени… как бы выразить на синдарине… непрерывность существования.

Где-то я это уже слышала… встряхнула головой, но непойманное воспоминание исчезло. Уцепилась за другое:

— «Жучишке»?

— В детстве мама называла меня «маленький мамин жук». Это общепринятое ласкательное обращение к сыновьям, — смешливо, с нежностью сказал король.

Да, всё-таки интересные у них отношения с насекомыми.

— Так вот, «мальчику» Лисефиэлю, который сейчас поёт, четыре с лишком тысячи годиков, он сирота и у него несколько взрослых детей. Тебе не кажется, что нежеланием признать его искусство и своё им восхищение ты его скорее унижаешь, богиня?

Посмотрела на короля подозрительным пеньком и промолчала, а про себя нелюбезно буркнула, что ничего мне не кажется. Он только засмеялся и продолжил:

— Кстати, он один из правнуков самого Маэдроса Феаноринга. Правда, по линии прабабки там какая-то безродная синдар, так что происхождение небезупречное, — в интонации великолепного эльфийского короля странным образом вкрались оттенки базара, сплетен и анекдотов, и он продолжал, интригующе так:

— Так вот, принц чистейшей крови в гостях у элу Тингола увидел служанку королевы и влюбился. Бегал за ней дурным оленем, упрашивал — и таки женился. А родственники не препятствовали, потому что старший принц натерпелся в плену у Тёмного, так они рады были, что он хоть таким путём радость жизни для себя обрёл. Хотя, конечно, скандальнейший был мезальянс, что уж там… так что происхождение не такое прекрасное, каким могло быть. Но голос… лучше поёт только мой сын.

Подавилась, закашлялась:

— Что?

Лицо владыки я не видела, но отлично услышала, что ему весело:

— Что, nieninque, Леголас не спел тебе ни разу? — он аж захихикал от счастья, так разошёлся, но взял себя в руки и издевательски-сочувственно протянул: — Понимаю-понимаю, не до того было. Мой сын предпочитал демонстрировать крепость бёдер, — и его величество снова зашёлся смехом.

Я бы обиделась, но как-то не хотелось, а по существу он был прав. Не удержалась и тоже засмеялась. Принцу и правда в моём обществе было не до песен.

Да и этот певец умолк.

— Тебе надо поспать, nieninque, уже пора, — голос короля был спокоен и нежен.

Засыпала с иррациональным ощущением счастья, стыдясь, что живу и счастлива — и ничего не способная с этим сделать.