С чистого листа главы 1-99

Глава 96. В гонке

После того, как я повесил трубку, Мэрилин посмотрела на меня:

– Я думала, ты сказал мне, что не хочешь избираться в Конгресс.

– А я думал, ты сказала мне, что хочешь, чтобы я избрался!

– Я этого не говорила! Да и ты все равно никогда не слушаешь, – улыбаясь, ответила она.

Я уставился на жену на мгновение, и прежде, чем успел ответить, мимо пробежали близняшки. Я уцепился за Холли, и спросил:

– Вы знаете, где мама держит камеру?

– Нет.

– Ну, сходите с Молли и поищите. Я собираюсь придушить маму, и, хочу, чтобы в тюрьме, у меня была при себе фотографию.

Девочки захихикали и умчались из кухни. Мэрилин удивленно посмотрела на меня и сказала:

– За такое голосов семей тебе не видать!

– Вы испытываете судьбу, милочка!

На это она рассмеялась и кинула мне в голову полотенцем для посуды.

– Вытрите посуду и поставьте на место, господин Конгрессмен! – я же только скрутил полотенце и шлепнул ее им по заднице.

– Теперь ты потерял еще и голоса от женщин! – добавила она.

– Правда? Зато я набрал голосов от угнетенных мужей, так что я покрылся.

Во вторник утром Джон собрал совещание в моем кабинете. Когда мы говорили в воскресенье, он сказал мне ни с кем больше не обсуждать это, кроме как с Мэрилин, и что ей тоже нельзя распространяться. Ни семье, ни даже кучке левых коммуняк, если такие есть! Это его слова, если что.

Во вторник в моем кабинете были Джон, Брю МакРайли, Боб Дестрир, Рич Миллер и Джек Нерштейн, и мы закрыли все двери, опустили все жалюзи, и накрылись колпаком тишины. Джек был равным Джону по округу Кэрролл, он был главой республиканского комитета девятого округа Мэриленда. В пятницу его не было в городе. Настало время поговорить о политике.

Диалог начал Джек:

– Я слышал, что вы отклонили предложение в ту пятницу. Что же заставило вас передумать?

Хороший вопрос.

– Я обсудил это с Мэрилин, моей женой, на выходных. Она сказала мне не переживать за нее и детей, и сделать это, если я думаю, что могу что-то изменить. И думаю, что я могу.

– Что же изменить? – переспросил МакРайли.

Я улыбнулся ему.

– Я думал, что это вы предлагали мне баллотироваться?

– Я серьезно. Тут нам нужно что-то большее, чем просто приятные банальности. Нам нужно разобрать, чем же вы выделяетесь, и почему вы правы. Ответьте на вопрос.

– А ты нахальный засранец, не так ли? Ладно, во что я верю? Моя главная позиция заключается в том, что необходимо выравнивать бюджет. Финансовая политика в этой стране – это сущий кошмар. Если в этом мы не сможем провести черту между Стюартом и мной, то тогда нам всем надо пересмотреть все!

– Есть и множество другого. Что насчет социальных вопросов? Что вы думаете о вопросе контроля оружия? А про аборты? Может, вы пролайфер? Оборона? Что насчет Республиканской программы? – спросил Рич.

– Если мы сконцентрируемся на социальный вопросах – нам конец! Мэриленд – это один из пяти или шести самых либеральных штатов в стране. Если мы начнем давить Демократам на больное – они нас закопают, – ответил я.

– Мы не настолько либеральны, Карл, – ответил мне Джон. – Мэриленд проголосовал и за Рейгана, и за Буша, вспомни.

Я пожал плечами.

– В Мэриленде голосовали за Рейгана в 84-м. В 80-м все голосовали за Картера. В 84-м Рейгану проиграл бы даже Иисус, а в 89-м даже мой восьмилетний сын мог бы победить Майка Дукакиса. Тебе меня не переубедить, Джон. Мы не можем давить Демократам на больное. Мы погорим синим пламенем!

Какое-то время мы обсуждали Республиканскую программу 1988-го года. У кого-то нашлась копия программы, и мы отмечали мою позицию по каждому из пунктов. В каких-то местах это было забавно. МакРайли спросил:

– А что насчет ношения оружия?

– Одобряю ношение оружия. Когда стреляю – всегда попадаю! – сказал я, что вызвало у всех приступ смеха, и эту цитату записали.

