Королевская канарейка (СИ)

140. Торговля

я поражён приятель мойша

какой неистовый восторг

столь неизменно пробуждает

в вас торг

© Lameanata

Уснув в ранних зимних сумерках, проснулась среди ночи. На улице шёл снег, неспешно опускались пушистые, светящиеся в чернильной синеве хлопья.

Полежала, счастливо созерцая красоту.

Саламандра в камине уютно отсвечивала потухающими углями, бросая оранжевые блики на столик со стоящим там кубком и каким-то ларчиком.

Сбегав по делам насущным, на обратном пути заглянула на столик. Рядом с кубком лежал лист бумаги с изысканно начертанным:

«Valie, ты так хорошо уснула, что я пожалел твой сон. В кубке настой просто для здоровья, в ларце подарок к твоему возвращению».

Хмыкнула, подумав, что, похоже, слегка разочаровала владыку своей сонливостью. Попила, открыла серебряный, тончайшей работы, ларец, и в оранжевом свете засияла парюра из неведомых молочно-голубых кабошонов, иногда отсвечивающих всеми оттенками мыльного пузыря. Восхищённо повздыхала — всё-таки красиво! Испытав приступ благодарности и умиления, думала было наведаться к владыке, но заподозрила, что и сам он устал и может спать, наконец-то добравшись до своей кровати, да и чувствовала себя хорошо, но к подвигам готова не была. А если я пойду, то подвигов наверняка не избежать. Ощущение же было… не знаю… как будто я спящая, отдыхающая земля, которую снег укутывает шубой, и хотелось насладиться покоем и счастьем быть дома. Не спеша, медленно, лениво, чтобы никому от меня ничего не надо было. Сейчас я вот прям сильно чувствовала радость жить овощем.

По воздушным мостикам из корней, по деревянным и каменным переходам сказочного дворца эльфы обычно двигались невесомо и стремительно, или торжественно, но всё равно невесомо. Я же шла медленно, шаркая в своё удовольствие, сопя и вздыхая. Останавливалась там и сям, любуясь нечеловеческой гармонией, подолгу стояла на мостиках, слушая шум воды, и гигантская огненная саламандра, с шорохом извивающаяся под потолком, огненными всполохами освещала жилище лесного короля.

Как человек, я хорошо ощущала чуждость и опасность этого места… а вот поди ж ты — дом, и запах влажной пещеры, свойственный дворцу, был приятен, хотелось дышать и дышать.

Очень неторопливо дошла до купален, погрелась в горячих источниках, спустилась по всему каскаду — никого сейчас там не было, только вода журчала. Выплыла на улицу, в последнюю чашу. Медленный торжественный снегопад за время купания превратился в страшенную метель, забрасывавшую поверхность воды охапками снега, завывающую и свистящую на вершине скалы и шумящую невидимыми соснами далеко внизу.

Отплёвываясь от яростного снега, оскальзываясь на обледенелых ступенях, доскакала до раздевалки и приятно удивилась, что брауни таки принесли мне одежду и не придётся голышом бежать наверх, где я её оставила. Даже пухнатые шерстяные носки принесли — явно человеческой вязки, эльфы такого не делали и не носили. Но сейчас очень кстати пришлось, ступни совсем закоченели, и босиком по прохладным полам дворца идти было бы неприятно.

Потихоньку двинулась в трапезную, предполагая, что скоро время завтрака. Есть хотелось ужасно.

Вынырнув из коридора в толще скалы в общее пространство тронного зала, увидела, что сверху, из королевских покоев с должной неспешностью спускается процессия. Остановилась и подождала.

М-да, похоже, кроме меня, никто haparanhaime, церемонию одевания короля, не пропустил. Блистательная толпа, в которой серебристым сияющим одеянием с длиннющим подолом, переходящим почти в шлейф, выделялся король, приближалась. Раньше мне б неудобно стало за тёплую ночную одежду да за непричёсанность после купания — в волосах ещё льдинки шуршали, но теперь я хорошо понимала, что выскородным всё равно. И точно — Трандуил, подойдя поближе и окинув взглядом, одобрительно сказал кому-то из свиты:

— Да, эру Ангрод, вы угадали, купив эти смешные человеческие наножники… и в целом ведение вами дел было выше всех похвал. Я доволен.

