С чистого листа главы 1-99

Глава 60. Начало конца

После нашего краткого звонка телефон унесли из моей палаты. Очевидно, полковник Физерстоун был не из самых доверчивых – или из самых осторожных. Это было для меня неважно. Мне было необходимо уложить всё в голове.

Я больше не собирался скрывать свои деньги. Так что я попросил его снять приличный люкс в хорошем отеле, вроде Hilton или Ritz, а не в каком-то сраном Super-8. Он посоветовал Hilton в Сильвер-Спринг, в паре миль от места, по всей линии Мэриленда, и меньше чем в 10 минутах езды. Я согласился на это. Он сообщил, что в Форт-Брэгге есть свои представители ШВТ; завтра они позвонят ей и дадут все указания, или же заранее встретятся с ней и довезут сами. А кто-нибудь из Вашингтонского офиса ШВТ встретит её в субботу и довезёт до Уолтер-Рида.

После этого я сказал «спасибо» и попрощался с полковником. Он сказал, что будет следить за моим делом, но ему нужно было лететь в Форт-Рукер, в Алабаму, чтобы разгребать ещё какое-то дерьмо. У меня сложилось впечатление, что это его основная работа – решать проблемы, которые никто не хотел выносить в суд или на публичное обозрение.

Я знал Мэрилин. Если к полудню она соберёт машину и сможет выехать – это ещё очень повезёт. У нас была семейная шутка, что нужно всегда называть ей время на полчаса раньше срока, и тогда она будет приезжать вовремя. От Файеттвилля до Вашингтона пути было примерно на 6 часов, если только она не заблудится и не свернет в Сан-Франциско. Я надеялся, что она заметит реку Миссисипи прежде, чем пересечёт её.

Это значило, что она проведёт ночь в Hilton и увидит меня через два дня. Такой план меня радовал. Это давало мне ещё две ночи здесь, на проверки и подготовки, а затем я на стареньком C-123 Provider полечу в Эндрюс, Вашингтон, чтобы попасть в Уолтер Рид. Должно быть, она будет там раньше меня. Я лишь надеялся, что у меня будет шанс увидеть её раньше, чем они начнут работать надо мной.

Спустя два дня я был достаточно здоров, чтобы путешествовать. Чтобы не приключилось с моими почками, кажется, они приходили в норму, хотя мне и оставили отвод. Из меня вытащили немалую часть трубок, но оставили и пару капельниц, и катетер. Это был чудесный полёт. Provider летел даже громче и жёстче, чем Herc, а у моей не самой милой и игривой стюардессы была лёгкая щетина.

Уолтер Рид встретил меня полным физически осмотром. Очевидно, там считали, что только именитые врачи из Уолтер Рид способны диагностировать меня правильно. В конце концов, всем было превосходно известно, что в больнице Флота в заливе Гуантанамо до сих пор использовались пиявки! К своему удивлению, я слышал тот же комментарий от персонала Гитмо о военных госпиталях. Это продолжилось следующим утром и вплоть до обеда, и никто не мог сказать мне, прибыли ли уже Мэрилин и мой сын.

А они прибыли. В районе обеда меня вернули в постель – в моей частной палате. Частная палата была запросом от полковника Физерстоуна, потому что, сказал я, классификация или нет, но своей жене я собираюсь рассказать всё как есть. Кроме того, что я сделал с четырьмя пленными. Мэрилин никогда не поймёт и не примет этого.

В последние несколько дней я много думал об этих убийствах. По некоторым стандартам я убил их, но не по всем. Согласно Женевской Конвенции и Единому кодексу военной юстиции, мне запрещалось убивать гражданских лиц при любых обстоятельствах, кроме прямого нападения на меня и моих парней. Однако, если бы я соблюдал правила Женевской Конвенции – мне бы следовало сдаться вместе с отрядом гражданским властям и ждать помилования или освобождения. Смехотворно.

Во время военных операций я мог быть, в определённых случаях, оправдан в убийстве – если это было во имя выполнения миссии. Но это, опять же, было неприменимо. Если бы я участвовал в легитимной миссии, связанной с наркотиками, я мог бы доставить своих пленников властям для дальнейшего решения их судьбы – что, опять же, было невозможно сделать в реальности.

Или я мог пустить по пуле в каждую башку и думать, что мир будет лучше без четырёх наркош.

Однажды, когда я учился управлению, я попал на занятия по управлению персоналом и человеческими ресурсами, которые вёл парень, бывший вице-президентом АТТ, и куривший покруче Физерстоуна. В один день он совершенно неожиданно спросил:

«Кто из вас поддерживает смертную казнь? Поднимите руки, – руки подняла примерно половина, включая меня. Он кивнул и сказал нам: – Вы – люди, которые способны увольнять людей».

Затем он пояснил, что увольнять людей – почти то же, что убивать их, с точки зрения самоощущения и последствий, но руководители должны быть способны сделать это.

Я всегда задавался вопросом, почему мне нравится руководить людьми. Мой отец не верил в смертную казнь (для прожжённого республиканца это странно, как по мне) и ненавидел кем-то руководить, когда такое случилось. У меня никогда не был проблем с тем, чтобы уволить кого-то; это просто часть работы, ничего личного, просто сделай это.

Кажется, то же самое относилось и к убийству людей. Мне не нравилось это, но я должен был это сделать. Что ж – сон из-за этого я не терял и не собирался.

Любопытно, что у моей матери не было претензий к смертной казни. Порой в ней проглядывала очень твёрдая жилка. Я помню, однажды она была в числе присяжных и присудила отправить парня на смертную инъекцию. Он просидел в камере смертников 8 лет прежде, чем проект «Невинный» получил его ДНК и доказал, что он невиновен и его нужно выпустить. Что до мамы – она была обеспокоена тем, что он всё равно говнюк, а значит, его всё равно нужно было пустить в расход. Она сказала мне это, и глазом не моргнув. Мама бы не осудила меня за убийство четырёх наркош, уж это точно!

Пока меня везли в мою комнату, увидел в коридоре Мэрилин с детской коляской. Я повернулся, чтобы позвать её, но санитары двигались слишком быстро. Это не имело значения; Мэрилин тоже увидела меня. Примерно через 30 секунд она вкатила коляску в мою комнату, следуя за медсестрой; та улыбалась и не вмешивалась.

Лицо Мэрилин сияло, но по нему также катились слёзы, и она чуть не бросилась на меня.

– О Боже, о Боже, ты дома, ты дома! – к счастью, она стояла справа, а все мои трубки и швы находились слева. Я лишь улыбнулся и погладил ей по спине. – Ты жив! Ты жив!

Я остановил её поцелуем, а затем подтолкнул в сторону.

– Я так сильно по тебе соскучился, но, думаю, мы должны дать медсестре сделать её дело.

Медсестра, которую, судя по бейджику, звали Хортон, просто проверила мои температуру и давление, а затем сказала нам о часах посещения. После этого она склонилась над коляской и проворковала:

– Ну разве ты не милашка? И так хорошо себя ведёшь!

Мэрилин улыбнулась мне, а затем наклонилась над коляской.

– Хочешь познакомиться со своим сыном? – спросила она.

