С чистого листа главы 1-99

Глава 59. Полковник Физерстоун

Когда я очнулся вновь, мне в глаза ударил яркий свет. Не свет в конце тоннеля, а простой, как в ярко освещённой комнате. К моменту, когда я подошёл близко и открытию глаз, то снова заснул. Кажется, это повторялось несколько раз, прежде, чем мне удалось открыть глаза достаточно, чтобы посмотреть, где же я. Я смог увидеть какой-то белый потолок и попытался двинуться, но не смог. Я мог чувствовать вещи, но не мог двигаться. Умудрившись всё же повернуть голову и приподняться, увидел, что вроде как в больничной палате.

«Должно быть, я жив», – подумалось мне.

Будь я был мёртв, то не думаю, что Небеса выглядели бы как палата, хотя шансы на то, что я попаду на Небеса, были не слишком велики. Нет, обратное было куда вероятнее, и, хотя Ад тоже мог выглядеть как больничная палата, я представлял его иначе. Может, на палату похож Лимб, но я лютеранин, вроде как, и мы не верим в Лимб, Чистилище или любую другую католическую комнату ожидания вечности.

Я попытался ещё немного сдвинуться, и мне удалось поднять голову чуть выше. Моё тело было привязано к кровати. Ну, как минимум, моя новая тюремная камера более комфортабельна, чем предыдущая. Это меня слегка утомило, и я снова заснул.

В следующий раз, когда я проснулся, в комнате была медсестра. Должно быть, она возилась со мной, потому что когда мои глаза открылись, она это заметила. Широко улыбнувшись, она сказала:

– О, отлично! Вы очнулись! Как вы себя чувствуете?

Я открыл рот, но даже захрипеть не смог в ответ. Она поднесла мне маленькую чашечку воды и соломинку:

– Попробуйте так, – это был крайне неудобный способ питья, но я выпил достаточно, чтобы смочь заговорить, – Хотите приподняться? – спросила она.

На этот раз я смог выдавить из себя:

– Да.

Зайдя ко мне со спины, она взялась за края кровати и медленно приподняла мою голову. Когда я приподнялся градусов на 30, она остановилась, и мы снова попытались взяться за воду. Я выпил всю чашку. Вкус был как у амброзии.

– Спасибо, – прошептал я. Прочистив горло, и попытался снова. – Спасибо.

На этот раз звучало лучше, почти как у человека.

– Ещё немного? – спросила она.

Я втянул ещё немного воды и смочил ей свои губы. И ощутил языком, что кто-то – должно быть, медсестра – смазала их вазелином, чтобы предохранить от шелушения. Прочистив глотку чуть сильнее, я сказал:

– Спасибо? Что случилось? Где я? – теперь мой голос был похож на мой голос. Почти.

– Вы знаете своё имя? – нервно глянула на меня медсестра.

– А? Я Карл Бакмэн, капитан Карл Бакмэн, 1-я из 319-й. Где я? Что это за место? – она глянула с облегчением – кажется, девушка решила, что у меня амнезия. – Что происходит? Я всё ещё в тюрьме? – я огляделся.

Мои руки были пристёгнуты ремнями к кровати, и я не мог ими двинуть. Ещё одна причина, по которой двинуться мне было не дано – это то, что моя правая нога была обёрнута бинтами и подвешена вверх. В ближайшее время я никуда не собираюсь.

Медсестра всё ещё пыталась ответить на мой вопрос о тюрьме, когда я чуть постучал руками по бокам кровати:

– Есть ли шанс, что вы меня развяжете? Вы же не думаете, что я куда-то уйду?

На это она, по крайней мере, улыбнулась. Милая девушка.

– Мы сделали это, пока вы были без сознания, чтобы вы не запутали капельницу и бинты. Если пообещаете их не трогать, я развяжу вас.

– Я даю вам своё слова джентльмена и офицера, или как минимум офицера. Часть с джентльменом в лучшем случае под вопросом, – я улыбнулся и поиграл бровями.

– Думаю, в этот момент я вполне в безопасности, – ответила она и расстегнула ремни.

Я немедленно использовал руки, чтобы почесаться, медленно двигаясь вдоль внутривенных линий.

– Вы не представляете, как мне хорошо! – она рассмеялась, пока я расчёсывал тело и руки.

Боли было не очень много, хотя мой торс казался очень нежным, и я чувствовал повязки по всей левой стороне. Это остановило меня. Что-то новое.

– Вы так и не сказали мне, где я или что случилось, – напомнил я.