Сам же стоял и смотрел, лучась благосклонностью… я бы сказала, во все стороны. Во всяком случае, эру Ангрод, отвечавший за снабжение дворца и имевший, как я помнила, дело с купцами, приезжавшими сюда, очень довольно поклонился королевской спине и рассыпался в благодарностях, упомянув, что у купца более носков не нашлось, и эти-то закупщик заметил случайно, но в следующий раз велит привезти целой партией. Весной уже, сейчас-то вон мести как начало; всё завалит, людям в лес ходу не будет.

Вздохнула, подумав, как это мы удачно и вовремя добрались — даже в огромном зале было слышно завывания вьюги, и оказаться в этом аду совершенно не хотелось.

— Ну что ты, valie, — король галантным жестом предложил присоединиться и двинулся дальше, — какая там удача! Я почти месяц сдерживал снег, чтобы твоё путешествие прошло легче. Иначе бы лес давно завалило. Зато всё, что не высыпалось вовремя, небеса вытряхнут разом, — он говорил тихо, почти на ухо.

На удивлённый взгляд так же тихо и интимно пояснил:

— Гномы. Делегация Одинокой горы сидела, дожидаясь меня, и после аудиенции собиралась тут же уехать. А теперь им, — он помолчал, прислушиваясь к вьюге, — придётся, как минимум, неделю тут прогостить. Не хочу, чтобы думали, что по моей милости — гномы обидчивы, а я не хочу удерживать стихию и дальше, раз мы-то уже дома. И так долго держал, а природа любит естественность.

Понятно. Себе сделал хорошо, а как гномам — так природа любит естественность. Соболиная бровь владыки слегка изогнулась и он выразился в том смысле, что всё так и есть. Посидят, не переломятся. Но говорил по-прежнему тихенько — тоже понятно, в свите те самые гномы и толклись. Вроде бы занятые разговорами, а всё-таки.

Рядом с эльфом шаркать да семенить ну никак невозможно, и я вполне торжественно вступила в столовую — и ах, эти резные колонны, эти серебристо-розовые розы, эта снежная муть за окном… дома, дома.

Владыка, и без того излучавший всяческое благоволение, как оказалось, мог это делать на порядок интенсивнее — видимо, как эмпат, ловил мои ощущения и рад им был. Благость из него изливалась на всех окружающих, милости сыпались, как из рога изобилия, а за ошибки король разве что мягко журил. Если верить Трандуилу сегодня, не было ни у кого никогда столь понимающих и расторопных подданных.

Заинтересовалась чем-то, напоминающим сероватую протёртую овсянку — судя по пару, блюдо было огненным, а мне с холода хотелось горячего.

Попробовала. И никакая не овсянка. Очень напомнило ореховый соус баже с кусочками курицы. Скорее всего, толчёные орехи, кислые сливы, пряности, и, в качестве псевдокурицы — грибы.

Счастливо повздыхала: после мыканья по Арде, когда питаться приходилось чёрт-те чем, оценить прелести королевского стола я могла как следует. С благодарностью покосилась на короля — того одолевали приспешники с насущными управленческими вопросами. С уважением — на аранена, ограничившегося крохотной миской сливок да лембасом, как будто он их в походе не наелся, сухарей этих. И с большим сочувствием — на Глоренлина, которому поднесли завтрак шамана: семь знакомых стаканчиков с прозрачными разноцветными жидкостями.

Гнумы, сидевшие за ближним столом, довольно мрачно жевали грибочки и творог, и я поняла, почему они не так уж рады эльфийскому гостеприимству. Сколько они тут уже живут на вегетарианских харчах?

Глоренлин поставил последний пустой стаканчик на поднос и поднял глаза:

— Три дня.

Тьфу ты, а лица-то трагичные, как будто год…

— Ну так неделя же ещё впереди, — и, рассеянно глянув на белые вихри за окном, — а то и больше, и всё время на корешках поганых. Кстати, попробуй вон те, — и кивнул на миску с глянцевыми коричневыми обрубками, мокнущими в маринаде.