Мне же показалось это слишком беззаботным, особенно учитывая, что последним, что я подстрелил, был мой брат.

Когда добрались до пункта про аборты, было уже не так весело. Пролайф или за аборты?

– Я за свободный выбор, ребята, – сказал я.

Это ошеломило Дестрира и Миллера. Дестрир проговорил:

– Карл, этого точно нет в программе.

Я снова пожал плечами.

– Ну, тогда это не в программе. Хотите кандидата-пролайфера, хорошо. Найдите такого и посмотрите, как он справится. Вы разозлите три четверти женщин округа и половину мужчин, но эй, откуда же мне знать? Поэтому буду повторять это до посинения. Если вы хотите выиграть эту гонку, то нужно делать акцент на экономических вопросах. Хотите проиграть – делайте ставку на социальщину. Это Мэриленд, а не Арканзас.

– Что это значит? – переспросил Миллер.

– А то и значит, это не Библейский пояс! Да, здесь много сельских районов в округах Балтимор, Кэрролл и Фредерике, но эта местность все больше походит на пригород. Все перебрались из Балтимора и Вашингтона. Здесь больше футбольных мамочек и фосиных папаш, чем фермеров. Начните говорить всем про Библию, и вас никто не услышит! Нам нужно сыграть на том, чего хочет большинство, а именно на том, как Республиканцы помогут сохранить их кошельки полными, а не будут учить их молиться и вести себя.

Миллер выглядел так, будто сейчас взорвется.

– Это христианская нация! Вы вообще христианин? По словам не очень-то похоже!

От этого все с удивлением покосились на Рича Миллера.

– Так вот к чему все это? Мне еще нужно одобрение церкви, чтобы баллотироваться? Ох, блин, такими темпами далеко мы не зайдем! – сказал я ему.

Миллер слегка подуспокоился.

– Нет, но мы не можем позволить вам так пренебрежительно высказываться на публике.

Я в очередной раз пожал плечами:

– Хорошо, не буду так. Тогда что будет, если кто-то встанет во время моей речи и спросит о каком-нибудь социальном аспекте? Аборты, религия, или контроль рождаемости или что-нибудь такое? Что вы тогда хотите, чтобы я сказал?

– Ну, мы просто можем заранее подготовить список нейтрально звучащих фраз, которые не будут противоречить программе, – ответил он.

– Угу, – я посмотрел на остальных.

Джон выглядел немного испуганным, МакРайли закатывал глаза, а Дестри с Нерштейном выглядели так, будто хотели утопить Миллера в какой-нибудь речушке. Я понял общую мысль, что они хотели, чтобы он прекратил.

Я был прав. Нерштейн аккуратно вставил:

– Ну, давайте запишем это все. Мы можем разработать ответы, которые больше устроят аудиторию, – мы все только кивнули.

Мы все взяли небольшой перерыв, и когда Миллер вышел в туалет, я наклонился к Джеку Нерштейну и тихо спросил:

– Как думаете, мне стоит ему сказать, что моя жена ярый Демократ и католик?

Мы уже виделись с Джеком пару раз на сборах средств для местных пожарных участков в Хэмпстеде и Вестминстере. Он ухмыльнулся и покачал головой:

– Нет! Он евангелист до мозга костей. Он ее просто засмолит и облепит перьями.

– Отлично! Мы просто обязаны собрать их вместе! – ответил я.

Тут вмешался Дестрир:

– Просто держите рот на замке, пока мы не отошлем его домой. Позвольте нам все проработать с вами.

Я утвердительно кивнул.

Когда мы снова собрались, темой обсуждения было сказанное мной на вечеринке. Не важно, во что я верил или не верил, нам нужно было решить вопрос об агитационных постерах «Миллиардер-убийца». Все считали, что часть про миллиардера вообще не является проблемой.

– Стюарт сам миллионер, – сказал Джон, – а сам он даже в штате не живет!

Я с удивлением взглянул на него.

– Не живет? Разве это, ну, не обязательное требование?

Он пожал плечами.

– Ну, не совсем, но во многом его местожительство сомнительно. В основном он проживает в Александрии, штат Вирджиния, и у него есть квартира в Кокисвилле, прямо рядом с границей. Он никогда там не бывает, но он ей пользуется для утверждений, будто он живет здесь. А ты и вправду живешь здесь, все время, круглый год!