Улыбка с её губ исчезла:

– Вам нужно поговорить с доктором. Я дам ему знать, что вы очнулись. Через пару минут я принесу вам ужин, – сказала она, поглядев на часы.

Я лишь кивнул. Очевидно, от неё никаких ответов не получить. Я мог увидеть мутное стекло с железной сеткой на нём, а когда она вышла, я услышал характерный щелчок закрывающейся двери. Должно быть, я был в какой-то тюремной больнице. Она всё ещё сильно выигрывала у моего последнего номера. Может, мне удастся позвонить отсюда адвокату.

Ужин состоял из капли бульона и сока. Мне обещали, что если я буду хорошо себя вести, то в следующий раз мне дадут немного желе на десерт. Ого, они знают толк в стимулах! Я едва мог сдержать свой восторг.

Думаю, прошло около часа или двух, прежде, чем медсестра вернулась с доктором. Я не был уверен, потому что на стене или где-нибудь ещё не было часов. Сразу после того, как он сказал «привет» и представился, как доктор Банкрофт, я спросил его:

– Где я? Что происходит?

– Мы вернемся к этому позже, – сказал он, ускользая от ответа.

– Спасибо, полковник, – сказал я с гримасой на лице.

Я знал, что всё ещё нахожусь в военной тюрьме, потому что на его воротнике под белым халатом были нашиты орлы.

Он странно глянул на меня, но начал осматривать, пока медсестра (старший лейтенант, судя по нашивкам) делала записи и заметки. Это был довольно стандартный осмотр («Тут болит? Тут не болит?»), после которого я узнал чуть больше – хотя бы о своём состоянии.

Сегодня было 25 ноября, вторник перед Днём Благодарения. Я был в больнице уже четыре дня. В первые три дня я был без сознания, пока меня лечили. Я заразился кишечной инфекцией, выпив загрязнённую воду, отчего у меня были судороги и понос прямо в камере, но было неясно, выпил я её во время похода назад к цивилизации – или уже в камере. Фактически, когда я спросил об этом напрямую, доктор Банкрофт отказался обсуждать это. Сейчас же я принимал антибиотики.

Бинты с левой стороны были призваны помочь исцелиться моим рёбрам (три ребра треснули, но не сломались) и закрыть швы на боку и на спине. Меня прооперировали, чтобы зашить разрыв на левой почке, который обнаружился, когда я начал писать кровью. У меня всё ещё стоял катетер, чтобы сливать жидкость – такова была степень моих внутренних травм. Большая часть моего торса всё ещё сияла всеми цветами радуги от синяков и кровоподтёков. К этому моменту я перешёл от иссиня-чёрному к зелёному и жёлтому. Доктор не комментировал моё избиение, только его последствия. Кажется, он был крайне впечатлён тем, что я смог встать, когда меня нашли. Меня это впечатляло не так сильно: его медицинская отрешённость начинала раздражать.

Больший ущерб был нанесён моему правому колену, поэтому оно было забинтовано и обездвижено. Опять же, доктор отказался сообщать, было ли это результатом плохого приземления или же избиения моим тюремщиком. Так или иначе, это было серьёзно. Он подозревал серьёзное повреждение связок и разрывы, и была необходима операция – как минимум, тогда, когда я наберусь достаточно сил.

– О, отлично. Значит, я смогу сам взойти на плаху, – сказал я ему. Он не ответил.

Он также не ответил, когда я начал допытываться у него, где нахожусь. После осмотра он просто ушёл, забрав с собой медсестру. Он, однако, сказал мне, что сейчас около 16.00 и сейчас у меня будет обед из мягких продуктов. С тех пор, как я очнулся, капельницу и половину трубок убрали, но у меня всё ещё стоял катетер, и есть твёрдое раньше, чем я смогу прогуляться – хотя бы до ванной – было бы плохой идеей. С учётом перспективы использования утки, бульон и желе неожиданно показались куда более лучшим выбором!

В ту ночь я спал беспокойно. Медсестра, измеряющая мою температуру каждые четыре часа, не способствовала моему отдыху. Завтрак был с 7.00. По крайней мере, я мог добиться от медсестёр точного времени, когда они делали свои обходы.

В 8.00, когда я покончил со своими божественными соком и йогуртом, засов на моей двери щёлкнул, и вошла медсестра. Она померила мне температуру и давление, а затем взяла мой поднос. Однако, как только она ушла, раздался другой голос, показавшийся мне смутно знакомым; он сказал, что заходит, и нас нужно оставить одних. Я повернулся, чтобы увидеть, кто же это входит.

