Королевская канарейка (СИ)

55. Багровая метель

Разрастаясь как мысль облаков о себе в синеве,

время жизни, стремясь отделиться от времени смерти,

обращается к звуку, к его серебру в соловье,

центробежной иглой разгоняя масштаб круговерти.

© И. Бродский

Итак, впереди пятьсот лет, а эру Глоренлина стоит начинать опасаться, по подсчётам короля, тока лет через пятьдесят. Это долго. Какой я стану через пятьдесят лет? От скуки и греха праздности графомания счастливо избавляет приверженного ей человека, но каков будет человек, проживший в эльфийском логове дольше, чем человеческую жизнь? Вот интересно, я надоем своим консортам за это время? Вряд ли, сто лет — миг в их жизни… Или всё-таки, кто знает, может, мы устанем друг от друга и заинтересуемся другими, и никому умирать и не придётся. Хотя что я, богини же тут больше десяти лет не жили, с чего бы мне жить дольше. Пока уходить не хочется, но это ж пока. Я человек, для меня время идёт иначе; это не считая того, что где-то во мне ещё и богиня, и как она себя поведёт, неизвестно.

Стояла у зеркала и непонимающе вглядывалась в него, как Шариков в «Собачьем сердце» — вот, меня изменили боги, сделали отчасти подобной им, но кто я? Если сравнивать с эльфами, то я маленькая и ничтожная, и никакой богиней себя не ощущаю. Кукла с очень печальными глазами. Но потихоньку приступ самоуничижения проходил, и сквозь печаль в глазах проступали острые огоньки — тайное пламя, всегда жившее во мне. Да, я наложница двух королей, но пусть будет стыдно тому, кто подумает об этом плохо, а сама я не стыжусь.

Мои предки крестьяне — а у меня белые руки в кольцах и смутная улыбочка венецианской отравительницы, идущей в церковь воскресным утром, и арапчонок в шелках тащит за ней молитвенник, чтобы не перетрудилась. Как так вышло?

Были мои предки сельской аристократией — урядниками, писарями, владельцами лабазов… и сказочниками. Этимология фамилии «Бахарев» — «бахарь», то есть сказочник. Этому бахарю в охотничьих, рыболовных и лесозаготовительных артелях платили двойную долю за то, что он вечером, после работы, как все лягут, начинал сказывать сказки. Сказывал и иногда спрашивал: «Спите ли, други?». Если молчали, стало быть, и самому можно было спать, а если отзывались: «Не спим, сказывай»; — продолжал.

Одна из прабабок, Ульяна, была пасечницей, объезжала лошадей и сказывала сказки. И постоянно молила Николу-Угодника, главного крестьянского заступника, не о чём-нибудь, а о лёгкой смерти, чтобы не мучиться. Св. Николай на Руси так почитался, что его иногда с господом богом путали, правда-правда) В числе прочего был подателем лёгкой кончины. Ну, на святого пожаловаться нельзя — умерла легко, в одночасье.

Пра-пра-пра-какую-то бабку купец из неволи выкупил. За красоту. Интересно, было ли это сказкой о Золушке или всё прозаичнее случилось? Пусть будет сказкой.

Из близкого — директора сельских школ, председатели колхозов. Возможно, именно родовое шило в попе заставило меня таки доползти до управляющей здоровенным двухэтажным книжным магазином.

Но самой сильной я ощущаю связь с предком, давшим роду фамилию. Его огонь, делавший этих охотников-писарей-урядников-председателей колхозов сказочниками — и есть я. Поэтому будем писать, и когда-нибудь моя писанина тоже упадёт с библиотечной полки на чью-нибудь голову) Как говорится, «Пилите, Шура, она золотая!» ©

Нет, не вся я живу постельными утехами и жизнью сердца в этом странном, полном колдовства и чудовищ мире. И зачем-то я в нём появляюсь — беспомощная и привлекающая этих чудовищ. Вспомнила, как Силакуи говорила, что я несу обновление, подобно весне. Ну-ну, весной обычно собачьи хохоряшки из-под снега вытаивают. Если не чего похуже. А впрочем, и подснежники цветут. Этот мир, видно, сам себя так регулирует. И он чудесный. Как вдохнёшь поглубже этот воздух, так ни о чём не жалеешь. К чему много думать о загадках в темноте? Великие мыслители считали, что для человека есть принципиально непознаваемые вещи. Которые ему нечем познать. И эти тщетные потуги — от голода, наверное. Меня сегодня убивали, а поесть не случилось, поневоле мрачно задумаешься. Надо подкрепиться.