– Кстати, говоря о деньгах, во сколько мне все это обойдется? – спросил я.

В ответ я поймал на себе пару взглядов.

– Ну, при обычных обстоятельствах, я бы сказал, что полмиллиона, но учитывая, что попытается предпринять Стюарт, то вдвое больше. Если мы не вложим хотя бы миллион долларов, то у нас нет шансов, – ответил Брюстер.

Я на это только пожал плечами.

– Ладно. Полагаю, что нам нужно открыть некий счет в банке. Я могу начать с полмиллиона, или мне нужно положить сразу всю сумму? – уточнил я.

Воцарилась гробовая тишина. Челюсть Миллера отвисла к полу, а остальные просто уставились на меня, не веря своим ушам. Ответил мне МакРайли:

– Вы собираетесь заплатить за кампанию?!

– Э-э, да, почему бы и нет? Это незаконно, или что? – возможно, это нарушало какие-то правила, касающиеся финансирования кампании, но я об этом не подумал.

– Бог ты мой! Нет, это законно, но это просто невероятно, черт побери! Вам нужно собирать взносы на кампанию! – ответил он.

– Угу. Давайте тогда еще раз проясним этот момент. В следующем году я буду заниматься тем, что продаюсь любому, кто выложит мне денег. И затем после того, как меня изберут, я обещаю оправдывать их голоса, чтобы они продолжали раскошеливаться. Это так работает, все верно?

– Ну-у, да! Вы не слышали выражение, что честный политик – это тот, который всегда куплен? – ответил он.

– Вы почти такой же циник, как и я сам. Мне это нравится, – отметил я. – Именно так Стюарт и сколотил состояние, не так ли? Взносы на кампанию, и часть их прилипла к нему, так?

Остальные кивнули. Дестрир добавил:

– Все не настолько просто, но по сути, да. Он – человек от народа, разве вы не знаете?

Джон добавил:

– Сейчас это незаконно, но какое-то время все деньги, которые были собраны сверх планки стоимости кампании, можно было взять себе как прибыль. Вот это действительно липко!

Рич Миллер вернул нас на прежние рельсы.

– Если не собирать взносы, а оплатить всю кампанию из своего кармана, вас обвинят в покупке выборов.

– Переверните это суждение, – сказал я. – Наоборот, скажите, что меня нельзя купить! Какой же пожертвователь мог бы позволить купить мой голос о чем-либо?

– Господи Иисусе! – пробормотал он под нос.

У меня появилось ощущение, что мистер Миллер начал сомневаться, мудро ли было направлять меня на этот путь. Но я не очень ему сочувствовал.

– Давайте пока это запишем. Мы можем еще продумать, как разобраться с взносами на кампанию. Может, мы сможем перевести это все прямо к Национальному Комитету Республиканцев, – добавил МакРайли.

Национальному Комитету Республиканцев всегда были нужны деньги. Они сами частенько предоставляли дополнительное финансирование намного выше, чем мог собрать кто-либо своими силами, и, как я понял, кандидат мог также направлять средства им. Некоторые известные политики, которые владели наибольшими средствами, и которые были убеждены в своем переизбрании, частенько направляли деньги в национальные организации, и в ответ получали множество услуг, к которым могли прибегнуть в будущем. Глаза Миллера заблестели от мысли направить средства в Комитет. Ему бы тоже перепало.

– Это было бы лучше всего, – прокомментировал Дестрир. – Принимая взносы на кампанию, вы обещаете вкладчикам, что вы их выслушаете, независимо от того, согласны ли вы с ними или нет. Вам понадобится их поддержка.

Тут вмешался Брюстер:

– Вы работаете с вложениями. Когда вам жертвуют, они покупают акции политика Карла Бакмэна. Они хотят, чтобы вы победили, так окупятся их вложения. После того, как вы принимаете их деньги, вы просите их время, что даже важнее.

Миллер сказал:

– Вы когда-нибудь слышали выражение, что, схватите кого-либо за яйца, и их сердце и разум тоже последуют за ними? Так вот, это для дилетантов. Ухватите их за кошельки и они душой и сердцем последуют за вами!

Я понимающе кивнул.

– Смысл в этом есть. Никогда не задумывался о подобном. Мне многому следует научиться, ведь так?