– Это его первая возможность увидеть своего ребёнка? – ахнула сестра Хортон.

Она подняла мою кровать, чтобы усадить меня в вертикальное положение, и Мэрилин вытащила Чарли из его комбинезона.

– Чарльз Роберт Бакмэн, это твой отец! – Мэрилин протянула сына мне.

Он был одет в синий детский костюмчик и дополнительно завёрнут в тонкое одеяльце.

Если бы я ожидал, что Чарли будет похож на Паркера – то это было даже не близко. Паркер был похож на меня и мою мать; Марли был больше похож на семью Мэрилин, её мужскую часть, всю блондинистую и крепкую.

Усадив сына на колени, я поддерживал его спину. Ему было уже два месяца, и он мог держаться прямо – с некоторой помощью. Он не слишком шумел, но глядел на меня и корчил забавные рожицы, а затем широко улыбнулся мне. Мэрилин была в восторге!

– Он знает, что ты его папочка!

– Должно быть, у него газы! – ответил я.

Медсестра рассмеялась и вышла. Мэрилин надулась, но я понюхал воздух и сказал, что был ближе к истине. Я вытянул перед ним свой большой палец, и он ухватился за него. Он был слишком мал, чтобы делать что-то ещё, но, как по мне, выглядел вполне нормальным. Я определённо не видел признаков синдрома Уильямса! Он проявляется на лице задолго до появления других симптомов.

Я пересчитал пальцы на его руках.

– Все 10! А что насчёт ног? – спросил я Мэрилин.

– И там тоже 10, – ответила моя жена.

Я ухмыльнулся сыну.

– Все 10 поросят? Я проверю позже, – я глянул на Мэрилин. – А что насчёт, ну, ты знаешь…

– Чего?

– Ну, у него есть и 21-й?

Она на секунду застыла, а затем закатила глаза и застонала:

– Мужчины! Вы все думаете, что это так важно! Да, у него есть и 21-!

Я снова повернулся к Чарли.

– Поверим мамочке на слово. Я смотреть не буду. Папочка подгузников не меняет!

– Папочка слабак! – Мэрилин забрала его обратно и понюхала его подгузники, – Сейчас ты всё и узнаешь.

Она снова вручила его мне, а затем вытащила из пачки, лежащей снизу коляски, свежий подгузник. Найдя ровное место на кровати, она умело поменяла его. Мэрилин меняла их своим братьям и сёстрам, как только стала достаточно большой, чтобы сделать это. Перед тем, как закончить, однако, она подняла его, чтобы я видел:

– Убедился? 21-й!

– Похоже, он может вырасти в 22-й, а то и 23-й, – заметил я.

– Мужчины! – после смены подгузников пришло время кормления.

Мэрилин вернула его мне, а затем выудила из сумки одеяльце и накрыла им свои плечи и грудь. Затем она расстегнула блузку и, забрав Чарли, сунула его под одеяльце. Она кормила его грудью!

– Ну, думаю, это лучше, чем бутылка, – сказал я. Мы обсуждали это во время занятий от Lamaze.

– Маленький поросёнок, вот он кто! – Мэрилин на мгновение поморщилась. – Гляди, какой ужас!

– Ну, он точно Бакмэн, – Мэрилин улыбнулась на это. – Господи, как хорошо тебя видеть. Я так по тебе скучал!

– И я тоже скучала. Но ты выглядишь ужасно! Ты так сильно похудел.

– Это изысканная больничная еда, – я пожал плечами. – Сброшенные килограммы мигом вернутся.

– Совсем не мигом, ты знаешь это.

Я снова пожал плечами:

– Теперь я дома, с вами, ребята. Я вернусь в форму. К чёрту эту диету, не так ли?

Мэрилин посерьёзнела.

– Карл, что с тобой произошло? Ты должен был поехать в Гондурас на пару месяцев и вернуться домой. Но тебя объявили пропавшим без вести и чуть ли не погибшим, затем сказали, что ты арестован, а затем ты оказался в больнице. Я не понимаю! Что с тобой случилось?

Я вздохнул и рассказал ей. На то, чтобы всё разъяснить, ушёл добрый час – ведь у Мэрилин не было понимания армейских порядков, какое было у Физерстоуна. Я пропустил часть с пленниками, просто повторив свою версию о том, что я развязал их и выстрелил в воздух, чтобы поторопить их. Ага, поторопить на пути на тот свет. Уверен, однажды в будущем они встретят меня там.

В конце она просто молчала. Чарли напился досыта, и теперь дремал в коляске. Я закончил со словами:

– И всё. Теперь они должны прооперировать мою ногу и дать мне реабилитироваться, и я уйду. Я больше не буду капитаном Бакмэном, милая.

– И после всего этого они просто выкинут тебя? Как мусор? Это ужасно! Разве ты не можешь предпринять что-нибудь?!

Я был этим удивлён – ведь Мэрилин никогда не была большой фанаткой Армии и не понимала в ней много. Может, это как когда ты убираешь детский шкаф и находишь игрушку, которую забросили годы назад. Ты идёшь её выбрасывать, а они это видят и начинают ныть.

– Всё будет хорошо, Мэрилин. Теперь нам не придётся переезжать в Оклахому, верно? – сказал я, улыбаясь ей. Это мне всё ещё не нравилось, но я мог с этим жить, – Серьёзно, я же буду хромать до конца своих дней! Я больше никогда не смогу командовать.

– А это так важно для тебя? – спросила она.

Я знал, что это именно так. Пока понятия не имел, чем займусь дальше, но знал, что должен быть боссом. Я на мгновение поглядел в окно и повернулся обратно.

– Ага, именно так. Это как работать в магазине мороженного и ни разу не лизнуть его. Я сойду с ума. Не волнуйся обо мне, всё будет в порядке.

Мэрилин очень странно на меня глянула и сказала:

– Карл, нам нужно поговорить вот ещё о чём. Я нашла твоё письмо.

– А? Какое письмо?

Она полезла в сумочку и вытащила оттуда большой маниловый конверт, и моя челюсть отвисла, а глаза полезли на лоб. Вот дерьмо! Я понял, что это за письмо!

– Ты не должна была читать его, если только, ну, ты знаешь! – на конверте была надпись с указанием «Открыть в случае моей гибели».

Он лежал в моём комоде, под моими трусами и нижним бельём. Я потёр руками лицо. Большинство солдат пишут такие письма, как минимум – во время боевых вылетов. Они или заготавливают их заранее, или пишут в последнюю минуту, а затем отдают кому-то на базе перед патрулём или прыжком. Я написал всё где-то после свадьбы и дополнил спустя пару месяцев.

«Дорогая Мэрилин,

Если ты это читаешь, значит, мне всё-таки попался неисправный парашют. Мама всегда говорила, что я плохо кончу, и, полагаю, в конечном счете, она была права.

Ты была лучшим, что случалось в моей жизни. Лучше, чем я когда-либо заслуживал. Если бы я прожил сто жизней – то хотел бы, чтобы ты была в каждой из них. Я люблю тебя больше, чем ты можешь представить. Прошу, прости меня, что не был достаточно хорош для тебя.