Выглядело неаппетитно, но я уважила рекомендацию и попробовала. Это было похоже на спаржу, но гораздо лучше. Тихонько буркнула:

— Ну не так и плохи корешки-то.

Глоренлин только плечами пожал:

— Кто к чему привык, богиня. Попробуй, это горячий шоколад на молоке, тоже у купцов специально для тебя купили.

Ну да. Высокородные чистый вкус молока предпочитают, разве что с пряностями. Я же к горячему шоколаду в Мордоре пристрастилась, там-то относительно близко были харадские плантации, производящие какао. Но вот и сюда купец какой-то добрался, а уж эру Ангрод не сплоховал: подозреваю, он немало всякой дряни укупил с мыслью, что это богине в теле человечки понравиться может; с носками да с шоколадом угадал.

Намазывая хлеб топлёным маслом и накладывая сверху сыр, не торопясь никуда, благостно думала, как же мне хорошо сейчас будет. И тут как ошпарило:

— А коровы? Чтобы молоко было, телёнок нужен?

Глоренлин покивал, но лицо у него было непонимающее.

— Ведь рождаются и бычки, а их много не нужно, а корова-то каждый год телится, иначе молока не будет! Куда они деваются?

Удивился. Пожал плечами:

— Вовсе не каждый год, а молоко есть, пока брауни доят, хоть сколько лет. Мы умеем договориться с коровами, рождаются в основном телушки… коровки стадом живут, как хотят. Летом на воле, зимой в тёплых пещерах, сено им запасено… стадо само себя регулирует, — и, оживившись: — Да что я рассказываю, богиня, хочешь, сходим посмотрим?

И я сначала, с содроганием прислушавшись и приглядевшись к адскому аду за окном, отказалась, сказав, что не планирую нос из дворца высовывать в ближайшее время, а уж потом увидела белое лицо аранена да его гневно сузившиеся глаза.

И окружающие притихли, нехорошо так.

Твою мать! Я всего лишь коровок обсуждала! Если Глоренлин так мешает — что ж его не выперли, а за стол рядом посадили⁈ Сатанея, покосилась на владыку и услышала спокойное:

— Эру Глоренлин нужен мне для сегодняшнего обряда.

И, уже на квенья, обращаясь к принцу, высказал что-то вроде пожелания видеть его бесстрастным и ведущим себя подобающе относительно своего положения. Тот на квенья же извинился, а лицо каменным осталось.

Потухнув, есть уже не хотела. И не хотела, чтобы смотрели на меня, но сдержалась и тоже постаралась вести себя прилично, а сама только ждала момента, чтобы уйти по-тихому, сославшись на нездоровье и сонливость — которые, впрочем, тут же и начали подступать.

— Подожди, da’mi, не сбегай, — Трандуил шепнул и снова обратился к разговору о делах.

Сидела, вспоминая, что на квенья «da’mi», коротким клинком, ласково и с оттенком укоризны называют вспыльчивую возлюбленную. Впрочем, Трандуил долго ждать не заставил и таки повернулся ко мне:

— Valie, ты хочешь увидеть сына?

Только сглотнула, с надеждой уставившись на него. Ждала, по совести, что придётся вымаливать свидание, а король будет тянуть всячески.

— Что ты… я понимаю. И что смогу, сделаю. Но и ты доверься мне, божественная… не жди подвоха.

Посмотрев уже на Глоренлина, спросил:

— Готово?

Глоренлин степенно ответствовал, что да, и время подходящее, и владыка Мордора согласен и ожидает.

Внутренне заметалась, думая, что не готова, не одета, как подобает, а маленькие — они же любят всё красивое, хорошо бы одеться в платье и блестяшек нацеплять. Я же полгода его не видела! Помнит ли? Если не очень, так хоть как-то ему понравиться!

— Не стоит, будь в чём есть, пусть Тёмный видит, что здесь твой дом… — ну понятно, без подвохов-то никак всё равно.