Это был полковник, которому я отдал честь в подвальной клетке. Должно быть, он был одним из тех, кто поместил меня сюда. Он подошёл к кровати сбоку и сказал:

– Доброе утро, капитан Бакмэн. Моё имя – Физерстоун. Как вы себя чувствуете?

Я осторожно поглядел на него:

– Лучше, чем чувствовал себя в том подвале.

– Да, я надеюсь на это, – с улыбкой кивнул он. – Именно поэтому я здесь, чтобы побеседовать с вами. Я из офиса ШВТ в Вашингтоне.

Ну, это кое-что проясняло. Должно быть, Дорн всё-таки сумел дозвониться до кого-то, хотя плохо это или хорошо – я ещё не знал. У Физерстоуна была характерная нашивка Военного Округа Вашингтон на рукаве – обнажённый меч, наложенный на Вашингтонский Монумент. Об этом смешно шутили, что это на тот случай, если бойцы забудут путь домой – мол, поглядят на руках и вспомнят про этот монумент. Меч давал куче бумагомарак ощущение собственной храбрости.

– Ладно. Где я?

– Вы находитесь в военном госпитале в заливе Гуантанамо, на Кубе, – спокойно ответил он.

Я не был так спокоен. Моё последнее воспоминание о Гуантанамо относилось к одиннадцатому сентября, когда там была устроена военная тюрьма для террористов и прочих ребят, про которых правительство решило, что они – угроза национальной безопасности. В итоге туда попало больше американских граждан, чем арабских террористов.

– ГИТМО! Вы отправили меня в Гитмо? Господи, Армия была недостаточно плоха, и вы отправили меня в тюрьму Флота?!

Физерстоун громко рассмеялся. По крайней мере, один из нас получал удовольствие.

– Какого чёрта я делаю в Гитмо? – спросил я. – Или в Ливерворте нет тюремной больницы?

– О, это не тюремная палата. На самом деле, это психиатрическая палата, нейропсихиатрическая. Вот почему всё запирается.

Милостивый Иисусе! Всё становилось лучше и лучше!

– Психиатрическая палата? Вы поместили меня в психушку? Бросить меня в тюрьму показалось вам недостаточно, и вы решили заделать меня психом? Почему бы вам просто не расстрелять меня серебряными пулями и не воткнуть кол в моё сердце, пока вы будете его поедать? – отвлёкшись от него на секунду, я рассматривал окружающие меня стены. А затем повернулся обратно и сказал:

– Знаете, а пошли вы! Я хочу адвоката. Дайте мне адвоката и идите отсюда нахер. Меня не волнует, кто вы. Я хочу адвоката, и хочу его немедленно.

Удивительно, но Физерстоун просто стоял там и улыбался, ничуть не жалуясь на то, что я матерю вышестоящего офицера.

– Капитан, расслабьтесь, вы не под арестом и не признаны психом.

– Ага? Вы только что сказали мне, что я в дурке. Если я не в тюрьме, то дайте мне грёбаный телефон! Я позвоню своей жене! – Мэрилин не соображала в этом, но она смогла бы вызвать мне адвоката.

Он поднял руки в успокаивающем жесте.

– Расслабьтесь, капитан Бакмэн. Я просто спрятал вас здесь, пока разбирался в этой куче дерьма. Как только мы закончим разговор, вы получите телефон. Просто расслабьтесь и дайте мне сказать.

Я осторожно кивнул, и он слегка расслабился.

– Хорошо. Я теперь подождите секунду – это займёт кой-какое время.

Он направился к двери и открыл её, заставив меня решить, что он покидает меня и снова запирает в тюрьме. Но он просто крикнул медсестре принести табурет. Она принесла его, и он поблагодарил девушку, а затем вернулся ко мне. После завтрака я всё ещё сидел прямо, и теперь он мог смотреть мне прямо в глаза.

Физерстоун полез в карман, доставая пачку «Кэмел» и зажигалку. Поискав по сторонам, он схватил небольшую чашечку, в которую налил немного воды. Затем он зажёг сигарету – прямо в больнице! В смысле, ага, это были не те годы, когда нацисты от здоровья растерзали бы его, но всё равно!

– Не возражаете? – спросил он, увидев выражение моего лица. – Это риторический вопрос. Я полковник, вы капитан. Меня не волнует, возражаете ли вы. Хотите одну?

– Нет, спасибо.