Мне жаль, что я не был самым лучшим мужем. Ты заслуживаешь лучшего человека, чем я. Теперь, когда ты носишь моего сына (или дочь), я оставил вас – и больше всего на свете желал бы вас увидеть. Ты будешь восхитительной матерью, уж точно гораздо лучше, чем я был бы отцом. Я сожалею об этом.

Однажды ты встретишь кого-нибудь ещё; человека, который разглядит в тебе все те волшебные черты, которые увидел я. Уверен – он будет лучше, чем я. И когда придёт время двигаться дальше, знай – я хочу этого, хочу, чтобы ты была счастлива. Ты заслуживаешь лучшего мужчину.

Напоследок сообщаю, чтобы ты переслала внутренний конверт Джону Штейнеру в Тимониум, Мэриленд. Адрес уже написал. Джон был моим адвокатом долгие годы, он изложил мою волю и поможет тебе добиться её исполнения, решив все проблемы с документами. Внимательно его слушай. Он очень умный человек и хороший друг.

Как я уже и сказал, мою любовь не изложить в письме. Ты была лучшим, что случалось в моей жизни, и, что бы со мной не произошло – мои последние мысли будут о тебе.

С любовью,

Карл.»

Внутренний конверт содержал копию моего завещания и последних заявлений о брокерских счетах, а также инструкции Джону, Мисси Тэлмедж и моему бухгалтеру, чтобы помогли Мэрилин управлять её деньгами. Мэрилин открыла и этот конверт тоже. Оба конверта были покрыты пятнами и смяты, и мне потребовалась пара секунд, чтобы понять, что это от слёз. Теперь я чувствовал себя даже более подлым, чем раньше.

Мэрилин плакала, глядя, как я читаю письмо, что написал ей.

– Как ты можешь такое говорить? Я люблю тебя! И никогда не найду человека лучше, чем ты! Ты же знаешь, я ненавижу, когда ты заявляешь такое!

Вот чёрт! Я распахнул объятия, и Мэрилин, плача, упала мне на грудь. При этом она переместилась на кровать, толкнув мою правую ногу; мне захотелось орать, но я сдержался. Лучше вообще потерять эту чёртову ногу, чем ещё больше её расстроить. Я просто гладил её спину и говорил, как люблю её и как мне жаль, что она плачет.

Наконец, она успокоилась и села, снова стукнув меня по ноге (а я снова прикусил язык). Также я нажал кнопку вызова медсестры, чтобы получить морфий! Мэрилин вытащила второй конверт и помахала им передо мной.

– Я прочла это, но я не понимаю. У тебя есть брокерский счёт стоимостью в миллионы долларов? Этого не может быть!

Я снова потёр лицо и улыбнулся жене:

– Но это так, Мэрилин. Я миллионер. Точнее, мультимиллионер. Сейчас счёт стоит что-то около 35 миллионов, может, чуть больше – я точно не уверен.

– Ты даже не знаешь! – с изумлением на лице воскликнула она.

Милая, не похоже, чтобы у меня была возможность просмотреть последний номер Wall Street Journal. Там ведь не только деньги, но и акции.

– Когда? Как? Почему ты ничего не говорил?

– Ну, я так или иначе собирался скоро рассказать. Я торгую акциями с самого детства. Я очень хорош в этом. Свой первый миллион я сделал ещё до того, как встретил тебя. Ещё когда был подростком, живущим в Мэриленде, у меня были своя квартира и машина.

– Ты должен быть что-то сказать!

– Я собирался. Но я не говорил никому, не только тебе. Можешь себе представить безумие, если бы об этом узнали в братстве? А девушки? Как бы я узнал, любят они меня – или мой кошелёк? Ты полюбила меня за меня! Я собирался рассказать тебе сразу после переезда в Форт-Силл. Я же говорил, что куплю тебе дом, верно?

– Да, – кивнула она, соглашаясь.

– Я собирался заплатить наличными, никакой ипотеки. У капитанов и близко нет таких денег, Мэрилин. Тогда я и собирался тебе рассказать.

Мэрилин просто глядела на меня, ошарашенная. Наконец, она пробормотала:

– Ого!

– Это не была ложь, милая – я просто не рассказывал тебе всего! – взмолился я.

Она пару раз шлёпнула меня письмами, выплёскивая свою злость (которой не могло быть много):

– Ты и твои грехи действия и бездействия! Из тебя вышел бы отличный отец-иезуит!

– Я никогда бы не справился с обетом безбрачия, – улыбнулся я ей.

Мэрилин покраснела, кинув взгляд на низ моего живота. Я поймал её на этом, и она покраснела ещё больше. Но оправилась и сказала:

– Говоря об этом…

– Ах да, ну, в ближайшее время ничего не будет. Там стоит катетер. Я понятия не имею, когда его вынут – надеюсь, поскорее. Ну а ты – ты уже можешь, ну, знаешь…

– Я уже выздоровела, – с улыбкой кивнула Мэрилин.

– Что насчёт таблеток? Полагаю, ты снова будешь их принимать, – спросил я.

– Да. Всё гадаю, когда я смогу начать снова.

– Ты находишься в лучшей военной больнице США во всём мире, – усмехнулся я. – Готов спорить, ты найдёшь здесь доктора, который ответит на этот вопрос. Фактически, я готов был бы поспорить на миллион долларов!

– Но у меня нет миллиона долларов! – просветлело лицо Мэрилин. – Что, если я проиграю?

– Уверен, – глянул я на неё, – мы найдём у тебя что-нибудь ценное. Что-нибудь, что я принял бы в качестве оплаты.

Мэрилин фыркнула и взяла на руки Чарли, который проснулся и начал барахтаться. Вошла ещё одна медсестра, наконец-то отреагировав на мой вызов.

– Вы звонили? – мило спросила она.

– Меня беспокоит моя нога. Я мог бы получить что-нибудь?..

Она глянула на мою диаграмму и кивнула.

– Дайте мне пару минут, и я принесу что-нибудь.

– Спасибо. И, эй, я могу задать пару вопросов?

– Карл! – запротестовала Мэрилин.

– Конечно, – ответила медсестра, глядя на неё.

Я проигнорировал Мэрилин:

– Как долго ещё у меня будет стоять этот катетер? – я повернулся к жене, – Дорогая, это же медсестра. Поверь, её можно спрашивать.

Сестра Грэхэм засмеялась:

– Именно так. Что до катетера, не могу точно сказать. По крайней мере, до конца операции, но завтра вы можете спросить доктора. Что-то ещё?

– Моя жена хочет вернуться на таблетки. Вы могли бы помочь ей с этим?

Мэрилин смущённо пискнула, но медсестра лишь засмеялась и спросила, какую марку использовала Мэрилин.

– Вам нужно увидеться с акушером-гинекологом. Если хотите, я могу позвонить и спросить, нет ли у него окошка для вас.

Мэрилин стукнула меня по плечу, а затем мило сказала:

– Большое вам спасибо.

Сестра Грэхэм ещё немного посмеялась, а затем ушла, чтобы найти лекарства.

