С чистого листа главы 1-99

Глава 56. Международные отношения

Мы высадились в Гондурасе в 7.00 утра, в понедельник, 7-го сентября 1981-го года. Тогда мне казалось, что боевой вылет лучше, чем болтаться в батальоне или с Мэрилин.

Заключив много лет назад договор с КПОЗ, я совершил ошибку. Нет, Армия не собиралась вести затяжных боёв. Но это не значило, что я не мог в них угодить. Сандинисты захватили Никарагуа и стали занозой в заднице для всего региона, особенно для дядюшки Сэма. Мы решили, что показать свою силу будет хорошей идеей. Нам было поручено привести в исполнение операцию «Южный Щит-81», совместную учебную миссию армии Гондураса и 82-й Воздушной Дивизии. В частности, целевая группа батальона была направлена в Гондурас с целью поднять флаг и принять участие и тренировках и военных играх.

Это всё было необычным событием. Но 82-я всегда находилась в боевой готовности, и а парашютисты – народ гибкий. То, что вещи путаются и смешиваются – практически часть службы, и ты учишься с этим жить. В этом случае туда летел батальон десантников, 1-й из 505-й вместе с их батареей из 319-й Воздушной Артиллерии; они и составляли целевую группу. Также с нами были отряд боевых инженеров (Компания Чарли, 307-я Инженерная), взвод Стингеров (Батарея Чарли, 3-я из 4-й ПВО Дивизии) и даже военная полиция из 82-й Компании. Местный наряд в Панаме, 193-я Пехотная Бригада, предоставляла мобильный полевой госпиталь, эскадру вертолётов Cobra attack и эскадру Hueys. С нами даже летел командир бригады, т. к. это была крупная операция.

И угадайте, какая батарея из 319-го должна была провести 3 месяца в Латинской Америке! Угадайте, чья жена не была счастлива! Мэрилин была уже 7 месяцев как беременна и 9 с лишним как стерва. Я не собирался в Гондурас! Я собирался в госпиталь, где она должна была родить моего ребёнка! Она собиралась разводиться! Она ненавидела меня, батарею, батальон, полк, бригаду, дивизию, армию, снова меня и так далее по кругу! Думаю, меня она ненавидела вдвое больше. Насчёт развода я не беспокоился. Она никогда бы не сумела вовремя найти адвоката и подготовить бумаги на базе (федеральная собственность), к тому же, я был уверен, что существует закон «Дорогой Джон» времён Второй Мировой, согласно которому, она не может развестись, пока я не вернусь домой. К тому же времени, надеялся я, она сменит гнев на милость.

Я лично присутствовал на родах всех трёх своих детей в прошлой жизни, и заявляю, что чудо рождения – не так прекрасно, как его рисуют. Мой отец придумал лучше – он выкурил целую пачку в комнате ожидания, читая «Поле и поток». Мы были поставлены в известность о развёртывании в понедельник, 31 августа, и большую часть недели я провёл в батарее, за подготовкой. Там было спокойнее!

Этим летом моя жизнь в батальона заметно ухудшилась. Лейтенант-полковник Буллер стал полковником Буллером и был переведён в Брюссель от НАТО. Его преемник, лейтенант-полковник Моррис, не был моим поклонником. Я подозревал, что если мой парашют над Гондурасом не раскроется, он не будет огорчён.

Нет, проблема была личной, и её было никак не исправить. Лейтенант-полковник Моррис принёс с собой прозвище, «Могучий Мышонок», и не без причины: его рост был всего 5,7. Трое командиров батареи были: капитан Миковски, 5,8, капитан Борисовски, 5,10, и я, 5,11. Он невзлюбил нас всех троих – пропорционально нашему росту! Могучий Мышонок собирлася сделать нас лучше и решить все наши проблемы, какие бы то ни было, и, кажется, чем выше мы были – тем больше у нас было проблем. Миковски мог немного присесть и избежать их, но мы с Борисовски были в заднице! До Силла оставалось ещё 3 месяца, и я был счастлив провести их в чужой стране. Борисовски оставался с проблемой в одиночестве и, вероятно, к нашей следующей встрече стал бы капралом. Я же просто радовался, что Буллер перед своим уходом успел утвердить моё назначение в ККВУ.

