Королевская канарейка (СИ)

121. Беорнинги

Ехала, глядя то на горизонт, еле видимый из-за спин спутников, то на пожухлую траву — если бы вчерашний морозец подержался ещё, она бы так и замёрзла сухостоем, но с утра растеплело и приятная такая осенняя морось холодила щёки, а трава совсем в грязь измочалилась. Лошади и олени вминали её в раскисшую землю, и под копытами чавкала грязь. Подумалось, что слякотные погоды с моросью — самые для меня лучшие: и не жарко, солнце не сжигает, и замёрзну сильно только если к вечеру.

Виды были не то чтобы разнообразные — слева тянулись предгорья, покрытые кустарником, справа болотистая местность с чахлыми редкими деревцами, но блеклость низкого неба и свежесть ветра очень были приятны. Всё-таки непривычна я к вечному лету. Поняла, попробовав, и сейчас радовалась серости и сырости, и запахам гниющих листьев, слякоти и горьковатого дымка… Дымка! Принюхалась, осознав. Рядом жильё? Пахло, как будто картофельную ботву жгут. Придержала любопытство — король с араненом заняты, а кого другого спросить — так греха потом не оберёшься. Натянула капюшон поглубже и собралась было нахухриться, но тут сзади подъехал Глоренлин:

— Прекрасная, не бросай вызов моему искусству, «нахухриться» я тебе не дам, — и взблеснул глазами, заулыбался мальчишеской своей улыбкой… отчуждённо подумалось, что зубы у него всё-таки совершенно волчьи.

Я б спросила, чего он навалил во вчерашнюю кашу да что ещё делает, но зачем? От чистого сердца ведь небось помогает. Думает, что помогает. Дарит, так сказать, хорошее настроение.

— Прекрасная, богине любви не нужно плакать. Что случилось, то случилось, — голос стал обеспокоенным.

Рассеянно кивнула (ну до чего же всё-таки хорошо себя чувствую, а морось-то какая серая да приятная!) и спросила совершенно иное:

— Дымом тянет… тут люди живут? — и, задумавшись, что всё-таки горы: — Или гномы?

— Орки. Дикие, — спокойно и пренебрежительно, — опасности большой не представляют, нападать, скорее всего, не станут. Но, пока едем вдоль гор, надо быть настороже.

Ага. Понятно, почему его в середину рядом со мной запихали. Берегут, чтобы случайно не убил кого. Шаман только усмехнулся, смолчав.

И я молчала, жадно глотая сырой холодный ветер. Поймала себя на том, что бездумно пялюсь на спину аранена и чувствую себя счастливой. Это при том, что… случилось, что случилось (вот когда вспоминаешь, то больно, больно!) и что дитя моё далеко от меня. Впрочем, и хорошо. По крайней мере, Ллионтуил в безопасности.

— Божественная, кстати… пока ты спала, уже два письма пришли, — шаман полез за пазуху и достал два свитка, передал.

С неудовольствием подумала, что он со мной рядом едет и мысли мои читает, как бюргер газету за завтраком. Но письма взяла с благодарностью, задрожавшими руками и до сумерек была занятым человеком: читала, радовалась, что всё хорошо, обсудила проделки детёныша с Глоренлином, встретив живейший интерес (всё-таки эльфы очень любят деток!). Хотела тут же ответить, но как бы я корябала бумагу, сидя на лошади? Для шамана же это оказалось задачей нетрудной. Написал под диктовку, дал почитать (я обнаружила, что всё, что могло выдать наше конкретное местонахождение, эру Глоренлин по своему почину не записывал) и отправил его по адресу. Легко у него получилось, чуть ли не по-хамски: подкинул письмо в воздух, где оно вспыхнуло, подул — и кудрявый дымок истаял. Секунды две… Да, у других эльфов то же самое занимало гораздо больше времени и выглядело пафоснее. Даже у Ганконера. Вот кстати о нём… молчал владыка. На письма на мои не отвечал, и ему я более не писала, довольствуясь перепиской с Силакуи, думала, что Ганконер поотойдёт со временем. Но ждать от Владыки Тьмы можно всего, чего угодно. Подумала эту мысль — и выкинула из головы, тем более, что мы наконец в полутьме собирались встать лагерем, а я с непривычки устала и замёрзла, и очень хотелось обжечь горло хотя бы травником, а лучше чем-то понажористей, погреться у огня и забраться под пуховое одеяло.

Но у костра засиделась. Эльфы, как всегда, не развели один общий на всех — там и сям в темноте горели огоньки. В кучу не собирались. Трандуил кого в разведку, кого в охрану отправил — и сам, довольный, стоял у огня, вглядываясь в него.