Настало также время уходить и Мэрилин с Чарли. Мы проговорили весь день, и всё равно ещё не сказали так много. Мой сын проснулся и, сидя на моих коленях, поиграл с моими пальцами ещё немного, а затем я поцеловал его (и его мать) на прощание. Возможно, его мать я целовал с большим энтузиазмом. Мэрилин обещала вернуться завтра утром пораньше, чтобы мы могли ещё поговорить. Хирург тоже обещался быть утром, так что, если повезёт, она сможет присутствовать при операции.

Завтра было воскресенье. Мэрилин пришла как раз вовремя, чтобы увидеть, как я приканчиваю свои сок и тосты. Я уже ел нормальную еду – по крайней мере, насколько нормальной может быть больничная еда. Поначалу мне давали столько жидкости ещё и потому, что до попадания в госпиталь я несколько дней выживал на одном сухпайке, и если бы мне сразу дали нормальную еду – меня бы просто вырвало ей.

Мэрилин кормила Чарли, когда вошёл хирург. У него были и хорошие, и плохие новости. Хорошие состояли в том, что мне не понадобятся ни ампутация ноги, ни – в ближайшее время – протезирование колена. А плохие – в том, что у меня будет операция по восстановлению связок, и на реабилитацию уйдут месяцы. В конечном счёте мне всё-таки понадобится заменить колено, и тогда я, наверное, смогу предсказывать погоду. Он рассказал мне о моделях колен и показал фото связок, но для меня всё это было филькиной грамотой. Хуже всего было то, что они не могли оценить степень повреждений до тех пор, пока не вскроют меня.

В начале 80-х большинство снимков в больницах ограничивались старомодным рентгеном. Компьютерная томография, ПЭТ и МРТ уже были изобретены, но оборудование для них было смехотворно дорогим и крайне редким. Разумеется, у Армии его не было. Потребуется настоящая цифровая революция, чтобы снизить цены настолько, что всё это станет рядовым явлением. То же самое относилось и к хирургии. Артроскопическая хирургия до сих пор была экспериментальной. Они собирались вскрыть меня старомодным способом, с длинными разрезами и долгим временем восстановления. Операция была назначена на понедельник, и Мэрилин попросили не присутствовать. Я всё равно ещё несколько часов после буду без сознания, и она ничего не сможет сделать; они обещали позвонить ей, когда я очнусь.

Затем мы с Мэрилин ещё поговорили. У неё была очень хорошая идея:

– Может, мы сможем позвонить Сьюзи и спросить, не приедет ли она?

Я поморгал:

– Сейчас конец ноября. У неё занятия. Ты должна позвонить и спросить. Может, она сможет приехать на автобусе? Или подождёт до Рождества? Я, наверное, всё ещё буду здесь.

– Ей нужна машина, – между делом заметила Мэрилин.

Это заставило меня задуматься. Вот что мы с Мэрилин сделаем!

– Придержи эту мысль. Нам нужно избавиться от Импалы и купить для тебя и Бастера что-нибудь побольше. Как насчёт фургончика? – Chrysler изобретут свои минивэны только через пару лет.

Мэрилин чуть похлопала губами.

– Правда? У меня будет новая машина?!

– Всё, что хочешь, милая. Ну, в разумных пределах. Я не думаю, что «Роллс Ройс» делают фургоны.

– Очень смешно! А что насчёт тебя?

Я пожал плечами:

– Обменяю Импалу на Кэдди или Линкольн. Что-нибудь хорошее и больше. У нас будут и машина, и фургон.

– А что насчёт моей маленькой Тойоты?

– За неё много не выручишь. Почему бы тебе просто не отдать её Сьюзи? Она идеально подойдёт ученице колледжа. Она могла бы платить за бензин, а папа – за страховку.

– Но что скажут твои родители, если узнают, откуда взялась машина?

– Сьюзи может соврать, – я снова пожал плечами. – Это уже будут её проблемы, не мои.

– А ещё мы должны позвонить Таскеру и Тессе и пригласить их тоже. Мы не видели их с прошлого года! – сказала она.

Так оно и было. Мы поддерживали связь с Таскером и Тессой с той самой незабываемой свадьбы! Теперь они были женаты (внук смягчил сердца бабушки и дедушки) и преуспевали. Они оба выпустились, Тесса получила бакалавра, а Таскер закончил свою бизнес-школу, и в прошлом году он, в соответствии со своим планом, открыл маленький магазинчик-мастерскую мотоциклов в Тимониуме.

– Это отличная идея! Позвони им и спроси, когда они смогут быть. Мы сможем снять им комнату на ночь. Когда прибудет Сьюзи, думаю, она сможет остаться в люксе с тобой.

Она кивнула, но тут же обеспокоенно глянула:

– А у тебя есть их номера? Я оставила записную книжку дома!

– Вот затем добрый Господь и даровал нам телефонных операторов. Когда ты вернёшься в отель, позвони на внешнюю линию и спроси оператора. Вероятно, ты сможешь узнать рабочий телефон Таскера, а если ты позвонишь в Университет Делавэра, то они смогут, по крайней мере, передать Сьюзи сообщение. Всё равно никто из них не успеет приехать в эти выходные.

Во время моей последней поездки через время и пространство Сьюзи поступила в Университет Делавэра, на курсы медсестёр. Теперь у неё должен был начаться юниорский год. Спустя пару лет она будет иметь степень бакалавра по сестринскому делу и статус зарегистрированной медсестры. Находилась она в часе езды от Лютервилля.

– Может, Сьюзи сможет доехать из Довера до Вашингтона автобусом, а там ты встретишь её или вызовешь такси, – сказал я.

Мы поговорили о будущих планах – теперь, когда карьера в Армии мне больше не светила. Что бы там ни было, я собирался купить или построить для Мэрилин дом, приобрести нам новые машины и, как только выберусь из больницы – уехать в длительный и приятный отпуск. Но, помимо этого, я многого не планировал. Мы не могли сойтись на том, где хотим жить. Мэрилин хотела покинуть район Файеттвилля (слишком жарко, слишком грязно, слишком южно), я же отказывался ехать в северную часть Нью-Йорка (я 50 с лишним лет месил там снег лопатой; в гробу я видел эту идею!).

Я потратил кучу времени на знакомство со своим сыном. Чарли было всего 10 недель отроду, но у него, конечно же, уже было здоровое любопытство ко всему подряд. Он осматривал всё! Он ещё не мог сидеть сам, но его маленькая головка и маленькие глазёнки продолжали поворачиваться, чтобы осмотреть всё вокруг! К тому же, он был настоящей машиной по пищевой переработке. В один конец заливается мамино молоко, из другого выходили токсичные химические отходы. То, что производил этот ребёнок, попадало под запрет Женевской Конвенции о газовом и бактериальном оружии! О, и держите от него подальше и пальцы, и ключи от машины, не то он тут же сунет их в рот!

Понедельник был не слишком приятным. Поскольку я должен был провести большую часть дня под наркозом, они урезали мой и так скудный рацион. Мэрилин и Чарли были в отеле. Я подписал документы и выслушал все предупреждения, а затем меня попросили досчитать от 100 до 1. Я добрался лишь до 99, а затем меня будто выключили. А когда проснулся, был уже почти вечер, и Мэрилин с Чарли сидели у моей кровати. Я оставался в сознании достаточно долго, чтобы сказать им «Привет», а затем снова заснуть. Проснувшись во второй раз, стояла середина ночи, и их уже не было.