И с этой винни-пушьей мыслью я двинулась в трапезную.

На пороге столкнулась с принцем, как раз явившемся туда зазывать. Он отошёл на пару шагов и очень пристально меня осмотрел:

— Всё прошло удачно, Блодьювидд. Смерть покинула тебя, — и, с обеспокоенностью, — ты не сердишься, что я тебя убил?

Я в этот момент думала, не сердится ли он, что я его мясником назвала, и соображала, как бы потактичнее свалить это на расстройство чувств из-за стрессу. Взяла Леголаса за руку и вздохнула, упираясь лбом в его грудь. И мы так постояли молча, более ничего друг у друга не спрашивая.

Оказалось, что все уже поели и празднуют. Мы тоже поедим и пойдём посмотреть на состязание лучников. Следующие ночи — песни, танцы и всяческое веселье, которое будет продолжаться трое суток. Благородные сидхе, я смотрю, горазды праздновать…

Вот помню, отдыхала как-то в Финляндии. Огромное озеро, на изрезанных берегах которого стояли домики, и казалось, что тут никто не живёт, кроме меня, так тихо было. Однако с наступлением субботнего вечера всё менялось: на остров посреди озера съезжались моторки, и всю ночь на маленькой эстраде наяривал, фальшивя, но от души, любительский оркестр. А финны плясали, как дураки, и только под утро шабаш расползался. Вот и эти…

Мне же было смутно даже после еды, но посмотреть на состязания я отправилась: интересно, как же они в темноте стрелять-то будут.

Таинственная и удивительно прекрасная в свете сияющих древесных грибов, светлячков и искроподобных мошек поляна, на краю которой мы стояли, производила странное впечатление: празднично, но эльфы казались молчаливыми призраками. Мишени были далеко, и я их плохо видела, однако при удачных попаданиях разлетались фейерверком золотистых бабочек, что очень радовало глаз.

— Это начало, пока ничего сильно интересного, отборочные состязания, — принц составлял мне компанию и одет был по-княжески — в белое и длинное. Удивившись, спросила, почему он не участвует в состязании.

— Богиня, я из первого же тура вылечу с позором, — Леголас чему-то засмеялся.

Посмотрел на моё лицо и поспешил пояснить:

— Руки до сих пор трясутся. Я от сегодняшнего выстрела буду дня три отходить. И — самый важный турнир я выиграл. Выстрел удался. Но было очень больно и страшно в тебя стрелять.

— Немудрено. Блодьювидд, видела бы ты себя со стороны: огромные оленьи глаза, полные ужаса и обречённости… но ты молодец, держалась достойно. И хорошо, что аранен смог заставить тебя рассмеяться. Всё прошло удачно, — владыка подошёл тихо, как кошка, и мурлыкал так же, — пойдём, нам нужно поговорить.

Мне по-прежнему было как-то невесело. Услышав тихие хлопки, обернулась: неподалёку, под ивами, в листве которых плавали светлячки, откупоривали бочки с вином и сидром и тут же разливали желающим в свёрнутые фунтиком листья. О, фуршет! Может, сидр разгонит тоску? Я было дёрнулась в ту сторону, уже представляя влажную холодность и податливость бокала, сделанного из листика, и сладкую колкость пузырьков сидра на языке, но владыка остановил вопросом, от которого у меня челюсть отвалилась:

— Блодьювидд, ты же по-прежнему хочешь ребёнка? — он скорее утверждал, чем спрашивал, зная ответ, — тогда лучше не пить. Если у нас и получится, то сегодня. Причина твоей печали вполне физиологична: я снял заклятие, наложенное ещё осенью. Тело привыкает, поэтому тебе неуютно и печально, и немного потряхивает, да? Это очень хорошо. Сегодня вероятность беременности наивысшая.

Трандуил протянул мне кубок, поданный возникшим из корней и теней брауни:

— Выпей это. Полюбуйся на состязания в твою честь, пока Эарендиль не подойдёт к Вильварину, созвездию Бабочки, и пойдём. Это лучшее расположение звёзд для того, чтобы зачать.

Глотая тягучее зелье со вкусом пыльцы и ванили, думала, почему Трандуил сам, почему не отдаст сыну, ведь у Леголаса-то детей нет? Неужто владыка не хочет внуков?

— Потому, что ты мне обещала. Не ему!