– Многому, так что учись быстро. – сказал мне Джон, что вызвало пару смешков.

МакРайли хотел вернуться к теме моего брата.

– И насколько же вам повредит часть про убийцу? – спросил меня он.

– Достаточно. Вы достаточно взрослый, чтобы вспомнить это? Это случилось шесть лет назад, в 1983-м. В каком классе вы тогда были? – переспросил я.

– Очень смешно, – ответил он, – тогда я был на юридическом факультете, в Йеле, если интересно.

– Правда? Знаете, чего не хватает адвокату, когда он по шею закопан в песке? – спросил я.

– Да – хороший старт. Мы теперь весь день будем шутить про юристов? Поверьте мне, я все их слышал! – быстро парировал он.

– Карл, прежде, чем ты взбесишь оставшихся пятерых в кабинете, большинство из которых, кстати, юристы, почему бы тебе не рассказать, что произошло тогда. Раскрой все, здесь и сейчас. Тогда я уже все услышал, но они – нет, и нужно, чтобы они увидели ситуацию с твоей стороны, потому что ты прав. И мы точно услышим, как это выглядит со стороны, – сказал мне Джон.

Мы прервались ненадолго, и я передал своему ассистенту принести кофе и чай себе. После того, как мы снова собрались за столом, я сказал:

– Ладно, это займет какое-то время, но выслушайте меня. Джон уже обо всем это знает. Он был моим адвокатом еще с моего детства, и я говорю буквально. Я знаю его с тринадцати лет, – я указал на Брюстера. – Хотя вы ведь ничего не знаете, так?

– Я читал вашу биографию. Самую лучшую я нашел в Fortune. После обеда мы ее рассмотрим. Как только мы объявим о вас, можете ручаться, что команда Стюарта сделает то же самое.

Я кивнул и повернулся к остальным.

– Вы знаете о происшествии?

И Боб, и Джек признались, что читали об этом в газетах и видели по телевизору, когда это произошло. Миллер не знал ничего сверх той биографии, на которую сослася МакРайли.

– Хорошо. Ну, тогда позвольте мне начать с того, что если вы будете искать значение слова «дисфункциональный» в словаре – вы найдете там фотографию моей семьи, – начал я.

Рассказ о моей семье занял около пятнадцати минут, и я сделал акцент на том, что моему брату был поставлен диагноз «параноидальная шизофрения», и что моя мать страдала от депрессии, о чем мы с Джоном узнали через охранное агентство.

Затем я добрался до последнего срыва Хэмилтона:

– Итак, это все предыстория. После того, как я уволился из армии, я вернулся домой, и мы с Джоном основали компанию. Это было в 82-м году. Не думаю, что моя семья знала о том, что я в городе. Мы встретились снова весной 83-го, когда моя сестра пригласила нас на свой выпускной в колледже. У Хэмилтона случился приступ, серьезный, и они с матерью и отцом серьезно поскандалили. Отец вышвырнул их из дома, и так моя мать с братом оказались в однушке в Тоусоне. Хэмилтон подумал, что все это моя вина, и решил отправиться за моей женой и сыном, тогда Чарли не было даже двух лет. Через несколько месяцев он начал выслеживать Мэрилин, несколько раз попортил ее машину, и даже пытался сжечь наш дом.

– Вы не могли обратиться в полицию? – спросил Миллер.

– О, да, мы обратились к ним. Мы обратились к ним почти сразу же. В конце концов, они проверили алиби почти у сотни человек, но Хэмилтон ускользнул, – вставил Джон.

– Верно. В тот момент мы уже наняли охрану для Мэрилин и нашего сына, и я отправил их в безопасное место. Сам я оставался дома, и держал при себе свой армейский пистолет в надежде, что, кто бы за нами ни следил, совершит еще одну вылазку, и он ее совершил. Мы понятия не имели, что это мой брат, но однажды он вломился в дом с огромным ножом, и когда обнаружил, что в доме только я, решил напасть на меня. Мне пришлось его пристрелить.

– Боже! – прошептал Брюстер.

Он осмотрелся вокруг. Оставшиеся трое кивнули. Миллер выглядел немного напуганным. МакРайли на мгновение потер челюсть, и взял слово.

– Ладно, но позвольте задать вам несколько вопросов. Вы законно хранили ваш пистолет?

Я пожал плечами.