Они пришли с раннего утра во вторник, и мы вместе встретились с хирургом. Хороших новостей было больше, чем я мог надеяться. Несмотря на обширные повреждения связок и суставов, они решили справиться за одну семичасовую сессию, а не две-три сессии поменьше. Так сказать, меньше времени в мастерской, больше на шоссе. Плохая новость состояла в том, что урон был действительно значительных. Понадобится пара недель, прежде чем я смогу попытаться пройтись, а полное выздоровление выглядело сомнительным. Моя карьера была сломана.

Ещё две таких недели могли свести меня с ума, но мы всё ещё могли строить планы на будущее. Мэрилин решила перевести Чарли на искусственное питание и одним утром встретилась с гинекологом, побеседовав по поводу возвращения на таблетки. Хотя все её медицинские записи оставались в Форт-Брэгге, Мэрилин имела право ходить и к местным докторам. Когда мы сможем выбраться отсюда – мы должны быть в состоянии победить возбуждение, одолевающее нас обоих. Мы начали планировать побег.

На выходных у нас были гости. Сьюзи села в автобус до Балтимора, а затем Таскер, Тесса и маленький Баки подобрали её, и они все вместе приехали в Сильвер Спрингс, чтобы повидать нас. Мы с Мэрилин шутили, что Таскер и его семейство приедут на байке, а Баки будет сидеть в коляске, но они приехали на своём стареньком Форде.

В субботу у меня должны были вынимать катетер. Сьюзи была там, когда пришла медсестра:

– Круто! Могу я посмотреть?

Я пробормотал что-то бессвязное:

– Сьюзи! Нет!

– Карл, не беспокойся так. Я же начинающая медсестра. Я уже видела пенисы раньше, – ответила она.

– Меня не волнует, сколько пенисов ты перевидела! Мой ты не увидишь!

– С тобой вообще не весело.

Я погрозил ей пальцем:

– Почему бы тебе не пойти домой и не рассказать папе обо всех пенисах, что ты видела? Готов поспорить, это будет весёлый разговор!

Она тут же зарделась.

Таскер и Тесса выглядели немного измотанными, но всё равно счастливыми. Тесса работала на полставки в байкерском баре, а также писала книги для мотомастерской и заботилась о Баки. Таскер работал в мастерской целыми днями, кроме воскресенья. С другой стороны, кажется, они нашли золотую жилу, и их бизнес рос. У них уже было двое работников. И они искали третьего. У Баки были материнские сложение и черты лица, но отцовские рыжие волосы, и он был славным малым. Сейчас ему было три, и он интересовался всем подряд.

Сьюзи также принесла печальные новости. Дейзи отправилась в большую собачью игровую площадку на Небесах. Она ушла во сне, за пару недель до возвращения Сьюзи в школу.

– Мне жаль, Сьюзи. Она была хорошей собакой.

Сьюзи выглядела очень грустной, но не плакала. Я знал, что она плакала, когда это случилось.

– Сколько ей было? – сказала Тесса.

Сьюзи с любопытством поглядела на меня:

– Не знаю. А сколько?

Я чуть призадумался. Когда я вернулся в 1968 год, она была юной, но не совсем щенков.

– Я не вполне уверен, но, думаю, она родилась в 65-м или 66-м. Это, помню, было лето. Значит, ей было 14 или 15. Сколько это на собачьи годы? Как минимум за сотню!

– Долго же она с вами тусовалась! – заметил Таскер.

– О да! – улыбнулся я ему. – Она была отличной собакой!

Мы со Сьюзи рассказали несколько связанных с ней случаев. Наконец, я сунул Чарли палец, и он ухватился за него.

– Как только мы обустроимся, нужно будет завести щенка для этого парня, чтобы они гонялись друг за другом.

– Щенка! – Мэрилин широко распахнула глаза. В её семье не было принято заводить питомцев. У них не было ни собак, ни кошек, ни даже рыбок в аквариуме.

– Мальчишкам нужны собаки! – ухмыльнулся я.

– А у меня с сестрой были кошки, – рассмеялась Тесса.

Я засмеялся ещё сильнее.

– Это будет ещё лучше. Моя мама смертельно боится котов! Это будет идеальная защита от её визитов!

Таскер и Тесса отвезли Сьюзи обратно в Балтимор и посадили на автобус до Ньюарка. Это был хороший визит, и, когда они ушли, я сказал своей жене:

– Думаю, мы должны вернуться домой.

Мэрилин недоверчиво уставилась на меня:

– Домой? В твой дом? К твоей семье?

Нет, нет, не в этом смысле. Я не настолько чокнутый! Нет, я имею в виду – в Мэриленд. Ты хочешь жить за городом, а я не хочу убирать снег. В Мэриленде по-прежнему полно ферм. И не все они в пригороде. Северный округ Балтимор всё ещё очень сельский. Я уверен, мы сможем там обосноваться.

– Я не знаю… – медленно сказала она.

– Послушай, как только я смогу освободиться, мы поедем туда и посмотрим. Я покажу тебе! Я знаю, там полно фермерских угодий, которые проходят недалеко от Кокейсвилла и Херефорда.

Мэрилин пожала плечами:

– Говоря об этом, как мы собираемся это сделать? Ты ещё не можешь ездить, а Тойота ужасно маленькая!

– Понятия не имею, – чем больше я об этом думал, тем яснее понимал, что всё ещё могу надеяться лишь на милость Армии. Уолтер Рид не собирались меня отпускать. Фактически, как только они закончат делать со мной всё, что должны – они тут же отправят мою жалкую задницу обратно в Файеттвилль.

Я лишь кивнул.

– Я могу лишь гарантировать тебе, что, если ты спросишь консьержа в Хилтон, то получишь какую-то помощь. Также он подскажет тебе, где торговый центр. Не покупай слишком много, но мне кое-что понадобится. Возьми мне комплект для бритья, дезодорант и бельё. Что-нибудь такое, из чего не будет вылазить моя задница. Кстати, у меня 12-й размер обуви.

Мэрилин может быть пассивно-агрессивной в таких вещах, но в итоге она согласилась прикупить это для меня. Она совершенно ненавидит водить; возможно, потому, что она ужасный водитель. Мне это неважно. Когда я впервые учился водить – в первый раз – то ездил по пятиполосной трассе Балтимор-Бельтвей со скоростью 70 миль в час!

Мэрилин купила для меня вещи, хотя всё равно перепутала размер обуви. Но я всё ещё торчал в Уолтер Рид. К концу второй недели с меня сняли бинты и сильно уменьшили их количество на колене. Я был переведён в реабилитационную секцию, где меня поднимали на ноги. А на следующей неделе учился использовать костыли, познавал такой изысканный вид пытки, как попытка двигать коленом, и заново постигал науку ходить. Я поверить не мог, каким слабым стал. В свободное от реабилитации время, проводил спортзале, делая жим лёжа. За время похода по Никарагуа и заключения в тюрьме я потерял больше двадцати фунтов – и пока даже близко не вернулся в форму. Моя одежда свободно висела на мне.