И — я так бесконечно завишу и от Светлого, и от Тёмного в этом вопросе…

Знала когда-то девушку, очень привлекательную и модельного вида, и всё мне было интересно, каков же должен быть ейный «суслик», про которого я периодически слышала рассказы, чтобы не тускнеть рядом с ней.

Познакомилась, да… прыщавый невзрачный колобок, совершенно необаятельный. Что она не падка на деньги, мне было известно, так что вряд ли дело было в них. Удивилась, и, не выдержав, поинтересовалась у неё, как это они познакомились и прочее.

Ну что: её первый муж был уважаемый человек (о, вот помню, писатель Горчев первым употребил термин «брезгливое уважение») и смог отобрать у неё ребёнка, просто похитив и увезя в свой загородный дом. И никакая полиция не помогла. А помог суслик. Он был кадровым военным, имел оружие и нужные навыки. Перемахнул забор, убил двух кавказских овчарок, запугал охрану и бывшего мужа нашей дамы. Мать и бабушка ждали у ворот, чтобы ребёнок увидел их и не напугался сильно. Детёныш, оказывается, маму очень ждал и радостно за ней последовал.

Суслика, учтя его заслуги перед Родиной, которые, как выяснилось, имелись, всего лишь за эти кунштюки уволили без выходного пособия. Он потерял любимую работу и вынужден был искать себя, скажем так, на гражданке. Но, видно, оно того стоило — дама в суслика влюбилась. На моей памяти она была беременна вторым сыном.

Но мне никто не поможет, если дойдёт до открытого противостояния. Ужасаясь гадливо самой себе, пожалела, что не согласилась два года назад на предложение Трандуила — ведь если бы он убил Ганконера и раскатал Мордор по брёвнышку, мой ребёнок был бы со мной, здесь и сейчас. Нет, вернись я в то время, снова не согласилась бы, но это не мешало малодушно жалеть об упущенной возможности. Но согласиться тогда — было бы бесчеловечно.

А сейчас — что меня ждёт? Существо, обладающее чудовищной властью в мире живых и ещё большей — в мире духов; ламия, на которую всей своей тяжестью упала любовь — чего мне ожидать? Он был гневен, не написал ни разу и на письма не отвечал… А ноги всё равно несли в зал переговоров, и я надеялась на лучшее. Всё-таки и не человек же, возможно, он не будет мелочно жестоким.

Зал переговоров был набит магами, и атмосфера была самая деловая. Глоренлин так и вовсе стал неотличимым от простого сисадмина, буднично опустившись на четвереньки и уткнувшись в угол, в что-то видимое ему, но не мне. Рассмотрел хорошенечко и так и пополз вдоль стены — ну полная была иллюзия, что кабель тянет. Только если присмотреться, можно было заметить, что вместо пресс-клещей для обжимки кабеля в руках у него амулет какой-то да мелок.

Ну и прочие высокородные вполне спокойно по залу рассредотачивались, и каждый, похоже, знал, что делать.

Один из шаманов вежливо указал рукой на небольшое возвышение с троном, уже очерченное несколькими кругами и пентаграммами — пол щедро измаран был колдовскими знаками:

— Владыка, всё готово.

Трандуил царственно кивнул и прошёл к трону, но не сел, встал столбом и ласково поманил:

— Иди сюда, valie, — и за руку взял.

Всё это так обыденно выглядело и ощущалось, что я поневоле ждала, что сейчас начнётся банальное совещание по скайпу и почти не нервничала, пока не притух свет и зеркало не засветилось обманчивым молочно-белым светом, потом почернело, как осенний пруд, пошло волнами — и вдруг посветлело, изображение стало ясным, но отдавало оттенками старого золота, как будто те, кто был с другой стороны находились на дне заводи, просвеченной ласковым вечерним солнцем.

Он не гневался и смотрел ласково, и был одет не тьмой, как часто при встрече с высокородными. Кожаная одежда эльфийского разведчика, ясные глаза, немного дрожащая улыбка — и он держал на руках нашего сына! От сердца поотлегло. Ллионтуил, надо сказать, как и положено ребёнку, тут же выцепил из толпы самое блестящее существо, разглядел хорошенечко — и зашипел, разевая… уже, наверное, пасть с тоненькими острыми зубёшками.