Хуже всего было то, что дивизия решила, будто наши гондурасские союзники оскорбятся, если артиллерийской батареей будет командовать простой старший лейтенант. Нет, это должен был делать только капитан, так что моё повышение было передвинуто вперёд, под громогласные возражения полковника Морриса. Чертовски хорошо, что сразу после развёртывания я уезжаю в Форт-Силл!

Так что в воскресенье мы загрузились в Герки и в понедельник утром высадились в зоне Ла Паз в Гонударсе. Если бы не тот факт, что командир батальона держал над моей головой топор, а Мэрилин его точила, это было бы, наверное, даже приятно. Мы разместились на военном аэродроме близ Тегусигальпы. Рядом находились ЦРУ и Спецназ, вероятно, делая то, что им не следовало бы делать в соседнем Никарагуа, но мы не имели к ним никакого отношения. Мы много времени обучали и тренировали гондурасскую армию, и работали с их десантными батальонами, но это не всё. Был развёрнут также полевой госпиталь – и он лечил даже гражданских, в знак доброй воли. Hueys остались позади, поскольку армия переходила на Blackhawks. Инженеры были развёрнуты по всей округе, помогая строить дороги и мосты.

И вся эта шайка-лейка находилась под командованием бригадного генерала Хокинса из Форт-Беннинга, который рассматривал «Южный Щит-81» как свой билет в Пентагон. Он постоянно поднимался по задникам майоров и полковников, заставляя их делать всё жёстче, быстрее, лучше и т. д., и т. п. Как капитан, однако, я находился достаточно далеко в его пищевой цепочке, чтобы не общаться с ним лично, и это полностью меня устраивало.

А больше особо ничего и не было. Мой испанский ограничивался «'Mas cerveza, por favor!» и «Donde esta el baño?». Макс, теперь старший лейтенант и мой исполнительный, был куда полезней, потому что владел намного лучше. Кроме того, я не цеплялся за каждую юбку, как многие из моих ребят. Мальчишки есть мальчишки, так что я положил им щедрый запас резинок. Это ведь был конец лета в тропиках, и ты мог бы завестись даже ночью! Можно было найти какое-то местное пиво, но оно было похоже на кислую мочу, так что, когда было возможно, мы запасались Heineken, пусть даже оно было намного дороже. Я даже сделал пару прыжков с гондурасцами (с C-130) и получил набор местных значков десантника. Многие солдаты делают так на зарубежных тренировках. Я слышал об одном старшем сержанте, что собрал семь наборов крыльев со всего мира!

Я писал Мэрилин пару раз в неделю, и она отвечала. Она всё ещё была довольно зла, и я даже начал задумываться, нужна ли мне карьера в армии. Далее в 80-х у военных намечалось ещё больше действий, и я уж где-нибудь, но попал бы на них. Разводом она мне больше не угрожала, но это, кажется, был бы наш последний ребёнок, и другого шанса всё начать я бы не получил!

12-го октября лейтенант-полковник Уилкокс, командир 1-го батальона 505-й дивизии, выследил меня в командном штабе. С ехидной ухмылочкой он передал мне радиограмму, пришедшую не на тот пункт. Чарльз Роберт Бакмэн весил 7 фунтов и 14 унций; он родился сегодня утром, в 3.05. С матерью и сыном всё было хорошо. Последняя строчка гласила: «Развод отменяется. Планируется праведное убийство». Мне понадобилось ещё 48 часов, чтобы с помощью ребят из МАРС – Милитаристических Акустических Радио-Систем – позвонить ей. Кажется, я все два дня ходил с идиотской улыбкой!