Рождество встретил в больнице; подарков было мало, так как я был далеко от дома и никто из нас не имел возможности ходить по магазинам. Мэрилин походила и купила кое-что для меня и Чарли, и мы пообещали друг другу устроить праздник, когда я выйду отсюда. Прошло почти 4 недели после операции прежде, чем я, наконец, выписался. Я отослал Мэрилин с Чарли домой, назад в нашу квартиру. Я не мог с комфортом ездить на Тойоте – по крайней мере, пока. Кроме того, доставить меня домой было работой Армии. На следующий день меня погрузили в птичку Herk, приписанную к больнице, а затем машина скорой помощи отвезла меня в больницу Брэгга. Меня снова осмотрели, а затем я остался на ночь, чтобы получить новые занятия по реабилитации. Когда меня выпустили – на следующий день – Мэрилин приехала за мной на моей Импале, усадив Чарли на заднее сидение.

Когда мы ехали с базы в квартиру, я сказал:

– Знаешь, я собираюсь покончить с этим, но уверен, что не покончу с созданием дома для тебя. Понятия не имею, чем займусь дальше, но, что бы там ни было, не хочу слишком много путешествовать.

– А ты уже думал об этом? В смысле, о том, чем займёшься дальше? – спросила она.

Чарли начал барахтаться, и я повернулся, чтобы покорчить ему смешные рожицы и попытаться отвлечь его.

– Ни единой чёртовой идеи!

– Думаю, нам нужно обсудить это, – сказала Мэрилин.

Я просто кивнул.

Скоро мы прибыли к дому, и я прекратил попытки занять своего сына, предоставив его профессионалу. Мэрилин помогла мне выйти из машины, и я при помощи костылей более-менее доковылял до квартиры. Мэрилин открыла дверь – я оставил свои ключи дома перед отлётом. К счастью, наша квартира была на первом этаже, потому что с лестницами у меня всё ещё были натянутые отношения.

Тот факт, что Армия вышвырнула меня, врезал мне по роже сразу же, как только я вошёл. На обеденном столе стояли несколько коробок с моими вещами, присланные из батареи. Должно быть, Могучий Мышонок и правда хотел выкинуть меня вон! Балансируя на левой ноге, я подошёл и заглянул в них. В одной коробке были фотографии с моей «Я люблю себя» стены, фотографии времён службы и одна четырёхлетней давности, с Грейс Хоппер. Фотографии с моего стола, с Мэрилин, были упакованы отдельно – с прочими вещами с моего стола. В самой большой коробке были все виды формы и снаряжения из моего офиса. К моему удивлению, там была коробка с моими вещами, привезённая из Гондураса, где было то, что я уже не надеялся увидеть, включая мой Кольт. Должно быть, они отследили его по серийному номеру. Там же была записка от полковника Физерстоуна, свёрнутая и засунутая в ствол, что мой 1911А1, похоже, «был утерян в боевой обстановке». Это принесло мне улыбку.

Я прошёлся по квартире, глядя на всё как в первый раз. Всё было таким же, но другим. Какие-то небольшие детали, которые казались странными: новые занавески в душе, переставленный тостер на кухне, плед на диване вместо одеяла. Я нашёл Мэрилин во второй спальне, где она сидела в кресле-качалке и кормила Чарли из бутылочки. Я стоял в дверях и просто глядел на них, улыбаясь. Она заметила меня и спросила:

– Что?

– Ничего, – улыбнулся я.

– Скажи мне, что.

– Я просто рад быть дома. Видеть вас двоих, всё такое, – Мэрилин улыбнулась и закатила глаза. Я снова вернулся в коридор, – Я собираюсь в душ.

– Тебе нужна помощь?

Она имела в виду помощь в перемещении и раздевании, а не ту помощь, которая была бы мне приятно.

– Я буду в порядке, – сказал я ей.

Я добрался до главной спальни. В нашей квартире была только одна ванная, но одна дверь туда вела из коридора, а вторая – из нашей спальни. Прислонив костыли к комоду, я присел на кровать. Мне понадобилось 10 минут, чтобы раздеться, и большую часть этого времени я снимал штаны. На колене больше не было бинтов, но оно было твёрдым и не сгибалось, а ещё не переносило большой вес. Голым, я встал на ноги и запрыгал в ванную, опираясь о стены.

Когда я вышел из душа, то обнаружил свою жену в ванной со мной, бормочущей что-то. На её рубашке было большое пятно.

– У твоего сына была огромная отрыжка.

– Мой сын? Дай угадаю, в другое время он твой сын.

Она щипнула меня и сняла с себя рубашку. Пока Мэрилин раздевалась и принимала душ, я вытерся. Глядя на неё, я вспомнил кой о чём ещё, чего мы ждали месяцами! Я крепко понадеялся, что Чарли поймёт – этой ночью ему лучше спать без перерывов!

Допрыгав обратно в спальню, я открыл ящик, чтобы найти какие-нибудь трусы, и при этом свалил костыли на пол. К счастью, Чарли не проснулся, но Мэрилин открыла дверь ванной и нервно спросила:

– Ты в порядке?

– Я в порядке. Это костыли упали на пол.

– Ладно.

Мне понадобилась ещё пара минут, чтобы поднять их – пиная одной ногой в сторону кровати, а затем сидя на ней и протягивая руки вниз, чтобы поставить прямо. Это была нереальная боль в яйцах! Надеюсь, реабилитация восстановит меня хотя бы до такой степени, чтобы я смог использовать просто трость. Мэрилин вышла из ванной, чистая и одетая в свой халат, и нашла меня всё ещё сидящим на кровати, голым и пытающимся снова прислонить костыли к комоду.

Она подошла и взяла их у меня.

– Дай-ка мне, – и прислонила их к комоду, у стены.

Я с отвращением покачал головой.

– Иисусе, лучше бы мне скорей поправиться. Я в жизни не чувствовал себя таким беспомощным! – это было даже хуже, чем когда мне стукнуло 60 и я начал использовать трость при ходьбе.

Мэрилин присела возле меня на кровать.

– Всё будет в порядке. Сейчас ты уже двигаешься в десять раз лучше, чем неделю назад. Ты едва мог стоять на костылях. Через пару-тройку недель полностью от них избавишься. К тому времени, как Чарли начнёт ходить, мы оба сможем за ним гоняться!

– Было бы неплохо, – засмеялся я. – Это я должен поддерживать его, а не наоборот.

Мэрилин улыбнулась и поглядела на меня. Я всё ещё сидел нагишом на краю кровати, с шортами в одной руке. Она взяла из у меня и положила в ящик.

– После еды он спит, и спит очень крепко.

БАЦ! И Карл-младший внезапно подскочил! Полагаю, избиение в подвале, когда несколько ударов прилетело и в пах, не полностью вывело его из строя. Поглядев на неё, я спросил:

– И как долго он будет спать?

Мэрилин скинула свой халат. Чёрт, как же классно она выглядела! Кажется, её сиськи выросли, что я тоже одобрил.

– Достаточно долго!