– Ладно, давайте поговорим. Лейтенант Дорн связался с кем-то в штаб-квартире ШВТ. Он тот ещё салага, но он позвонил кому-то, кто позвонил ещё кому-то, и в итоге добрался до вершины пищевой цепочки. Я был послан разобраться в этом. Вот поэтому нам понадобилась пара дней, чтобы найти вас, капитан.

– Вы были посланы из Пентагона? – спросил я.

– Не совсем. Головной офис ШВТ находится не в самом Пентагоне, а в Арлингтоне. Впрочем, это близко. И это не имеет значение. Просто радуйтесь, что Дорн смог до нас дозвониться. Ему было приказано не делать этого, но он знал достаточно, чтобы понять, что такие приказы незаконны. Я прилетел на С-11. На нём же и повёз вас оттуда.

«Что за, блять, за С-11?»

– Что такое С-11? – спросил я.

– Военная версия «Гольфстрим II». Маленькая милая пташка! Теперь у них есть версия побольше и получше, «Гольфстрим III», она же С-20. Типа Learjet. Это неважно. Я погрузил туда вас с доктором и вывез сюда, в Гитмо, из цепких лап Хокинса под надзор Флота и Морпехов, – сказал Физерстоун.

Бросив сигарету в чашку с водой, он тут же вытащил другую. Он был заядлым курильщиком.

– Ух, – это объясняло забавный взгляд, когда я назвал доктора «полковником». На самом деле он был капитаном Флота. Я поглядел на полковника. – Так это всё была идея Хокинса? Он решил взять меня за жопу?

Полковник Физерстоун устало поглядел на меня:

– Капитан, как вы можете так говорить! Бригадный генерал Хокинс ничего не знал о ваших проблемах! Поэтому он был в ужасе, ужасе от того, что здесь играют в азартные игры.

Я закатил глаза от отсылки к «Касабланке». Отличный фильм, хотя Мэрилин так и не оценила его по достоинству. Физерстоун просто сказал мне, кем является Хокинс в его глазах.

Физерстоун продолжал объяснять:

– Генерал, конечно, был крайне разочарован вашими нарушениями процедур связи, но он определённо не считал их преступлением. И лишь приказал начальнику военной полиции, майору Кармайклу, провести расследование. Это Кармайкл решил, что вы нарушили все заповеди военного устава и должны быть наказаны, а не генерал.

– Э-э-э, угу, – пробормотал я.

– Да. Майор Кармайкл пояснил, однако, что знать не знал о том, что происходит в бассейне. Он сказал своему сержанту Уэлсли, что хотел бы, чтобы вы сотрудничали, но не говорил вредить вам. Он просто хотел, чтобы тот поговорил с вами и объяснил ошибочность ваших путей.

– Дерьмо течёт под гору, не так ли, полковник?

– Кажется, теперь у вас есть краткое представление о ситуации, – согласился полковник Физерстоун.

– Вот дерьмо!

– Излишне говорить, что, как только я начал расследование, генерал Хокинс позволил мне разобраться во всей путанице. Я смог опросить всех парней, что прыгали с вами, ваше командование, ваших обычных десантников, и даже экипаж вертолётов, которые вас вытаскивали. Вот где я был пару дней после того, как привёз вас сюда – расследовал всё и вся. Поэтому я не мог позволить вам говорить с кем-либо, пока я не закончу.

– Это и есть ваша работа? Пентагонский исправитель косяков?

Физерстоун улыбнулся бледной улыбкой:

– Что?.. Так, вам нужны какие-нибудь билеты, капитан?

Я фыркнул на это. Физерстоун был молотом от ШВТ, они посылали его решать проблемы. У каждого есть хоть какая-нибудь. Он никогда не тронет генералов, но даже они не хотят вывести его из себя.

– Так что случилось с моими парнями? – спросил я.

– С которыми? Батареей Браво или ротой Чарли?

Это заставило меня на секунду задуматься. Я почти забыл о Батарее Браво, моих постоянных войсках!

– И с теми, и с теми.

Лейтенант Флетчер вернул батарею обратно в Брэгг пару дней назад. Они оставили свои 105-е на месте, как подарок гондурасской армии, а новые получат дома.

Я кивнул; раньше я уже слышал об этой идее. Теперь у них появятся новые игрушки, даже если они будут той же модели, что и раньше.

– А рота Чарли?

Они тоже улетели домой. Рядовой Смит, вероятно, ещё лечится, но вы спасли его ногу и его жизнь. Врачи сказали, что ещё день – и ногу бы точно пришлось ампутировать. У остальных были в основном растяжения и вывихи.