Через две недели я получил увесистую посылку. Мэрилин выслала мне кучу фото и длинное письмо. Оказалось, что прилетела её мать, чтобы провести неделю с ней, а затем приехала с очередной «поездки на море» и Сьюзи, чтобы посетить её. Это был первый раз, когда я увидел своего нового сына – и это весьма меня смутило! Я всё время планировал, что Паркер родится вновь. Он был хорошим мальчиком, сыном, которым годился бы любой отец – и я, разумеется, гордился. Но этот ребёнок не был Паркером! Он не был на него похож. Сначала я решил называть его Чарли, но думать о нём как о Паркере, но это было не так. Было очень удручающе понять, что Паркер, как часть моего прошлого, полностью исчез. Элисон умерла, а теперь пропал и Паркер. Как и Мэгги. Я был рад новому сыну – и растерян от потери прочих детей. И очень обескуражен! Были ли они где-то в другой временной ветке или альтернативной вселенной? Я попросту не знал.

Месяц спустя у нас было последнее упражнение. Хокинс решил, что мы будем отрабатывать боевой прыжок вместе с гондурасцами, используя их активы. Ладно, это имело смысл. К счастью, мы не собирались сбрасывать батарею, а просто высадили бы её после того, как 505-я и местные обеспечили бы безопасность в зоне приземления. Довольно рутинная штука. На следующий же день мы должны были начистить оружие, упаковать рюкзаки, сесть в «Доджи» и убраться отсюда ко всем чертям.

По крайней мере, так всё начиналось.

Первый намёк, что вещи пойдут не по плану, я получил тогда, когда меня вызвали в офис лейтенант-полковника Уилкокса, утром в понедельник 9-го ноября. Командир бригады улетел в Вашингтон днём ранее, и Вилкокс оставался за главного. Он работал в полевом штабе, и, когда я до него добрался, там уже был один из капитанов парашютной компании. Здесь, в полевых условиях, формальности не так важны, как дома, так что я просто постучал в дверь, вошёл и спросил:

– Вы звали меня, сэр?

– Ага, входи, Док, – он указал на кресло возле того, что было занято капитаном Бобом Докованом (Компания Чарли, 1-й 505-й).

Я сел и спросил:

– И ты здесь, Боб? Что случилось?

Донован кивнул, но ответил за него полковник Вилкокс.

– Ты знаешь лейтенанта Булраша?

Мне понадобилась секунда, чтобы сообразить, кто это такой.

– Глава огневой поддержки из 505-й? – он был их артиллерии, но прикреплён к пехоте в качестве лидера группы огневой поддержки из 10 человек). – Ага, вроде да. Я мельком видел его. А что?

– Он моя огневая поддержка, – ответил Донован, – и он должен был прыгать вместе с нами, но вдруг попал в больницу с аппендицитом.

– Ну, он теперь нескоро будет прыгать, – кивнул я.

Полковник тоже кивнул и спросил:

– Мне нужен ещё один наблюдатель для упражнения. Ты босс артиллерии. Кто свободен?

– А как насчёт ребят из двух других компаний? – я был слегка запутан, потому что обычно сержант огневой поддержки был вторым человеком в отряде и брал на себя управление в экстренной ситуации.

– Уже улетели, – пожал плечами полковник. – Кроме того, я хочу, чтобы это был офицер, ведь мы делаем это вдвоём с гондурашками.

– Что ж, выбор оставался невелик. В каждой пехотной роте есть артиллерийский наблюдатель, либо приписанный, либо назначенный, и их регулярно тренируют артиллерийские офицеры. Единственными доступными были я и мои лейтенанты.

– Остаёмся только я и мои парни, – пожал я плечами.

– Я так и думал, – согласился полковник. – Выбирай.

Я усмехнулся Доновану.