Трандуил холодно изронил:

— Поздравляю, владыка Ганконер, у аранена отличная память, — и я почувствовала глупое тщеславие матери, дитя которой хвалят, хоть бы и с сарказмом.

Дёрнулась навстречу, и Ллионтуил, уловив движение, ещё раз продемонстрировал отличную память, несказанно возрадовавшись, запрыгав на руках у папеньки и потянувшись в мою сторону.

Ганконер, абсолютно незаинтересованно сообщив Трандуилу, что звёзды сияют в час их встречи, тут же с великой заинтересованностью, очень-очень ласково и проникновенно высказал, что скучал, и что мальчик наш страшно тосковал по матери, и тут же выпустил Ллионтуила, совершенно не тоскующим жучишкой посепетившего к зеркалу.

Ну что… я не знаю, как вышло, но никто меня словить не успел, и, когда Ллионтуил ляпнул руками по зеркалу с той стороны, я с этой тоже прикасалась к стеклу, бессмысленно лопоча нежности.

И Ганконер, только что бывший достаточно далеко, оказался совсем рядом, но я только ноги его увидела, и, удивлённо задирая голову и поднимаясь, уже разочарованное шипение слышала да спокойно-будничное Глоренлина:

— Сердце поёт при встрече с вами, элу Ганконер. Вы этак только зеркало разобьёте, и больше ничего, — при этом он ещё поближе подошёл, на колени встал и мелочком по полу между мною и зеркалом повозил, как будто стыки на всякий случай замазывая. И закончил, твёрдо резюмировав: — Украсть не выйдет.

Ганконер вздохнул, и, тоже становясь спокойно-будничным, ласково пропел:

— Рад встрече, эру Глоренлин… Отрадно мне видеть, что мать моего сына и моя возлюбленная под охраной такого сильного шамана. Не сомневаюсь, когда-нибудь я смогу достойно отплатить за это. Может быть, даже скоро.

Ох ты ж… что-то с моим пассивным участием эру Глоренлин врагов себе насобирал хоть куда: фея Маб тоже что-то там насчёт отплаты говорила, аранен косится, и Владыка Тьмы вот… а гешефтов, между тем, никаких. Невыгодный я человек, вот что. Посмотрела сверху вниз на него, стоящего на коленях — и встретила совершенно отчаянный взгляд, сказавший больше, чем, похоже, хотелось сказать шаману. Беда-беда…

Ганконер снова взял сына на руки:

— Посмотри на своего сына, богиня, — и, улыбнувшись одними губами, зашептал: — Не так давно он увидел похожий на тебя силуэт в саду, служанка в белом платье собирала фрукты; начал рваться к ней, побежал на четвереньках, запинаясь и падая, с надеждой… и горько плакал, когда понял, что это не ты. У меня рвётся сердце, глядя на него. Вернись к своему ребёнку, ты будешь радоваться ему и будешь счастлива — не со мной, так с ним… Наш мальчик растёт, ему недавно подарен первый меч… Он умненький, весёлый, он достоин тебя — и он тоскует по тебе.

Что сказать: ужасаясь, что меня считают бессердечной гадиной, которую надо подкупать хорошеньким и умненьким ребёнком, не считая, что я бы любила его любым, я даже сказать ничего не могла, закоченев от горя и обливаясь слезами. Может, на то был какой-то расчёт, но говорилось искренне. Ганконер правда хотел подкупить меня хотя бы так.

— Мне нечем заплатить за тебя судьбе — всё, что у меня было, я уже отдал, включая жизнь… но у нас есть дитя, пожалей его, — и, поглядев на Трандуила: — Владыка Ороферион, если есть что-то, чем я могу поступиться за возможность хотя бы видеть…

Обернулась на Трандуила и увидела, как он не спеша садится на трон, закидывает ногу за ногу и удовлетворённо произносит:

— Что ж, теперь, когда украсть не вышло, и, благодаря поменявшимся обстоятельствам, уже нельзя сказать, что вы ни с кем не делитесь, элу Ганконер, мы можем поговорить. И поторговаться.