– Отлично. Они чертовски хорошие десантники, все из них, – ответил я.

– Они так же высоко отзывались и о вас. К тому моменту, как я добрался до них, рота Чарли обсуждала вариант штурма штаб-квартиры, а Батарея Браво собиралась предоставить артиллерийскую поддержку. Тот идиот, который был у них вторым командиром, пользовался у них не слишком большой популярностью, уж это точно. Что вы думаете о нём? – спросил Физерстоун.

– Полагаю, именно он подал жалобу майору Кармайклу.

Физерстоун кивнул:

– Он начал обвинять вас ещё до того, как добрался до госпиталя. И на нём не было ни царапины.

Я лишь кивнул, а затем вздохнул.

– Вы слышали о четырёх типах офицеров? Их подметил кто-то из немецких генералов, кто же… Фон Манштейн или Клаузвитц, а может, фон Мольтке.

Физерстоун пару секунд сидел с озадаченным видом, а затем его лицо озарилось.

– А, да, я понимаю, о чём вы.

Точное авторство высказывания спорно. Но основной трюизм состоит в том, что офицер может быть умным или тупым, а также ленивым или энергичным. Из умных и ленивых офицеров выходят лучшие боевые командиры. Из умных и энергичных – лучшие штабные офицеры. Тупые и ленивые – по крайней мере, безвредны; вы всегда можете сделать их полковым протоколистом или кем-то ещё, кто не сможет ничего испортить. Единственные, о ком вам стоит беспокоиться – это тупые и энергичные офицеры. Как младший лейтенант Фэрфакс!

– Вы сказали, что они взяли его?…

Физерстоун кивнул:

– Младший лейтенант Фэрфакс был переведён на учебную должность в руандийской армии.

Когда военные хотят избавиться от офицера без применения трибунала, фокус заключается в том, чтобы выставить ему крайне низкие оценки – а затем перевести в какую-нибудь жопу мира, где он и служит до отставки или выхода на пенсию. Зимой Аляска или Гренландия, летом Саудовская Аравия – отличный способ показать Фэрфаксу, что его следующее повышение будет нескоро. Центральная Африка, безусловно, была отличной дырой.

Как и в моём случае.

– Может, я передам ему привет, когда увижу. Я ведь тоже отправляюсь в Руанду?

– Хм-м? – нейтрально прокомментировал Физерстоун.

– Да ладно, полковник, неважно, что произойдёт, моя карьера сломана. Я был арестован перед своими людьми и увезён в наручниках. Вся дивизия знает, что я мятежник и убийца! Как скоро об этом узнает вся остальная Армия?

Полковник пожал плечами, бросая окурок в импровизированную пепельницу. Какой это был, четвёртый или пятый? Должно быть, его лёгкие черны, как моя душа! Он указал на мою ногу.

– Капитан, причина по которой ваша карьера окончена – это ваша нога. Я уже успел переговорить с доктором. Вы никогда больше не сможете прыгать. Чёрт, вам понадобится две или три операции и три месяца реабилитации, чтобы начать ходить! Вы в любом случае история!

И я, конечно же, больше не был в Армии. Никакого майора в 28, ни Форт-Силла или ККВУ, ни командования батальоном, полком или бригадой. Ушёл в отставку по ранению в 26, и главное – не дать дверям хлопнуть тебя по заднице на выходе.

Я лишь недоверчиво покачал головой:

– Итак, полковник, расскажите мне, что случилось? Какого чёрта мы вообще прыгнули над Никарагуа?

Физерстоун глянул на меня очень серьёзно.

– Вы ошиблись, капитан Бакмэн. Вы никогда не были в Никарагуа. Ваш гондурасский пилот заблудился и сбросил вас над Гондурасом, а не Никарагуа. Это совершенно ясно? – я фыркнул и закатил глаза, – Я спросил, поняли ли вы меня!

– Не давите, полковник. Я могу понимать это, но не обязан соглашаться. Какова остальная часть последствий этой катастрофы? Ну, знаете, катастрофы, которой не было?

– Это был несчастный случай, капитан. Так мы его зовём, и так классифицировали.

– И я был там, помните это и скажите мне всё, если хотите, чтобы он и остался так классифицирован, – я откинулся назад.

Физерстоун пожал плечами:

– Ну, как вы и сказали, дерьмо течёт под гору. Уилкокс рано уходит на пенсию…

– Подполковник Уилкокс? – я, кажется, вытаращился на него. – Командир батальона?!