Откинувшись на кровати, я приподнялся на подушках, а ещё одну подложил под своё правое колено. Мэрилин забралась ко мне слева. Я поцеловал её, долго и взасос, и немедленно услышал стон и ощутил её язычок. Это напомнило мне, как мы делали это в первый раз. Она оторвала губы, а затем очень осторожно забралась на меня, оседлав мой торс. Мгновение спустя я был внутри.

Это было… потрясающе! Прошли месяцы с тех пор, как мы делали это в последний раз, и я чувствовал себя так, будто мы снова на свидании. Мэрилин ахнула и легла на мою грудь, трясясь от оргазма и сжимая свою маленькую тугую киску. Я кончил очень быстро.

– Это было слишком долго, – посетовал я.

– От этого только лучше! – прошептала она в ответ.

Мэрилин начала извиваться вокруг меня, и я быстро затвердел вновь. На этот раз она поднялась, пока прыгала на мне, и я поиграл с её сиськами, пока та теребила свой клитор. Мы оба продержались дольше, и Мэрилин испытала второй оргазм перед тем, как я снова разрядился в неё.

Мы переводили дыхание, и она снова скользнула с меня сбоку, когда Чарли начал трепыхаться. Мы с Мэрилин поглядели друг на друга и рассмеялись.

Ну, лучше так, чем 5 минут назад.

– Как скоро он заснёт в следующий раз?

– Слишком нескоро! – хихикнула Мэрилин.

Она поцеловала меня, а затем вернулась в ванную, чтобы снова помыться. Чарли начал плакать, но я ничем не мог ему помочь. Я сел прямо и влез в свои шорты, а затем попрыгал вокруг в поисках какой-нибудь одежды. Мэрилин вышла из ванной и надела сарафан, а затем ушла, чтобы позаботиться о Чарли.

Я последовал за ней в коридор. Стоя в дверях, я наблюдал, как она меняет подгузник.

– Держись, Бастер! Это продлится ещё 17 лет и 8 месяцев, прежде, чем твоя задница станет твоей!

– Карл! – запротестовала Мэрилин, – Не говори так! – но тут Чарли выдал фонтанчик раньше, чем она успела застегнуть подгузник, – Ну вот, опять…

– Ха! Просто подожди, когда он начнёт ходить! Ты увидишь! В первый год мы будем упорно обучать его ходить и говорить, а в остальные 17 твердить, чтобы он сел и заткнулся!

Мэрилин закончила менять подгузник и вручила его мне:

– Твоя очередь, папа! Я собираюсь пойти снова помыться, а затем делать ужин.

Я проиграл с сыном несколько минут, пока Мэрилин не вернулась, одетая в другое платье (без мочи) и не забрала его обратно. А потом поковылял с костылями на кухню и сел за стол, Чарли был усажен на свой стульчик передо мной. Я продолжал занимать его, пока Мэрилин готовила ужин. Ещё одна причина поспешить с выздоровлением. Единственный способ, которым Мэрилин умела готовить – это использование микроволновки. Так я не верну вес, а ещё больше потеряю!

После ужина Чарли снова заснул, так что мы с Мэрилин ещё разок сыграли в «спрячь-сосиску» в гостиной. Затем он спал всю ночь; мы этого не делали, но тоже не жаловались. Когда Мэрилин везла меня в госпиталь на базу для утренних процедур по восстановлению, мы оба сонно улыбались.

Так прошёл ещё месяц. Я каждый месяц делал восстановительные упражнения, вместе с тренировками для набора веса и плаванием (хорошая штука для повреждённых суставов, так как обладает пониженной нагрузкой). Когда я был дома – мы с Мэрилин компенсировали все три месяца моего отсутствия. Мои мобильность и сила повышались, и через пару недель я уже мог отбросить трость и даже немного опираться на правую ногу во время ходьбы. С этого момента я начал готовить снова. Также мы сделали запоздалые рождественские покупки, потому что я ещё не мог водить. Мы ненадолго поехали в Рейли, и, найдя магазинчик нижнего белья, я завёл её туда. Она была смущённой и нервной, но мы купили пару вещиц, которые понравились нам обоим. Я также купил ей несколько ювелирных украшений.

А затем, неожиданно, я позвонил в квартиру полковника Физерстоуна. Я всё ещё состоял в Армии, хотя и был приписан к Отряду Пациентов и Калек в больнице, и мои четыре годя обязательства закончились. Министерство Обороны всё ещё платило мне. Полковник сказал мне быть в моём учебном классе в штаб-квартире 505-го полка в пятницу утром, 22-го января, в 9.00. Мэрилин тоже должна была там быть – в красивом платье, вместе с Чарли. Мне должны были дать Бронзовую Звезду, а также подготовить все документы для моей отставки по медицинским причинам.

Я не надевал форму с тех пор, как вернулся из Гондураса. Мне пришлось выудить её и поглядеть, как она на мне теперь сидит. Она сидела, чуть свободно в поясе, но не так уж плохо. Я дал её Мэрилин, чтобы та почистила её. Может, я и уйду, но уйду красиво.

С утра в груди было странное чувство – что это в последний раз. Я даже прикрепил на грудь гондурасский жетон десантника. Мэрилин надела милую синюю юбку до колен и белую блузку, а также туфли, а на Чарли был маленький комбинезончик защитного цвета, который она достала в армейском магазинчике. Я подвёз нас. Водить я начал на этой неделе, но ещё не на большие расстояния. Полковник Физерстоун действительно ждал нас там! Это удивило меня – я то думал, что он в Вашингтоне или где-нибудь ещё, пытает очередных злодеев.

Он завел меня внутрь офиса и провёл к столу. Пока я подписывал целую гору документов, что положил передо мной штабной офицер, он играл с моим сыном в ладушки. Я был им больше не нужен, но, казалось, и избавляться от меня они тоже не спешили! Наконец, я закончил, и полковник снова встал.

– Следуйте за мной. Полковник хотел вручить вам её, но он занят в другом месте.

Мы последовали за полковником Физерстоуном в коридор, ведущий к ангару 1-го батальона, но не вошли. Вместо этого он отправил штабного внутрь, и через пару минут он распахнул дверь и сделал жест идти сначала мне, а затем Мэрилин с ребёнком. Он шёл последним.

СМИРРР-НА! – рявкнул низкий баритон сбоку ангара.

Я недоверчиво стоял там, пока целый батальон, почти тысяча солдат, построенные в ряды и колонны, отдавали мне честь. В конце ангара была маленькая сцена, украшенная флагами, и маленький подиум.

Прикосновение к плечу заставило меня очнуться. Я повернул голову и увидел, что Физерстоун улыбается мне. Он указал вперёд, на сцену, и сказал:

– Шагом марш! И попытайся придумать речь покороче.

Слава Иисусу, что я провёл последние четыре года (и ещё какое-то время до) в условиях военной дисциплины, так как мной рулила мышечная память и ничего больше. Выйдя на сцену, я огляделся по сторонам, и увидел полковника Лонгворта, командира 505-й, и подполковника Смолла, нового командира 1-га Батальона. На полу сцены была маленькая точка, помеченная крестом из изоленты. Подполковник Смолл поглядел на меня, когда я дошёл до туда, и прошептал, чтобы я остановился и повернулся к батальону лицом. Когда я сделал это, громкий голос, в котором я узнал голос майора батальона, раздался вновь:

– ПАРРРАДОМ ВСТАТЬ!