Ух, какие у владыки глаза стали! Как у чистого, светлого эльфа, которого собирается подло обмануть человек, не имеющий чести. Не гневные, а потрясённые, неверящие. Ну да, разговор-то был, и я говорила, что хочу ребёнка от него. А сидхе дьявольски чувствительны к произнесённому слову, и Трандуил правда поражён. Торопливо покивала, соглашаясь — лишь бы он не смотрел так потерянно, и была довольна, что король не обиделся. Приобнимая, зашептал, прикасаясь бархатистыми губами к уху:

— В первую ночь Середины Лета проходят соревнования лучников в честь богини и стрелка, выпустившего бабочку её духа.

Угу, «выпустившего»! Да он вышиб её, как пробку из бутылки! Клятые алиены!

Трандуил только ухмыльнулся:

— Как видишь, даже мишени разлетаются бабочками, и зрителей обносят леденцами на палочках в форме бабочки. Пососи, это карамель с травками, стимулирующими чувственность, — и владыка цапнул конфету с проплывающего мимо подноса, который нёс почти невидимый в зыбком свете и тенях брауни.

Обсасывая колючие кружева леденцовых крылышек и запивая приторным зельем, вздыхала и думала, что у меня кое-что слипнется, а владыка продолжал:

— Сын выстрелил великолепно. Надеюсь, удача будет на моей стороне, и мой выстрел тоже окажется успешным, — и засмеялся моему смущению, — поверь, Блодьювидд, я для тебя лучше уже хотя бы потому, что постился неделю и в нас обоих ещё не остыл жар костра; аранен же всё, что мог, отдал, и сегодня не слишком годится для… этого.

Помолчал и вдруг обнял, прижался и отчаянным голосом попросил:

— Знаю, что жадничаю, но подари мне ещё одно дитя!

На эту горячую просьбу я только вздохнуть могла:

— Ах, ваше величество, если б от меня зависело, вы бы самого Феанора в многодетности переплюнули.

Судя по тому, как Трандуил посмотрел в ответ, он, во-первых, очень этого хотел, а во-вторых, верил, что мои желания много значат в мире Арды. Грозная надежда стать отцом десятка детишек засветилась на лице владыки, и он, похоже, с трудом себя сдержал, чтобы не уйти с праздника прямо сейчас. Кажется, эльфов здорово заводит мысль, что от определённых занятий ещё и дети бывают. Удивительно. Это, конечно, потому, что у них детей мало. Людей-то та же мысль скорее охлаждает.

Затаив насмешку поглубже, видела, что владыке не терпится: и губу закусывает, и на Эарендиль этот взглядывает поминутно, а успехи лучников интересуют его мало. Я, по совести, не верила в возможность забеременеть, да ещё и от не слишком плодовитого эльфа, и надеждой не тешилась. А чувствовала себя дрянно, но теперь хоть понимала, что это гормоны играют, и старалась просто перетерпеть сволочное настроение, не испортив его попутно никому из окружающих. Потряхивало всё сильнее, и я с облегчением ушла с праздника. Завтра наверняка лучше станет, и я смогу порадоваться танцам и песням как следует.

— Valie, что ж у тебя руки-то такие холодные, неужто боишься? Я нежен буду, что ты…

Я и правда не видела, чтобы Трандуил так заводился, и его напряжение немного пугало.

— Пожалуйста, не надо торопиться.

Просьба заставила его досадливо вздохнуть и повернуть к горячим источникам.

В раздевалке обессиленно опустилась на скамью и молча смотрела, как он раздевается, снимая с себя меч, украшения и одежду. Раздевшись, остановился, давая на себя посмотреть. Бледное совершенство его тела странным образом подчёркивалось и диссонировало с раздутым багровым членом.

— Желанная, ты же видишь, как моё тело просит, это мучительно, — голос был почти умоляющим, — что ж ты, прошу тебя…

Неловкими пальцами попыталась расстегнуть ожерелье. Они соскальзывали с застёжки, ничего не получалось. Беспомощно взглянула на Трандуила.

— Встань на скамью, valie. Не напрягайся, не думай ни о чём, я всё сделаю сам, — его шёпот, как всегда, расслаблял.

Судорожно вздохнула и почувствовала, как действительно перестаю думать. Такое это было облегчение.

Встала, и лицо моё оказалось рядом с его, красивым, бледным от желания. Обняла, собрала его волосы у затылка в руку, сжала — и наконец воспламенилась.