Он кивнул:

– Я почти сочувствую ему, но он не должен был позволять Хокинсу дать вам прыгать из тех самолётов. Он должен был стоять на своём. Ваш командир бригады поддержал бы его – он был в полной ярости, когда услышал об этом, – я пожал плечами, и Физерстоун продолжил. – Кармайкл тоже ушёл. Я дал ему понять, что единственный способ избежать чего похуже – это дать показания против его сержанта, Уэлсли. Я свалил всё на него. Он выдворен, получил два года в Ливенворте и Чёрствый Вонючий Носок, – так мы звали ЧВН, то есть формулировку «уволен по причине Чрезвычайно Вопиющих Нарушений», – Если бы от отпирался – получил бы все пять. Капрал получил выволочку и оценку, отличную от хорошей, и был весьма рад отделаться ей. Чёрт, единственная причина, по которой командир бригады не улетел со своего места – то, что, когда всё это случилось, он был вызван в Вашингтон.

– А Хокинс?

Мы были перебиты медсестрой, пришедшей измерить мою температуру и спросить про обед («Бульон куриный или говяжий?»). Она устроила Физерстоуну разнос за курение в больнице. Как только она ушла, он зажёг следующую сигарету.

– Хокинс? – повторил я.

– Бригадный генерал Хокинс теперь назначен генерал-майором Хокинсом. Он получит свою вторую звезду 1 января. Операция «Южный щит-81» имела потрясающий успех, – бесстрастно ответил он.

У меня отвисла челюсть, я вытаращился и лишь открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. Спустя минуту или две я сумел собрать мысли вместе и воскликнул:

– Вы шутите, верно? Они поручают ему обычный батальон для рутинной тренировки, и на выходе имеют двоих мёртвыми, двоих в отставке по ранению, двоих уволенных и одного в Ливенворте – и они дают ему новую звезду! Господи Иисусе! Почему бы просто не отдать ему всю грёбаную бригаду? Он мог бы убить всех нас и стать начальником грёбаного штаба!

– Так это работает, капитан, – ответил он, пожимая плечами. – Не то чтобы это имело значение, но он был уже одобрен до несчастного случая. Может, ему это припомнят раньше, чем он получит третью звезду.

Я знал, что это. ЗАУП, Защитная Ассоциация Уэст-Пойнта. Это была неформальная ассоциация выпускников Уэст-Пойнта, или «кольценосцев», как их называли из-за тяжёлых отличительных колец, которые они носили. Они были известный нарочитой демонстрацией этого кольца – положив руку на стол или подлокотник, чтобы люди знали, что они окончили Хадсон Хай и считались с их мнением больше, чем с мнением прочих.

Когда я закончил КПОЗ при РПИ, то набрал достаточно баллов, чтобы стать частью регулярной армии, а не резерва. Все выпускники Уэст-Пойнта были частью регулярной армии, даже деревенские дурачки. Все свиньи равны, но некоторые ровнее. ЗАУП обычно дают о себе знать, убеждаясь, что все выпускники Уэст-Пойнта двигаются по карьерной лестнице в нужном темпе и направлении, или иным образом получают нужное назначение или распределение. Иногда они безобидны, как с моим старым шефом, капитаном Харрисом, переведённым в Форт-Рукер для тренировки на вертолётах. Его рекорд в Батарее Б был не слишком выдающимся – и ЗАУП перевели его ещё куда-то для второго шанса.

А сейчас, похоже, кольценосцы окружили Хокинса живым щитом. Я с отвращением покачал головой.

– А что с пилотом? Ему дали медаль?

– Наверное, – пожал плечами Физерстоун. – Вы свою получите, почему бы и ему не дать?

– Простите? Какую медаль? Самому примерному заключённому?

– А может, Бронзовую Звезду? – сухо сказал он.

– Верно, – я уставился на него, и он не улыбался. – Вы серьёзно? – он кивнул. – За что?

– Бронзовая Звезда может быть присуждена за отвагу или заслуги, или за то и другое. Вы, капитан, можете претендовать на неё по обеим пунктам.

– Забудьте! Я никогда не надену её! Это оскорбление для парней, с которыми я был!

– Вы наденете её не для себя, капитан, вы наденете её для парней, с которыми были. С медалями всегда так, сынок. Поверь мне. Их носят для тех, кто не может её носить, – ответил он. – Чёрт, если хоешь, думай об этом как о плате за молчание об этом грёбаном кошмаре. Неважно. Поверь мне, ты заслужил это!