– Это был мой сорок пятый еще с армии. Копы не допытывались на этот счет, и армия не требовала его обратно, – ответил я.

– Хм, любопытно. Где вы были, когда застрелили его?

– Мы были в моем доме. Если точнее, на кухне, на расстоянии пары метров друг от друга. Все это копы уже расследовали, – сказал я.

Джон вмешался, сказав:

– Было весьма очевидно, что произошло, и Карла даже не вызвали на суд присяжных. Дело было закрыто как самооборона.

МакРайли только отмахнулся, и продолжал с вопросами:

– Вас когда-либо арестовывали или обвиняли в чем-либо, даже если обвинения потом снимались?

– Никогда. Меня никогда ни за что не арестовывали. Я имею ввиду, на меня надели наручники, и повезли в участок, но там меня только опрашивали, затем отпускали домой.

Технически это было правдой, хотя на самом деле я на своем веку повидал достаточно полицейских участков.

– Был еще случай в колледже, когда меня и еще пару ребят забрали за то, что мы уснули на пляже в Флориде? Это считается?

– Вы уснули на пляже? – недоверчиво переспросил Брюстер.

– Да, – пожимая плечами, ответил я. – Знаете, летняя поездка и все такое? В любом случае, мы все один раз уснули ночью на пляже, и парочка копов растолкали нас и по своему плану по задержанию зашвырнули нас в клетку на ночь. Мы оплатили штраф и отправились к чертям подальше. И не говорите мне, что за это исключают из Конгресса. Ради всего святого, это были годы колледжа! Нам было по восемнадцать!

– Нет, но я бы этим тоже не хвастал на вашем месте, – проговорил он, а я снова пожал плечами.

Я годами об этом не вспоминал.

– Я сейчас вспомнил эту историю, – вставил Дестрир. – Она попала во все газеты и на телевидение. Тогда это наделало шуму, ну, знаете, как Каин и Авель, нечто в таком духе, но это все утихло еще годы назад. Преступления не было, даже скандала не разгорелось. Как я помню, ваша мама не смогла с этим справиться.

Я покачал головой.

– Она неделю болтала только обо мне, и в конце концов попала в больницу. В результате родители начали судиться между собой, и меня в это втянули, и дело в конце концов закрыли. Моя сестра покинула штат, чтобы сбежать от всего этого.

МакРайли вслушивался дальше, в то время как Миллер выглядел так, как будто наглотался воды из сточной канавы. Полагаю, что он просто повелся на общую биографию, не выясняя подробностей. Он уже видел, что за катастрофа получится. МакРайли высказался.

– Ну, да, это уже серьезнее, но не самой страшное. Все зависит от того, как мы это обыграем.

– И как же мы это обыграем? – переспросил я.

Он кивнул.

– Переверните ситуацию. Вы не убивали своего брата, вы защищали свою жену и ребенка, и поддержали святость Второй Поправки.

Остальные только медленно кивали головами. Брюстер продолжил:

– В обычном случае я бы предложил рассказать об этом сразу, но не в этот раз. Дайте Стюарту распространиться об этом. Самым хитрым решением было бы молчать об этом прямо до самих выборов, и вывалить все это до того, как вы успеете среагировать. Это было бы слишком бурно. Кто-нибудь все равно расскажет обо всем раньше. И это даст нам время все затушить. Что тогда сделает ваша мать?

– Черт. Она опять съедет с катушек.

– Сильно?

Я встал и начал ходить кругами по кабинету. Этот наемный засранец собирался использовать мою помешанную мать, чтобы отвести вину от меня. «Неудивительно, что его братец был помешан! Посмотрите на мать!» Что за напасть! С другой стороны, а должен ли я что-либо своим родителям? Они годами превращали мою жизнь в ад.

– Черт! Я не знаю. Она может ничего и не сказать. Единственные люди, которых она ненавидит больше, чем меня – это католиков и Демократов. Вот почему она от меня отреклась. Мэрилин католичка, еще и Демократ. По мнению родителей, невеста Франкенштейна казалась бы даже лучшим выбором. Она сорвется, узнав, что осуждая меня, она помогает Энди Стюарту.

– Господи, Карл, я об этом даже не задумывался! – воскликнул Джон.

– Вы серьезно? – переспросил Джек.

Джон пожал плечами.