Лениво разгораясь, с тайным наслаждением смотрела, как мучительно Трандуилу сдерживать себя, как он напряжён и немного неловок из-за этого. Пока он раздевал меня, улыбаясь, вела куртуазную беседу, не спеша, певучим голосом. Король легко поддерживал её, но я с восторгом отмечала, как иногда в его глазах вспыхивал мрачный огонь, не имеющий отношения к разговору.

Владыка, как всегда, бухнулся в первую попавшуюся скальную ванну, вскипавшую подземными горячими ключами. Я обычно выбирала другую, но сейчас последовала за ним, расположилась напротив и ногой отыскала его ногу. Тихонько вела пальцами всё выше и выше, сначала просто провоцируя, а потом увлёкшись ощущением его подрагивающих мышц, и наконец прикоснувшись к промежности. Его лицо на мгновение окаменело. Усилием воли расслабившись, проронил:

— Ты сегодня на удивление лишена чувства самосохранения, emma vhenan, — голосом ленивым и насмешливым.

Пожав плечами, улыбнулась:

— Расслабилась, перестала напрягаться.

— Удачно получается, — суховато, с улыбочкой углом рта.

Опустила глаза, издевательски подумав, что здесь-то он меня брать не станет, а до спальни ещё далеко, и протянула руку. Тут же перехваченную.

— Я хочу взять тебя в опочивальне, на ложе, — внятно, сквозь зубы.

— Пожалуйста, пойдём туда.

В спальне, не взглянув на кубок с расслабляющим зельем, потянула Трандуила к кровати:

— Ложись, ложись…

— А’maelamin, ты хоть смажь его, — он подал хрустальный флакон.

— Я и так мокрая.

— Пожалуйста. Боюсь сделать тебе больно.

Нежно проведя по бархатистой поверхности, подумала, что такой грубой эрекции у него ещё не видела, и, не удержавшись, поцеловала.

— Нет, нет, не это… Не знаю как, но ты сейчас сядешь на мой кол, со смазкой или без, — он заставил перекинуть ногу через себя и попытался войти.

Вывернувшись, всё-таки открыла флакон. Сильно запахло сиренью. Удивилась, когда вылила на Трандуила больше половины и он даже не вздрогнул от холода.

— Там всё такое раскалённое, что он не чувствует ничего, кроме желания втолкнуться, но я не хочу, чтобы больно… не сдвигай ножки, позволь подготовить тебя, — и он вылил остатки себе на руку.

Я замерла, позволяя войти в себя пальцами.

— Не надо так ухарски пытаться овладеть мной, ты же маленькая, тебе даже на мои пальцы сесть тяжело. Расслабься, я нежно войду, — он осёкся и вскрикнул, входя тремя пальцами и одновременно размазывая смазку по члену.

Забыв о нежности, едва дыша, вцепился в бёдра, надавил снизу и начал проталкиваться. Зло улыбнулся:

— Что ж ты наверх по столбу пытаешься взобраться? Доставь мне удовольствие, опустись ниже, valie.

— Пожалуйста, не надо, я сама, — и я поднялась ещё повыше.

И тут же была подмята обезумевшим Трандуилом, шепчущим, что он мечтал о близости, что не может больше.

Брезжило утро, когда он отнёс меня на мою кровать. Осторожно укладывая, шептал:

— Поспи и не переживай ни о чём. Если будет на то воля небес, ты проснёшься беременной, — и я уснула, уставшая, спокойная и разнеженная.

Я спала, и снился мне сон. Как будто сижу я в круглом помещении на полу, в позе лотоса, в круге горящих свечей. В другом конце комнаты закрытая дверь, и я слышу, как что-то тяжёлое подымается наверх по лестнице, и каждый шаг сотрясает её. Со страхом жду — и дверь медленно отворяется. За ней тьма, и я в ужасе смотрю, как из неё появляется нога с раздвоенным копытом и ступает на пол. Я кричу и просыпаюсь.

Что ж, пробуждение моё было фееричным. Откинув одеяло и подскочив с кровати, увидела, что у меня начались месячные, и что вся простыня залита кровью.