– Почему бы и нет, чёрт побери? Я сделаю это. Давайте поглядим, как Макс справится с батареей в моё отсутствие, – я хотел выступить наблюдателем. Это работа для любого салаги, а не командира батареи, но Максу нужно было порулить батареей самостоятельно. Если ты это был настоящий бой, я бы пожертвовал младшим лейтенантом и взял батарею на себя, – Это будет мой последний прыжок перед уходом из дивизии. Время тряхнуть стариной!

– УРР-РА! – ответил лейтенант-полковник Вилкокс, и мы с Бобом засмеялись. Он поглядел на капитана Донована и спросил:

– Что-нибудь ещё?

– Не-а.

– Тогда валите отсюда к чёрту.

Мы с Бобом встали и вышли. Я последовал за ним туда, где была расквартирована его компания, и прошёл в его кабинет, он же спальня, где мы обсудили планируемое развёртывание. Оно было во вторник утром, на следующий день, и мы прыгали с гондурасских самолётов, тогда как гондурасцы прыгали с предоставленных нами C-130.

– У гондурашек есть Герки? – спросил я Боба. Мне на глаза не попадался ни один C-130 Hercules без маркировки ВВС США, но, возможно, на другой базе они и были.

– Полагаю. Я не видел их, но должны быть. Может, у них есть какие-то C-123 Providers. Они похожи на 130-е, но меньше на две трети. Хотя все характеристики такие же.

– Думаю, завтра мы это узнаем, – ответил я. Затем я отправился сообщить Максу и батарейному сержанту, что теперь они сами по себе. Я даже не собирался им помогать. Я лишь сказал им, что только что погиб после того, как мог парашют не раскрылся, и теперь они должны сделать всё сами. Старший сержант батареи был довольно новым; пришло время взглянуть, насколько они созрели.

Что ж, на следующий день мы и узнали! В середине утра у расположения Компании Чарли показалась колонная пожертвованных нами полуторок. Я уже был здесь со своим снаряжением. Мы с Донованом с любопытством глядели на грузовики; казалось, что их не хватит для всех людей и их снаряжения. Их и не хватило. Мы загрузили всё, что влезло, и направились в дальний конец поля, где были развёрнуты гондурасские ВВС.

План состоял в том, что американские ВВС сбрасывают гондурасских десантников, а гондурасские ВВС сбрасывают Компанию Чарли. Предполагалось, что прыжок будет ещё до полудня, но всё шло очень медленно. Теперь было похоже, что он совершится в лучшем случае поздним вечером.

С момента, как остановились наши грузовики, всё становилось только хуже. Мы дошли до угла ряда ангаров и нашли свои самолёты. Нет, гондурашки не использовали C-130. Нет, они не использовали C-123. Гордостью Гондурасского воздушно-транспортного флота были четыре сияющих C-47! Должно быть, мы отдали их им сразу после Второй Мировой.

– Это то, о чём я думаю? – спросил я, глядя на винтажные самолёты.

– Это не могут быть они! – ответил Донован.

Парни высадились с грузовиков, и теперь смотрели так же, как и мы. Сержант Компании, сержант первого класса, подошёл к нам и спросил:

– Это по-настоящему, сэр?

– Искренне надеюсь, что нет! – ответил его капитан.

– Мой отец, должно быть, высаживался с одной из таких штук в Нормандии! – сказал сержант. Его имя было Хайтауэр, и он был старшим парнем в Компании, ему было 32. Он ещё застал Вьетнам, как и Боб Донован.

– Мы уверены, что не забрели по ошибке в музей старых самолётов? – заметил я.

В этот момент рядом затормозила пара джипов. Первый был полон гондурасских офицеров, аж светящихся, очевидно, из гордости за свои антикварные самолёты. За ними следовал лейтенант-полковник Вилкокс, в таком же сильном ужасе. Проигнорировав лопочущих гондурашек, мы с Доновавом и сержантом Хайтауэром подошли к полковнику Вилкоксу. Отослав водителя, мы поговорили вчетвером. Ладно, мы с Хайтауэром просто случали, пока говорили Вилкокс и Донован.