Я поглядел на Физерстоуна. Он был асом своего класса, и я впервые поглядел на его грудь. Там была Бронзовая Звезда с буквой «V» – за доблесть, и дубовый листик, означающий его вторую награду, а также Пурпурное Сердце и красная, жёлтая и зелёная медали за боевые заслуги во Вьетнаме. Полковник Физерстоун не всегда был юристом. Я кивнул в знак понимания.

Технически, вас должны были послать в горячую точку, вместе с десантниками, но я убедил командира вашей бригады, что этот случай в Никарагуа идёт в счёт! – заметил он, – Кстати, что вы сделали своему командиру бригады, что он так разозлился? Он отказался рекомендовать вам награду. Я получил рекомендации от командира 505-й, но вы не получите медали за доблесть.

– Я продолжил расти, – рассмеялся я на это. – У Могучего Мышонка проблемы со всеми высокими офицерами. Вам было бы ещё хуже! – Физерстоун был даже выше, чем я, на дюйм или два. – К сожалению, для меня, но к счастью для батальона, во всём прочем он невероятно компетентен.

– Ну, теперь всё будет не так плохо?

Вернулась медсестра с моим бульоном и вылила на Физерстоуна ещё одну порцию брани за курение. Он убрал сигареты и уболтал её на сэндвич, пока я пил бульон и ел желе. Он сделал пару пренебрежительных замечаний о моей еде, на что я просто показал ему средний палец, и он рассмеялся.

После обеда полковник Физерстоун сказал:

– Расскажите мне о миссии, с начала до конца. Вы единственный, кого я не слышал. Приступайте.

В следующие полчаса я рассказывал о прыжке, начав с момента, где нас привезли к самолётам, и заканчивая моментом, когда мы на вертолётах вернулись домой.

– Я могу понять, почему Хокинс взъелся на меня. Что произошло? Военная полиция ждала меня уже к моменту прибытия?

– Скорее всего. Начальник ВП допросил этого вашего лейтенанта Фэрфакса, как только он приземлился. Именно он и сказал, что вы убили четырёх гражданских.

Я застыл и поглядел на Физерстоуна:

– Думаю, вы имели в виду, что он сказал, якобы я убил четырёх гражданских, сэр.

Он пожал плечами.

– Может, и так, может, и так. Расскажите мне о них, капитан. Гипотетически, конечно.

Я на секунду замолчал, чтобы собраться с мыслями. Я ни за что не собирался признаваться в любом дерьме этому парню!

– Хм-м… Говоря, конечно, гипотетически… Моя миссия, как вы помните, была двойной. Во-первых, вернуть моих парней домой, неважно, как. Во-вторых, не дать никарагуанцам понять, что мы вторглись к ним. Никаких международных инцидентов.

Физерстоун кивнул.

– Международные инциденты – это плохо. Если бы вы, парни, были бы схвачены в Никарагуа, это было бы на передовицах не меньше года. Помните Пуэбло?

– Более чем. Так или иначе, мы взяли в плен четырёх наркош, не солдат или гражданских, а наркоторговцев. К сожалению, для них, наш гений шпионажа, лейтенант Фэрфакс, нарушил приказ и заговорил при этих клоунах по-английски, так что они узнали, что мы американцы. Говоря гипотетически, конечно же, всё, что случилось с этими людьми – его ответственность.

Настала его очередь кивнуть.

– Я уже слышал это, хоть и не от него. Должен сказать вам, никто не подтвердил его обвинений в убийстве.

– Тогда, полагаю, никаких убийств и не было, – ответил я.

– Да? Ну тогда расскажите мне, что, гипотетически, произошло дальше.

– Ничего, конечно же. Как и сказали вам остальные, я подошёл к пленникам, которые были связаны у склада топлива, и освободил их, а затем четырежды выстрелил в воздух, чтобы припугнуть их. Это, должно быть, сработало. Мы слышали что-нибудь из Никарагуа?

– Ничего. Разумеется, лейтенант Фэрфакс заявил, что вы просто застрелили этих людей, а затем сожгли их тела в огне.

– Ну, учитывая, что и Фэрфакс, и все парни в то время были в другом месте, никто не видел, как я их освобождаю, верно? – спросил я. – Это именно то, что случилось, конечно же.

– Как я и сказал, – он помолчал секунду, что-то обдумывая. Мои ответы, видимо, удовлетворили его любопытство, или что-то ещё, и он пожал плечами. – Хорошо, с этим закончили. Мне позаботиться о телефоне?

– Да, пожалуйста.

Он кивнул и, встав, направилась к двери.