– Это не Кливеры[21]. Карл ушел из дома, когда ему было шестнадцать. И все же, от напоминаний, что он убил ее любимого Хэмилтона, она может потерять рассудок, и она решит заговорить с репортерами. Ты сам знаешь, что они ее найдут, Карл.

– Я знаю. Вспоминая, что было в прошлый раз, если она чего и скажет, то просто на стенку полезет и начнет обвинять меня во всех грехах вплоть до падения западной цивилизации. И после этого у нее случится очередной нервный срыв, скорее всего, на камеру, и ее увезут в Шеппард Пратт на отдых. Я просто… не знаю, – признался я.

Брю продолжил давить:

– А что насчет вашего отца?

– О, это просто. Первый подошедший репортер, попавшийся ему на глаза, получит в нос. Как и в прошлый раз. Скорее всего, опять же – на камеру.

– А сестра?

Я покачал головой.

– Вообще не вариант. Она сменила фамилию и уехала в Миннесоту. Она годами не возвращалась домой. Всех допытывающихся я отгонял словами, что она в Калифорнии, – она все еще работала медсестрой в больнице в Рочестере, штат Миннесота, вышла замуж за тамошнего полицейского, и у них уже было несколько детей, один был у него от предыдущего брака. Она не знала, что я в курсе, но я раз в несколько месяцев наводил справки через охранное агентство.

МакРайли скорчил гримасу.

– Это не пройдет. Люди Стюарта найдут ее за десять минут.

Я уставился на него на мгновение.

– Как? Я думал, что люди меняют имена и фамилии, чтобы избавиться от своего прошлого?

Все юристы в кабинете дружно закатили глаза.

– Забудьте. Отследят ее кредитные карты, ее медицинскую лицензию, даже найдут документы о смене фамилии. Дождитесь, и они вытащат ее на камеру. Что бы она сказала? – сказал Дестрир.

– Понятия не имею, – вздохнув, сказал я. – Мне тогда нужно будет с ней связаться. Я не разговаривал с ней с тех пор, когда она ушла.

– И что-нибудь хорошее-то в этом есть? – спросил Миллер, человек из Комитета Республиканцев.

– Конечно же! – ответил Брю. – Это сыграет на нескольких уровнях сразу. У вас уже есть пункт про защиту собственной семьи, который я уже упомянул, вместе с нюансов про Вторую Поправку. Когда его семья съедет с катушек, мы сыграем на его способности преодолеть свое прошлое, как Карл достигал каждой своей новой вершины. Это подходит для создания истории. Все же знают историю Энди Стюарта. Теперь мы можем придумать ее и для нашего парня.

Мы взяли перерыв на обед, что означало, что мы заказали сэндвичи и остались в кабинете. Я настоял, чтобы за обедом мы дела не обсуждали. Обед же закончился довольно быстро, поскольку все хотели начать допытывать меня по моей биографии. Эти господа были еще и подготовлены. Вместе со статьей из Fortune они имели при себе еще и копии биографии, которые мы готовили для Биржевой Комисии, и записи о моей службе в армии. Мне также пришлось подписать еще несколько бумаг для получения копий записей из моей школы и колледжа.

В современном кандидате ничего хорошего не найти, только же разнообразные пороки. Даже Иисус Христос бы не прошел проверку. «Выгоняете торговцев из храма? Это гражданское нарушение! Вы усиливаете регулирование малого бизнеса! Ну, создателей рабочих мест!»

Мы начали с самого начала.

– Расскажите нам о той драке, которая случилась, когда вам было тринадцать, – потребовал Миллер.

Я пожал плечами и объяснил, что произошло. У всех, кроме Джона, были вопросы.

– Что произошло с теми тремя? Как их звали? Где они сейчас? Вы что-нибудь о них слышали? Были ли еще драки? С кем? Что стало с ними потом? Были ли свидетели?

«Без понятия. Не помню. Не знаю. Это было двадцать лет назад!)»

Мы добрались до невероятно личных деталей в опросе.

– Вы употребляете наркотики? А употребляли? Какие? Когда? Почему перестали? Вы когда-нибудь снимали проститутку? У вас был гомосексуальный опыт? Вы изменяете жене? У вас когда-нибудь была интрижка на стороне? А у жены? У вас есть какие-нибудь записи или фотографии, где вы или ваша жена наги?