– Вы что, шутите? – спросил Донован.

– Я сам только что узнал! – в ужасе ответил командир батальона.

– Полковник, мои бойцы никогда не видели этих штук, не говоря уже о том, чтобы прыгать с них! Они даже не знают, как из заводить! – от линии самолётов раздался громкий стук, и мы увидели, как механик стучит гаечным ключом, и из двигателя одной из гондурасских пташек бьёт струя чёрного топлива.

– Я знаю!

– Полковник, мы никогда не тренировались с этими штуками! – запротестовал он. Это было чистой правдой. Американские десантники тренируются на C-130 Hercules и C-141 Starlifter. А что до этих штук – они последний раз были в ходу ещё до нашего рождения! У них даже радиочастоты другие.

– Я знаю!

– Мы не можем сделать это!

Тут подрулил третий джип, с бригадным генералом Хокинсом, улыбающимся и, кажется, невероятно гордым собой. Мы замолчали, когда он подошёл к нам.

– Разве это не великолепно? – воскликнул он. – Что за чудесные самолёты!

Полковник уставился на него. Генерал Хокинс был из тех, кого называли «пятипрыжковыми». Он прошёл прыжковую школу, когда был новобранцем, отслужил свои три недели тренировок и пять положенных прыжков – а затем поставил галочку в списке и больше никогда к этому не возвращался. О воздушно-десантных операциях он звал едва ли больше моего сына.

– Генерал, – сказал он, – Мои люди никогда не тренировались на C-47. Они не подходят для этого.

– Что ж, тогда это прекрасная возможность попробовать, не так ли?

– Сэр, при всём уважении, они не обучались этому. Они могут пострадать. Мы не можем использовать эти самолёты.

Но генерал Хокинс и слышать этого не хотел. Фактически, в следующие 5 минут говорил только он. А точнее, орал. Мы сядем в эти самолёты. Мы спрыгнем с них. Ему плевать, что это опасно. Ему плевать, что мы не тренировались. Ему плевать, если мы все рухнем и разобьёмся в лепёшку! Мы сделаем это! Иное было бы оскорблением наших гостеприимных хозяев, несмываемым пятном в наших (его!) записях и международным инцидентом. И если лейтенант-полковнику Вилкоксу это не нравится, он может быть заменён, как и любой другой офицер, которому это не нравится!

Лейтенант-полковник Вилкокс сказал Хокинсу изложить приказы в письменном виде, чего Хокинс делать не желал. Почему Вилкокс просто не отказался наотрез – для меня загадка, но он отступил на эти позиции и твёрдо встал на них. Тогда генерал Хокинс вернулся в свой джип, выдал нам ещё порцию идиотских приказов и уехал.

Лейтенант-полковник Вилкокс нервно поглядел на капитана Донована и забрался в свой джин.

– Поглядим, что я могу сделать, но я попробую это выяснить. Убедитесь, что в главном самолёте есть место для меня. Если мы будем это делать, я пойду первым! – и он отчалил.

Донован повернулся ко мне:

– Ты можешь поверить в это дерьмо?

Я мог ответить только одно:

– Как я могу помочь?

Донован махнул рукой Хайтауэру, и мы вместе забрались в ближайшую гондурасскую пташку. Забравшись внутрь, мы осмотрелись. Она была пугающе примитивной, хотя и любовно поддерживалась в порядке. Также было кристально ясно, что нам придётся быстро учиться прыгать сбоку самолёта. И из С-130, и из С-141 мы прыгали из заднего люка и из боковых дверей. В отличие от С-47, там есть две боковые двери, и задний люк достаточно высок, чтобы не волноваться насчёт того, что ты ударишься об него в прыжке. Обычно мы прыгали из дверей.