Крик, видно, был истошный, потому что на него сбежалась охрана. Смущаясь, сказала им, что приснился плохой сон и что всё в порядке. Нет, врач не нужен… а вот Силакуи можно позвать. Было уже позднее утро, и Силакуи отсутствовала, как и король с принцем. Что-то там, связанное с ночным праздником, подготавливали. Пришлось согласиться на врача. Ардариэль мягко и сочувственно объяснил, что ничего страшного не случилось, и что это совершенно нормальная реакция на возвращение цикла — дурные сны и внезапное болезненное начало месячных. Мда, не было воли небес на иное…

Оказалось, что есть у эльфов и нижнее бельё, и тряпочки мягкие, и что всё это было готово заранее и лежало в специальных ящичках в гардеробной. Ардариэль ушёл, пообещав прислать успокаивающее и избавляющее от боли зелье. С благодарностью проводила его и с облегчением скинула хламиду. В купальни идти стеснялась, да и не уверена была, что в моём состоянии принято туда ходить, и помыла ноги и низ живота в тазике. Вытерлась, надела бельё с тряпочкой, и жизнь наладилась. Надевать хламиду не хотелось, она казалась тяжёлой, и выбрала лёгкую сорочку — всё равно на террасе меня никто не увидит.

Проходя мимо кровати, оценила расторопность брауни: бельё уже было поменяно. Думала прилечь, но потом решила всё-таки посидеть, подышать воздухом. Доползла до кресла и постаралась устроиться поудобнее, закинув ноги на другое кресло. Гормональный удар ощущался, вот как будто пыльным мешком по голове стукнули — вроде не болит, но соображать тяжело. Радовалась, что с больным животом и трясущимися ногами и руками не надо мне никуда идти, и никто ничего от меня не хочет. Могу сидеть в дезабилье и болеть в своё удовольствие.

Спокойно смотрела, как из теней на полу начинает медленно выплетаться брауни — видно, Ардариэль прислал обещанное зелье.

Взгляд отвлёкся на мотыляющийся в ветвях дуба бордовый лепесток. Проводила его взглядом — и, когда снова посмотрела на брауни, на этом месте стоял Ганконер.

День разом стал хорошим до невозможности. Задохнувшись от радости, ляпнула:

— Ты не умер! — и удивлённо замерла, поняв, что на нас из ниоткуда падает дождь из бордовых лепестков роз.

Он смотрел молча, улыбаясь, а потом протянул мягким своим голосом:

— Ну, не то чтобы не умер… но я жив.

Втянув носом счастливые слёзы, прошептала:

— Я так счастлива. Не верила, но надеялась.

— Я знаю. Ты ждала и звала меня. Я чувствовал.

Я расспрашивала его — и Ганконер рассказывал какие-то совершенно безумные вещи. Как он в тюрьме, собрав все силы, смог принести самого себя в жертву себе же, и поэтому после смерти попал не в чертоги Мандоса, а в мир демонов, и скитался там.

Не выдержала и спросила:

— Всё это время?

Он помолчал, глядя на меня. Лепестки падали всё гуще. Не оставляло ощущение, что ему просто нравится смотреть, а говорит Ганконер только потому, что я спрашиваю, и что губы его отвыкли от речи. Сухо усмехнувшись, сообщил:

— Время в аду течёт иначе. Я был там долго — дольше, чем ты можешь себе представить.

Ага. Интересно, сколько лет ему теперь. В прострации смотрела, как лепестки валят уже багровой метелью, и на полу террасы наметает бордовые сугробы, перекатываемые порывами ветра.

Так же спокойно, кратко и безразлично шаман поведал, что мир тьмы ему удалось покинуть после поединка с его владыкой. Выигранного. И что адский трёхголовый пёс, принадлежащий оному владыке, перекусил Ганконеру ногу, но она уже почти выздоровела. Что он обрёл новые умения и силы, несопоставимые с прежде имевшимися.

Ну да, на моей памяти из теней ни один эльфийский шаман не выплетался. Наверное, Трандуилу это будет интересно, и, возможно, Ганконера простят и примут обратно. В голову пришло, что мне он явился в первую очередь из-за моей безобидности, и чтобы я походатайствовала за него перед владыкой. Забеспокоилась, подумав, что нас могут здесь застать и всё испортить:

— Сюда могут войти.

Он согласно кивнул:

— Да, ты права, затягивать не стоит.

И насмешливо, с издёвкой добавил:

— Я слышал, и король, и принц чувствуют себя в твоих покоях, как дома.

Предпочтя не заметить неприятную интонацию и обрадовавшись взаимопониманию, обеспокоенно, с участием спросила, что Ганконер хочет передать королю.

На его лице отразилось незабвенное глумливое выражение Жоржа Милославского под названием: «Передай твой король мой пламенный привет!».

После чего Ганконер сделал несколько шагов ко мне, подхватил из кресла — и за спиной у него развернулись тёмные крылья, закрывающие небо.