Миллер снова погрузился в тему религии. Где я посещал церковь? Нигде. Мэрилин и дети были католиками, а я был лютераном. Пару раз в год я ездил с ними на мессу, но я бы не присоединился к другой церкви. Он на это скривил лицо, но взгляды от остальных удержали его под контролем.

Никто не был доволен фактом, что в колледже я был в составе общины.

– Все общины – причины пьянства и разврата.

«Эй, я поэтому вступил!» – мне намекнули, что я не очень этим помог делу.

Когда добрались до моих характеристик, их тоже предельно изучили, а записи о службе чуть не растерзали. Я отказался рассказывать, что произошло на последней миссии в Никарагуа, и просто напомнил о национальной безопасности и грифе «Совершенно секретно».

– Получите письменное разрешение от Министерства Обороны и я с удовольствием вам расскажу. А пока что это «Совершенно секретно».

Но имена командующих мне все-таки пришлось повспоминать. Когда мы добрались до Бакмэн Групп, от меня потребовали налоговые выписки. Я знал, что это произойдет, но предоставить данные отказался.

Проверяли и семью Мэрилин. Мне нужно было предоставить имена и домашние и рабочие адреса.

– Был ли кто-нибудь из них в тюрьме?

– Вообще не проблема – Хэрриет бы прибила любого сразу после освобождения!

У меня не было адресов братьев, но поиск и проверку оставили на частных следователей.

Я очень многого не смог вспомнить. Часть вопросов относилась к моим подростковым годам. Можно было не беспокоиться, они бы наняли следователей прошерстить всю мою жизнь.

На протяжении всего диалога мне постоянно напоминали, что если мне самому что-то кажется плохим, то не стоит ждать, пока это все раскроет Стюарт. Забудьте о частной жизни. Запечатанные документы распечатают, все личное будет вскрыто, будет перерыт весь мой мусор, будут прослушаны все мои телефонные разговоры, пробиты все кредитные карты, изучены все мои записи по вождению и задержаниям. Если я где-то превысил скорость – это окажется на первых страницах. Забудьте о всех обещаниях и конфиденциальности, это не имеет смысла. Все государственные записи также могут быть отправлены прямиком в штаб Стюарта.

Конечно, мы могли бы ответить тем же, но Энди был в этом деле уже давно, и знал, как спрятать то, что не хотел показывать.

Так стоит ли удивляться, что порядочные не хотят баллотироваться?

Мы работали до ужина и даже после, и мне сказали, что это только начало. Никто не нашел ничего, что работало против меня как кандидата. А это значило, что им нужно копать глубже. Но это все требовало еще пары дней, прежде чем мне снова могли задавать какие-либо вопросы, и мне нужно было в это время связаться с сестрой.

Все, кроме Джона, ушли, и он остался со мной в кабинете.

– Добро пожаловать в публичную жизнь, Карл, – сказал он мне. – Ты действительно этого хочешь? Ты был прав тогда. В какой-то момент все станет паршиво. Энди Стюарт не станет вежливо обходиться. Это будет больше похоже на то, что тебя с криками и пинками волочат по сливным ямам. Он будет играть грязно.

Я достал бутылку виски, и налил нам по стакану. Я подтолкнул один стакан к нему через кофейный столик, сел и начал пить сам.

– Джон, я все это время плясал вокруг собственной семьи уже больше двадцати лет. И когда у меня уже появится возможность жить свою жизнь, не оглядываясь на них? Господи, они отреклись от меня! Я большую часть жизни провел, пытаясь достичь чего-либо, чтобы они гордились мной. Все, что я сделал – стал лучшим учеником, получил докторскую, прошел службу, получил медаль, основал компанию – и всего этого недостаточно! К черту все – я сделаю это для себя!

Он же только повесил голову, но затем встряхнулся.

– Мне жаль, Карл. Я никогда их не понимал. Как так получилось? Я просто теперь вообще их не понимаю, – настал его черед выпить.

– Они сами виноваты, Джон. А я просто умываю руки.

– Мне жаль, Карл.

На следующий день я встретил МакРайли в своем офисе, и мы прошлись по некоторым законным и бумажным моментам в моем участии в выборах. Моим первым вопросом было, значит ли это, что все остальные одобрили мое участие. Он только отмахнулся от этого. В какой-то мере моя способность оплатить самому свою кампанию означала, что у меня есть шанс. Это было бы недешево, а Республиканцы никогда не могли собрать очень много денег по этому округу.