Ещё одним большим отличием был размер. Птичка гондурашек вмещала 16 десантников; в Герки входило 60 человек, а в Starlifter – все 100. Будучи внутри гондурасской птички, ты чувствовал себя запертым в банку с сардинами. Для сравнения – современный транспорт выглядит как гараж на 4 машины!

– Простите, сэр, – заговорил Хайтауэр, – могу я внести предложение?

– Прошу, Топ, что угодно!

– Ну, мой старик был десантником во Вторую Мировую, в «Клекочущих Орлах», и он как-то сказал мне, что настоящий фокус при прыжке с таких самолётов в том, чтобы отталкиваться от дверей двумя руками и практически нырять, чтобы не врезаться в верхнюю балку.

Донован секунду глядел на него, а затем перевёл взгляд на меня.

– Ну и радость!

Сэр, давайте возьмём кучу подушек и начнём отрабатывать прыжки с этих штук.

– Так и сделаем, Топ! – кивнул Донован.

Вернувшись наружу и спрыгнув на бетон, Донован позвал троих своих взводных лидеров и троих их сержантов.

– Вот что будет. Мы прыгнем с этих С-47. Это будет как прыжок с Герков, но с парой изменений.

Офицеры и бойцы Донована уставились на него, пока он объявлял изменения. Первый и третий взвод прыгали; второй оставался и обеспечивал поддержку. Мы прыгали налегке – никакого тяжёлого оружия, никаких мортир, миномётов, пулемётов, противотанкового или противовоздушного оружия. Полтора десятка прыгунов на каждом самолёте. Изменения коснулись даже артиллерийского элемента – т. е. меня. Нормальный элемент огневой поддержки состоит из младшего офицера, связного и минимум пары десантников для защиты. Теперь были только я – и связной. Это был один из полудесятка связных и медиков из «11 Браво», приписанных к пехоте. Мы даже урезали личную экипировку. Поскольку по плану, сразу после приземления мы должны были стрелять на дальность, нам выдали снаряды – довольно необычные. Также нам дали трёхдневный паёк. В общем и целом, это был голливудский прыжок, только с оружием и едой.

Когда мы загрузились в самолёты, я начал размышлять. У нас было четыре самолёта и пять офицеров – полковник, капитан, два командира взводов и я. Стандартная доктрина предписывала иметь по офицеру на каждый борт. Это стандартное разделение, на тот случай, чтобы при сбивании одного самолёта отряд не лишался всех офицеров. Вместо этого Донован назначил Вилкокса на первый самолёт, командира первого взвода на второй и командира третьего взвода на третий; Донован и я летели на последнем самолёте, с третьим взводом и лейтенантом второго класса Джоном Фэрфаксом. Лейтенант Фэрфакс был самым «зелёным» лидером взвода. Остальные двое были уже старшими лейтенантами и выглядели вполне компетентныи. Фэрфакс же… не слишком.

Если планировалось, что мы должны загрузиться и спрыгнуть после обеда, то теперь это выглядело маловероятным. Войска пошли внутрь ангаров, чтобы укрыться от солнца и воспользоваться туалетом. Лейтенант Хобарт из второго взвода отправил всех, кто не прыгал, обратно в их бараки, а затем организовал доставку еды остальным. Между тем, механики продолжали копаться в С-47. Может, нам повезёт и самолёт, на котором мы летим, признают неисправным и не выпустят с земли! Может, мне просто следовало пойти и прострелить ему шины!

Тем временем старший сержант Хайтауэр достал подушки и его ребята начали отрабатывать прыжки из С-47. После пары попыток мне правда хотелось прострелить шины! С положительной стороны – мы прыгали настолько налегке, что спокойно могли вместить по 20 человек на борт, а не то что 18.