Сбоку к костру присоседился Глоренлин, колдовавший над котелком — в затируху из круп сыпались порошочки и заклятия так, что я начала бояться, как бы они на зубах не захрустели при употреблении, но говорить ничего не стала. Тоже смотрела в огонь и молчала.

Спустя какое-то время из темноты вынырнул аранен, присел рядом на обрубок сушины. Глоренлин как раз закончил и начал разливать кулеш — себе и мне. Странное, абсолютно гомогенное текучее варево, с холода и голода вполне привлекательное. Когда он протянул деревянную кривоватую чашку, мимоходом задумалась — а контролируется ли ситуация Трандуилом сейчас? Не вырастет ли у меня хвост, то есть не появится ли ещё что, кроме здоровья и хорошего настроения? Как когда-то. Из похожей чашки меня Ганконер поил травами, которые должны были колдовским образом влюбить.

Пока я думала, владыка уже подставлял и свою чашку. Мимоходом, думая о чём-то, прошелестел, что тогда хвост и у него вырастет, и отлюбит он эру Глоренлина так, что… У меня уши в трубочку свернулись. Я же всего лишь думала, не говорила вслух! Почти с ужасом ждала реакции, но Глоренлин только плечами пожал, отливая из своей чашки во владычную, а из моей в подставленную араненом, не захотевшим, видно, отрываться от компании, даром что выглядел отсутствующим. Разлив, шаман снова протянул мне чашку и в глаза посмотрел:

— Я вызову на честный поединок, не буду лгать и изворачиваться. Полюби меня хотя бы за это, — сказал так легко и просто, что стыдно стало за себя, подозрительную, и за короля, не имеющего совести.

Король, не имеющий совести, отхлебнул из чашки:

— Ну, подозрительность твоя вполне обоснована, valie, с твоей-то жизнью… поверь, я сделаю всё, что могу, чтобы тебе жилось дальше спокойно и счастливо.

Да, дожди и туманы Эрин Ласгалена… прикипела, как кошка к месту. Да и не только к месту… осторожно скосилась на принца — тот весь вечер помалкивал. Не знала, о чём спросить его, чтобы заговорил и оттаял. Взяла бы молча за руку, но в присутствии других было неудобно. Он же меня как будто не замечал, уйдя то ли в себя, то ли вовне куда-то… уж если эльф хочет отстраниться и подморозиться, то у него хорошо получается.

Задумалась тоже, что уж очень хорошо я себя чувствую физически и всех люблю — Глоренлина за наличие совести, Трандуила за отсутствие… и только принца просто за то, что он есть. Но больше всех люблю своё дитя и хочу вернуться к нему.

В голове всё спуталось, я не знала, как заговорить о ребёнке, но Трандуил в этой мешанине разобрался быстрее меня:

— Valie, в Мордоре ты начнёшь угасать. И я говорил, что хочу отложить этот разговор до прибытия в Эрин Ласгален. Скажу, что Тёмный молчит и на попытки связаться не отвечает не только тебе.

Забеспокоилась уже о Ганконере, решив, что завтра надо будет спросить о нём у Силакуи.

— Я сегодня спросил. Всё хорошо с твоим бывшим, — голос Трандуила был сух, и слово «бывший» было произнесено так обыденно, как будто иного не дано, но я смолчала, хоть и не согласна была с «бывшестью» Ганконера, а король продолжил: — Со счетов Темнейшего сбрасывать нельзя… сбросили уже один раз, да… от него всего ожидать можно. Да, он понимает, что тебе в Мордоре станет хуже, но может надеяться на свою магию или что-то ещё, измысленное, зная, что, в крайнем случае, просто отдаст тебя снова. И, пока ты не в Ласгалене… Сейчас-то мы только выехали из Сир Нинглора, Ирисной Низины, путь ещё далёк, — он задумчиво отхлебнул.

Живя в крепости Рамалоки, я успела слегка поднатаскаться в географии и удивилась — если бы мы переправились через Андуин, то могли бы ехать по эльфийским владениям, в которых правил Келеборн, насколько я помнила, разве это было бы не безопаснее, чем путешествовать вдоль Туманных гор? На этот вопрос Трандуил холодно отвечал, что он равно способен в случае конфликта жечь и эльфов, и орков, но я легче переношу второе. К тому же Келеборн правит только в южной части Эрин Ласгалена, в центре же обитают потомки Беорна, оборотни-медведи — и, хотя они поклоняются ему, Трандуилу, как священному Королю-Оленю, Повелителю Лесов и Полей, но он предпочёл бы в нынешних обстоятельствах не доверять никому и обойти любые населённые места. Тем более, в звериной форме Беорнинг может быть опасен.

Вспомнила чудовищных дубоподобных мужиков, действительно кланявшихся королю в тот день, когда он принимал толпы лесных обитателей. Беорнинги правда больше напоминали медведей, чем людей, и шубы их страшенные меховые — я вот не поняла даже тогда, шерсть это или всё-таки одежда.