Я также спросил его, занимался ли он до этого чем-то подобным, потому что он казался мне уж слишком моложавым. Как выяснилось, это была уже его вторая кампания по Конгрессу, но на предыдущей он был ассистентом, это было в прошлом году в Восьмом Округе Мэриленда, для Конни Мореллы.

– И так, выходит, сейчас ты это все пытаешься сделать сам?

– Что-то вроде того, да.

– Слушай, ничего личного, но мне обязательно работать именно с тобой? Не пойми неправильно, но на этот счет есть какие-нибудь правила? Я обязан использовать именно назначенного мне менеджера по кампании? – спросил я.

Он только фыркнул на это. Он откинулся в своем кресле и закинул ноги на угол моего стола.

– Нет, вы можете взять для этого кого вам будет угодно. И, чтобы сразу все прояснить, я тоже это делаю не по доброте душевной. Я буду оплачиваемым участником кампании, – и он назвал причину, от которой у меня глаза заслезились, но после размышления, я понял, что это не так уж и беспричинно для чисто наемного человека, чья работа могла испариться в любой момент.

– Любопытно. Как кто-либо становится менеджером кампании? Я никогда таковых не встречал.

Он пожал плечами.

– Я всегда интересовался политикой и законами. Я был в клубе Юных Республиканцев в Гарварде, когда готовился поступать. Я сам их Хагерстауна, если поверите. Я изучал политологию в Гарварде, затем поступил в Йель, где снова был активным членом Республиканцев. На том уровне это было бесплатное волонтерство. После выпуска я работал на судью в Тоусоне, и сотрудничал с местными партиями, опять же, бесплатно. Два года я выслуживался до помощника менеджера, и за это мне уже платили. Когда Миллер начал искать кандидатов, он попросил меня заняться вами. Так что сейчас я пока еще делаю это все за свой счет, но в какой-то момент это изменится.

Он изложил мне свой план действий. Срок подачи заявления был в январе, и до этого мы документов подавать не будем. Первый тур будет в апреле. Никто больше не собирался участвовать, по крайней мере, как все знали, хотя теоретически и было возможно, что кто-нибудь еще решит. Конечно же, никто не разнюхивал ничего о важных партийных шишках. Случаи и с Тимом Дженкинсом и с Тедом Блусински случились слишком поздно, чтобы их кто-то заметил и задумался о них. Их проблемы еще даже не получили огласки.

Еще одной оплачиваемой позицией было место финансового менеджера кампании, или бухгалтера, который бы вел учет всех взносов и трат. Опять же, это была специализированная область, и хороший бухгалтер недешево бы нам обошелся, но ему можно было бы платить из бюджета кампании. У нас также должно было быть несколько юристов-консультантов, тоже наемных. И был еще вопрос о поиске места для штаба кампании. Самым лучшим вариантом было бы свободное место где-нибудь в торговом центре. Я дал ему номер Андре, поскольку она лучше всех справилась бы с этой задачей.

Наконец, он спросил:

– Итак, мы сделаем это или нет? И если да, я с вами, или нет?

– Господи, помилуй меня, но да, и да.

– Хорошо. В течение недели я вернусь с финансовым менеджером. Я хочу, чтобы вы постриглись и сбрили ваши усы с бородой к тому моменту.

– Вы хотите, чтобы я побрился? – непонимающе переспросил я.

– Вы выглядите, как пират. Никто не избирает пиратов, – сказал Брю.

– Да? Недавно проверяли Сенат? – на самом деле, жизнь была бы намного интереснее, если бы мы избирали пиратов, но, полагаю, такого не случится.

– Вы уезжаете куда-нибудь на Рождество?

– Да, у нас есть домик для отдыха на Багамах.

– Тогда лучше езжайте туда на Рождество, потому что потом времени у вас не будет до седьмого ноября, – приказал он.

– Знаете, последний раз я получал приказы вроде этого только в армии, – улыбаясь, ответил я.

– Если думаете, что это плохо сейчас, дождитесь официального начала. К следующей неделе подготовьте чек на сотню тысяч, и мы начнем официально все устраивать. Заведем счет для кампании, и начнем подготавливать документацию, – он поднялся. – Мы победим! Вы не пожалеете.

Я только улыбнулся ему.

– Кажется, я уже пожалел.