Согласно учебникам, первый этап высадки в ночное время состоит из маленьких высокотренированных групп бойцов, которые выступают в роли разведки – высаживаются первыми и узнают, где они находятся, а затем устанавливают огни и радиомаячки для последующего облегчения пути в темноте. Затем идёт несколько волн десантников, которые прыгают на плохих парней, не спрашивая разрешения. Наконец, выходит и приземляется в охраняемом квадрате тяжёлая экипировка. В целом важно одно – это настолько опасно, что используется только для самых жизненно необходимых миссий. Даже во время Второй Мировой, после катастрофической ночной высадки в Нормандии Армия отменило большинство ночных прыжков. Мы собирались сделать это днём – но, увы, попросту не вышло.

Было уже поздно, когда мы наконец-то погрузились в гондурасских пташек. С-130 уже загрузились и сбросили десант, вернулись и сбросили смешанный отряд американских и гондурасских парашютистов, а затем загрузили и выгрузили тяжёлое вооружение! Мы теперь были Тормозами Чарли и собирались прыгать после всех остальных, посреди ночи. Вернулся лейтенант-полковник Вилкокс с плохими новостями. Он говорил с Бобом Донованом, но я был достаточно близко, чтобы услышать.

Я пытался связаться с кем-то в бригаде, но не смог поймать полковника. Всё на тебе. Я поддержу тебя, но расплата будет жестокой.

Донован вздохнул и поглядел на свою Компанию.

– Давайте подумаем. Что, блять, они могут нам сделать? Оставить в Гондурасе?

Полковник Вилкокс ушёл, как только пилоты-гондурашки объявили, что сломанный С-47 исправен. Мы все взяли снаряжение и погрузились на самолёты. Я последовал на капитаном Донованом и младшим лейтенантом Фэрфаксом. Было уже за полночь, когда мы спрыгнули; к тому же, уже среда, 11-е.

Рейс был коротким – где-то 100 километров. С-130 достаточно быстр, чтобы вы успели набрать высоту как раз к достижению зоны высадки. С-47 же был вдвое медленней. Внутренняя часть самолёта находилась в режиме ночного прыжка – только красные огни, чтобы глаза привыкли к темноте. Фэрфакс выглядел очень нервным. Я усмехнулся ему и заорал, перекрикивая шум мотора:

– Улыбнитесь, лейтенант! Мы славно развлечёмся!

Фэрфакс испуганно поглядел, а затем обернулся на своего капитана, который тоже ухмылялся ему сквозь камуфляжную раскраску.

– Джонни, запевай!

– Сэр? – вытаращился Джонни.

Я лишь покачал головой и рассмеялся:

– Давай же, Джонни, ты знаешь слова!

Он был просто новобранцем, застил страх ему глаза;

Он проверил снаряженье – путь заказан был назад!

Остальные десантники услышали, как я начал петь – и тут же подхватили! Мы пели о том бедном ублюдке до тех пор, пока сигнальные огни не зажглись и капитан не подал команды вставать на ноги.

У капитана Донована было несколько слов для нас:

– Сделаем это быстро. Покидайте двери так быстро, как можете. Это почти не отличается от 141-го, но медленнее. Так что давайте веселиться и наслаждаться прекрасным видом по пути вниз!

Мы все подошли поближе к дверям, а затем свет изменился. Капитан прыгнул, прыгнул Джонни, а затем прыгнул и я. Кстати, знаете, как в фильмах, прыгая из самолёта, кричат «Джеронимо»? Так вот, никто так в жизни не делает, это полная херня!

Никаких прекрасных видов там не было. Была лишь темнота, хоть глаза выколи. Уже по одному этому я понял, что что-то не так. Мы были последними, кто прибыл на вечеринку. Зона высадки должна была сиять, как грёбаная рождественская ёлка! Но вместо этого – ничего! Всё было совершенно тёмным, а затем, вблизи от земли, я услышал хруст, почувствовал пронзительную боль в правой ноге, рухнул на землю – и всё погрузилось во тьму.