Все пили не торопясь, я же, обжигаясь и сёрбая, выхлебала сразу и устыдилась только после того, как король забрал мою чашку и отдал мне свою, почти полную:

— Ешь, valie, я не голоден сейчас, — посмотрел с почти болезненной нежностью и пресёк возражения: — Стряпня шаманская мне вовсе не нравится, а счастлив я и так. Попробовав же, я точно понял, что хвост у тебя не вырастет, — и со злой улыбочкой кивнул по-прежнему очень спокойному Глоренлину.

А… Доверяй, но проверяй? Ну да, если учесть опыт с Рутриром…

— Да, valie, если обладаешь величайшим сокровищем Арды, верить никому нельзя.

Понятно. И до того никому не верил, а уж после случая с Рутриром и на́ воду дует. Ну и хорошо, ну и славно.

Глаза начали слипаться. Сидела, задрёмывая, эльфы тихонько говорили о завтрашнем пути, иногда к костру подходили разведчики — шла размеренная такая жизнь походного лагеря. Леголас, весь вечер молчавший с отсутствующим видом и ухаживающий за луком, вдруг перехватил его в боевую позицию, и, даже не привстав, выпустил стрелу куда-то во тьму.

Тьма заревела вдалеке.

Подозреваю, что это ревущее тут же превратилось в подушечку для иголок — на стрелы эльфы не поскупились, я слышала шорох рассекаемого ими воздуха, но Трандуил ещё и молнию грохнул — она на мгновение осветила окружающее синевой, впрочем, ничего не высветив.

Взбодрилась, перехотев спать, и удивилась, когда Трандуил мирно подставил кружку уже под травник, и, пока Глоренлин разливал, спокойно пояснил:

— Беорнинг. Молодой, да? И подкрался-то как близко! Молодец, Трандуилион!

Леголас поклонился:

— Весь вечер чувствовал… что-то. Слежку, интерес… неспокойно было. Рад, что это всего лишь оборотень оказался.

— Больше ничего не чувствуешь?

— Нет, ада. Он ушёл.

Трандуил вздохнул:

— Пуганули дурака, больше, думаю, не подойдёт… они любопытные, когда молоденькие, старый бы не на своей территории не стал подходить к эльфийской ночёвке. Хорошо, что сдержал руку и не убил.

Не выдержала:

— А стрелы?

— Что Беорнингу стрелы, valie! Мелочь… а сжечь мог бы.

Через два дня путешествия по гористым пустошам (болото подпирало горы, и, пока оно не замёрзло, путешествовать по нему было сложно) мы спустились на равнину и пересекли широкую, мощённую камнем дорогу. Мне было сказано, что это Великий Восточный тракт, Мен-И-Наигрим, но мы по нему не поедем.

Пересекли и поехали дальше по бездорожью, продвигаясь вдоль гор. Да, Трандуил встречаться ни с кем не желал.

Тем удивительнее было, что посланный вперёд разъезд вернулся в компании старика и пони. Старик был таких размеров, что пони рядом казался собакой. Я сначала удивилась, зачем деду маленькая лошадь, на которой тот не может поехать, но потом поняла, что для перевозки груза — корзины, навьюченные по бокам пони скрипели от тяжести.

Трандуил выехал вперёд. Спешиваться не торопился, и я из-за его спины видела только кусочек корзины, из которой торчал здоровенный рыбий хвост. Кажется, копчёный. Принюхалась в мокром воздухе — да. Вздохнула. Эльфы рыбу не ловили и едой совершенно не ощущали. Варево Глоренлина поднадоело за эти дни, и на хвост я смотрела с вожделением. Но потом и его видеть перестала — аранен оттёр меня поглубже, сам подъехав к отцу и встав за его плечом.

Оглянулась — эльфы почти неуловимо, быстро перегруппировывались, и я уже была в самом центре, рядом с Глоренлином.

Они опасаются старца? Он, конечно, огромный, но не похоже, чтобы воином был… горбился и пришаркивал вполне ощутимо…

Шепнула Глоренлину:

— Мы что, опасаемся дедушки?

Тот как-то бледно усмехнулся:

— Это Беорнинг, глава всего рода.

Внезапно обуял интерес зоологического толка:

— А если они медведи наполовину, то почему в спячку не ложатся? Или рано ещё?

Обычно бескровное лицо Глоренлина неожиданно пошло красными пятнами, и весь он как-то надулся. Удивилась, поняв, что от сдерживаемого смеха. В голосе же его не было ни смешинки, когда он сдержанно произнёс:

— Не шепчи, прекрасная, он всё равно слышит, что ты говоришь.