– Капитан, позвольте мне сказать вам одну последнюю вещь. Прежде, чем прийти сюда, я поднял ваше дело. Я видел ваши записи по фитнессу. Я видел отчёты о вас из ФБР и МГИ. Я даже видел ваши налоговые счета…

– ФБР и МГИ? О чём вы говорите? – перебил я его.

Физерстоун кивнул с серьёзным видом.

– Вас готовили к командной должности, капитан. Разумеется, вас серьёзно проверяли.

– Боже!

– Я, наверное, знаю о вас больше, чем кто-либо, кроме, разве что, вашей жены. Вы закончили старшую школу в 16 – во всех отношениях. Затем ваша семья с вами рассталась. Я знаю и о вашем братце-психе. Вы блестяще окончили колледж и стали доктором в 21. В 25 вы получили капитана и собирались получить майора в 28. Вероятно, вы бы окончили бы ККВУ, даже стоя на голове и с закрытыми глазами. Чёрт, вероятно, там вас ждала ещё одна степень. Затем славный тур куда-нибудь в качестве командира батальона, и, на сладкое – поездка в Пентагон. И вот к тридцати у вас своя бригада. Звучит знакомо?

Я молча кивнул. Он был прав. У меня была бы бригада как раз ко времени боевых действий против иракцев, вторгшихся в Кувейт. Командовать бригадой при самой однобокой победе со времён франко-прусской фоны – это гарантия звезды к моменту двадцати лет службы. Физерстоун же продолжал:

– С момента полового созревания вы держали высокий темп. Вы уже мультимиллионер, – должно быть, он увидел изумление на моём лице, потому что сказал, – Ага, я знаю. Я же видел ваши налоговые счета, помните?

– И что вы об этом думаете, полковник? – пожал я плечами.

– Только то, что сказал. Вы держали высокий темп, чтобы получить генерала. И вы бы получили его. Но теперь это закончилось. Помните, капитан, это просто ещё одна работа. Правда же, только и всего. Это хорошая работа, почётная работа, порой опасная и увлекательная работа. Это определённо работа, которая должна быть выполнена. Тем не менее, в конце концов – это просто работа. И для вас эта работа окончена. Работа – это не то, кто вы есть, это то, что вы делаете. Пришло время вернуться домой, стать отцом и мужем. Теперь это – ваша работа, – ответил полковник Физерстоун.

Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Во многом он был прав. Я был птицей быстрого полёта. Как и генерал Хокинс? Я был таким же, как и он? Летящим через людей? Мне не нравилась эта мысль и мне нечего здесь было доказывать. Я открыл глаза и улыбнулся:

– Суть ясна, полковник. Дайте мне телефон, с него и я начну.

– План состоял в том, что завтра вы летите в Вашингтон, в Уолтер Рид, для операции на вашем колене. Если хотите, я могу помочь вашей семье увидеть вас там.

– Буду очень признателен, сэр.

Пять минут спустя полковник вернулся с телефоном, который он подключил к розетке над кроватью. Занятно, что это всё ещё был высокий уровень безопасности. На телефоне не было цифр; подняв трубку, вы попадали в распределительный отдел и должны были назвать нужный номер. Когда я назвал свой домашний номер, полковник Физерстоун кивнул и вышел из палаты.

– Алло? – ответила Мэрилин.

– Солнышко, это я, Карл.

– КАРЛИНГ?! Где ты?! Что с тобой случилось?!!

– Всё в порядке, милая, всё в порядке. Произошёл небольшой несчастный случай, и я сейчас в больнице. Завтра я лечу в Вашингтон, в больницу Уолтер Рид. Может, ты могла бы приехать туда. Я хочу увидеть тебя и своего сына. Господи, как хорошо слышать тебя! – сказал я ей.

– Карл, что случилось? Что происходит? Я не понимаю! Я слышала, что ты в тюрьме!

– Это всё было недоразумение, Мэрилин. Я не в тюрьме. У меня просто проблема с моим коленом. Я в порядке. Всё объясню, когда увижу тебя. Ты сможешь прийти?

– Да! Как… да!

– Я могу попросить кого-нибудь прийти и помочь.

– Я просто не понимаю, что случилось, Карл! Ко мне приезжали из твоей батареи, привезли твои личные вещи и заявили, что ты под трибуналом! Что происходит?

Я улыбнулся про себя.

– Это всё просто недоразумение. Всё будет хорошо, Мэрилин. У нас будет долгий, долгий разговор.

Стоял канун Дня Благодарения. И в этом году у меня действительно были причины быть благодарным.