Батальон тут же встал в парадную стойку.

С места, где стоял, я мог видеть: батальон стоит навытяжку. Я думал, что бригада была на цикле поддержки, но не было в этом уверен. Будучи в медицинском отпуске, я не следил за циклами. Все были в камуфляже, кроме нескольких офицеров, включая Лонгворта и Смолла. Среди стоящих в первом ряду, в центральной колонне, я узнал 3-й взвод, роту Чарли, включая также одного штатского – тоже стоящего навытяжку. В других сторонах тоже было небольшое количество гражданских.

Я перевёл взгляд из «зала» на сцену, когда полковник Лонгворт вышел на подиум.

– Все мы здесь знаем, почему капитан Бакмэн чествуется сегодня. Также все мы знаем, почему мы не можем утвердить эту причину или обсуждать её. Капитан Бакмэн, прошу, сделайте шаг вперёд.

В этот момент его адъютант громко объявил:

– Внимание, зачитывается приказ!

Я сделал два шага вперёд, до ещё одной отметки, и обратился в слух (не то чтобы раньше я не слушал). Полковник Лонгворт открыл маленькую папочку и зачитал со подиума:

«За отважную и достойную службу под знаменем 505-го Полка Десантной Пехоты. Во время тренировочной операции, будучи прикреплённым к роте Чарли, 1-й Батальон, 505-й Полк Десантной Пехоты, капитан Бакмэн взял на себя командование и вёл свой отряд с мужеством и достоинством. Его действия соответствовали высочайшим традициям службы и демонстрировали его великую доблесть, доблесть 82-й Воздушной Дивизии и Армии Соеднинённых Штатов».

Затем полковник открыл маленькую коробочку для украшений и достал Бронзовую Звезду. Это была настоящая медаль, бронзовая пятиконечная звезда, висящая на красной ленте с синими и белыми вертикальными полосами. Я знал, что внутри коробочки также есть планка с кусочком ленты, сама лента – на случай, если эта износится – и миниатюрная версия медали для прикрепления на вечернюю форму. Полковник приколол медаль мне на грудь, и фотограф запечатлел этот момент. Затем от отступил и отдал мне честь, и я увидел сквозь слёзы на глазах, что и все остальные в помещении вытянулись и отдают честь.

Я салютнул в ответ. Он опустил руку и сказал:

– Капитан, можете что-то произнести, если хотите.

– Оставайтесь здесь, пожалуйста, – прошептал я, повернувшись так, чтобы он закрывал меня от взглядов, я вытащил платок и быстро вытер глаза. Затем я кивнул и прошептал: – Спасибо.

Полковник Лонгворт улыбнулся и с кивком отошёл.

Я шагнул на подиум. Поглядел на море зелёной формы, и осознал, что больше никогда не буду частью чего-то подобного.

– Я буду краток. Все мы – бойцы самой лучшей дивизии во всей Армии Соединённых Штатов. 82-ю Воздушную уважают друзья нашей нации и боятся её враги. И вы, парни, являетесь причиной и этого уважения, и этого страха. Спасибо, что позволили мне служить с вами. Это было честью и привилегией. Спасибо, – я шагнул назад с подиума, снова силясь оставить глаза сухими.

Подполковник Смолл шагнул вперёд, сжимая в руке что-то маленькое. Он взошёл на подиум и сказал:

– Капитан, я знаю, что вы – часть 319-й. Но теперь эта нашивка говорит, что вы также часть и 505-й, – он поднял нашивку с четырьмя полосами и крылатой чёрной пантерой поверх, и вручил её мне под всеобщие аплодисменты. Я взял нашивку и вытянул её вперёд, а затем пожал ему руку.

Я чуть не упустил сержанта, руководившего окончанием парада. Полковники настояли, чтобы я позировал для фото, и Мэрилин с Чарли тоже в это вовлекли. Затем я был освобождён – и сошёл со сцены. Меня тут же обступили люди, с которыми я прыгал в Никарагуа. Несколько из них тоже оказались с жёнами, хотя большинство парней были одни. Больше всего я запомнил жену сержанта Бриско (теперь – старшего сержанта Бриско), которая поцеловала меня в щёку и поблагодарила, что я вернул её мужа домой.

Гражданский, стоящий с ними, оказался рядовым Смитом, теперь одетым в брюки хаки и рубашку и стоящим на костылях.

– Я же сказал, что мы все прыгнули и все вернёмся, рядовой, – сказал я ему.

Он улыбнулся и кивнул.

– Слышал, вы тоже уходите.

– Как только я выйду отсюда – я история. Как нога?

– В ней теперь три штыря и титановая пластина, а так нормально, – со смехом ответил он.

– Может быть, тебе всё-таки стоило дать мне спасти твою ногу, а?

– Спасибо, сэр, – он потянулся, чтобы пожать мне руку.

Гораздо более печальный момент настал, когда меня познакомили с пожилым человеком, лет шестидесяти, который стоял в стороне. Подполковник Смолл подвёл его ко мне и сказал:

– Капитан, я хотел бы познакомить вам с полковником Джоном Донованом. Он отец капитана Донована.

Я повернулся к отцу человека, с которым я прыгал в Никарагуа. Он был одет в гражданское, но это не имело значения: я вытянулся и отдал честь.

– Я очень сожалею о вашей потере, сэр. В Гондурасе я успел узнать Боба как хорошего человека и превосходного офицера.

– Спасибо вам, капитан, что привезли его домой для нас.

– Если бы всё было наоборот, сэр, он бы сделал то же самое, – ответил я, – Сэр, миссис Донован здесь? Я должен отдать дань уважения.

– Элеанор отвезла девочек домой, в Канзас, – покачал он головой.

– Что ж, передайте, пожалуйста, мои соболезнования, когда увидите их в следующий раз.

– Сделаю, сынок. Я просто хочу сказать спасибо, что ты привёз его домой.

– Мы все вошли, сэр, – кивнул я, – и все вышли. Боб верил в это, как и все мы.

Полковник Донован ушёл, и я повернулся к сержанту Бриско.

– А что насчёт семьи рядового Масурски?

– У него её не было. Сейчас он в Арлингтоне.

Это был чертовски ужасный конец для такой молодой жизни. А заметит ли кто-нибудь, когда настанет моя очередь уйти? Я лишь кивнул и повернулся снова к Мэрилин:

– Пошли, милая.

– Я так горжусь тобой, Карл, – ответила она.

В ответ я сжал её руку.

– Спасибо, – я мотнул головой в сторону боковой двери, откуда мы и пришли.

Полковник Физерстоун распахнул передо мной дверь.

– Так что же теперь ждёт вас в будущем, капитан?

Я секунду глядел на него, а затем поглядел на Мэрилин. Весь последний месяц я избегал этого вопроса. А затем снова повернулся к полковнику:

– Понятия не имею, полковник. Понятия не имею.